м человеком. Что ты тогда будешь делать?
   - Ну и пусть. Я возьму и уйду, - ответил Бен, не  сомневаясь,  что  это
все-таки приятнее, чем изучать грамматику.
   - Я вижу, ты устал и говоришь глупости, Бен,  -  сказала  миссис  Гарт,
привыкшая к ниспровергательным возражениям своего отпрыска. Она  покончила
с пирожками и направилась к бельевой корзине, распорядившись  на  ходу:  -
Пойди сюда и повтори историю про Цинцинната (*81), которую я  рассказывала
вам в среду.
   - Знаю! Он был фермером, - объявил Бен.
   - Нет, Бен, он был римлянином... Дай я расскажу, -  потребовала  Летти,
пуская в ход локоток.
   - Дурочка, он был римским фермером и пахал.
   - Да, но до этого... Это было потом... Его потребовал народ, - перебила
Летти.
   - Да, только прежде надо сказать, какой он был человек, -  не  отступал
Бен. - Он был очень мудрый,  как  папа,  и  потому  люди  просили  у  него
советов. И он был храбрый и умел хорошо сражаться. Папа ведь  тоже  умеет,
правда, мама?
   -  Ну,  Бен,  дай  я  расскажу  все  так,  как  мама  рассказывала,   -
нахмурившись, настаивала Летти. - Мамочка, пожалуйста, скажи  Бену,  чтобы
он замолчал.
   - Летти, мне стыдно за тебя! - воскликнула ее мать, выжимая  чепчик.  -
Когда твой брат начал, ты должна была подождать, дать ему договорить.  Как
грубо ты себя ведешь  -  хмуришься,  толкаешься,  словно  хочешь  добиться
победы с помощью локтей! Цинциннат, конечно, очень огорчился бы,  если  бы
его дочь вела себя таким образом. (Миссис  Гарт  произнесла  этот  ужасный
приговор с величавой чеканностью, и Летти почувствовала, что  жизнь  очень
тяжела и печальна, когда  тебе  не  дают  сказать  ни  слова  и  все  тебя
осуждают, включая римлян.) Итак, Бен!
   - Ну... а... ну... им все время нужно было сражаться, а  они  все  были
дураки и... Я не могу рассказывать, как ты, только им нужен был человек, в
полководцы, что ли, или в цари, ну, и вообще...
   - В диктаторы, - обиженно  вставила  Летти  не  без  надежды  пробудить
раскаяние в материнской груди.
   - Ну, пусть в диктаторы! - пренебрежительно сказал Бен.  -  Только  это
неправильное слово, он не говорил им, что писать на грифельных досках.
   - Послушай, Бен, ты все-таки не такой неуч,  -  заметила  миссис  Гарт,
старательно сохраняя серьезность. - Кажется, кто-то стучит. Летти,  сбегай
открой дверь.
   Стучал Фред, и когда Летти объявила ему, что папы нет дома, а  мама  на
кухне, у него не оставалось выбора -  ведь  он  обязательно  заглядывал  к
миссис Гарт на кухню, когда она хлопотала там. Он  молча  обнял  Летти  за
плечи и пошел с ней в кухню, против обыкновения не поддразнивая  ее  и  не
лаская.
   Появление Фреда в такой час удивило миссис Гарт, но она умела  скрывать
свое удивление и сказала только, спокойно продолжая выжимать белье:
   - Что это ты так рано, Фред? И ты очень бледен. Что-нибудь случилось?
   - Я хотел бы поговорить с мистером Гартом, - ответил Фред,  предпочитая
пока ограничиться этим, но после паузы добавил: - И с вами тоже.
   Он не сомневался, что миссис Гарт осведомлена о векселе и ему  придется
говорить обо всем при ней, если не с ней одной.
   - Кэлеб должен сейчас вернуться, - сказала миссис Гарт, решив, что Фред
поссорился с отцом. - Он не задержится, потому что дома его  ждет  работа,
которую он должен закончить сегодня же. Ты подождешь со мной тут,  пока  я
не кончу?
   - И можно больше про Цинцинната не рассказывать, ведь правда? -  сказал
Бен, забрав у Фреда хлыст и пробуя его на кошке.
   - Да, можешь идти гулять. И положи хлыст. Как это гадко -  бить  бедную
старую Пятнашку! Пожалуйста, Фред, забери у него хлыст.
   - Ну-ка, старина, отдай его мне, - потребовал Фред, протягивая руку.
   - А ты покатаешь меня на твоей лошади? - спросил Бен, отдавая  хлыст  с
таким видом, будто мог этого и не делать.
   - Не сегодня... Как-нибудь в другой раз. Я приехал не на своей лошади.
   - А ты сегодня увидишь Мэри?
   - Наверное, - ответил Фред, и сердце его мучительно сжалось.
   - Скажи, чтобы она поскорее приехала играть  в  фанты,  а  то  без  нее
скучно.
   - Ну, довольно, Бен, иди гулять, - вмешалась миссис Гарт, заметив,  что
Фреду эта болтовня неприятна.
   - У вас теперь, кроме Летти и Бена, других учеников нет, миссис Гарт? -
спросил Фред,  когда  они  остались  одни  и  надо  было  начать  какой-то
разговор. Он еще не решил, ждать ли мистера Гарта или признаться  во  всем
миссис Гарт, отдать ей деньги и уехать.
   - Есть еще одна ученица, всего одна. Фанни Хекбат приходит  в  половине
двенадцатого. Прежнего огромного дохода я не получаю,  -  ответила  миссис
Гарт, улыбаясь. - С учениками дело обстоит  плохо.  Но  я  успела  кое-что
скопить на взнос за обучение Альфреда. У меня есть девяносто два фунта,  и
он может теперь поступить к мистеру Хэнмеру. А ему как раз  пора  начинать
учение.
   Это был неподходящий момент для сообщения, что мистеру Гарту  предстоит
лишиться не девяноста  двух  фунтов,  а  заметно  большей  суммы.  И  Фред
промолчал.
   - Молодые джентльмены, поступающие в университет,  обходятся  родителям
много дороже, - расправляя оборку чепца, продолжала миссис Гарт без всякой
задней мысли. - Кэлеб думает, что Альфред станет отличным инженером, и  не
хочет, чтобы мальчик упустил такую возможность. А вот и он! Это его  шаги.
Пойдем к нему.
   Кэлеб уже снял шляпу и сидел за письменным столом.
   - А! Фред, мой мальчик! - воскликнул он с легким  удивлением,  держа  в
руке перо, которое еще не успел обмакнуть в чернила. - Что-то ты  раненько
пожаловал! - Но  заметив,  что  лицо  Фреда  против  обыкновения  осталось
сумрачным, он поспешил спросить: - Что-нибудь дома? Какие-то неприятности?
   - Да, мистер Гарт. Я приехал сообщить вам кое-что, и боюсь,  вы  теперь
будете обо мне самого дурного мнения. Я приехал сказать вам и миссис Гарт,
что не сумею сдержать слова. Мне так  и  не  удалось  собрать  деньги  для
уплаты по векселю. Мне очень не повезло. Вместо ста шестидесяти  фунтов  у
меня есть только вот эти пятьдесят.
   С этими словами Фред вынул банкноты и положил их на стол перед мистером
Гартом. Он выпалил свою грустную новость без предисловий,  в  мальчишеском
отчаянии не находя нужных слов. Миссис Гарт с немым  недоумением  смотрела
на мужа. Кэлеб покраснел и после недолгого молчания объяснил:
   - Я же так и не сказал тебе, Сьюзен. Я поставил свое поручительство  на
векселе Фреда. На сто шестьдесят  фунтов.  Фред  был  уверен,  что  сумеет
заплатить сам.
   Миссис Гарт переменилась в  лице,  но  перемена  эта  словно  произошла
глубоко под водой, поверхность которой осталась спокойной. Устремив взгляд
на Фреда, она сказала:
   - Я полагаю, ты попросил у отца недостающую сумму и он отказал.
   - Нет, - ответил Фред, кусая губы и запинаясь. - Но я знаю, что просить
его бесполезно, а говорить про поручительство мистера Гарта, раз от  этого
не будет никакого толка, мне не хотелось.
   - Очень неудачное сейчас время, -  с  обычной  своей  мягкостью  сказал
Кэлеб, глядя на банкноты и нервно по ним постукивая. - Скоро рождество,  и
я сейчас довольно-таки стеснен в  деньгах.  Мне  приходится  выкраивать  и
урезать, точно портному  -  из  куска-недомерка.  Что  мы  можем  сделать,
Сьюзен? Придется взять из банка все деньги до последнего  фартинга.  Нужно
ведь сто десять фунтов, чтоб им пусто было!
   - Я отдам тебе те девяносто два фунта, которые отложила для Альфреда, -
сказала миссис Гарт спокойно и твердо, хотя чуткое ухо уловило  бы  легкую
дрожь в некоторых  словах.  -  И  конечно,  Мэри  уже  скопила  из  своего
жалованья фунтов двадцать. Она их тебе одолжит.
   Миссис Гарт больше не смотрела на Фреда и вовсе  не  старалась  уязвить
его побольнее. Эта чудачка сосредоточенно искала выход из положения  и  не
считала, что упреки и взрывы негодования могут облегчить ей поиски. Тем не
менее Фред впервые ощутил угрызения совести. Как ни странно,  до  сих  пор
его  мучила  главным  образом  мысль,  что  он  может  показаться   Гартам
бесчестным и упасть в их мнении, о тех же неудобствах,  а  может  быть,  и
тяжелом ущербе, который причинило им его легкомыслие, он как-то не  думал:
подобная способность ставить себя  на  место  других  людей  редко  бывает
свойственна  молодым  джентльменам,  полным  радужных  надежд.  Собственно
говоря, мы - почти все мы - воспитаны в представлениях, которые  никак  не
связывают высшую причину, воспрещающую творить  зло,  с  теми,  кто  будет
страдать от этого зла. И  тут  Фред  вдруг  увидел  себя  в  роли  мелкого
негодяя, который отнимает у двух женщин их сбережения.
   - Я непременно все верну, миссис Гарт, - пробормотал он. - Со временем.
   - Да, со временем, - повторила миссис Гарт, которая  терпеть  не  могла
красивых слов в скверных делах и теперь не удержалась  от  шпильки.  -  Но
только мальчикам надо поступать в обучение не  со  временем,  а  когда  им
пятнадцать лет. - Впервые в жизни  у  нее  не  возникло  никакого  желания
подыскивать извинения для Фреда.
   - Виноват больше я, Сьюзен, - сказал Кэлеб. -  Фред  был  убежден,  что
найдет деньги. Но мне-то не следовало ставить свою  подпись  на  векселях.
Ты, конечно, сделал, что  мог,  и  использовал  все  честные  средства?  -
добавил он, обратив  на  Фреда  взгляд  добрых  серых  глаз.  Деликатность
помешала ему прямо назвать мистера Фезерстоуна.
   - Да. Я испробовал все средства, правда все. У меня  набралось  бы  сто
тридцать фунтов, если бы не случилось беды с лошадью, которую я  собирался
продать. Дядя подарил мне восемьдесят фунтов, и  я  обменял  свою  прежнюю
лошадь с приплатой в тридцать  фунтов  на  другую,  чтобы  продать  ее  за
восемьдесят фунтов, а то и больше... Я решил обходиться без  лошади...  Но
она оказалась с норовом и повредила себе ногу. Уж лучше бы  мне  вместе  с
этими лошадьми провалиться в преисподнюю, лишь бы не ставить вас  в  такое
положение. Я никого так не  люблю,  как  вас:  вы  и  миссис  Гарт  всегда
обходились со мной как с родным. Да что толку говорить об этом: теперь  вы
будете считать меня негодяем.
   Фред повернулся и выбежал из комнаты, чувствуя, что ведет  себя  совсем
не  по-мужски,  и  смутно  сознавая,  каким  малым  утешением  служит  его
раскаяние для Гартов. Они увидели в окно, как он вскочил на лошадь и рысью
выехал из ворот.
   - Я обманулась во Фреде Винси, - сказала миссис Гарт. - Я бы никогда не
поверила, что он способен навязать тебе  свои  долговые  обязательства.  Я
знала, что он склонен к мотовству, но никак не предполагала,  что  у  него
хватит низости подвергнуть  риску  своего  старого  друга,  и  к  тому  же
стесненного в средствах.
   - Я поступил как дурак, Сьюзен.
   - Что верно, то верно, - кивнула его жена и улыбнулась. - Но ведь я  не
стала бы разглашать этого на всех перекрестках. Почему ты  мне  ничего  не
сказал? Ну прямо как с пуговицами: теряешь их, помалкиваешь и выходишь  из
дома с незастегнутыми манжетами. Если бы я  знала  заранее,  то  могла  бы
что-нибудь придумать.
   - Для тебя это большой удар, Сьюзен, я знаю, - сказал  Кэлеб,  виновато
глядя на нее. - Мне невыносимо думать, что ты потеряешь деньги, которые  с
таким трудом скопила для Альфреда.
   - Ну, хорошо хоть, что я их скопила, а  страдать  придется  тебе:  ведь
теперь ты сам должен будешь учить мальчика. И должен будешь оставить  свои
дурные привычки. Одних людей тянет  к  спиртным  напиткам,  а  тебя  тянет
работать бесплатно. Так теперь, пожалуйста, поменьше  доставляй  себе  это
удовольствие. И еще ты должен съездить к Мэри и попросить у девочки все ее
деньги.
   Кэлеб отодвинул стул от стола, наклонился вперед и, медленно  покачивая
головой, аккуратно сложил кончики пальцев.
   - Бедная Мэри! - сказал он и продолжал, понизив голос: - Боюсь, Сьюзен,
что она неравнодушна к Фреду.
   - Ах, нет! Она всегда над ним посмеивается, да и он,  конечно,  смотрит
на нее как на сестру.
   Кэлеб не стал возражать, а спустил очки на нос, придвинул стул к  столу
и воскликнул:
   - Провалился бы он, этот вексель! Чтоб его корова забодала! До чего  же
такие вещи мешают заниматься делом!
   Первая половина этой речи включала весь его запас бранных  выражений  и
была произнесена грозным тоном, вообразить который не составит  труда.  Но
те, кто никогда не слышал, как Кэлеб  произносил  слово  "дело",  вряд  ли
смогут представить себе  то  трепетное,  почти  религиозное  благоговение,
какое он в него вкладывал,  точно  укутывая  священную  реликвию  парчовым
покрывалом.
   Кэлеб Гарт нередко покачивал  головой,  размышляя  о  значении  и  мощи
мириадоголового, мириадорукого исполина-труда, который один только кормит,
одевает и обеспечивает  кровом  все  общество.  Образ  этот  завладел  его
воображением еще с детства. Громовые удары гигантского молота там, где шло
изготовление кровельного железа или балки для киля, команды, выкрикиваемые
рабочими,  рев  плавильной  печи,  грохот  и  лязг  машин  были  для  него
прекрасной музыкой. Могучие деревья, падающие под топором, огромная звезда
комля, исчезающая вдали на подводе, лебедка, работающая на пристани,  горы
товаров на складах, точность и разнообразие  мускульных  усилий  там,  где
требуется тонкая работа, - все это в юности воздействовало  на  него,  как
поэзия без  посредничества  поэтов,  и  создало  для  него  философию  без
посредничества философов, религию без посредничества теологов. Первым  его
честолюбивым желанием было -  принять  самое  деятельное  участие  в  этом
благороднейшем  труде,  который  он  обозначил  благородным  наименованием
"дело", и хотя подручным землемера он пробыл самое короткое время и учился
главным образом у себя самого, о земле, строительстве и рудниках  он  знал
куда больше многих из тех, кто слыл в графстве опытными знатоками.
   Его классификация человеческих занятий была довольно грубой и,  подобно
системам других, более  знаменитых  людей,  оказалась  бы  неприемлемой  в
нынешнее просвещенное время. Он делил их на  "дело,  политику,  проповеди,
ученые занятия и  развлечения".  Против  последних  четырех  категорий  он
ничего не имел, но относился к ним, как благочестивый язычник  -  к  чужим
богам.  Точно  так  же  он  уважал  все  сословия,  но  сам  не  хотел  бы
принадлежать к тем из них, которые не входят в  тесное  соприкосновение  с
"делом" и не могут похвастать почетными знаками в  виде  следов  пыли  или
извести, машинного масла или свежей земли полей и лесов.  Хотя  он  считал
себя добрым христианином и охотно вступил бы в спор о действии  благодати,
если  бы  кто-нибудь  заговорил  с  ним  на  эту  тему,  на   самом   деле
божественными добродетелями для него, по-моему,  были  хорошие  практичные
планы, добросовестная работа и скрупулезное исполнение всех  обязательств,
роль же князя тьмы отводилась небрежному лентяю. Но дух отрицания был чужд
Кэлебу, и мир представлялся ему таким чудом,  что  он  готов  был  принять
любое число систем, как и любое  число  небес,  лишь  бы  системы  эти  не
препятствовали наилучшему осушению  болот,  возведению  добротных  зданий,
правильности измерений и верному  определению  места  для  закладки  новых
угольных шахт. Короче говоря, в нем сочетались способность  благоговеть  и
большой практический ум. Однако во  всем,  что  касалось  финансов,  Кэлеб
оставался профаном: в цифрах он разбирался прекрасно, но  не  обладал  той
остротой воображения, которая позволяет представить конечные результаты  в
денежном исчислении - в виде прибылей и  убытков.  Убедившись  в  этом  на
горьком опыте, он решил  отказаться  от  всех  форм  возлюбленного  своего
"дела", требующих этого таланта, и посвятил себя той  работе,  которая  не
требовала управления капиталом. Он был одним из тех бесценных людей, чьими
услугами все наперебой спешат воспользоваться: он выполнял работу  хорошо,
брал за нее мало, а частенько и совсем ничего не брал. Неудивительно,  что
Гарты были бедны и "жили мизерно". Однако их это не огорчало.



25

                                     Любовь не занята собой,
                                     Не ищет лишь себе отрад,
                                     Но рада радости чужой
                                     И в рай преображает ад.

                                     Любовь полна одной собой,
                                     Лелеет радость лишь свою,
                                     Гордится мукою чужой
                                     И сотворяет ад в раю.
                                         Уильям Блейк (*82), "Песни опыта"

   Фред Винси постарался приехать в Стоун-Корт в  такой  час,  когда  Мэри
никак не могла его ожидать, а мистер Фезерстоун был у  себя  в  спальне  -
тогда она обычно сидела одна в  гостиной.  Он  оставил  лошадь  на  заднем
дворе, чтобы стук копыт по дорожке перед домом не возвестил о его приезде,
и вошел в гостиную, предупредив о своем появлении  только  скрипом  двери.
Мэри в своем привычном углу смеялась, читая воспоминания миссис  Пьоцци  о
докторе Джонсоне, и обернулась с  веселой  улыбкой  на  лице.  Улыбка  эта
мало-помалу угасла, потому что Фред молча подошел к ней и оперся локтем  о
каминную полку с самым расстроенным видом. Однако она ни о чем не спросила
и только вопросительно смотрела на него.
   - Мэри, - начал он. - Я никчемный шалопай и негодяй.
   - По-моему, на один раз достаточно и  одного  из  этих  определений,  -
заметила Мэри, силясь улыбнуться, чтобы скрыть тревогу.
   - Я знаю, что навсегда теряю ваше доброе мнение. Вы будете считать меня
лгуном. Бесчестным человеком. Вы решите, что и вы,  и  ваши  отец  и  мать
ничего для меня не значите. Вы же всегда ищете  во  мне  самое  дурное,  я
знаю.
   - Вполне возможно, Фред, что я и буду считать вас таким, если вы дадите
мне для этого достаточные основания. Но,  пожалуйста,  объясните,  что  вы
натворили. Знать худшее все-таки легче, чем воображать его.
   -  Я  задолжал...  сто  шестьдесят  фунтов.  И  попросил  вашего   отца
поручиться за меня. Я думал, это не причинит ему  никаких  хлопот,  потому
что я достану все деньги сам. И я старался. Только мне очень не повезло...
я просчитался с лошадью... И у меня набралось всего  пятьдесят  фунтов.  У
отца я денег просить не могу, он  мне  ничего  не  даст.  А  дядя  недавно
подарил мне сто фунтов. Так что же я могу сделать? А  у  вашего  отца  нет
свободных денег, и ваша матушка должна будет отдать девяносто  два  фунта,
которые она скопила, и  она  говорит,  что  ваши  сбережения  тоже...  Вот
видите, какой я...
   - Бедная мама, бедный отец! - воскликнула Мэри.  Ее  глаза  наполнились
слезами, к горлу подступили рыдания. Стараясь их  подавить,  она  смотрела
прямо перед собой и думала о том, какие последствия это будет иметь для ее
близких. Она словно забыла про Фреда, и он тоже Молчал, чувствуя себя  еще
хуже, чем раньше.
   - Мэри, я ни за что на свете не хотел бы причинить вам горе,  -  сказал
он наконец. - Вы меня никогда не простите.
   - Какое значение имеет, прощу я вас или нет! -  возмущенно  воскликнула
Мэри. - Разве от этого маме  легче  будет  потерять  деньги,  которые  она
четыре года зарабатывала уроками,  чтобы  отдать  Альфреда  в  обучение  к
мистеру Хэнмеру? И вам все это станет нипочем, если я вас прощу?
   - Говорите что хотите, Мэри. Я заслужил любые упреки.
   - Я ничего говорить не хочу, - сказала Мэри уже спокойнее. - Что пользы
сердиться!
   Она вытерла глаза, отложила книгу и встала, чтобы взять шитье.
   Фред следил за каждым движением девушки, надеясь перехватить ее взгляд,
чтобы еще раз выразить свое раскаяние. Однако  Мэри  упорно  не  поднимала
глаз.
   - Мне очень тяжело, что  ваша  матушка  лишается  своих  сбережений,  -
сказал он, когда Мэри снова села и принялась быстро шить.  -  Но,  Мэри...
может быть, мистер Фезерстоун... если вы ему скажете...  то  есть  о  том,
чтобы отдать Альфреда в обучение... Может быть, он даст на это ден