воей, чтобы  он  не  мешал  ей  говорить.
Простодушно глядя на него большими, полными слез  глазами,  она  говорила,
всхлипывая как дитя:
   - Нам будет вполне достаточно и моего состояния... так  много  денег...
целых семьсот фунтов в год... мне ведь так мало нужно...  я  обойдусь  без
обновок... и запомню, что сколько стоит.



84

                                         Пусть все твердят, и стар и млад,
                                         Что виновата я,
                                         Да только тех чернее грех.
                                         Кто очернил меня.
                                                  "Смуглая девушка" (*176)

   Это было вскоре после того, как палата лордов отклонила билль о реформе
(*177), чем объясняется то обстоятельство, что мистер Кэдуолледер, держа в
руке  "Таймс",  прохаживался  по  травянистому   откосу   близ   оранжереи
Фрешит-Холла  и  со  свойственной   завзятому   рыболову   бесстрастностью
рассуждал с сэром Джеймсом Четтемом о будущем страны. Миссис  Кэдуолледер,
вдовствующая леди Четтем и  Селия  сидели  в  садовых  креслах,  время  от
времени поднимаясь, дабы взглянуть на Артура, которого возила в  колясочке
няня, причем юный Будда восседал, как и положено этому божеству, под сенью
священного зонтика, украшенного шелковой бахромой.
   Дамы  тоже  толковали  о  политике,  но  отклонялись  от  темы.  Миссис
Кэдуолледер полагала, что проект назначения новых пэров сыграл в  событиях
не последнюю роль. Ей было доподлинно  известно  от  кузины,  что  Трабери
переметнулся на другую сторону по наущению  жены,  которая  давно  учуяла,
какие блага им сулит спор о реформе, и готова душу продать дьяволу, только
бы стать рангом выше своей младшей  сестры,  жены  баронета.  Леди  Четтем
сочла такое поведение весьма предосудительным и  припомнила,  что  матушка
миссис Трабери - урожденная мисс Уолсингем из Мелспринга. Селия  признала,
что называться "леди" приятней, чем "миссис",  и  что  Додо  о  рангах  не
думает, лишь бы  ей  позволили  поступать  по-своему.  Миссис  Кэдуолледер
полагала, что в титуле не так уж много проку, если в твоих  жилах  нет  ни
капли благородной крови и это всем известно, а Селия,  оторвав  взгляд  от
Артура, сказала:
   - Как, однако, было бы славно, если бы он был  виконт!  У  его  милости
режутся зубки! А он был бы виконтом, если бы Джеймс был графом.
   - Милая Селия, - сказала вдовствующая  леди  Четтем,  -  титул  Джеймса
стоит куда больше, чем все эти  новые  графские  титулы.  Мне  никогда  не
хотелось, чтобы его отец назывался иначе, чем сэр Джеймс.
   - О, я ведь сказала это только потому, что у Артура  режутся  зубки,  -
безмятежно отозвалась Селия. - Но глядите, дядюшка идет.
   Она поспешила  навстречу  дяде,  а  сэр  Джеймс  и  мистер  Кэдуолледер
направились к дамам. Селия просунула руку под локоть мистера Брука, и  тот
потрепал ее по пальчикам, довольно меланхолично сказав:
   - Так-то, милочка!
   Когда они подошли к остальным, все обратили внимание на удрученный  вид
мистера Брука, но отнесли его за счет политической  ситуации.  После  того
как он обменялся со всеми рукопожатием, ограничившись лаконичным  "А,  так
вы здесь", мистер Кэдуолледер со смехом сказал:
   - Не принимайте провал билля так близко  к  сердцу,  Брук,  ведь  среди
ваших единомышленников вся шушера в стране.
   - Провал билля, э? А... - с отсутствующим видом отозвался мистер  Брук.
- Отклонили, знаете ли. Э? Палата лордов, однако, несколько зарвалась.  Их
бы следовало осадить. Печальные вести, знаете ли. Я имею в виду, здесь,  у
нас печальные вести. Но не вините меня, Четтем.
   - Что случилось? - спросил  сэр  Джеймс.  -  Неужто  еще  одного  егеря
застрелили? Да чего же и ждать, если Ловкачу Бассу все сходит с рук.
   - Егерь? Нет.  Давайте  войдем  в  дом,  там  я  вам  все  расскажу,  -
проговорил мистер Брук, наклоняя голову в  сторону  Кэдуолледеров  в  знак
того, что приглашение относится и к ним. -  А  что  касается  браконьеров,
вроде Ловкача Басса, то  знаете  ли,  Четтем,  когда  вы  станете  мировым
судьей, то поймете, что не так уж легко сажать людей за решетку. Строгость
- это, разумеется, прекрасно, только  проявлять  ее  гораздо  легче,  если
вместо вас все делает кто-то другой. Вы и сами, знаете ли,  мягкосердечны,
вы ведь не Дракон и не Джеффрис (*178).
   Мистером Бруком, несомненно,  владело  сильное  душевное  беспокойство.
Всякий раз, когда ему предстояло сообщить неприятную весть, он,  приступая
к этой миссии, заговаривал то о том, то о сем, словно  мог  таким  образом
подсластить горькую пилюлю. Он разглагольствовал о браконьерах, покуда все
не сели и миссис Кэдуолледер, наскучив этим вздором, не произнесла:
   - Мне смерть как  хочется  услышать  ваши  печальные  вести.  Егеря  не
застрелили, это нам уже известно. Так что же наконец произошло?
   - Обстоятельство весьма прискорбное,  знаете  ли,  -  отозвался  мистер
Брук. - Я рад,  что  здесь  присутствуете  вы  и  ваш  муж.  Это  семейные
неурядицы, но вы поможете нам их перенести, Кэдуолледер. Я должен сообщить
тебе о нем, милочка. - Мистер Брук взглянул на Селию. - Ты ни  за  что  не
догадаешься в чем дело,  знаешь  ли.  А  вы,  Четтем,  будете  чрезвычайно
раздосадованы, только, видите ли, воспрепятствовать всему этому вы  бы  не
могли, точно так же, как и я. Как-то странно все устроено на свете:  вдруг
случится что-то, знаете ли, ни с того ни с сего.
   - Вероятно, у Додо что-то произошло, - сказала Селия, привыкшая считать
сестру  источником   всех   огорчительных   семейных   происшествий.   Она
пристроилась на низенькой скамеечке рядом со стулом мужа.
   - Бога ради, да говорите же скорей! - сказал сэр Джеймс.
   - Вы же знаете, Четтем, завещание Кейсобона я изменить не могу,  такого
рода завещания всегда приносят неприятности.
   - Совершенно верно, - поспешно согласился сэр  Джеймс.  -  Но  что  оно
принесло?
   - Доротея, знаете ли, снова выходит  замуж,  -  сказал  мистер  Брук  и
кивнул Селии, которая тотчас подняла на мужа встревоженный взгляд и  взяла
его за руку.
   Сэр Джеймс побелел от гнева, но ничего не сказал.
   - Боже  милостивый!  -  вскричала  миссис  Кэдуолледер.  -  Неужели  за
Ладислава?
   Мистер Брук, кивнув, сказал:  "Да,  за  Ладислава",  -  и  благоразумно
погрузился в молчание.
   -  Ты  видишь,  Гемфри!  -  сказала  миссис  Кэдуолледер  и   оживленно
повернулась к мужу. - В  следующий  раз  тебе  придется  признать,  что  я
обладаю даром предвидения! Впрочем, ты,  вероятно,  снова  заупрямишься  и
останешься слеп, как всегда. Ведь ты считал, что этот джентльмен уехал.
   - Он, вероятно, и  впрямь  уезжал,  а  потом  вернулся,  -  невозмутимо
ответил священник.
   - Когда вы об этом узнали? - спросил сэр Джеймс, которому  не  хотелось
слушать все эти пересуды и в то же  время  трудно  было  что-либо  сказать
самому.
   - Вчера, - кротко ответил  мистер  Брук.  -  Я  вчера  ездил  в  Лоуик.
Доротея,  знаете  ли,  за  мной  послала.  Все  это  случилось  совершенно
неожиданно - ни он, ни она еще два дня назад даже не помышляли  ни  о  чем
подобном... ни о чем подобном, знаете ли. На свете все  странно  устроено.
Но Доротея решилась твердо - с ней бесполезно спорить.  Я  ведь  не  сразу
согласился, я приводил весьма серьезные  резоны.  Я  исполнил  свой  долг,
Четтем. Но она, знаете ли, вправе поступать как ей вздумается.
   - Жаль, я не вызвал его в прошлом году на  дуэль  и  не  пристрелил,  -
сказал сэр Джеймс, движимый не столько  кровожадностью,  сколько  желанием
излить обуревавший его гнев.
   - Это, право же, было бы так неприятно, Джеймс, - сказала Селия.
   -  Успокойтесь,  Четтем,  зачем  так  горячиться,   -   сказал   мистер
Кэдуолледер, огорченный тем,  что  его  добросердечный  приятель  поддался
неразумной ярости.
   - Не так-то это легко для человека, обладающего хоть  в  какой-то  мере
чувством собственного достоинства, когда подобная история случается в  его
семье, - ответил сэр  Джеймс,  все  еще  кипя  негодованием.  -  Ведь  это
форменный скандал. Будь  у  вашего  Ладислава  хоть  капля  чести,  он  бы
немедленно уехал за границу, а сюда даже носу не показал.  Впрочем,  я  не
удивлен. Я ведь сказал, что нужно сделать, уже  на  следующий  день  после
похорон Кейсобона. Но меня не пожелали слушать.
   - Вы, знаете ли, требовали невозможного, Четтем, - ответил мистер Брук.
- Вы хотели отправить его в колонии. А я вам сказал,  нам  не  удастся  им
помыкать: у него есть свои идеи. Он незаурядный  малый...  незаурядный,  я
это всегда говорил.
   - Да, - не сдержавшись, отрезал сэр Джеймс. -  Можно  только  пожалеть,
что вы с ним так носились. Поэтому-то он и осел в наших краях.  Поэтому-то
нам и приходится теперь мириться с тем, что такая  женщина,  как  Доротея,
уронила себя, вступая с ним в брак. - Сэру Джеймсу трудно  было  подыскать
слова, и он после каждой фразы делал передышку. - Человек,  с  которым  ей
просто неприлично видеться из-за приписки к завещанию, сделанной ее мужем,
человек, из-за которого она вынуждена покинуть свой круг, познать нужду...
а у него хватает низости принять такую жертву, человек, всегда  занимавший
предосудительную  позицию,  человек  сомнительного  происхождения   и,   я
убежден,  почти  лишенный  принципов  и  правил.  Таково  мое  мнение,   -
решительно заключил сэр Джеймс, отвернулся и закинул ногу на ногу.
   - Я ей все это говорил, - виновато сказал мистер  Брук.  -  То  есть  о
бедности и об утрате общественного положения. Я сказал ей: "Милочка, ты не
знаешь, что значит жить на семьсот фунтов в год, не иметь кареты  и  всего
такого и вращаться среди людей, которые даже  не  представляют  себе,  кто
ты". Да, я, право же, привел ей самые серьезные резоны.  Но  вы  бы  лучше
побеседовали с ней самой. Ей, видите ли, в тягость  наследство  Кейсобона.
Она сама вам все скажет, знаете ли.
   - Нет уж, увольте, благодарю, - несколько поостыв, сказал сэр Джеймс. -
Я не могу с ней видеться, мне тяжела эта встреча. Не так  легко  перенести
известие о том, что такая женщина, как Доротея, поступила дурно,
   - Будьте справедливы, Четтем, - вмешался благодушный добряк  священник,
недовольный излишней резкостью хозяина дома. - Миссис Кейсобон,  возможно,
поступает неблагоразумно: она  отказывается  от  большого  состояния  ради
своего избранника, а мы, мужчины, придерживаемся  слишком  низкого  мнения
друг о друге, чтобы счесть разумным поведение женщины, решившейся на такой
поступок. И все же, я думаю, в строгом смысле слова  вы  не  имеете  права
называть ее поступок дурным.
   - Имею, - ответил  сэр  Джеймс.  -  Я  считаю,  что,  выходя  замуж  за
Ладислава, Доротея поступает дурно.
   - Мой милый, мы все склонны считать дурными поступки, которые нам не по
вкусу, - невозмутимо возразил священник.  Как  многие  люди,  отличающиеся
покладистым и ровным характером, он умел  порою  резким  словом  успокоить
тех, кто безудержно поддался гневу. Сэр Джеймс промолчал, покусывая уголок
носового платка.
   - Нет, Додо затеяла что-то ужасное, - сказала Селия, вступаясь за мужа.
- Она ведь утверждала, что не выйдет больше замуж... никогда, ни  за  кого
на свете.
   - Я тоже слышала эти слова, - поддержала Селию леди  Четтем  с  истинно
королевским величием.
   - Да ведь вдовы всегда  утверждают,  что  не  выйдут  больше  замуж,  -
сказала  миссис  Кэдуолледер,  -  а  мысленно   делают   одну-единственную
оговорку. Меня другое удивляет - отчего вы так изумлены? Вы ведь ничего не
сделали, чтобы  этому  воспрепятствовать.  Если  бы  вы  пригласили  лорда
Тритона, то он, явившись перед ней во всем своем филантропическом  блеске,
быть может, давно бы уже ее отсюда увез. А вообще  все  складывалось  так,
чтобы подзадорить ее к такому шагу. И особенно тут постарался  сам  мистер
Кейсобон. Он поступил гнусно... или господь его на это подвиг, так что  ей
волей-неволей захотелось поступить ему наперекор. А ведь так  любая  дрянь
сойдет за драгоценность - стоит только навесить на нее ярлычок  с  высокой
ценой.
   - Я не знаю, что дурно в вашем представлении,  Кэдуолледер,  -  сказал,
поворачиваясь  к  священнику,  сэр  Джеймс,  все  еще  чувствовавший  себя
несколько уязвленным. - Но мы не можем  принять  такого  человека  в  свою
семью. Во всяком случае, я говорю о  себе,  -  продолжал  он,  старательно
отводя взгляд  от  мистера  Брука.  -  Возможно,  остальным  его  общество
представляется   столь   приятным,   что    их    не    волнуют    вопросы
благопристойности.
   - Да, знаете ли, Четтем, - добродушно отозвался мистер  Брук.  -  Я  не
могу отвернуться от Доротеи. В какой-то мере я обязан заменять ей отца.  Я
сказал ей: "Милочка, я не могу запретить тебе выйти замуж". Я не сразу дал
согласие, сперва я привел очень серьезные резоны. Я ведь, знаете ли,  могу
добиться отмены майората. Это и дорого, и хлопотно, однако сделать это  я,
знаете ли, могу.
   Мистер Брук кивнул сэру Джеймсу, убежденный,  что  своей  речью  он  не
только продемонстрировал собственную непреклонность,  но  и  способствовал
умиротворению разгневанного баронета.  Сам  того  не  ведая,  он  применил
весьма искусный ход. Он коснулся соображений, которых сэр Джеймс стыдился.
Дело в том, что его недовольство решением Доротеи  частично  коренилось  в
предубежденности,  вполне   извинительной,   и   в   антипатии,   пожалуй,
оправданной, которую внушал ему жених, частично  же  в  ревности,  ибо  он
ревновал Доротею к Ладиславу не менее, чем прежде ревновал ее к Кейсобону.
Он был убежден, что этот брак погубит Доротею. Но в сонме всех этих веских
причин затесалась одна,  в  существовании  которой  он,  будучи  человеком
добрым  и  честным,  не  пожелал  бы  признаться  даже  самому  себе:   не
приходилось отрицать, что  Типтон-Грейндж  и  Фрешит,  два  поместья,  так
удобно расположенные в пределах общей  окружной  межи,  сулили  заманчивые
перспективы сыну  и  наследнику  сэра  Джеймса.  И  стоило  мистеру  Бруку
косвенно  упомянуть  об  этом  соображении,  как  сэра  Джеймса   охватило
замешательство; у него встал комок в горле; он даже  покраснел.  В  первом
приступе  гнева  он  был  находчивее,  чем   обычно,   но   миротворческое
выступление мистера Брука не в пример колкому намеку мистера  Кэдуолледера
заставило его прикусить язык.
   Селия воспользовалась паузой, наступившей сразу же вслед за упоминанием
о предстоящей свадьбе, и не замедлила  спросить,  впрочем,  так  небрежно,
словно речь шла всего лишь о званом обеде:
   - Так вы думаете, дядюшка, Додо сразу выйдет замуж?
   - Через три недели, знаешь ли, - жалобно отозвался  мистер  Брук.  -  Я
ничего не мог поделать, Кэдуолледер, - добавил он, повернувшись в  поисках
поддержки к священнику, который сказал:
   - Я не стал бы из-за этого так волноваться.  Если  ей  хочется  жить  в
бедности, ее дело. Ведь никто бы  даже  слова  не  возразил,  если  бы  ей
вздумалось  выйти  замуж  за  богатого   молодого   человека.   Приходские
священники в начале своего пути тоже редко  бывают  богаты.  Да  вот  хоть
Элинор, - лукаво обратился он к примеру собственной супруги.  -  Ее  родня
негодовала, когда она за меня вышла:  у  меня  было  менее  тысячи  фунтов
годового дохода... неотесанный увалень в грубых башмаках, и достоинств  за
мной не числилось ни малейших. Все мужчины диву давались, каким образом  я
вообще мог кому-то понравиться.  Право,  я  просто  обязан  взять  сторону
Ладислава, пока не узнаю о нем чего-нибудь действительно скверного.
   - Гемфри, ты занимаешься софистикой и  сам  отлично  понимаешь  это,  -
возразила его жена. -  Тебя  послушать,  так  между  людьми  нет  никакого
различия. Да ведь ты Кэдуолледер! Возможно ли предположить, чтобы я  стала
женой такого изверга, если бы он носил другое имя?
   - И притом вы священник, - добавила леди Четтем. - Об Элинор  никто  не
скажет, что она совершила мезальянс. А что такое мистер Ладислав, едва  ли
хоть кому-нибудь известно. Верно, Джеймс?
   Сэр Джеймс, обычно весьма почтительный со своей матушкой,  на  сей  раз
буркнул себе под нос нечто нечленораздельное. Селия глядела на него  снизу
вверх, как призадумавшийся котенок.
   - Признаемся, какой только бурды не намешано в крови этого Ладислава, -
сказала миссис Кэдуолледер. - И кейсобоновская  рыбья  кровь,  и  польский
бунтовщик, то ли скрипач, то ли учитель танцев,  так  ведь?  Затем  старый
жулик...
   - Полно, Элинор, - произнес священник, вставая. - Нам пора идти.
   - Впрочем, он красив, - сказала миссис Кэдуолледер, тоже  поднимаясь  и
желая  несколько  смягчить  свой  выпад.  -  Словно  сошел  со  старинного
портрета.
   - Я иду с вами, - торопливо вскакивая, сказал мистер  Брук.  -  Вы  все
должны у меня, знаете ли, завтра отобедать. Как ты думаешь, Селия, милочка
моя?
   - Ты пойдешь, Джеймс... Да? - спросила Селия, взяв мужа за руку.
   - О, разумеется, если вам  угодно,  -  ответил  сэр  Джеймс,  одергивая
жилет, но не в силах придать лицу приветливое выражение. - То есть  в  том
случае, если мы никого там не встретим.
   - Нет, нет, нет, - заверил его мистер Брук, прекрасно уловивший  намек.
- Доротея, знаете ли, не приедет, пока вы сами ее не навестите.
   Когда сэр Джеймс и Селия остались наедине, она спросила:
   - Ты не будешь против, если я поеду в Лоуик?
   - Как, прямо сейчас? - спросил он с некоторым удивлением.
   - Да, это очень важно, - сказала Селия.
   - Помни, Селия, я не могу ее видеть, - сказал сэр Джеймс.
   - Даже если она откажется от этого брака?
   - Есть ли смысл об этом говорить?  Впрочем,  я  иду  в  конюшню.  Скажу
Бригсу, чтобы тебе подали карету.
   Селия полагала, что говорить, возможно, и нет смысла, зато есть  смысл,
причем немалый, в том, чтобы поехать в Лоуик и попытаться оказать  влияние
на Доротею. В годы девичества она была убеждена,  что  способна  вразумить
сестру сказанным к месту словом - приоткрыть  оконце  и  рассеять  трезвым
дневным светом  собственного  здравомыслия  причудливое  мерцание  цветных
фонариков, сквозь мозаику которого рассматривала мир Додо. К тому же Селия
как мать семейства имела все основания давать советы бездетной сестре. Кто
еще способен понять Додо так хорошо, как она, кто любит ее так же нежно?
   Доротею она застала в будуаре, и та вспыхнула от  радости,  что  сестра
приехала к ней тотчас  же,  едва  узнала  о  предстоящем  замужестве.  Она
заранее представляла себе негодование своих  родных,  даже  несколько  его
преувеличивая, и опасалась, что Селия не пожелает с ней знаться.
   - Ах, Киска, как я счастлива тебя видеть! - сказала Доротея  с  веселой
улыбкой, кладя руки на плечи Селии. - А я уж думала, ты не захочешь ко мне
приезжать.
   - Я не привезла Артура, потому что очень торопилась, - сказала Селия, и
сестры сели друг против друга на стулья, соприкасаясь коленями.
   - Видишь ли, все это очень скверно,  Додо,  -  мягким  грудным  голосом
проговорила Селия, и ее хорошенькое личико не омрачила даже тень досады. -
Ты ужасно нас всех огорчила. Да я просто не представляю себе, как все  это
будет, ты ведь не сможешь жить в таких условиях. А твои проекты! Ты хоть о
них подумай. Джеймс взял бы на себя все хлопоты, а ты  по-прежнему  всегда
делала бы только то, что тебе нравится.
   - Наоборот, душа моя, - сказала Доротея. -  Мне  никогда  не  удавалось
делать то, что мне нравится. Я пока еще не осуществила ни одного из  своих
проектов.
   - Потому  что  тебе  всегда  хотелось  невозможного.  Но  ты  задумаешь
что-нибудь осуществимое, и у тебя все получится. И потом,  как  ты  можешь
выйти за мистера Ладислава, если никому из нас даже в голову не приходило,
что ты могла бы стать его женой? Джеймс потрясен, с ним ужас что творится.
И к тому же это так на тебя не похоже. Мистер Кейсобон еще куда ни шло - с
такой возвышенной душой и такой старый, унылый, ученый, а теперь  вдруг  -
мистер Ладислав, у которого нет ни