эндиш, приехал утром  в  Стоун-Корт  в
полном  убеждении,  что  ему  хорошо  известно,  кто  будет  в  этот  день
обрадован, а кто разочарован. Завещание,  которое  ему,  как  он  полагал,
предстояло огласить, было третьим из тех, что он в свое время составил для
мистера Фезерстоуна. Мистер  Стэндиш  по  обыкновению  держался  со  всеми
одинаково - учтиво, но непринужденно, словно для него все собравшиеся  тут
были равны, и его бас сохранял неизменную любезность,  хотя  придерживался
он главным образом таких  тем,  как  травы  ("отличное  будет  сено,  черт
побери!"), последние бюллетени о здоровье короля и герцог Кларенс (*103) -
настоящий моряк, словно созданный управлять таким островом, как Британия.
   Старик Фезерстоун, размышляя у камина, нередко  представлял  себе,  как
удивится Стэндиш. Правда, если бы в последний  час  он  сделал  по  своему
желанию и сжег завещание, составленное другим нотариусом, он не достиг  бы
этой второстепенной  цели.  Тем  не  менее  он  успел  сполна  насладиться
предвкушением.  И  действительно,   мистер   Стэндиш   удивился,   но   не
почувствовал никакого огорчения - наоборот, если прежде он просто смаковал
сюрприз, который ожидал  Фезерстоунов,  то  обнаруженное  новое  завещание
пробудило в нем к тому же и живейшее любопытство.
   Соломон и Иона пока воздерживались от каких-либо чувств: оба  полагали,
что прежнее завещание должно обладать определенной  силой,  и  если  между
первоначальными и  заключительными  распоряжениями  бедного  Питера  могут
возникнуть противоречия, начнутся бесконечные тяжбы, мешая кому бы  то  ни
было вступить в права наследства, - однако это  неприятное  обстоятельство
уравнивало всех. Вот почему братья, войдя вслед за  мистером  Стэндишем  в
гостиную, хранили на лицах только выражение ни о чем не говорящей  скорби.
Впрочем, Соломон вновь достал белоснежный  носовой  платок,  полагая,  что
завещание в любом случае будет содержать немало трогательного, а глаза  на
похоронах, пусть и совершенно сухие, принято утирать батистом.
   Пожалуй, самое жгучее волнение  испытывала  в  эту  минуту  Мэри  Гарт,
сознававшая, что второе завещание, которое могло решающим образом повлиять
на жизнь кого-то из присутствующих, оказалось  в  руках  нотариуса  только
благодаря ей. Но о том, что произошло в ту последнюю ночь, знала она одна.
   - Завещание, которое  я  держу  в  руках,  -  объявил  мистер  Стэндиш,
который, усевшись за столик посреди комнаты, нисколько не спешил начать  и
даже откашлялся весьма неторопливо, - это завещание было составлено мною и
подписано нашим покойным другом девятого  августа  одна  тысяча  восемьсот
двадцать пятого года. Но оказалось, что существует другой документ, прежде
мне неизвестный, который датирован двадцатым июля  одна  тысяча  восемьсот
двадцать шестого года, то есть он был составлен менее чем через год  после
предыдущего. Далее, как я вижу... -  мистер  Стэндиш  вперил  в  завещание
внимательный взгляд через очки, -  тут  имеется  добавление,  датированное
первым марта одна тысяча восемьсот двадцать восьмого года.
   - Ох-хо-хо! - невольно вздохнула  сестрица  Марта,  не  выдержав  этого
потока дат.
   - Я начну с оглашения  более  раннего  завещания,  -  продолжал  мистер
Стэндиш, - ибо, по-видимому, таково было желание  усопшего,  поскольку  он
его не уничтожил.
   Это вступление показалось присутствующим невыносимо долгим, и не только
Соломон, но еще несколько человек печально покачивали головами, уставясь в
пол. Все избегали смотреть друг на друга и  пристально  разглядывали  узор
скатерти или лысину мистера Стэндиша. Только Мэри Гарт,  заметив,  что  на
нее никто не смотрит, позволила себе тихонько наблюдать за окружающими.  И
едва прозвучало первое "завещаю и отказываю", она  увидела,  что  по  всем
лицам словно пробежала легкая рябь. Один лишь мистер Ригг сохранил прежнюю
невозмутимость. Впрочем, остальным теперь было не до него: они взвешивали,
рассчитывали и ловили каждое  слово  распоряжений,  которые,  быть  может,
отменялись в следующем завещании.  Фред  покраснел,  а  мистер  Винси,  не
совладав с собой, вытащил табакерку, хотя и не стал ее открывать.
   Вначале перечислялись мелкие суммы, и даже мысль  о  том,  что  имеется
другое завещание и бедный Питер, возможно,  опомнился,  не  могла  угасить
нарастающего негодования и возмущения. Каждому человеку хочется, чтобы ему
воздавалось должное в любом времени - прошедшем, настоящем  и  будущем.  А
Питер пять лет назад не постыдился оставить всего по двести  фунтов  своим
родным братьям и сестрам, лишь по сто фунтов своим  родным  племянникам  и
племянницам. Гарты упомянуты не были вовсе, но миссис  Винси  и  Розамонда
получали по сто фунтов каждая. Мистеру Трамбулу  была  завещана  трость  с
золотым набалдашником и пятьдесят фунтов; второй  троюродный  брат  и  оба
двоюродных получали каждый такую же внушительную сумму -  наследство,  как
выразился мрачный двоюродный брат, с которым  не  поймешь  что  и  делать.
Далее следовали подобные же оскорбительные крохи, брошенные  лицам,  здесь
не присутствовавшим, никому не известным и  едва  ли  не  принадлежащим  к
низшим сословиям. Многие тотчас подсчитали, что всего таким  образом  было
завещано около трех тысяч фунтов. Так как же Питер распорядился остальными
деньгами? И землей? Что отменит последнее завещание, а что не  отменит?  К
лучшему или к худшему? Ведь все чувства, испытываемые  теперь,  были,  так
сказать, черновыми и  могли  оказаться  совершенно  напрасными.  У  мужчин
хватило  сил  сохранять  внешнее  спокойствие,  как  ни  томительна   была
неизвестность, - одни оттопыривали губы, другие поджимали  их,  смотря  по
тому,  что  было  привычнее.  Но  Джейн  и  Марта,   не   выдержав   вихря
предположений, расплакались -  бедная  миссис  Крэнч  несколько  утешилась
мыслью о сотнях фунтов, которые без всякого труда предстояло получить ей и
ее детям, хотя и мучилась оттого, что их могло быть и  больше,  тогда  как
миссис Уол чувствовала одно: ей, кровной сестре,  досталось  так  мало,  а
кому-то предстоит получить так много!  Почти  все  присутствующие  уже  не
сомневались, что "много" достанется Фреду Винси, но сами Винси  удивились,
когда ему было отказано десять тысяч фунтов, размещенных так-то и  так-то.
Ну, а земля?.. Фред кусал губы, с трудом сдерживая улыбку. А миссис  Винси
чувствовала себя на седьмом небе: мысль о том, что завещатель мог изменить
свою волю, утонула в розовом сиянии.
   Кроме земли, оставались еще деньги  и  другое  имущество,  но  все  это
целиком было завещано одному человеку, и  человеком  этим  оказался...  О,
неисчислимые  возможности!  О,  расчеты,  опиравшиеся  на   "благоволение"
скрытного старика! О, бесконечные восклицания, которым все же не под  силу
передать всю степень  человеческого  безумия!..  Человеком  этим  оказался
Джошуа  Ригг,   назначавшийся   также   единственным   душеприказчиком   и
принимавший отныне фамилию Фезерстоун.
   По  комнате,  словно  судорожная  дрожь,  пробежал  шорох.  Все   вновь
уставились на мистера Ригга, который как будто совершенно не был удивлен.
   - Поистине странные завещательные  распоряжения!  -  воскликнул  мистер
Трамбул, против обыкновения предпочитая, чтобы его сочли  неосведомленным.
- Однако есть второе завещание, отменяющее первое. Пока еще  мы  не  знаем
последней воли покойного.
   Но то, что им предстояло услышать, подумала Мэри Гарт,  вовсе  не  было
последней  волей  старика.  Второе  завещание  отменяло  все  распоряжения
первого за исключением тех,  которые  касались  мелких  сумм,  оставленных
упомянутым  выше  лицам   низших   сословий   (кое-какие   изменения   тут
перечислялись в добавлении), а  также  статей,  по  которым  вся  земля  в
пределах Лоуикского прихода  со  всем  движимым  и  недвижимым  имуществом
отходила  Джошуа  Риггу.  Прочее  имущество  завещалось  на  постройку   и
содержание   богадельни   для   стариков,   которую   надлежало    назвать
Фезерстоуновской богадельней и воздвигнуть на участке земли неподалеку  от
Мидлмарча, приобретенном для этой цели завещателем, "дабы (как  говорилось
в документе) угодить Всевышнему Богу". Никто из присутствующих не  получил
ни фартинга, хотя мистеру Трамбулу была-таки  отказана  трость  с  золотым
набалдашником. Прошло  несколько  мгновений,  прежде  чем  общество  вновь
обрело дар речи. Мэри не решалась поглядеть на Фреда.
   Первым заговорил мистер Винси - после энергичной понюшки, - и заговорил
он громким негодующим голосом:
   - О таком вздорном  завещании  мне  еще  слышать  не  приходилось!  Мне
кажется, он составил его в помрачении  ума.  Мне  кажется,  это  последнее
завещание недействительно, - закончил мистер Винси, чувствуя,  что  ставит
все на свои места. - Как по-вашему, Стэндиш?
   - По моему мнению, наш покойный друг всегда отдавал себе отчет в  своих
действиях, - сказал  мистер  Стэндиш.  -  Все  формальности  соблюдены.  К
завещанию  приложено  письмо  Клемменса.  Весьма  уважаемого  нотариуса  в
Брассинге.
   - Я  ни  разу  не  замечал  никакого  расстройства  рассудка,  никакого
ослабления умственных способностей  у  покойного  мистера  Фезерстоуна,  -
объявил Бортроп Трамбул, - но завещание это я назвал бы  эксцентричным.  Я
всегда с охотой оказывал услуги старичку, и  он  ясно  давал  понять,  что
считает себя обязанным мне и выразит это в  завещании.  Трость  с  золотым
набалдашником - это насмешка, если видеть в ней выражение признательности,
но, к счастью, я стою выше корыстных соображений.
   - На мой взгляд, ничего удивительного в этом завещании нет,  -  заметил
Кэлеб Гарт. - Куда удивительнее было бы,  если  бы  оно  оказалось  таким,
какого можно ожидать от прямодушного и справедливого человека. Но я вообще
против завещаний.
   - Странные слова в устах христианина, черт побери! - сказал нотариус. -
Какими же доводами можете вы их подкрепить, Гарт?
   - Да что здесь говорить... -  пробормотал  Кэлеб,  аккуратно  складывая
кончики пальцев и наклоняясь вперед, чтобы удобнее было рассматривать пол.
Ему всегда казалось, что объяснения - самая трудная сторона "дела".
   Тут раздался голос мистера Ионы Фезерстоуна:
   - Он всегда был на редкость лицемерен, мой братец Питер. Но уж  тут  он
показал себя во всей красе. Знай я, так меня бы и силком из  Брассинга  не
вытащили. Завтра же надену белую шляпу и коричневый сюртук.
   -  Ох-хо-хо!  -  всхлипнула  миссис  Крэнч.  -  А  мы  так  на   дорогу
потратились, и мой бедный сынок столько времени  просидел  сложа  руки.  В
первый раз слышу, чтобы братец Питер думал о том, как бы угодить богу.  Но
пусть у меня язык отнимется, а все-таки это  жестоко...  По-другому  и  не
скажешь.
   - Это ему отзовется там, где он теперь,  вот  что  я  думаю,  -  сказал
Соломон с горечью, которая была поразительно  искренней,  хотя  его  голос
сохранял обычную вкрадчивость. - Питер вел дурную жизнь, и богадельнями ее
не  прикрыть,  после  того  как  у  него  хватило  бесстыдства  напоследок
выставить ее всем напоказ.
   - И все-то это время у него была  собственная  кровная  родня,  братья,
сестры, племянники и племянницы. И он с ними рядом в церкви  сидел,  когда
выбирал  время  сходить  в  церковь,  -  заявила  миссис  Уол.  -  И   мог
собственность свою им завещать, как у  хороших  людей  водится,  тем,  кто
мотать не привык и во всем себя соблюдает; да и сами  не  нищие  и  каждый
пенни сохранили бы и приумножили. И я-то, я-то... подумать только, сколько
раз я сюда приезжала по-сестрински, а он уже тогда замыслил такое,  что  и
подумать страшно. Но если всемогущий допустил это, так  для  того  только,
чтобы покарать его. Братец Соломон, я бы поехала, если вы меня подвезете.
   - Ноги моей здесь больше не будет, - сказал Соломон. - У меня у  самого
есть что завещать - и земля и другое имущество.
   -  Вот  так  оно  в  мире  и  заведено:  ни  удачи  по   заслугам,   ни
справедливости! - воскликнул Иона. - А  уж  если  есть  в  тебе  настоящая
закваска, так и вовсе беда. Куда лучше быть собакой на сене. Но  тем,  кто
еще по земле ходит, следовало бы из этого  извлечь  урок.  Одной  дурацкой
духовной в семье с избытком хватит.
   - Ну, свалять дурака можно по-разному, - заметил Соломон.  -  Я  своими
деньгами распоряжусь как следует, на ветер  их  не  выброшу  и  найденышам
африканским  не  оставлю.  По  мне,  Фезерстоуны  -  это   те,   кто   так
Фезерстоунами и родились, а не нацепили на себя фамилию, точно ярлык.
   Соломон адресовал эти громогласные  "реплики  в  сторону"  миссис  Уол,
направляясь вслед за ней к дверям. По мнению братца Ионы, сам он сумел  бы
отпустить шуточку  куда  язвительнее,  но  прежде  чем  оскорблять  нового
хозяина Стоун-Корта, следовало убедиться, что он не  намерен  привечать  у
себя остроумцев, фамилию которых собирается принять.
   Впрочем, мистер Джошуа Ригг, казалось, пропустил все намеки  и  шпильки
мимо ушей, хотя весь как-то переменился. Он невозмутимо подошел к  мистеру
Стэндишу и с той  же  невозмутимостью  начал  задавать  нотариусу  деловые
вопросы.  У  него  оказался  высокий   чирикающий   голос   и   невозможно
простонародный выговор. Фред, у  которого  он  больше  не  вызывал  смеха,
подумал, что никогда еще не видел такого мерзкого плебея. На душе у  Фреда
скребли кошки. Мидлмарчский галантерейщик выжидал случая завести  разговор
с мистером Риггом: как знать, скольким  парам  ног  покупает  чулки  новый
владелец Стоун-Корта, а прибыль - вещь  куда  более  надежная,  чем  любое
наследство. К тому же галантерейщик, как троюродный брат,  был  достаточно
беспристрастен и испытывал только обыкновенное любопытство.
   Мистер Винси после своей вспышки хранил гордое  молчание,  но  был  так
расстроен, что продолжал сидеть, поглощенный мрачными мыслями, пока  вдруг
не заметил, что его жена отошла к Фреду и тихо плачет, сжимая руку  своего
любимца. Он тотчас поднялся и, повернувшись спиной к остальному  обществу,
сказал ей вполголоса:
   - Крепись, Люси. Не позорь себя перед этими людьми, душа моя.
   Затем произнес обычным громким голосом:
   - Фред, поди распорядись, чтобы  подали  фаэтон.  У  меня  нет  лишнего
времени.
   Мэри Гарт заранее уложила свои вещи, чтобы  вернуться  домой  вместе  с
отцом. Они с Фредом встретились в передней, и только теперь Мэри собралась
с духом и посмотрела на него. Его лицо покрывала та  землистая  бледность,
которая порой старит юные лица, а рука, которой он  пожал  ее  руку,  была
холодна, как лед. Мэри тоже мучилась: она сознавала, что роковым  образом,
хотя и не по своей воле, изменила всю судьбу Фреда.
   - До свидания, Фред, - сказала  она  с  грустной  нежностью.  -  Будьте
мужественным. Я верю, что эти деньги не принесли бы вам  ничего  хорошего.
Какая польза была от них мистеру Фезерстоуну?
   - Все это прекрасно, -  с  сердцем  сказал  Фред.  -  А  я-то  в  каком
положении? Теперь уж мне придется стать священником!  (Он  знал,  что  его
слова заденут Мэри -  ну  и  очень  хорошо!  Пусть  скажет,  что  еще  ему
остается!) И ведь я  думал,  что  сразу  отдам  долг  вашему  отцу  и  все
поправлю. А вам он даже ста  фунтов  не  оставил.  Что  вы  теперь  будете
делать, Мэри?
   - Постараюсь поскорее найти другое место, что же еще? Отцу и  без  меня
хватает кого содержать. Ну, до свидания.
   Очень  скоро  в  Стоун-Корте  не  осталось  ни   одного   прирожденного
Фезерстоуна и никого из обычных гостей. В окрестностях Мидлмарча  появился
еще один чужой человек, но на этот  раз  главное  неудовольствие  вызывали
непосредственные следствия появления здесь мистера Ригга Фезерстоуна, а не
возможные плоды, которые могло принести оно в будущем. Не нашлось ни одной
пророческой души, которая провидела бы то, что могло бы открыться на  суде
над Джошуа Риггом.
   И тут  мне  приходится  поразмыслить  над  средствами,  которыми  можно
возвысить низкую тему. Особенно полезны тут исторические параллели. Однако
против них есть свои возражения: добросовестному повествователю  может  не
хватить места или же (что, в сущности, то же самое) он не сумеет подобрать
достаточно уместные примеры, хотя и сохранит  философское  убеждение,  что
они очень многое осветили бы, если бы их удалось отыскать. Гораздо легче и
достойнее указать - поскольку всякую истинную  историю  можно  изложить  в
виде аллегории, заменив мартышку  на  маркграфа  и  наоборот,  -  что  все
рассказанное  (и  пока  еще  не  рассказанное)  здесь  о   людях   низкого
происхождения можно  облагородить,  признав  это  аллегорией,  так,  чтобы
читатель мог спокойно считать дурные привычки и  их  скверные  последствия
всего лишь фигурально неблагородными и ощущать  себя  в  обществе  знатных
людей. Таким образом, пока я рассказываю правду  о  деревенских  увальнях,
моему читателю совершенно не обязательно изгонять лордов из своих  мыслей,
а ничтожные  суммы,  недостойные  внимания  высокопоставленных  банкротов,
можно возвести до уровня крупных коммерческих сделок с помощью  ничего  не
стоящего добавления нескольких нулей.
   Ну, а провинциальная история, в которой все действующие  лица  блистают
высокой нравственностью, может относиться только ко времени гораздо  более
позднему, чем эпоха первого билля о реформе. Питер  же  Фезерстоун  -  вы,
несомненно, заметили это - скончался и был погребен за  несколько  месяцев
до того, как главой кабинета стал лорд Грей (*104).



36

                                     Сколь странны склонности великих душ,
                                     Хоть их должна бы мудрость осенять
                                     Великим душам нравится блистать,
                                     А потому они бывают там,
                                     Где дань восторгов можно пожинать,
                                     И, презирая нас, приходят к нам.
                                     Им мнится, что благоговейно чтим
                                     Мы речи их любые и дела.
                                     Но наш восторг умножить нужно им,
                                     И верят, будто новая хвала
                                     Раздастся, коль покажут нам они
                                     Величье дум своих.
                                                         Даниел, "Филотас"

   Мистер  Винси  вернулся  домой  после  оглашения   завещания,   заметно
переменив точку зрения на многие предметы. Он  не  отличался  скрытностью,
однако был склонен выражать свои  чувства  обиняком.  Когда  его  шелковые
шнурки залеживались на  складе,  он  кричал  на  конюха;  когда  его  зять
Булстрод досаждал ему, он поносил  методизм;  теперь  же  он  выбросил  из
курительной комнаты в прихожую вышитую шапочку, из чего следовало, что  он
смотрит на болезнь Фреда без прежней снисходительности.
   - Ну-с, сударь, - сказал он, когда  этот  молодой  джентльмен  собрался
идти спать, - надеюсь, вы подумываете о том, чтобы возобновить  занятия  в
следующем семестре и сдать экзамен. Я принял твердое решение и советую вам
не тратить времени по пустякам.
   Фред ничего не ответил: слишком велико было его уныние.  Ведь  накануне
он неколебимо верил, что ему больше не придется решать,  чем  заняться,  -
еще двадцать четыре часа, и он узнает, что  может  ничего  не  делать.  Он
будет ездить на лисью травлю в красном  охотничьем  костюме,  на  отличном
гунтере, а стрелять фазанов -  на  породистой  кобыле,  и  все  его  будут
уважать. Он немедленно вернет долг мистеру Гарту, и у Мэри больше не будет
причин ему отказывать. И все это он получит,  не  сдавая  экзаменов  и  не
испытывая никаких других неудобств, а просто  по  милости  провидения,  то
есть благодаря капризу своенравного старика.  Но  теперь,  когда  двадцать
четыре часа прошли, все эти столь твердые надежды  рухнули.  И  как  будто
этого горького разочарования мало - его еще корят, точно он же и  виноват!
Однако