у тебя в каком-нибудь милом  особнячке.
В моем доме все пошло прахом после того,  как  скончалась  жена.  По  сути
говоря, мне все равно где жить, я и тут согласен поселиться.
   - Могу я узнать, почему вы  возвратились  из  Америки?  Я  считал,  что
выраженное вами непреодолимое желание  отправиться  туда  после  получения
соответствующей суммы равносильно обязательству не возвращаться.
   - Отродясь не слыхивал, что если человек захотел куда-то  поехать,  это
значит, будто он хочет прожить там всю жизнь. Я и прожил около десяти  лет
в Америке, пока не надоело. Но теперь уж я не возвращусь туда, Ник. -  Тут
мистер Рафлс, подняв взгляд на Булстрода, хитровато ему подмигнул.
   - Вы намерены  заняться  каким-нибудь  делом?  К  чему  вы  испытываете
призвание?
   - Призвание мое, благодарю, жить в свое полное удовольствие.  Я  теперь
обойдусь без работы.  Разве  что  возьму  на  себя  комиссию,  скажем,  по
табачной части, так, чтобы попутешествовать немного  и  провести  время  в
приятной компании. Но при этом  я  должен  твердо  знать,  что  человек  я
независимый. Вот что мне требуется, силы у меня уже не  те,  хотя  румянец
поярче твоего, дружище Ник. Мне требуется независимость.
   - Вы  можете  рассчитывать  и  на  независимость,  если  обязуетесь  не
появляться более в  наших  краях,  -  сказал  мистер  Булстрод,  которому,
пожалуй, не вполне удалось скрыть, как для него желателен такой исход.
   - Я поступлю так, как сочту удобным, -  холодно  ответил  Рафлс.  -  Не
знаю, почему бы мне не обзавестись в ваших краях кое-какими  знакомствами.
Свое общество я ни для кого не считаю зазорным. Когда я вышел из  почтовой
кареты,  я  оставил  у  заставы  чемодан...  там  у  меня   смена   белья,
настоящего...  клянусь  честью!  Не  одни  манишки  и  манжеты.  Дружба  с
человеком в таком элегантном костюме с траурными лентами и всякой всячиной
возвысит тебя в глазах здешних светских господ. - Мистер Рафлс,  отодвинув
свой стул от стола, оглядел себя, и в первую очередь штрипки. Его  главной
целью было позлить Булстрода, но он и вправду думал, что его  внешний  вид
производит неотразимое впечатление и что он не только остроумен и  красив,
но в траурном облачении выглядит человеком, принадлежащим к высшим кругам.
   - Если  вы  хотите  от  меня  чего-нибудь  добиться,  мистер  Рафлс,  -
помолчав, сказал Булстрод, - вам следовало бы считаться с моими желаниями.
   - О, разумеется, - с комической любезностью воскликнул Рафлс. -  Именно
так я всегда поступаю. При моей помощи ты провернул недурное дельце, а мне
что досталось? Лучше бы я рассказал старухе, что нашел ее дочку  и  внука,
думал я потом не раз, совесть бы тогда была  спокойнее,  ведь  у  меня  не
каменное сердце. Но, полагаю, ты уже похоронил старуху  и  теперь  ей  все
равно. А ты нажил состояние на  этом  выгодном  богоугодном  дельце.  Стал
важной птицей, купил землю и живешь тут по-барски. От прежней веры  ты  не
отступился? Благочестия не поубавилось? Или для солидности перешел в  лоно
англиканской церкви?
   Рожа, скроенная мистером Рафлсом, который хитровато подмигнул и высунул
язык,  показалась  мистеру  Булстроду  страшней  кошмарного  видения,  ибо
неопровержимо свидетельствовала о  бедствии,  случившемся  не  во  сне,  а
наяву. Мистер Булстрод испытал мучительное отвращение и,  не  проронив  ни
слова,  прикинул  в  уме,  не  дать  ли  Рафлсу  привести  свои  угрозы  в
исполнение,  после  чего  просто  назвать  его  клеветником.  Все   вскоре
убедятся, что он сомнительная личность, и не придадут значения его словам.
"За исключением тех случаев,  когда  он  будет  рассказывать  неприглядные
истины о тебе", - шепнула прозорливая совесть. И еще одно: не видя  ничего
страшного в том, чтобы спровадить Рафлса в чужие края, мистер Булстрод  не
мог без содрогания себе представить, как, отрицая подлинные факты, он  тем
самым допустит явную ложь. Одно дело вспоминать об отпущенных ему  грехах,
еще проще оправдывать свои поступки общим падением нравов, и совсем другое
- лгать сознательно.
   Но поскольку Булстрод ничего не сказал, мистер Рафлс продолжал, дабы не
тратить попусту время:
   - Мне,  ей-богу,  меньше  твоего  везло!  Я  порядком  хлебнул  горя  в
Нью-Йорке. Эти янки большие ловкачи, и  благородному  человеку  невозможно
иметь с ними дело. Вернувшись  в  Англию,  я  женился  на  милой  женщине,
владелице табачной лавки... очень любила меня... но  она  мало  занималась
торговлей. Когда-то, много лет назад, ее пристроил к делу  один  приятель,
но за эти годы почти все прибрал к рукам ее сын. Нам с Джошем  никогда  не
удавалось поладить. Впрочем, наступать себе на ногу я не давал, я привык к
изысканному обществу. У меня все как на  ладони,  все  честно.  Ты  уж  не
обижайся, что я раньше тебя не навестил. Болею, поворотливость  не  та.  Я
думал, ты еще в Лондоне, ведешь торговлю да творишь  молитву,  но  вот  не
встретил тебя там. Сам видишь, Ник, я тебе послан... может быть, на  благо
нам обоим.
   Мистер Рафлс завершил свою речь  комически-елейным  тоном:  религиозное
рвение  всегда  служило  предметом  его  остроумия.  И   если   лукавство,
воздействие которого направлено  на  низменные  свойства  человека,  можно
назвать  остротою  ума,  то  мистер  Рафлс  был,  пожалуй,   неглуп,   ибо
двусмысленные шуточки, которые он словно наобум выпаливал, следовали  друг
за другом в строгой очередности, как шахматные ходы. Тем временем Булстрод
обдумал ответный ход и как можно решительнее сказал:
   - Вам не мешало бы помнить, мистер Рафлс,  что  человеку,  стремящемуся
незаконно воспользоваться своим преимуществом, не  следует  зарываться.  Я
ничем вам  не  обязан,  однако  готов  назначить  вам  ежегодную  ренту  и
выплачивать ее каждые три месяца до тех пор, пока вы не нарушите  обещания
не появляться в наших краях. Выбор зависит  от  вас.  Если  вы  непременно
захотите тут остаться, даже  на  короткий  срок,  вы  ничего  от  меня  не
получите. В таком случае я не желаю вас знать.
   - Ха-ха! - воскликнул Рафлс, делая вид,  что  умирает  от  смеха.  -  В
точности как собачка одного вора, не желавшая знать полицейского.
   - Ваши инсинуации не производят на меня впечатления, сэр, -  с  яростью
сказал Булстрод. - Я не считаюсь нарушителем закона, и ваше  вмешательство
тут ничего не может изменить.
   - Ты, любезнейший, не понимаешь шуток. Я просто-напросто имел  в  виду,
что я не в силах отказаться  от  знакомства  с  тобой.  Впрочем,  шутки  в
сторону. Пенсия  каждые  три  месяца  мне  не  подходит.  Я  дорожу  своей
свободой.
   Мистер Рафлс встал и раза два гордо прошелся  по  гостиной,  взбрыкивая
ногой и изображая глубочайшую задумчивость. Наконец, он остановился  перед
Булстродом и произнес:
   - Вот как мы поступим! Выложи две сотни фунтов -  право  же,  умеренная
цена, - и я уеду, клянусь честью, возьму чемодан у заставы и уеду.  Однако
я не согласен променять свою вольность на какую-то дрянную ренту.  Я  буду
приезжать и  уезжать,  когда  мне  заблагорассудится.  Возможно,  я  сочту
удобным больше здесь не появляться и ограничиться дружеской перепиской,  а
может быть, и нет. Деньги у тебя с собой?
   -  У  меня  только  сто  фунтов,  -   сказал   Булстрод,   обрадованный
перспективой немедленно избавиться от Рафлса, пусть даже на неопределенный
срок. - Если вы мне сообщите адрес, я тотчас вышлю остаток.
   - Нет уж, я дождусь, пока  ты  привезешь  его,  -  сказал  Рафлс.  -  Я
прогуляюсь, потом перекушу, а тем временем ты возвратишься.
   Булстрод, хилый от природы и еще больше ослабевший  после  перенесенных
за  последние  часы  волнений,  чувствовал  себя  сейчас  в   унизительной
зависимости от неуязвимого крикуна. Он был рад любой ценой  добиться  хоть
временной передышки. Он  уже  встал,  намереваясь  выполнять  распоряжение
Рафлса, как вдруг последний,  подняв  вверх  палец,  словно  его  внезапно
осенило, сказал:
   - Я тебе не говорил, но я ведь еще раз попробовал разыскать Сару; такая
молодая и красивая... совесть замучила меня. Я не нашел ее, зато  узнал  и
записал фамилию ее мужа.  Но  вот  незадача  -  записную  книжку  потерял.
Правда, если я эту фамилию услышу, я ее вспомню. Голова у меня работает не
хуже, чем в молодости, только всякие там имена, будь они неладны, вылетают
из памяти. Иногда я точь-в-точь как ведомость сборщика налогов, в  которой
не проставлены фамилии. Однако если я узнаю что-нибудь о ней или ее семье,
я сообщу тебе, Ник. Ты, наверное, захочешь ей помочь, падчерицей ведь тебе
приходится.
   - Без сомнения, - ответил Булстрод  со  свойственным  ему  невозмутимым
выражением светло-серых глаз. - Хотя это, вероятно, вынудит меня сократить
сумму, предназначенную для уплаты вам.
   Когда банкир вышел из комнаты, Рафлс  с  лукавым  видом  подмигнул  ему
вслед, а затем обернулся к окну поглядеть, как  отправляется  в  путь  его
жертва. Его губы искривились в улыбке, потом  он  коротко  и  торжествующе
рассмеялся.
   - Как же их фамилия, дьявол ее  забери?  -  вполголоса  проговорил  он,
почесывая голову и сосредоточенно сдвинув брови. Он  отнюдь  не  стремился
упражнять свою память, пока ему не пришло в голову  поддразнить  Булстрода
на новый лад.
   - Начинается с буквы "Л", да она, кажется, чуть ли не из  одних  только
"л" состоит, - продолжал он, чувствуя,  что  вот-вот  вспомнит  увертливую
фамилию. Но предчувствие обмануло  его,  а  умственные  упражнения  вскоре
утомили; мало кто испытывал такую неприязнь к одиночеству и так нуждался в
слушателях, как мистер Рафлс. Он  предпочел  провести  время  за  приятной
беседой с управляющим  и  экономкой,  от  которых  выведал  все,  что  ему
хотелось знать о положении мистера Булстрода в Мидлмарче.
   После  этого  ему,  однако,  пришлось  поскучать,  а  для   развлечения
прибегнуть к хлебу с  сыром  и  элю,  и,  оставшись  в  гостиной  с  этими
припасами наедине, он  внезапно  хлопнул  себя  по  колену  и  воскликнул:
"Ладислав!" Память  бессознательно  сработала  как  раз  тогда,  когда  он
отказался от попыток оживить  ее,  как  обычно  и  бывает,  и,  неожиданно
вспомнив забытое, даже ненужное  имя,  мы  испытываем  такое  же  глубокое
удовлетворение, как со вкусом чихнув. Рафлс тотчас вынул записную книжку и
вписал туда диковинную  фамилию,  не  ожидая,  что  она  когда-нибудь  ему
пригодится, а просто на всякий случай. Он не  собирался  сообщать  фамилию
Булстроду - пользы для себя он этим не мог извлечь, а люди  его  склада  в
своих действиях всегда руководствуются возможностью извлечь пользу.
   Он был доволен достигнутым успехом;  к  трем  часам  пополудни  взял  у
заставы свой чемодан и влез  в  дилижанс,  избавив  мистера  Булстрода  от
печальной необходимости лицезреть уродующее ландшафт  его  усадьбы  черное
пятно, но не избавив его от опасения, что это черное пятно может появиться
вновь и даже превратиться  в  неотъемлемую  принадлежность  его  домашнего
очага.




ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ВДОВА И ЖЕНА


54

                                  В ее очах Амора откровенье.
                                  Преображает все ее привет.
                                  Там, где проходит, каждый смотрит вслед;
                                  Ее поклон - земным благословенье.
                                  Вздыхает грешник, шепчет он обет.
                                  Гордыню, гнев ее изгонит свет;
                                  О дамы, ей мы воздадим хваленье.
                                  Смиренномудрие ее словам
                                  Присуще, и сердца она врачует.
                                  Блажен ее предвозвестивший путь.
                                  Когда же улыбается чуть-чуть,
                                  Не выразить душе. Душа ликует:
                                  Вот чудо новое явилось вам!
                                                      Данте, "Новая жизнь"

   В то восхитительное утро, когда  скирды  сена  в  Стоун-Корте  с  такой
беспристрастной щедростью источали  благоухание,  словно  мистер  Рафлс  и
впрямь заслуживал воскурения фимиама, Доротея уже возвратилась под  кровлю
Лоуик-Мэнора. За три месяца Фрешит порядком ей  прискучил:  она  не  могла
часами сидеть в позе святой Екатерины и  восторженно  любоваться  ребенком
Селии, оставаться же безучастной к столь замечательному младенцу бездетной
тетке непозволительно. Появись в том нужда, Доротея с радостью бы пронесла
ребенка на руках хоть целую милю и только полюбила бы его еще сильнее,  но
тетушке, не признающей, что ее племянник - Будда, и вынужденной, ничего не
делая, лишь восхищаться им, поведение дитяти представлялось  однообразным,
а ее стремление созерцать его имело предел.
   Ни о чем подобном не подозревала Селия,  уверенная,  что  появление  на
свет крошки Артура (малютку  нарекли  в  честь  мистера  Брука)  заполнило
радостью жизнь бездетной вдовы.
   - Додо ведь не из тех, кто стремится иметь что-то свое... даже детей! -
сказала мужу Селия. - И если бы у нее и родился ребенок, то ведь не  такая
душка, как Артур, да, Джеймс?
   - Да, если бы он походил на Кейсобона, - сказал сэр  Джеймс,  сознавая,
что несколько уклончиво отвечает на вопрос и сохраняет  особое  мнение  по
поводу совершенств своего первенца.
   - Вот именно! Даже подумать страшно! - сказала Селия. - Додо, по-моему,
подходит быть вдовой. Нашего малютку она может любить как  родного,  и  ей
никто теперь не помешает осуществлять все ее затеи.
   - Жаль, что она не королева, - сказал рыцарственный сэр Джеймс.
   - А кем тогда были бы мы? Ведь тогда бы и мы стали  кем-то  другими,  -
возразила Селия, которой не понравился этот мудреный поворот  фантазии.  -
Нет, пусть все остается без перемен.
   Поэтому, услышав, что  Доротея  собирается  вернуться  в  Лоуик,  Селия
обиженно подняла  бровки  и,  как  обычно,  с  невиннейшим  видом  пустила
шпильку:
   - Чем ты займешься в Лоуике, Додо? Сама же  говорила,  что  там  нечего
делать: все арендаторы такие зажиточные и опрятные, хоть плачь.  А  тут  у
тебя столько  удовольствий  -  ходить  с  мистером  Гартом  по  Типтону  и
заглядывать во все дворы, даже самые запущенные.  Теперь,  когда  дядя  за
границей, вам с  мистером  Гартом  совсем  раздолье,  а  Джеймс,  конечно,
сделает все, что ты велишь.
   - Я стану часто приезжать, и мне еще заметней будет, как растет  малыш,
- сказала Доротея.
   - Но ты не сможешь видеть, как его купают, - возразила Селия, - а  ведь
это самое лучшее, что у нас бывает.
   Она почти всерьез обиделась: право же, Додо просто бесчувственная, если
по собственной воле расстается с малюткой.
   - Киска, голубушка, я специально для этого буду оставаться ночевать, но
сейчас мне нужно пожить одной, в своем доме. К тому  же  я  хочу  покороче
познакомиться с семьей Фербратеров, а с мистером Фербратером потолковать о
том, что можно сделать в Мидлмарче.
   Теперь Доротея уже не стремилась употреблять всю силу своего  характера
на то, чтобы принудить себя покоряться чужой воле. Она рвалась всей  душой
в Лоуик и не считала себя обязанной  объяснять  причины  столь  внезапного
отъезда. Ее решение вызвало  общее  недовольство.  Глубоко  обиженный  сэр
Джеймс предложил на  несколько  месяцев  переселиться  всем  семейством  в
Челтенгем, прихватив и священный ковчег, именуемый также колыбелью;  ну  а
если уж и Челтенгем будет  отвергнут,  просто  непонятно,  что  еще  можно
предложить.
   Вдовствующая леди Четтем, вернувшаяся недавно из Лондона, где гостила у
дочери, выразила  готовность  по  крайней  мере  написать  миссис  Виго  и
попросить ее взять на себя обязанности компаньонки  при  миссис  Кейсобон:
мыслимо ли молодой  вдове  жить  в  одиночестве  в  деревне!  Миссис  Виго
случалось выступать в роли лектрисы и  секретаря  при  особах  королевской
фамилии, а по части образованности и утонченности чувств даже  Доротея  не
могла иметь к ней претензий.
   Миссис Кэдуолледер сказала, оставшись наедине с Доротеей:
   - Да вы, милочка, просто рехнетесь там от тоски. Вам станут  мерещиться
призраки. Всем нам приходится делать над  собой  небольшие  усилия,  чтобы
сохранить рассудок и не расходиться во мнениях с окружающими  нас  людьми.
Для  неимущих  женщин  и  младших  сыновей  сумасшествие  -  своего   рода
прибежище, способ пристроиться. Но вам-то это зачем?  Как  я  догадываюсь,
вам несколько наскучила наша добрейшая вдовица, но представьте себе, какую
скуку вы сами нагоняли  бы  на  всех,  постоянно  играя  роль  трагической
королевы  и  взирая  на  окружающих  свысока.  Уединившись   в   лоуикской
библиотеке, вы чего доброго вообразите себя центром вселенной. Вам было бы
полезно видеться по временам с людьми, которые не станут принимать на веру
каждое ваше слово. Это хорошее отрезвляющее средство.
   - Я никогда не сходилась  во  мнениях  с  окружающими  меня  людьми,  -
надменно ответила Доротея.
   - Но я надеюсь, вы осознали свои заблуждения, милочка, - сказала миссис
Кэдуолледер, - а это доказательство здравости рассудка.
   Колкость была замечена, но не задела Доротею.
   - Нет, - ответила она. - Я по-прежнему считаю,  что  большинство  людей
судят ошибочно очень о многом. Так что можно быть в здравом рассудке и  ни
с кем не сходиться во мнениях, коль скоро чуть ли не весь свет то  и  дело
меняет свои мнения.
   Миссис Кэдуолледер перестала спорить с Доротеей, но мужу сказала так:
   - Ей следовало бы, когда приличия позволят, вторично  выйти  замуж,  но
для этого ее нужно ввести в общество. Четтемы, конечно, будут против. А  я
убеждена, что замужество пошло бы  ей  на  пользу.  Будь  мы  побогаче,  я
пригласила бы к нам  в  гости  лорда  Тритона.  Его  когда-нибудь  сделают
маркизом, и никто не может отрицать,  что  из  миссис  Кейсобон  получится
образцовая маркиза: в трауре она еще красивей, чем всегда.
   - Элинор, друг мой, оставь бедняжку в покое. Из твоих затей  не  выйдет
ровно ничего, - благодушно проговорил ее муж.
   - Ничего не выйдет? Чтобы создать  супружескую  пару,  всегда  знакомят
женщину с мужчиной. Досадно, что ее дядюшка именно сейчас сбежал в  Европу
и запер Типтон-Грейндж. Туда и во Фрешит надо было бы пригласить как можно
больше подходящих женихов. Лорд Тритон именно то, что ей требуется: у него
уйма планов, как осчастливить нацию, и все планы совершенно безумные.  Для
миссис Кейсобон лучшей партии не сыскать.
   - Пусть миссис Кейсобон сама выбирает себе жениха, Элинор.
   - Вы, умники, вечно чушь городите. Как может она  выбирать  сама,  если
выбирать ей не из  кого?  Избранник  женщины  -  это  обычно  единственный
достижимый для нее мужчина. Помяни  мое  слово,  Гемфри.  Если  о  ней  не
позаботятся родные, как бы ей не подвернулся кто-нибудь похуже Кейсобона.
   - Боже тебя упаси упомянуть об этом при  сэре  Джеймсе,  Элинор.  Самая
щекотливая тема. Он до смерти обидится, если ты ее  коснешься  без  особой
нужды.
   - Я и не думала ее касаться, - сказала  миссис  Кэдуолледер  и  развела
руками. - Селия рассказала мне о завещании,  не  дожидаясь  расспросов,  в
первый же день.
   - Так-то так, но сейчас им желательно, чтобы об этом как  можно  меньше
говорилось, к тому же, как я понял, молодой джентльмен  уезжает  из  наших
краев.
   На  это  миссис  Кэдуолледер   ничего   не   сказала,   только   трижды
многозначительно кивнула, и в ее темных  глазах  появилось  саркастическое
выражение.
   Невзирая на увещания и уговоры, Доротея  мягко  настояла  на  своем.  К
концу июня в Лоуик-Мэноре распахнулись ставни всех окон, и  утренний  свет
безмятежно озарял библиотеку, поблескивая на  корешках  томов  с  записями
мистера Кейсобона, как блестит он в унылой  пустыне  на  каменных  глыбах,
безмолвных памятниках забытой религии; а  напоенные  ароматом  роз  вечера
тихо  прокрадывались  в  зелено-голубой  будуар,   излюбленное   прибежище
Доротеи. Она начала с того, что обошла все  комнаты,  перебирая  в  памя