рстоуна. И ведь
редкостная  будет  удача,  если  в  конце  концов  именно  там  он  станет
хозяйничать, пусть даже  как  арендатор.  Может  статься,  он  мало-помалу
сумеет выкупить ее у Булстрода. Тот, по-моему, еще и сам не решил, уезжает
он навсегда или временно. Нет, право же, мысль замечательная.  Тогда  дети
вскоре смогли бы пожениться, Сьюзен.
   - Ты, надеюсь, не собираешься посвящать в свои надежды Фреда  до  того,
как Булстрод даст согласие, - несколько обеспокоенно спросила миссис Гарт.
- Что до свадьбы, Кэлеб, то не нам, старикам, торопить события.
   - Ну, не знаю, - склонив голову  набок,  ответил  Кэлеб.  -  Женится  -
утихомирится. Фред станет другим человеком, и мне уже не  нужно  будет  не
спускать с него глаз. Но, конечно, пока не выяснится дело, я ему ничего не
скажу. Я еще раз потолкую с Булстродом.
   Он не стал медлить с  переговорами.  Булстрода  весьма  мало  тревожила
судьба его племянника Фреда Винси, зато он  испытывал  сильнейшее  желание
заручиться посредничеством мистера Гарта в многочисленных делах,  которые,
по его мнению, непременно пришли бы в упадок, поручи он наблюдение за ними
менее добросовестному человеку. Руководствуясь этими соображениями, он  не
стал  возражать  против  идеи  мистера  Гарта.  Была  еще  одна   причина,
принудившая его с охотой оказать услугу  одному  из  членов  семьи  Винси.
Причина эта заключалась в том, что миссис  Булстрод,  прослышав  о  долгах
Лидгейтов, принялась  озабоченно  расспрашивать  мужа,  не  сможет  ли  он
сделать что-нибудь для бедной Розамонды, и  весьма  встревожилась,  узнав,
что  дела  Лидгейта  едва  ли  возможно  поправить  и  самое  разумное   -
"предоставить  им  идти,  как  идут".  Миссис  Булстрод  впервые  в  жизни
позволила себе сказать:
   - Мне кажется, ты не очень  хорошо  относишься  к  моим  родственникам,
Никлас. Я уверена, что ни  один  из  них  ничем  себя  не  опорочил.  Они,
возможно, слишком  суетны,  но  никто  не  может  сказать,  что  они  люди
непочтенные.
   - Милая Гарриет,  -  сказал  мистер  Булстрод,  слегка  съеживаясь  под
взглядом жены, в глазах у которой уже появились слезы. - Я передал  немало
денег в руки твоего брата. Неужели после этого я должен  обеспечивать  его
взрослых детей?
   Миссис Булстрод, сочтя возражение  справедливым,  прекратила  упреки  и
ограничилась тем, что  оплакивала  бедняжку  Розамонду,  чье  сумасбродное
воспитание, как и следовало ожидать, принесло дурные плоды.
   Но мистер Булстрод, вспоминая этот разговор, чувствовал, что, когда ему
придется сообщить жене  о  необходимости  покинуть  Мидлмарч,  его  задача
несколько облегчится, если он сможет заодно ее порадовать, рассказав,  как
позаботился о судьбе ее племянника Фреда. Пока он попросту  упомянул,  что
собирается  нанять  дом  на  южном  побережье  и  на   несколько   месяцев
перебраться туда.
   Таким образом исполнилось желание мистера Гарта: ему было обещано, что,
если Булстрод на неопределенное  время  уедет  из  Мидлмарча,  Фред  Винси
станет арендатором Стоун-Корта на предложенных условиях.
   Этот "счастливый поворот событий" приводил Кэлеба в ликование, и только
ласковые, но твердые наставления жены помешали ему  рассказать  все  Мэри,
чтобы  "успокоить  девочку".  Впрочем,   обуздав   свое   нетерпение,   он
старательно скрывал от Фреда поездки в Стоун-Корт, совершаемые с целью как
следует  ознакомиться   с   положением   дел   на   ферме   и   произвести
предварительную оценку ее стоимости.
   Отправляясь в эти поездки, Кэлеб  опережал  события,  ко  он  испытывал
неизъяснимое удовольствие, готовя  для  Фреда  и  Мэри  приятный  сюрприз,
словно подарок ко дню рождения детишкам.
   - Ну, а если все это окажется воздушным замком? - спросила миссис Гарт.
   - Ничего страшного, - ответил Кэлеб. - Обрушившись, мой замок никого не
раздавит.



69

                                              Если ты услышал слово, пусть
                                           умрет оно с тобой.
                                                     Екклезиастикус (*170)

   Мистер Булстрод все еще не ушел из банка и сидел в том же кабинете, где
принял Лидгейта, когда часа в три дня вошел клерк  и  сказал,  что  лошадь
подана, а  также  что  пришел  мистер  Гарт  и  просит  разрешения  с  ним
побеседовать.
   - Ну разумеется, - ответил Булстрод. Кэлеб вошел.  -  Садитесь,  мистер
Гарт, прошу вас, - продолжал банкир со всей возможной учтивостью.  -  Рад,
что вы успели меня застать. Я знаю, как вы дорожите временем.
   - Э, - негромко отозвался Кэлеб, медленно склоняя набок голову,  уселся
и поставил на пол шляпу. Он потупился, опершись о колени локтями и  свесив
вниз тяжелые кисти рук с  длинными  пальцами,  каждый  из  которых  слегка
пошевелился, словно откликаясь на  мысль,  наложившую  свой  отпечаток  на
задумчивый высокий лоб.
   Мистер Булстрод, как и все, кто знал Кэлеба, привык к его манере  долго
молчать, прежде чем приступить к серьезному, на его взгляд,  разговору,  и
ожидал, что тот снова станет уговаривать его  купить  несколько  домов  на
Блайндмэнс-Корт, с тем чтобы тут же их снести, ибо приток воздуха и  света
сторицей возместит расходы. Такого рода предложениями Кэлеб порою  вызывал
досаду своих работодателей, но с Булстродом они ладили, поскольку тот, как
правило, охотно соглашался на его  проекты.  Вопреки  ожиданиям  Булстрода
Кэлеб негромко сказал:
   - Як вам прямо из Стоун-Корта, мистер Булстрод.
   - Надеюсь, там все в порядке, - сказал банкир.  -  Я  вчера  побывал  в
Стоун-Корте. Приплод ягнят, как сообщил мне Эйбл, в этом году отличный.
   - В том-то и дело, что не все, - ответил Кэлеб,  серьезно  взглянув  на
него. - Там человек, по-моему, очень больной. Ему нужен  врач.  Я  приехал
сказать вам об этом. Его зовут Рафлс.
   Он заметил, как Булстрод содрогнулся от его слов.  Банкир  предполагал,
что уже никакие новые известия не смогут захватить его врасплох, ибо он  и
так готов к самому худшему; он ошибся.
   -  Бедняга!  -  сочувственно  произнес  он,  однако  губы  его   слегка
вздрагивали. - Вам известно, как он туда попал?
   - Я сам привез его, - невозмутимо сказал Кэлеб, - усадил в  двуколку  и
привез. Он вылез из дилижанса возле заставы, где  взимают  дорожный  сбор,
пошел пешком, и я догнал его почти сразу же за  поворотом.  Он  припомнил,
что как-то видел меня с вами в Стоун-Корте, и попросил  его  подвезти.  Он
нездоров, я это сразу понял и решил, что  его  не  следует  оставлять  под
открытым небом. По-моему, вам нужно не мешкая  послать  к  нему  врача.  -
Закончив, Кэлеб поднял с пола шляпу и неторопливо встал.
   - Разумеется, - ответил Булстрод, лихорадочно  соображая  как  быть.  -
Возможно, вы сделаете мне одолжение,  мистер  Гарт,  заглянете  к  мистеру
Лидгейту по дороге... хотя стойте! В это время он, наверное, в больнице. Я
сию же минуту пошлю к нему верхового с запиской, а затем  и  сам  поеду  в
Стоун-Корт.
   Булстрод торопливо написал записку и вышел отдать  распоряжения  слуге.
Когда он возвратился в комнату, Кэлеб все так  же  стоял,  опираясь  одной
рукой на спинку стула,  а  в  другой  держа  шляпу.  Все  мысли  Булстрода
вытесняла одна: "Рафлс, может  быть,  говорил  с  Гартом  только  о  своей
болезни. Гарт, возможно, удивился, точно так же как, вероятно, удивился  в
прошлый раз, что этот пропойца выдает себя за моего приятеля, но наверняка
он ничего не знает. К тому же он доброжелательно относится ко мне, я  могу
быть ему полезен".
   Он всей душою жаждал подтверждения этой надежды,  но,  из  боязни  себя
выдать,  не  решался  спросить,  что  говорил  Рафлс  и  как  вел  себя  в
Стоун-Корте.
   - Я чрезвычайно вам обязан, мистер  Гарт,  -  произнес  он  как  всегда
изысканно учтивым тоном. - Через несколько минут  вернется  мой  слуга,  и
тогда я сам поеду посмотреть, чем можно помочь несчастному. У  вас,  может
быть, есть ко мне и другие дела? В таком случае, прошу вас, Садитесь.
   -  Благодарю,  -  ответил  Кэлеб,  легким   движением   руки   отклоняя
приглашение. - Я хочу сказать вам, мистер Булстрод, что  вынужден  просить
вас передать в другие руки порученные мне дела. Я очень вам обязан, что вы
были так уступчивы и добры насчет аренды  Стоун-Корта  и  во  всех  прочих
случаях. Но я должен отказался.
   "Он знает!" - эта мысль, как кинжал, пронзила сознание Булстрода.
   - Как это неожиданно, мистер Гарт, - только и сумел он вымолвить.
   - Верно, - сказал Кэлеб. - Но я не передумаю. Я не могу не отказаться.
   Он ответил решительно, хотя и очень мягко, но, несмотря на всю мягкость
ответа, Булстрод словно сжался, лицо его осунулось и он поспешно  отвел  в
сторону взгляд. Кэлеб почувствовал щемящую жалость, но  не  в  его  натуре
было вымышленными предлогами смягчать отказ.
   - Боюсь, вас настроили против меня наветы  этого  жалкого  создания,  -
сказал Булстрод, стремясь выяснить все что удастся.
   - Да. Не стану отрицать: свое решение я принял после разговора с ним.
   - Вы  совестливый  человек,  мистер  Гарт,  и,  надеюсь,  помните  свою
ответственность перед богом. Неужели вы сможете  нанести  мне  ущерб,  так
охотно поверив клевете? -  сказал  Булстрод,  подыскивая  доводы,  которые
могли бы повлиять на собеседника. - Стоит ли по такому  ничтожному  поводу
порывать наши, смею надеяться, взаимовыгодные деловые отношения?
   - По собственной воле я никому бы не нанес ущерба, -  сказал  Кэлеб.  -
Даже если бы думал, что господь мне простит. Надеюсь, меня нельзя  назвать
бесчувственным человеком. Но у меня нет никаких сомнений,  сэр,  что  этот
Рафлс говорит правду. А раз так, я не могу на вас работать,  брать  у  вас
деньги. Вы уж подыщите себе другого управляющего.
   - Ну хорошо, мистер Гарт. Однако я, во всяком случае, имею право знать,
в чем состоит возведенный на меня поклеп. В чем заключается грязная  ложь,
жертвой которой я  сделался,  -  сказал  Булстрод,  к  чьей  запальчивости
примешивалась  теперь  робость,  внушаемая  этим  человеком,  который  так
спокойно отказывался от собственных выгод.
   - В этом нет нужды, - слегка махнув рукой, ответил Кэлеб так же мягко и
участливо, как прежде. - То, что он сказал мне,  дальше  меня  не  пойдет,
разве только что-нибудь сейчас неведомое мне заставит меня  рассказать  об
этом. Если вы корысти ради обидели людей, присвоили  себе  обманом  чужое,
вы, наверное, раскаиваетесь... и рады были  бы  воротить  прошлое,  да  не
выходит, и на душе у вас, я думаю, тяжко, - Кэлеб замолк  на  мгновение  и
покачал головой, - так зачем же мне делать вашу жизнь еще горше?
   - Но вы... вы делаете ее горше, - жалобно воскликнул Булстрод. -  Жизнь
моя стала еще горше, когда вы от меня отвернулись.
   - Так уж приходится, - еще мягче и участливей ответил  Кэлеб  и  слегка
развел руками. - Простите. Я вас не осуждаю, я  не  говорю:  он  -  дурной
человек, а я - праведный. Сохрани меня бог. Я ведь  не  знаю  что  и  как.
Бывает, совершив дурной поступок, человек сохраняет чистоту помышлений, да
только жизнь его уже нечиста. Если так случилось с вами, что  ж,  я  очень
вам сочувствую. Но совесть не велит мне впредь на вас работать. Вот и все,
мистер Булстрод. Остальное похоронено так глубоко, как только можно. Всего
вам доброго.
   - Минутку, мистер Гарт! - торопливо воскликнул Булстрод. -  Могу  ли  я
считать, что вы мне  дали  торжественное  обещание  никогда  и  никому  не
повторять это гнусное - пусть даже с некоторой долей истины, - но в  целом
злонамеренное измышление?
   Кэлеб вспыхнул и негодующе сказал:
   - Зачем бы я все это говорил, если бы не думал так? Вас я не  боюсь.  А
сплетничать не привык.
   - Простите, я так взволнован... этот негодяй меня измучил.
   - Полно, стойте! Не вы ли сами сделали  его  еще  хуже,  используя  для
своей выгоды его пороки?
   - Вы так охотно верите ему и несправедливы ко мне, -  сказал  Булстрод,
доведенный до отчаяния тем, что не может назвать все рассказанное  Рафлсом
ложью; и в то  же  время  довольный,  что  Кэлеб  не  поставил  его  перед
необходимостью отрицать возведенные против него обвинения.
   - Нет, - ответил Кэлеб и протестующе поднял руку, - я с радостью поверю
в лучшее, если меня убедят. Я вовсе не лишаю вас возможности  оправдаться.
А рассказывать о чужих грехах я считаю  преступным,  если  только  это  не
делается с целью защитить невиновного.  Вот  каковы  мои  взгляды,  мистер
Булстрод, и подтверждать  свои  обещания  клятвой  мне  нет  нужды.  Всего
доброго, сэр.
   Вернувшись к вечеру домой, Кэлеб словно между прочим сказал жене, что у
него вышли небольшие разногласия с  Булстродом  и  об  аренде  Стоун-Корта
теперь речи нет, да и вообще он отказался впредь вести дела банкира.
   - Он, наверное, слишком совал  нос  во  все?  -  сказала  миссис  Гарт,
предположив, что мистер Булстрод задел самое  уязвимое  место  Кэлеба,  не
разрешив ему распоряжаться по собственному усмотрению организацией работ и
закупкой строительных материалов.
   - Э, - ответил Кэлеб, наклонив голову и хмуро махнув рукой.
   Жест этот, как знала миссис Гарт, обозначал, что продолжать разговор ее
муж не намерен.
   А Булстрод почти сразу же после его ухода сел на лошадь и отправился  в
Стоун-Корт, чтобы быть там раньше Лидгейта.
   В  его  воображении   торопливой   чередой   проносились   всевозможные
предположения и картины - отражение его  надежд  и  тревог;  так  глубокие
потрясения отдаются вполне явственным звоном в ушах. Мучительное унижение,
которое он пережил, когда Кэлеб Гарт, узнав о его прошлом, отказался иметь
с ним дело, сменялось и уже чуть ли не вытеснилось облегчением при  мысли,
что  слушателем  Рафлса  оказался  не  кто  иной,  как  Кэлеб.   Казалось,
провидение извещало его о своем намерении спасти  его  от  бедствий:  дела
приняли оборот, при котором он мог не опасаться огласки. Внезапная болезнь
Рафлса, случайная встреча, которая привела его именно в Стоун-Корт, сулили
надежды,  в  предвкушении  которых  сердце  Булстрода  радостно  замирало.
Сколько полезных дел он сможет совершить, если над ним не  будет  нависать
угроза бесчестья, если он сможет спокойно вздохнуть. Он мысленно  приносил
клятву еще больше  посвятить  себя  добрым  делам,  он  надеялся  получить
воздаяние за свои благие намерения, он пытался  себя  уверить,  что  таким
воздаянием может быть смерть ближнего. Он знал,  что  надо  говорить:  "Да
свершится воля твоя", и часто говорил эти слова. Но он всей душой  мечтал,
чтобы по воле божьей умер этот ненавистный ему человек.
   И  все-таки,  приехав  в  Стоун-Корт,  Булстрод  невольно  содрогнулся,
увидев, как изменился  Рафлс.  Он  побледнел  и  ослабел,  однако  главные
перемены были иные, душевного  свойства.  Вместо  наглого  мучителя  перед
Булстродом был растерянный,  перепуганный  человек,  который  более  всего
боялся, не рассердится ли на него банкир за то, что не  осталось  денег...
правда, он не виноват... его ограбили, половину той суммы отняли насильно.
Он вернулся просто потому, что болен,  а  его  кто-то  преследует,  кто-то
гонится за ним, но он никому ничего не сказал, он не проронил ни словечка.
Булстрод, не понимая значения  этих  симптомов,  стал  требовать  от  него
чистосердечных признаний и обвинять во лжи: как  смеет  Рафлс  утверждать,
будто никому не сказал ни словечка,  если  он  только  что  все  рассказал
человеку,  который  привез  его  в  своей  двуколке  в  Стоун-Корт?  Рафлс
клятвенно заверял, что ни в чем таком не повинен. Он действительно  ничего
не помнил, ибо время от времени разум его помрачался, и признание, которое
он под влиянием каких-то  призрачных  соображений  сделал  в  разговоре  с
Кэлебом, тотчас улетучилось из его памяти.
   У Булстрода екнуло сердце, когда он убедился, что несчастный  невменяем
и нет ни  малейшей  возможности  выяснить  самое  главное,  а  именно:  не
посвятил ли он в тайну еще кого-нибудь, кроме  Кэлеба  Гарта?  Экономка  с
самым простодушным видом сообщила Булстроду,  что  после  отъезда  мистера
Гарта гость попросил у нее пива и, как видно очень скверно чувствуя  себя,
не сказал за весь день ни единого слова. В Стоун-Корте, судя по всему,  он
не проболтался. Подобно прислуге "Шиповника",  миссис  Эйбл  предположила,
что незнакомец принадлежит  к  разряду  "родственничков",  являющих  собой
проклятье богачей; сперва  она  причислила  его  к  родне  мистера  Ригга,
которая, вполне естественно, должна была слететься роем на оставшееся  без
хозяйского глаза имущество. Как он мог одновременно являться родственником
Булстрода, было менее ясно, но миссис Эйбл с мужем порешили,  что  "всякое
случается", - суждение, предоставившее столь обильную пищу уму, что миссис
Эйбл лишь покачала головой и воздержалась от иных догадок.
   Не прошло и часа, как приехал Лидгейт. Булстрод встретил его  у  порога
большой гостиной, где находился больной, и сказал:
   - Я пригласил вас, мистер Лидгейт, к  несчастному,  который  много  лет
тому назад был моим служащим. Затем он уехал в  Америку,  где  боюсь,  вел
праздный и распутный образ жизни.  Я  считаю  своим  долгом  помочь  этому
обездоленному. Он был как-то связан с Риггом,  прежним  владельцем  фермы,
чем объясняется его присутствие здесь. Полагаю,  он  серьезно  болен:  его
рассудок явно поврежден. Я намерен помочь ему чем только можно.
   Лидгейт, в памяти  которого  был  слишком  свеж  последний  разговор  с
банкиром, не испытывал желания вступать с ним без нужды в беседу и в ответ
лишь кивнул головой, но, перед тем как  войти  в  комнату,  он  машинально
обернулся и спросил: "Как его фамилия?", ибо врач справляется  о  фамилиях
столь же неизменно, как политикан, вербующий избирателей.
   - Рафлс, Джон Рафлс, -  ответил  Булстрод,  надеясь,  что,  как  бы  ни
обернулись дела Рафлса в  дальнейшем,  Лидгейт  не  узнает  о  нем  больше
ничего.
   Внимательно осмотрев  больного,  Лидгейт  распорядился  уложить  его  в
постель  и  по  возможности  не  тревожить,  после  чего  вышел  вместе  с
Булстродом в другую комнату.
   - Боюсь, его болезнь серьезна, - первым начал разговор банкир.
   - И да, и нет, - неуверенно ответил Лидгейт.  -  Застарелые  осложнения
могут привести к самым неожиданным последствиям; но во  всяком  случае,  у
него крепкое телосложение. Я не думаю, что этот приступ окажется  роковым,
хотя  организм  больного,   разумеется,   ослаблен.   За   ним   требуется
внимательный уход.
   - Я сам останусь здесь, - сказал Булстрод.  -  Миссис  Эйбл  и  ее  муж
несведущи в таких делах. Если вы окажете мне любезность  передать  записку
миссис Булстрод, я вполне могу здесь переночевать.
   - В этом едва ли есть необходимость, - сказал Лидгейт. - Больной  ведет
себя вполне смирно, он даже робок  на  вид.  Позже  он,  возможно,  начнет
буйствовать. Но в доме есть мужчина... ведь так?
   - Я  уже  несколько  раз  оставался  здесь  на  ночь,  чтобы  побыть  в
уединении, - равнодушно сказал Булстрод. - Могу остаться  и  сейчас.  Если
потребуется, миссис Эйбл и ее муж сменят меня и мне помогут.
   - Прекрасно. Стало быть, я могу дать предписания не миссис Эйбл, а вам,
- сказал Лидгейт, не удивляясь тому, что  Булстрод  ведет  себя  несколько
странно.
   - Значит, вы  полагаете,  есть  надежда  на  выздоровление?  -  спросил
Булстрод, когда Лидгейт дал все указания.
   - Да, если не возникнут новые осложнения, признаков которых я  пока  не
обнаружил, - ответил Лидгейт. - Ему может стать  хуже,  но  если  все  мои
указания будут соблюдаться, я полагаю, он поправится уже  через  несколько
дней. Только не делайте никаких послаблений. Помните, ему ни в коем случае
нельзя употреблять крепких напитков. Таких больных, как этот человек, чаще
убивает не болезнь, а неверное лечение. Могут возникнуть  новые  симптомы.
Завтра утром я вновь его навещу.
   Взяв записку для миссис Булстрод, Лидгейт отправился в путь  и,  прежде
чем прийти к определенным выводам о состоянии больного,  ожи