определенными  моментами  нашей
собственной истории и становятся частью того единства, в которое слагаются
самые яркие наши впечатления.
   Такое приобщение чего-то чуждого и малопонятного к  заветнейшим  тайнам
души,  невнятное,  как  сонное  видение,  словно  отражало   то   ощущение
одиночества,   на   которое   обрекала   Доротею   пылкость   ее   натуры.
Провинциальная  знать  былых  времен  обитала  в  разреженном   социальном
воздухе: из уединенных приютов на горных вершинах они взирали на  кишевшую
внизу жизнь близорукими глазами. Но Доротее было на этих высотах  тоскливо
и холодно.
   - Я не стану больше смотреть, - сказала Селия, когда процессия скрылась
в дверях церкви, и встала позади мужа, чтобы  тайком  касаться  щекой  его
плеча. - Возможно, это во вкусе Додо: ведь ей  нравятся  всякие  печальные
вещи и безобразные люди.
   - Мне нравится узнавать новое о людях, среди которых я живу, - ответила
Доротея, следившая  за  похоронами  с  интересом  монахини,  отправившейся
странствовать но белому свету. - Мне кажется, мы ничего не знаем  о  наших
соседях, кроме самых бедных арендаторов. А ведь невольно задумываешься над
тем, как живут другие люди и как они смотрят на мир.  Я  очень  благодарна
миссис Кэдуолледер за то, что она приехала к нам и позвала  меня  сюда  из
библиотеки.
   - И есть за что!  -  отозвалась  миссис  Кэдуолледер.  -  Ваши  богатые
лоуикские фермеры занятны не меньше всяких буйволов и бизонов,  а  ведь  в
церкви, полагаю, вам их приходится видеть не так уж часто. Они  совсем  не
похожи на арендаторов вашего дяди или сэра  Джеймса:  настоящие  чудища  -
фермеры, которые владеют собственной  землей.  Даже  непонятно,  к  какому
сословию их относить.
   - Ну, в этой процессии лоуикских фермеров не так уж  много,  -  заметил
сэр Джеймс. - По-моему, это наследники из Мидлмарча  и  всяких  отдаленных
мест. Лавгуд говорил, что старик оставил не только землю, но и  порядочный
капитал.
   - Только подумать! А младшие сыновья хороших фамилий иной раз не  могут
даже пообедать на собственный счет! - воскликнула миссис Кэдуолледер. - А!
- произнесла она, оборачиваясь на скрип двери. - Вот и мистер  Брук!  Меня
все время мучило ощущение, что тут кого-то не хватает, и  вот  объяснение.
Вы, разумеется, приехали посмотреть эти странные похороны?
   - Нет, я приехал  взглянуть  на  Кейсобона,  посмотреть,  как  он  себя
чувствует, знаете ли. И сообщить одну новость,  да,  новость,  милочка,  -
объявил мистер Брук, кивая Доротее, которая подошла поздороваться с ним. -
Я заглянул в библиотеку и увидел, что Кейсобон сидит над книгами. Я сказал
ему, что так не годится,  я  сказал  ему:  "Так  не  годится,  знаете  ли.
Подумайте о своей жене, Кейсобон".  И  он  обещал  подняться  сюда.  Я  не
сообщил ему мою новость. Я сказал, чтобы он поднялся сюда.
   - А, они выходят из церкви! - вскричала миссис Кэдуолледер. -  До  чего
же удивительная смесь!  Мистер  Лидгейт...  как  врач,  я  полагаю.  Какая
красивая женщина! А этот белокурый молодой человек, наверное, ее  сын.  Вы
не знаете, сэр Джеймс, кто они?
   - Рядом с ними идет Винси, мидлмарчский мэр. По-видимому, это его  жена
и сын, - ответил сэр  Джеймс,  бросая  вопросительный  взгляд  на  мистера
Брука. Тот кивнул и сказал:
   -  Да,  и  очень  достойная  семья.  Винси  -  превосходный  человек  и
образцовый фабрикант. Вы встречали его у меня, знаете ли.
   - Ах да!  Член  вашего  тайного  кабинета,  -  поддразнила  его  миссис
Кэдуолледер.
   - Любитель скачек! -  заметил  сэр  Джеймс  с  пренебрежением  любителя
лисьей травли.
   - И один из тех, кто отнимает последний кусок хлеба у несчастных ткачей
в Типтоне и Фрешите (*100). Вот почему  у  его  семейства  такой  сытый  и
ухоженный вид, - сказала миссис Кэдуолледер. -  Эти  темноволосые  люди  с
сизыми лицами служат им отличным  фоном.  Ну,  просто  набор  кувшинов!  А
Гемфри! В белом облачении он выглядит среди них настоящим архангелом, хотя
и не блещет красотой.
   - А все-таки похороны - торжественная штука, - сказал  мистер  Брук.  -
Если взглянуть на них в таком свете, знаете ли.
   - Но я на них в таком свете не гляжу. Я не могу все время  благоговеть,
не то мое благоговение скоро истреплется. Старику была самая пора умереть,
и никто из них там никакого горя не испытывает.
   - Как это ужасно! - воскликнула Доротея. - Ничего  более  унылого,  чем
эти похороны, мне видеть не доводилось. Из-за них  утро  словно  померкло.
Страшно подумать, что кто-то умер и  ни  одно  любящее  сердце  о  нем  не
тоскует.
   Она собиралась сказать еще  что-то,  но  тут  вошел  ее  муж  и  сел  в
некотором отдалении  от  остальных.  В  его  присутствии  ей  было  трудно
говорить. Нередко у нее возникало ощущение, что он внутренне  не  одобряет
ее слова.
   - А вот кто-то совсем новый!  -  объявила  миссис  Кэдуолледер.  -  Вон
позади того толстяка.  И  пожалуй,  самый  забавный:  приплюснутый  лоб  и
выпученные глаза. Ну настоящая лягушка! Да  посмотрите  же!  Наверное,  он
другой крови, чем они все.
   - Дайте я погляжу! - сказала Селия,  с  любопытством  наклоняясь  через
плечо миссис Кэдуолледер. - Какая странная  физиономия!  -  И  внезапно  с
удивлением, но уже совсем другим тоном,  она  добавила:  -  А  ты  мне  не
говорила, Додо, что приехал мистер Ладислав!
   Сердце Доротеи тревожно сжалось. Она тотчас повернулась к дяде,  и  все
заметили, как она побледнела. Мистер Кейсобон не спускал с нее глаз.
   - Он приехал со мной, знаете ли. Как мой гость - он  гостит  у  меня  в
Типтон-Грейндже, - объяснил  мистер  Брук  самым  непринужденным  тоном  и
кивнул Доротее, словно она была обо  всем  осведомлена  заранее.  -  И  мы
привезли картину, привязали ее к верху  кареты.  Я  знал,  что  вы  будете
довольны моим сюрпризом, Кейсобон. И он совсем как живой, то есть я имею в
виду Фому Аквинского. Очень, очень мило. Вам надо послушать, как говорит о
картине Ладислав. Он прекрасно говорит, указывает на то и на это... Весьма
осведомлен в искусстве, ну и так далее. И превосходный  собеседник:  может
поддержать разговор о чем угодно. Мне давно требовалось что-нибудь  такое,
знаете ли.
   Мистер Кейсобон поклонился с холодной учтивостью. Он справился со своим
раздражением, но настолько лишь, чтобы  промолчать.  Он,  как  и  Доротея,
прекрасно помнил о письме Уилла и, не обнаружив его среди  писем,  которые
разбирал после  своего  выздоровления,  заключил  про  себя,  что  Доротея
известила Уилла, чтобы он не приезжал в Лоуик, а болезненная  гордость  не
позволила ему  вновь  коснуться  этой  темы.  Теперь  он  решил,  что  она
попросила дядю пригласить Уилла в Типтон-Грейндж. Доротея  догадывалась  о
его мыслях, но сейчас было не время для объяснений.
   Миссис Кэдуолледер оторвалась  от  созерцания  кладбища  и,  увидев  не
вполне понятную ей немую картину, не удержалась от вопроса:
   - А кто такой этот мистер Ладислав?
   - Молодой родственник мистера Кейсобона, - тотчас ответил  сэр  Джеймс.
Сердечная доброта делала его чутким: он заметил  взгляд,  который  Доротея
бросила на мужа, и понял, что она встревожена.
   - Очень приятный молодой человек, и всем обязан Кейсобону,  -  объяснил
мистер Брук. - И вполне оправдывает ваши  затраты  на  него,  Кейсобон,  -
продолжал он, одобрительно кивая. - Надеюсь, он погостит у меня подольше и
мы разберем мои документы. У меня есть множество идей и фактов, знаете ли,
а он как раз такой человек, который может придать им  надлежащую  форму...
Умеет подобрать подходящую цитату - omne tulit punctum  [снискал  всеобщее
одобрение (лат.)], ну и так далее - и придает предмету особый  поворот.  Я
пригласил его некоторое время тому  назад.  Когда  вы  хворали,  Кейсобон,
Доротея сказала, что вы никого не можете принять у себя, и попросила  меня
написать.
   Бедняжка Доротея чувствовала,  что  каждое  слово  ее  дяди  доставляло
мистеру Кейсобону такое же удовольствие, как соринка в глазу. Теперь  было
уже совсем невозможно сказать, что она вовсе не желала, чтобы мистер  Брук
посылал приглашение Уиллу Ладиславу.  Она  не  понимала  причин  неприязни
своего мужа к молодому родственнику - неприязни, в которой ее так  жестоко
убедила сцена в библиотеке, но  не  считала  возможным  хотя  бы  косвенно
посвящать в это посторонних. По правде  говоря,  сам  мистер  Кейсобон  не
вполне отдавал себе отчет в этих причинах - он  испытывал  раздражение  и,
подобно всем нам, склонен был искать ему  оправдания,  вместо  того  чтобы
разбираться в своих побуждениях. Но он не хотел выдавать  себя,  и  только
Доротея уловила, что он несколько переменился в лице, когда произнес с еще
большим достоинством и напевностью, чем обычно:
   - Вы чрезвычайно гостеприимны, любезный сэр. И я весьма вам  обязан  за
то, что вы приняли у себя моего родственника.
   Похороны кончились, и кладбище уже почти опустело.
   - Вон он, миссис Кэдуолледер, - сказала Селия. - И как две  капли  воды
похож на миниатюру тетки мистера Кейсобона в будуаре Доротеи. У него очень
приятное лицо.
   - Да, смазливый мальчик, - сухо произнесла миссис  Кэдуолледер.  -  Чем
занимается ваш племянник?
   - Прошу прощения, он мне не  племянник.  Родство  между  нами  довольно
дальнее.
   - Он, знаете ли, еще пробует свои крылья, -  вмешался  мистер  Брук.  -
Такие молодые люди взлетают очень высоко. И я буду рад ему  содействовать.
Он может быть прекрасным секретарем - как Гоббс (*101), Мильтон или Свифт,
знаете ли.
   - А, понимаю, - сказала миссис  Кэдуолледер.  -  Такой,  который  умеет
писать речи.
   - Так я позову его, э, Кейсобон? - спросил мистер Брук. - Он  не  хотел
входить, пока я не сообщу о его приезде, знаете ли.  И  мы  все  спустимся
взглянуть на картину. Вы  на  ней  совсем  как  живой  -  глубокий  тонкий
мыслитель, и указательный палец упирается в книгу,  а  святой  Бонавентура
или какой-то еще святой, довольно толстый и  цветущий,  смотрит  вверх  на
Троицу. И все это символы, знаете ли - очень высокая форма искусства.  Мне
она нравится - до определенного предела, конечно: ведь все  время  за  ней
поспевать - это, знаете ли, утомительно. Но вы-то, Кейсобон, в таких вещах
как  у  себя  дома.  И  ваш  художник  отлично  пишет  тело  -  весомость,
прозрачность, ну и так  далее.  Одно  время  я  серьезно  этим  занимался.
Впрочем, я схожу за Ладиславом.



35

                          О, что за зрелище: наследников толпа
                          В слезах и в трауре, на лицах всех страданье,
                          Пока нотариус вскрывает завещанье
                          (Ну что? - у всех в глазах застыл немой вопрос),
                          В котором им мертвец натягивает нос.
                          Чтоб только посмотреть картину скорби эту;
                          Я, кажется, готов с того вернуться свету.
                                   Реньяр (*102), "Единственный наследник"

   Когда  животные  парами  вступали  в  ковчег,  родственные  виды,  надо
полагать, отпускали по адресу друг друга всяческие замечания "в сторону" и
были склонны  думать,  что  вполне  можно  было  бы  обойтись  без  такого
множества претендентов на  одни  и  те  же  запасы  корма,  поскольку  это
урезывает порцию наиболее  достойных.  (Боюсь,  что  роль,  которая  тогда
выпала на долю стервятников, слишком неприглядна, чтобы воспроизводить  ее
средствами искусства: ведь их  жадные  зобы  ничем,  к  их  несчастью,  не
прикрыты, а сами они, по-видимому, не  придерживаются  никаких  обрядов  и
церемоний.)
   Подобному же искушению  подверглись  и  христианские  хищники,  которые
провожали гроб Питера Фезерстоуна, - все их мысли  были  сосредоточены  на
одних и тех же запасах житейских благ, и каждый жаждал получить наибольшую
их долю. Давно известные кровные родственники, а также родственники  обеих
жен покойного уже составляли вполне солидное число, которое, умноженное на
всяческие другие возможности, открывало самое широкое поле для завистливых
расчетов и безнадежного отчаяния. Зависть к Винси объединила  узами  общей
вражды всех, в чьих  жилах  текла  фезерстоуновская  кровь:  поскольку  не
имелось никаких признаков, что кто-то из них получит больше остальных,  их
сплачивал общий страх, как бы земля не досталась длинноногому Фреду Винси,
но страх этот,  впрочем,  оставлял  достаточно  места  для  более  смутных
опасений,  связанных,  например,  с  Мэри  Гарт.   Соломон   нашел   время
поразмыслить о том, что Иона не достоин стать наследником, а Иона мысленно
хулил алчность Соломона. Джейн, старшая сестра, полагала, что детям  Марты
не к лицу рассчитывать на равную долю с молодыми Уолами, а Марта, не столь
свято чтившая права первородства, огорчалась про  себя,  что  Джейн  такая
"загребущая". Все эти ближайшие родственники, естественно,  негодовали  на
необоснованные претензии всяких там двоюродных и троюродных и прикидывали,
в какой огромный итог  сложатся  мелкие  суммы,  если  их  будет  завещано
слишком много. А зачтения завещания вместе с ними ожидали  два  двоюродных
брата и один троюродный (не считая мистера Трамбула). Этот троюродный брат
был мидлмарчским галантерейщиком  с  учтивыми  манерами  и  простонародным
выговором. Двоюродные братья оба проживали  в  Брассинге  -  один  из  них
считал,  что   имеет   определенные   права,   ввиду   устриц   и   других
гастрономических подарков, преподнесенных в  ущерб  себе  богатому  кузену
Питеру, а другой, с мрачной миной уперший подбородок в руки, сложенные  на
набалдашнике трости, полагался не  на  прежние  корыстные  услуги,  но  на
признание общих своих достоинств. Оба эти беспорочные обитателя  Брассинга
от души жалели, что там проживает  Иона  Фезерстоун:  семейные  острословы
обычно встречают больше радушия у чужих людей.
   - Ну, Трамбул не сомневается, что получит пять сотен фунтов, можете мне
поверить. Не удивлюсь даже, если мой братец их прямо ему обещал, - заметил
Соломон, беседуя с сестрами вечером накануне похорон.
   - Ох-хо-хо! - вздохнула неимущая сестрица Марта, представление  которой
о сотнях, как правило, не шло дальше просроченной арендной платы.
   Однако утром все прошлые расчеты и предположения нарушил неизвестный  в
траурной одежде, который появился среди них неведомо  откуда.  Именно  его
миссис Кэдуолледер уподобила лягушке. Это был человек лет тридцати двух  -
тридцати трех. Выпученные глаза, изогнутые книзу  тонкие  губы,  скошенный
лоб  и  гладко  прилизанные  волосы  действительно  придавали   его   лицу
неподвижное лягушачье выражение. Конечно, еще один наследник, а то  почему
бы его пригласили на похороны? И сразу возникли новые  возможности,  новые
неясности, и в траурных каретах воцарилось почти полное молчание. Всех нас
расстраивает внезапное открытие факта, который существовал давным-давно и,
быть может, прямо-таки бросался в глаза, а мы тем временем устраивали свой
мирок в полном о нем неведении. Никто, кроме Мэри Гарт,  прежде  не  видел
этого сомнительного незнакомца, да и она знала о нем только, что он дважды
приезжал в Стоун-Корт, пока мистер Фезерстоун еще был на ногах,  и  провел
несколько часов наедине со стариком. Она выбрала минуту  сказать  об  этом
отцу, и пожалуй, только Кэлеб (если не считать нотариуса)  посматривал  на
незнакомца с любопытством, а не со злобой  или  подозрением.  Кэлеб  Гарт,
которого не терзали ни  надежды,  ни  алчность,  интересовался  лишь  тем,
насколько правильными окажутся его догадки,  и  спокойствие,  с  каким  он
внимательно разглядывал этого неизвестного человека и потирал  подбородок,
словно определяя ценность дерева, приятно  контрастировало  с  тревогой  и
желчностью, появившимися на многих лицах,  едва  таинственный  незнакомец,
чья фамилия, как  выяснилось,  была  Ригг,  вошел  в  большую  гостиную  и
опустился на стул у двери, чтобы вместе с  остальными  присутствовать  при
оглашении завещания. Мистер Соломон и мистер Иона как  раз  отправились  с
нотариусом в спальню на поиски этого документа, и миссис Уол, заметив, что
два стула между ней и мистером  Бортропом  Трамбулом  освободились,  смело
воспользовалась  случаем  подсесть  к  признанному   авторитету,   который
поигрывал печатками и обводил пальцем контуры своего лица,  дабы  случайно
не  выдать  удивления  или  недоумения,  не   подобающего   осведомленному
человеку.
   - Уж, наверное, мистер Трамбул, вам известны все распоряжения покойного
братца, - произнесла миссис  Уол  самым  глухим  своим  голосом,  наклонив
отороченный крепом чепец к уху аукционщика.
   - Дражайшая дама,  все,  что  могло  быть  мне  сказано,  было  сказано
конфиденциально, - заметил мистер Трамбул, прикладывая ладонь ко рту, дабы
еще надежнее спрятать этот секрет.
   - Те, кто сейчас  потирает  руки,  еще  могут  остаться  ни  с  чем,  -
продолжала миссис Уол, пользуясь случаем облегчить душу.
   - Надежды нередко бывают обманчивы, - заметил мистер  Трамбул  все  еще
под защитой ладони.
   - А-а! - произнесла миссис Уол,  поглядев  в  ту  сторону,  где  сидели
Винси, и вернулась на свой стул рядом с сестрицей Мартой.
   - Только диву даешься, до чего бедный Питер был скрытен, - заметила она
все тем же глухим шепотом. - Ведь никто из нас понятия  не  имеет,  что  у
него было на уме. Я только на то уповаю, Марта, что он не был хуже, чем мы
думаем.
   Бедная миссис Крэнч была дородна и дышала астматически, отчего  вдвойне
старалась придавать своим словам неопределенность и расплывчатость, - даже
ее шепот был громким, а время от времени становился пронзительным, как это
случается с расстроенными шарманками.
   - Я, Джейн, никогда завистливой не была, - ответила она, -  но  у  меня
шестеро детей, да еще трех я схоронила, а замуж  я  не  за  богача  вышла.
Моему старшему, что тут сидит, только девятнадцать сравнялось -  вот  сама
посуди. А скотины маловато, и земля не родит. Но если  я  когда  плакалась
кому или просила у кого, так у одного у бога всемогущего. А только когда у
тебя один брат холостой, а другой бездетный, пусть и дважды женатый... так
всякий мог бы надеяться.
   Тем временем мистер Винси, поглядев на невозмутимую физиономию  мистера
Ригга, достал было табакерку и постучал по ней, однако не открыл  и  снова
опустил в карман, словно в последнюю минуту спохватился, что  удовольствие
это, как ни проясняет мысли  хорошая  понюшка,  все  же  не  соответствует
случаю.
   -  Не  удивлюсь,  если  окажется,  что  все  мы  были  несправедливы  к
Фезерстоуну, - сказал он на ухо жене. - Эти похороны свидетельствуют,  что
он о  каждом  вспомнил:  похвально,  когда  человек  хочет,  чтобы  его  в
последний путь проводили друзья, и не стыдится тех, чей жребий скромен.  Я
буду только рад, если он отказал понемногу многим. Небольшая  сумма  может
очень выручить человека, если он ее не ждет.
   - Все в самом лучшем вкусе - и креп, и шелк, и все прочее, - благодушно
отозвалась миссис Винси.
   Но приходится с сожалением сказать, что Фред лишь с трудом  удерживался
от смеха, который был бы еще более неуместен, чем табакерка его  отца.  Он
случайно услышал, как мистер Иона, взглянув  на  незнакомца,  пробормотал:
"Дитя любви", и теперь, стоило ему взглянуть на физиономию мистера  Ригга,
сидевшего прямо напротив, его начинал разбирать смех. Мэри Гарт  заметила,
как подрагивают уголки его рта, как он покашливает, догадалась, что с  ним
происходит, и поспешила на выручку, попросив  уступить  ей  стул  и  таким
образом водворив его в полутемный угол. Фред  был  полон  самых  дружеских
чувств ко всему миру, включая Ригга. Испытывая теперь к  собравшимся  лишь
снисходительную жалость, потому что  их  обошла  стороной  удача,  по  его
мнению,   улыбнувшаяся   ему,   он   всеми   силами   старался   соблюдать
благопристойность. Но ведь когда на душе легко, так и хочется смеяться.
   Тут вернулся нотариус с братьями покойного, и все глаза устремились  на
них.
   Нотариус, известный нам мистер Ст