и  начали   читать
<1520">"Элеф милим". Прошло примерно  полчаса, раздался  стук в дверь,
и,  поскольку  дверь не  запиралась,  в нее  сразу  ввалилось пять  человек.
Толпой. Трое  молодцеватых <1521">гебистов в штатском и двое  понятых.
Наученный и  отцом,  и  <1522">Довом, Наум потребовал ордер  на обыск.
<1523">"Прошу   предъявить!<1524">"    Предъявили.    Это   была
телеграмма  от  ленинградского  прокурора  Соловьева.  Тут  уж Наум перестал
что-либо понимать. При чем тут какой-то Соловьев?!
   -- Я не  знаю  никакого Соловьева и не  имею  к  его  вотчине  никакого
отношения. Прошу удалиться! -- добавил он ледяным тоном.
   -- Это приказ! --  мрачно  заметил  <1525">гебист, раскрывая свою
красную книжечку на имя капитана Госбезопасности.
   Наум лихорадочно  вспоминал указания отца  и  <1526">Дова. О  чем
следует спросить немедля. Чтоб не разгулялись... Вот о чем! Открыто на него,
Наума, дело или никакого дела еще нет? Лишь пытаются сфабриковать.
   --  По  чьему делу?  -- спросил Наум  незаинтересованным  тоном знатока
законов, уставшего от людских глупостей.
   -- По делу Федорова! --  процедил  капитан  сквозь зубы.  В лаборатории
Наума  в это  время работал  электромонтер  Федоров. Какое отношение имеет к
нему <1527">забулдыга  Федоров? Но  нет, это же был  свой,  московский
Федоров.
   -- Какой Федоров? Из Ленинграда, в котором я никогда не жил?..
   --  Да, из Ленинграда! -- и сразу  жестко: -- Оружие есть?  -- Есть! --
ответил Наум  благодушно.  -- Огне...  <1528">-А-Ы,  --  Наум  зевнув,
прикрыл рот <1529">рукой. -- Огнестрельное.
   -- Где оно? -- выкрикнули в три голоса.
   -- В шкафу.
   -- Не  оборачиваться<1530">! -- Наум ощутил приставленное к спине
дуло револьвера.
   Второй гебист, прыщеватый, спортивного  склада, <1531">метнулся к
шкафу, распахнул створки.-- Где оно?
   Чувствуя спиной холодящее дуло, Наум направился  к  шкафу и взял  там в
углу охотничью двустволку.
   -- И это оружие? -- саркастически заметил за спиной Наума капитан.
   --  Конечно! Вам никогда в детстве не всаживали  солью  в зад?  Ух, как
взвоешь!..
   -- Холодное оружие есть?! -- перебили за спиной.
   -- Полный набор! -- Наум широким жестом обвел длинную боковую стену, на
которой были развешена два лука и ржавые стрелы в татарских колчанах.
   --   Ты-ык,  --  протянул  капитан,  изо  всех   сил  пытаясь  остаться
серьезно-грозным. -- А разрешение у вас есть? На хранение оружия?
   Наум  оглянулся: держит тот у  его спины  револьвер или  уже не держит?
Держит, идиот!
   -- Вы зачем пришли? Искать? Во время  обыска  и найдете... Помню я, что
ли, куда сунул!
   Капитан вложил,  наконец, револьвер  в  карман  и, прищурясь,  осмотрел
квартиру беглым взглядом.
   -- Ты-ык! - протянул капитан. - Сионистский уголок! На письменном столе
Наума,  под  стеклом, лежали открытки с видами Израиля, а между  стрел висел
израильский флажок.
   -- Государственный флажок  и туристские открытки,  как вы понимаете, не
криминал, -- лениво произнес Наум, ища взглядом записную книжку с адресами и
телефонами: московскими, ленинградскими, рижскими...  <1535">Ох, ни  к
чему сейчас эта книжица...
   Книжка,  он  помнил, лежала  на  тумбочке, на которой стоял  телефон  и
полулежал  кот,  огромный  серый <1536">котяга (гости-сионисты назвали
его,  естественно,  не  <1537">Васькой,  каким  он  был  отродясь,   а
<1538">Уриелем  или  -- ласково -- <1539">Урли).  Похоже, Урли и
закрывал    книжку    с   адресами.   Но,    главное,    все   же   было   в
"заначке<1540">": письма <1541">Дова,  доставленные  туристами в
обход советской цензуры,  письма евреев из Вильнюса, Риги, Ташкента, Грузии.
Отказы от гражданства. Найдут -- много голов полетит.
   Наум ни  разу не взглянул ни на  Ваську-Уриэля, ни  на  электросчетчик.
Посматривал  на  окно,  в  котором  отражались  тени  <1543">гебистов.
Впервые заметил, что занавески грязноваты.
   -- Нонка,  ты давно стирала занавески? -- спросил он сердито.  -- Гости
пришли, а у нас грязные занавески.
   У  Нонки тряслись пальцы.  Присела  молча  на диван,  прижимая  руки  к
коленям.
   Когда  гебисты  рылись в платяном шкафу и вытаскивали хоккейной клюшкой
Наума из-под кровати домашние  тапочки, запыленную книгу, вдруг распахнулась
дверь и влетела случайная  гостья, толстая тетка из торговых евреек, которая
изредка  заглядывала,  чтоб  не  прозевать  день,  когда  разрешат  подавать
документы на выезд. <1545">Увидя обыск, она взревела истошным голосом.
Казалось,   это   вы<1546">рвалось  у   нее   из   самого  нутра:   --
ОБХСС!<1547">ОБХСС! Я думала, вы порядочные люди!  Инженеры!  А вы? Вы
кем оказались?!
   Наум аж  рот приоткрыл. Тетка вряд ли  лицедействовала. Она и  в  самом
деле  всю жизнь страшилась ОБХСС, и теперь из нее вырвался этот вечный ужас:
- ОБХСС!
   Ее тут же выпихнули из квартиры, иначе она подняла бы весь дом.
   Гебисты начали уставать. Приподняли крышку  тумбочки вместе с телефоном
и  котом. Внутри было грязное белье, положили крышку обратно.  Кот урчал, но
не пошевельнулся. Так он, к восторгу Наума, и  пролежал весь обыск.  До трех
часов ночи.  И лишь когда гебисты ушли, размялся, вытягивая холеную пушистую
спину.
   Гебисты  были   людьми  подготовленными:   открыли  картонную  папку  с
формулами,   тут   же  захлопнули:   --   Тык!   Это  ваша  диссертация?  За
тетрадку-памятку пришлось  повоевать. -- Обыск не по моему делу, не  так ли?
По делу Федорова. А здесь мои личные записи.
   Гебист не сразу, но согласился. Решил  взять оттиск  с пишущей  машинки
Наума.
   --  О,  я  вам  сделаю  сттиск!  --  бодро  воскликнул  Наум.  И  начал
выстукивать:  "Во время незаконного обыска, проведенного у меня 15 июня 1970
года..."
   Капитан нервно вырвал этот лист из машинки и принялся выстукивать одним
пальцем: а, б, в..,
   Старинные  часы  с  рыцарем  --  единственное  приданое  Нонки,  отбили
полночь. При  первом  ударе  капитан  вздрогнул, покосился на <1554">"
дальний угол, где стояли  на  полу  часы  в железных  рыцарских  латах.  Они
отбивали полночь неторопливо, раздражая гебистов своим  полным безучастием к
их государственным заботам.
   Наум достал с книжной полки растрепанный Уголовно-процессуальный кодекс
и принялся оспаривать действия гебистов.  Доказывал  горячо, со свойственной
ему методичностью и даже однажды перешел на <1555">ивритский алфавит:
   -- Алеф! Вы остались в квартире после полуночи,  не  забудем отметить в
протоколе,   что   вы  нарушили   пункт   Уголовно-процессуального   кодекса
РСФСР<1557">No...
   Капитан  отругивался  вяло. Было  очевидно,  что гебисты,  нет, еще  не
боятся,    но    --     остерегаются     открыто    беззаконных    действий.
Уголовно-процессуальный   кодекс   в   руках   Наума   действовал   на   них
<1558">сдерживающе.
   Что  говорить, времена изменились. К тому же было  очевидно, что  обыск
происходил по чужому делу. Гебисты сами не знали твердо, что они ищут.
   Это  вскоре   и  подтвердилось.  Вдруг  распахнулась  дверь  и   влетел
веснущатый Саша-пчеловод* студент Тимирязевки, крича во весь голос:
   -- Шалом, евреи! Шалом, хавейрим! -- Схватив первую попавшуюся  руку --
руку капитана  КГБ -- и тряся ее,  он голосил во  всю  силу своих легких: --
Шалом,  евреи! Шалом,  хавейрим!  --  И затем,  вздохнув  тоскливо,  сообщил
вполголоса: -- У отца твоего  обыск.  У Володи <1562">Слепака обыск. У
<1563">Виля<1564">Свечинского  обыск!. --  Наум шагнул к нему  и
сказал добродушно: -- Ты вовремя пришел, брат!! У меня тоже...
   Часы били каждый час, и каждый час Наум напоминал, что гебисты позабыли
про время, а оно бьет не в их пользу. -- Укажем в протоколе, что...
   -- Укажем! -- устало согласился капитан, направляясь к бельевому шкафу,
стоявшему  между старинными,  овалом, окнами.  И  тут зайцем прыгнула вперед
Нонка. Встала перед шкафом, раскинув руки.
   -- Не надо в бельевой шкаф!
   Нонку, естественно, отодвинули в сторону. Отыскали узел, сотворенный из
старой рубашки.  Развязали зубами узел. Там оказался еще  один. Развязали  и
его,  ругаясь  и сплевывая на  пол. Но в нем оказался еще один узел. Тут  уж
подошел капитан. Три узла белья, один в другом, -- тут что-то есть.
   -- Что спрятали? -- резко спросил он. --  Это не от вас, -- прощебетала
Нонка. -- Это от детей. .
   -- Де-тей!  -  Гебисты  вошли  в раж. Наконец,  тяжелый труд,  кажется,
увенчался  успехом. Вот она, нелегальщина... А может, оружие? Рванули зубами
последний узел. В нем оказалась картонная  коробка, из которой высыпались на
пол пятьсот презервативов.
   Веснущатый  Саша-пчеловод   начал  кататься  по  полу  от  смеха.  Даже
комсомольцы-понятые не удержались -- заржали.
   Нонка стояла, сжимая изо всех сил клубок с шерстью. (Взяла, чтоб пальцы
не  дрожали.) Лицо  у  нее было  злое,  в  красных пятнах. Она вдруг сказала
сердито,  что они ищут  не тут.  Вот где надо  искать, Пинкертоны!  -- И она
показала рукой в сторону коридора.
   Со времен войны в длинном коридоре были сложены два кубометра дров. Они
были  чем-то  прикрыты  и  никому не мешали. А  сверху,  на полатях,  стояла
забытая    печка     -<1568">"буржуй<1569">ка<1570">"    с
разобранными трубами.
   Нонка  много  раз собиралась ее  выкинуть,  но не хватало  сил.  А Наум
отмахивался: "Оставь  на  всякий  случай! <1572">"Буржуйка" в  атомной
войне - первое дело".
   Там же пылилась старинная медная люстра, рваный гамак и прочая рухлядь.

   Наум не любил выбрасывать вещи, которые были  как-то связаны с военными
или  просто  тяжелыми годами  жизни.  Нонка с  ним  боролась,  но силы  были
неравны.
   И тут  у Нонки мелькнула светлая  мысль: пусть гебисты снимут  всю  эту
рухлядь!  И,  не  дав  мужу  опомниться, она  воскликнула одухотворенно:  --
Залезайте туда, наверх! Вот там все сокровища и лежат! Все, что ищете!
   Прыщеватый гебист принес  табуретку, влез на нее,  достал  одно  колено
трубы, из которого на  него посыпалась сажа. Буркнул сердито: -- Не буду тут
искать!
   -- Что вы  за следователь?!  -- не унималась Нонка.  -- Там  деревянные
планки. Между планками можно схоронить целый склад нелегальщины.
   Гебист пихнул ладонью "буржуйку", сажа посыпалась гуще. -- Тут я искать
не буду! --  раздраженно воскликнул гебист, сплевывая сажу и  вытирая черные
губы тыльной стороной ладони. Спрыгнул с грохотом на пол.
   --  Бессмысленный  обыск! -- возмущенно  заключила  Нонка. --  Лучше  б
сидели дома.
   ...Они  ушли с  рассветом, записав в протоколе  все, что требовал Наум.
Перечислив  все   статьи  Уголовно-процессуального   кодекса,  которые  были
нарушены...
   Васька-Уриель  спрыгнул  со своего  сторожевого поста, и Нонка и  Дина,
выскочившая  из-за  ширмы,  стали  тискать  и  целовать  его  в  распушенные
<1578">буденновские  усы.  А  Наум  переглянулся  с  Сашей-пчеловодом.
Потрогал свои большие <1579">веснущатые уши. Они горели. Землетрясение
началось, это ясно! Москвичей трясут всех подряд. Но они не в эпицентре, это
тоже ясно! Кто-то отвел от них удар. Спас, если говорить по-честному. Потому
обыск скорее для проформы. На счетчик даже не взглянули.
   В  шесть утра  Наум  позвонил  отцу,  затем  Володе  Слепаку.  --  "Что
стряслось?"

   7. ИЩЕМ ТОЧКУ ОПОРЫ...
   Это  он  узнал лишь  на следующий  день.  В  Ленинграде,  на  аэродроме
"Смольный", группа евреев пыталась захватить самолет ...
   -- Идиоты!  -- вскричал Наум, кружа по комнате и отшвыривая пинком все,
что       попадалось       под       ноги.        --       Теперь       этот
<1581">жидомор<1582">Толстиков<1583">1   наденет   красный
фартук, возьмет топор  и... <1584">покажет миру отрубленную  еврейскую
голову.  Это  конец  движению... -- Чувство  беспомощности и  личной вины не
давало  ему  сосредоточиться на чем-либо ином. Он  слышал краем уха:  рижане
почти  полтора  года  жевали  эту сладкую  жвачку  --  захватить  самолет  и
улететь...
   Наверное,   десятки   ребят   в  разных  городах  "отжевали"  ее,   как
<1585">чуингам, она обросла  подробностями и даже кодовым названием --
"СВАДЬБА ". Запросили Израиль, -- он, как известно, "Свадьбу" не одобрил, но
-- что одобрял Израиль?!
   Когда в России  о секрете известно двоим, это уже опасно. Если  трое --
это уже  не секрет...Догадайся Наум,  что в  Риге  надежда  на "Свадьбу" еще
теплится, он бы лег на  рельсы перед поездом "Рига-- Ленинград", который вез
заговорщиков.
   Евреи -- народ  умный, но  каждый тысячный -- это такой идиот,  который
может быть рожден только избранным народом...
   -- "Свадьба тысячных",  ты  могла  себе  это представить?!  --  не  мог
успокоиться Наум, глядя на посеревшее лицо Нонки. Нонка впервые за много лет
забыла покрасить губы. Она повторяла, как сомнамбула:
   -- Теперь всех пересажают! Всех пересажают!.
   В ситуациях безнадежных  у Наума неизменно "прорезался" висельный юмор;
это он знал еще по войне. Усмехнувшись вдруг краем губ, он заметил жене:
   -- Зато, наконец, снимут с полатей твою "буржуйку"! -- В бездействии он
находиться  не мог. Прежде всего, надо  было передать  <007">Дову, что
евреи "горят". Начнется новое "Дело <008">Бейлиса"...
   Позвонил  приятель, сообщил, что у него  есть "трамвай"  на  завтра. Не
хочет ли Наум...
   -- Хочу! -- прервал его Наум. -- Жди меня!
   Он быстро написал записку,  сложил  ее,  как  складывал свои  письма  с
фронта,  треугольником, и выскочил из  дому. Смеркалось.  Оглядевшись,  Наум
заметил метрах в пятидесяти черную "Волгу".  Когда он перебегал улицу, мотор
ее завелся, фары зажглись, и она прыгнула вперед.
   Наум бросился в проходной двор. Из машины вывалилось несколько человек.
Они  помчались за  Наумом, приближаясь,  как пушечные  ядра, от  которых  не
уйдешь. Наум <010">метнулся в сторону, там был глухой забор, метра три
высотой. Ожгла мысль  (раньше никогда не приходила), что  ему,  Науму, сорок
восемь  и со времен войны  он  даже на турнике ни разу не подтягивался. Наум
ухватился за  края, порвав кожу на пальцах,  занозив ладони, едва подтянулся
до подбородка, подергался  бессильно. Но тут  услышал за спиной топот, выжал
себя правой  рукой до груди  (откуда  силы  взялись)  и перевалил тело через
забор.  Шмякнулся  в  крапиву. Лежа в  крапиве,  он  слышал  топот и  ругань
заметавшихся   людей.  Единственное  спасение  --  назад.  Слава  Богу,  эти
проходные дворы были дворами его детства. Минута, две, и он через задний ход
вбежал домой, где Нонка красила губы и ресницы. Жизнь продолжалась.
   У него не было сил  даже ее  обругать. Отдышавшись, он поглядел на жену
внимательно.
   -- Нонка, где  моя шляпа,  которую я купил в день Победы? -- Часа через
два, напялив на глаза порыжелую шляпу, которую он купил сразу после  войны и
не надевал  ни разу, перекинув зачем-- то через руку осеннее пальто, схватив
в  коридоре  сломанный  зонтик,  он  выбрел  в  темноту. Медленно,  хромая и
опираясь на  зонтик, как на трость, пересек улицу. Хромал он напрасно Машины
не было.  Во всяком случае, никто его не  освещал. Он  попетлял, стараясь не
шур<017">шать, по проходным дворам, потом швырнул зонтик через забор,
   за ним --  победную  "кобеднешнюю" шляпу  и, выскочив  на другую улицу,
остановил такси.
   Сколько он будет жить,  такси  это не забудет. За  рулем сидела молодая
женщина.  А   на  заднем  сиденье   лежал  ребенок,  аккуратно  запеленутый,
перевязанный голубой ленточкой, как из роддома. Наум
   спросил удивленно, почему она  ездит с ребенком. Она вздохнула, а потом
нехотя (все  любопытствуют!)  рассказала.  Оказалось, одинокая мать. Ребенка
оставить  не с кем. И негде,  главное. И поэтому она работает ночью  и возит
ребенка с собой. -- Прижила! Куда денешься!
   -- У меня то же самое! --  вырвалось у  него  горестно.  -- Тоже прижил
ребенка. Ношусь с ним, как дурак с писаной торбой. И никуда не денешься...

   -- Так ведь  родное детище! -- Женщина за  рулем  стала утешать его. --
Терпи, голубок!
   -- В том-то и дело, что родное... -- Наум вздохнул.
   "Трамвай",  бизнесмен из Чикаго, боялся дико. Глаза вылупил, точно  его
тащили  на  эшафот. В конце  концов Наум  приклеил ему свой листок прямо под
причинное место и просил передать господину Текоа,
   представителю  Израиля  в  ООН. А копию  выслать  брату  в  Израиль  по
адресу...
   Назавтра,  только  надел  рабочий  халат,  взял  в  руки карандаш,  как
заявился  Яша, брательник. Сел  рядом  повздыхал, тихоня,  "красна  девица".
Наконец, сказал вполголоса:  --  Старик!  Если  что, Динку  твою  возьмем  к
себе... -- Потряс брата за плечо, ушел сутулясь.
   Едва начался перерыв, Наум скинул халат и примчался домой. Бросив Нонке
странную фразу: 'Трамвай трамваем...",  снял  с  рычажка  телефонную трубку,
набрал "международную" и попросил дать ему Иерусалим.
   Этого  раньше никогда не  бывало --  ему не захотели  дать  Иерусалима.
Телефонистка сказала, что не знает, где он находится.
   --  А  Лондон  вы знаете где?!  --  зарычал  Наум.  -- Соедините меня с
Лондоном  "коллект".  -- И  дал  телефон  Дэвида  Флойда  из  газеты  "Санди
телеграф". До  этого  он  ни разу  не  связывался  с  ним,  знал только,  по
сообщению Дова, что Дэвид Флойд --  не "левый". И знает русский язык. Быстро
передал Дэвиду Флойду о том,  что  произошло в Ленинграде.  Сам  факт Дэвиду
Флойду был известен. О мотивах несостоявшегося захвата услышал впервые.
   -- Я хотел бы быть в курсе вашей личной судьбы, -- прозвучал из Лондона
суховатый голос.
   -- В свете  того, во что выльется будущий процесс, моя судьба  никакого
значения не имеет.
   -- По натуре вы пессимист, Наум?
   -- Я известный Оптимистенко, господин Дэвид Флойд. До свидания!
   Заснуть в  эту ночь он  не  мог.  Ворочался с боку на  бок. Вставал. Но
оказалось, не спит и жена.
   -- Муха, -- наконец, решилась она. -- Зачем нам Израиль?
   -- Что-о?
   -- Там, наверное, даже грибов нет!
   Наум стремительно  сел, обхватив руками ноги в полотняных кальсонах  со
штрипками.
   -- Как  так  грибов нет?  Спросим  у  Дова...  Если  грибов  нет,  тебе
действительно, ехать незачем...
   -- А ты?
   -- Я поеду один. Или женюсь на Геуле.
   --  На Ге-у-ле?  --  Нонка  приподняла завитую,  в  белых пластмассовых
"бигуди" голову над  подушкой.  --  Геула  -- солдат  в юбке.  Фельдфебель--
парашютист. Ты  ляжешь в кровать с фельдфебелем? -- Упала на подушку и вдруг
заплакала горько: -- Муха, я злая нехорошая женщина!.. -- Наум обнял жену.--
Успокойся.  В Израиле есть  грибы... Боишься?  --  спросил  он,  когда  жена
приткнулась к его груди вспотевшим лбом.
   --  Хорошенькое  дело!  Ты что,  не знаешь,  где  мы живем? Один  такой
самолетик, и евреи поедут по сталинскому маршруту. А то и далее...
   Предвиденье  Нонки,  казалось,  начало  подтверждаться.  Однажды  утром
зазвенела междугородняя.  Науму со сна показалось, на него наезжает, сшибая,
черная "Волга".  Он схватил  трубку, вытирая  рукавом пижамы  взмокшее лицо.
Вызывала Рига. В  телефоне послышался тихий девичий голосок. -- Говорит  Рут
Александрович*!.. У нас в гостях Марик Шмон ! Собирается к вам...
   В квартире Наума ванна была с газовой колонкой. Вскоре она стала черной
от сажи.  А бумаг не убавлялось.  На  другой  день из  квартиры  Наума начал
просачиваться на лестницу дым, и кто-то вызвал пожарных.
   -- У  вас горит?!  -- взмокший пожарник  в черной каске всунул голову в
коридор. -- Нет ?
   -- Мы горим без дыма!
   -- Тьфу! -- пожарник помчался дальше.
   Утром Наума вызвали в ОВИР.  В ОВИРе было пусто, как в сарае. Давненько
такого не видали...
   -- А вы,  случайно, не  раздумали ехать?  -- спросил его  затурканный и
незлой  капитан МВД Золотухин,  армейский  щеголь,  которого  евреи называ