и?  Округлая  стена
создает   ощущение   крепостной   мощи.   Дорогу   перебегали   студенты   с
к<084">нигами   или  матерчатыми  рюкзачками  за  спиной.  Американцы,
русские,  румыны.  Черных  лиц  почти  не  было.  Засмеялся,  вспомнив,  как
Динка-картинка, впервые побывав  на университетском холме, сказала: "А здесь
намного больше евреев!" Двинулся следом за какими-то  парнями, оказался, сам
того  не ведая, в  университетском общежитии. Его несло куда-то, он  не знал
куда, но радовался все больше. Светлые  трехэтажные  здания --  новые, почти
стандартные, однако, в  отличие от  безликих российских коробок,  каждый  из
домов --  индивидуальность. Точно  древняя  постройка с табличкой. "Памятник
старины.  Охраняется  государством".  Откуда это  ощущение?  От  двориков?..
Дворики в  самом  деле  --  хорошо продуманный  лабиринт.  Устланные плоским
камнем на разных уровнях, с  гранитными  парапетами и пологими  лесенками, с
неожиданными  клумбами,  фонтаном в  центре одного  из дворов,  они  создают
ощущение уюта:  ты со всеми  вместе, но --  один  в своем  дворике-закоулке,
окруженном красными тюльпанами, розами.  И почти всюду: на теплом,  нагретом
солнцем парапете, на  ступеньках -- сидят,  читают, пишут... А сами  как  бы
развернутые двориками в  разные стороны здания соединены  переходами, и тоже
на  разных  уровнях.  Где  на  втором   этаже  мосток,   где  на  третьем...
<085">"Не  комплекс,  а  мажорный  аккорд!"  --  подумал  Наум.  А  за
студенческим  общежитием  --  огромное  строительство.  Заканчивались  новые
корпуса. Много их, и все разные. Ступая прямо по гравию и песку, Наум обошел
все здания, остановился возле надписи "Еврейский Университет в  Иерусалиме".
Ощутил  озноб от  восторженного чувства.  С талантом  и  любовью  строят!  А
размах?! "При  таком размахе я вам <086">ой  как понадоблюсь,  господа
присяжные заседатели!" Наум пошел куда-то вниз, по кручам, засвистев забытое
фронтовое: "Эх, вспомню я пехоту и родную роту, и тебя, товарищ, что дал мне
закурить..."  Настроение явно менялось  к лучшему.  Остановился у отдельного
дома, облицованного  серым  гранитом, праздничного. На углу  дома рабочий  в
брезентовой робе  торопливо отвинчивал  какую-то табличку. На  табличке было
начертано, что дом построен  на средства мистера Джеймса Гуля  из Нью-Йорка.
Открутив,  прикрепил другую белую табличку: дом возведен на средства госпожи
и господина <087">Блума из Чикаго. --  Ошибочка получилась?  -- весело
спросил Наум.  -- Какая там ошибка, -- произнес рабочий раздраженно. -- Черт
занес этих <088">Блумов в Израиль! Спрашивают, где дом, на который они
перевели деньги. А где он, этот дом? Ты знаешь? Я знаю? Начальство вертится,
а я отворачиваю и приворачиваю... --  А где деньги Блумов  из Чикаго?  -- Ты
знаешь? Я знаю? Считается,  что ушли на  другие цели... -- И сплюнул зло: --
Доят <089">америкашек, как коров. Как что, списывают  на войну.  Наум,
человек нервный, впечатлительный, не мог отделаться от этой сцены весь день.
Апельсинов  купил столько, сколько в авоську  влезло. Пахучие.  Дешевые. Как
семечки.  Перехватывая авоську с  руки на  руку,  задел вчерашнюю  царапину.
Надорвал кожу. Разболелась рука, и вместе с физической болью вернулась вдруг
ночная  ярость  первого дня:  <090">'Только  западные  специалисты  --
специалисты?  А  мы -- советский мусор?  "С мороза<091">?!" Дипломы --
поддельные!  Инженеры,  как один, трубочисты<092">!.."  Он выходил  из
рынка взбешенный.  В  такие  минуты  Нонка  отскакивала  к своему мольберту,
стараясь, чтоб ее  не было за  ним  видно. Знала:  если  разбушуется,  то уж
пошло-поехало...  --  Зачем  выкупали  -- тратились?!  Кому очки  втирали?..
<093">Э-этим пингвинам? По улице <094">Виа <095">Долороса,
узенькой,   горбатой,   мощенной  камнем,   шествовали   два  еврея-туриста.
Белокурые. Не то из  Швейцарии, не то бельгийцы.  По языку  не  поймешь... С
огромными фо<096">токамерами на  солидных брюшках. В  дорогих  кипах с
серебряной  каймой,  купленных,  видать,  тут  же,  в  туристских  лавчонках
арабского  рынка.  Туристов здесь  слонялось  немало.  Наум  вряд ли обратил
<097">.бы внимание на эту пару, если бы один из них не выскакивал  все
время вперед и не фотографировал второго, более тучного, - у белых ступеней,
ведущих    к   Стене    Плача,    у    лавки   с    арабскими    сосудами...
<098">"По-очетные граждане! Табличку со своим именем уже узрели или ее
не успели  переменить?" Наум чувствовал: сейчас что-то произойдет... За  все
плевки  на лице, за все хамство. Отольются кошке <099">мышкины  слезы.
Наум  пытался свернуть  куда-либо.  Но некуда. Улочка  - каменный коридор --
гор<100">батится вверх-вниз,  а  вбок -- некуда.  А  они приближаются.
Шествуют.  Когда они <101">поравнялись  с  Наумом,  он  шагнул  к ним,
взмокший, исцарапанный,  помахал  авоськой, оттянувшей руку и, глядя  поверх
них, как  слепец,  неожиданно для самого  себя спросил сипло  и угрожающе на
искореженном английском: --  Не знаете, случаем, где тут жиды Господа нашего
Христа  распяли?   Господа,  говорю,  нашего,   <102">а-а?!..  Туристы
вздрогнули и -- боком, боком -- кинулись по горбатой улице Долороса, исчезли
за поворотом...

   9. О ЧЕМ СПРОСИЛА МЕНЯ ГОЛДА МЕИР?

   Неделю хохотал Израиль. Русский Израиль. Звонили из Иерусалима и Хайфы,
Тель-Авива и <105">Бершевы, спрашивали, правда ли? И хохотали до слез:
от смеха до слез  у  иммигранта один шаг.  Единственный, кто не мог простить
Науму  шутки  на улице Долороса,  --  его  отец. Столько раз  в  Воркуте,  в
угольном забое, уголовники кидались на  Иосифа  <106">Гура, вопя:  "А,
жидовская морда! Христа нашего продали<107">!..",  что словеса  эти уж
не могли прозвучать для него шуткой.  Иосиф  перестал здороваться  с  сыном.
Впервые отправился к  нему через  месяц, не ранее,  когда Нонка сообщила  по
телефону,  что у Наума опухоль. Не  рак  ли? Иосиф и <108">Лия  тут же
выехали  в <109">ульпан <110">"Мевасерет  <111">цион"  под
Иерусалимом, где по-прежнему жил Наум с семьей.  От автобусной остановки Лия
почти  бежала.  Влетела   в   белый,  на  одну   семью,   домик;   рассеянно
<112">чмокнув Наума  в щеку, сказала, чтоб лег на  кровать. Растянулся
Наум во весь рост, ноги с кровати свешиваются -- нет опухоли, встал -- снова
появилась. -- Грыжа! -- определила Лия. -- <113">Слуцай простейший. --
Это  уж  она  для  Нонки, у  которой  от  слез поплыла  краска  с ресниц. --
<114">Нецего  звать Яшу! --  Лия  и обрадовалась, и закручинилась: вот
уже  месяц  Наум  числился "электромонтером"  -- грузил  телеграфные столбы.
"Лагерная работа -- <115">баланы таскать, -- вздыхала Лия. -- В лагере
мы  такие грыжи  удаляли  -  <116">чик-чак! Когда  доктор  запивал,  я
управлялась  сама... Грыжа, сынок! -- повторила она Науму, который почему-то
оставался  хмурым.  -- Ты  всегда  скажешь какую-нибудь  гадость! -- грустно
ответил Наум и отбил своими растоптанными полуботинками чечетку. Когда Наума
положили в больницу, Иосиф на другой день позвонил туда. Оказалось, сына уже
выписали.  Иосиф и Лия вызвали <117">Дова, и спустя час они снова были
среди белых, раскиданных на пригорке домиков  ульпа<118">на "Мевасерет
цион". -- Отец,  -- прозвучал с кровати  неунывающий  голос  Наума, едва они
переступили порог.  -- Твоего сына зашили,  как старый  башмак.  Яша сказал,
сносу не  будет...  Иосиф  медленно опустился  на  клеенчатый  диван, закрыв
глаза. Никогда, ни в каком лагере, он не был измучен так, как сейчас. Болело
сердце. Размолвка с Наумом ударила его сильнее, чем он думал Он привез детей
на родину. Смогут ли  дети  отвоевать  свое место  в жизни? И надо ли  снова
воевать?.. Нет, для обобщений время еще  не пришло. Просто собрать бы, как в
Москве,  за  столом  и  потолковать  откровенно:  как  себя  чувствуют?  Что
думают?.. Разговорятся  ли?  Если  <119">Гуры  не  хотят  говорить  --
клещами не вытащишь!.. Сейчас, да! самое время... -- Сыны! -- тихо начал он.
-- Здесь  мы  одни, спешить нам  некуда... Давно хочу спросить вас. Кто  как
себя чувствует?  Без  эвфемизмов, а?.. Да и чего нам скрывать,  сыны?..  Ну,
старый башмак<121">, ты  самый ученый монтер на всем  Ближнем Востоке,
тебе и карты в руки. Наум за<123">думчиво  протер свои роговые очки  и
сказал,  что он <124">сразу ощутил себя,  как  в Москве, на  собрании.
Тебе  задают вопрос, а в нем  уже и ответ. Не  уклонись.  --  Наум отхлебнул
сока, который Нонка поставила перед каждым. Он и  раньше тянул  гласные, а в
Израиле  и  вовсе запел:<128">--  Оте-эц ты знаешь все, но вряд  ли ты
догадываешься,   что   я   <129">переселился   в   загробный    мир...
<130">Ма-а-ма, не дергайся! Не знаю, как вас, <132">а лично меня
самолет    ко<133">мпании   <134">"Эль.Аль"   доставил   не    в
Изра<135">нь,   <136">а  в   мир  индийской  философии.   Доктор
технических  наук  <137">Наум  <138">Гур  преставился. И родился
заново  -  <139">басетом.  <140">Ма-ама,   споко<141">йно!
<142">Басет     --    э<143">то     всег<146">о    навсего
охотн<147">ичья  собака.  У   ее   предков  были   длинны<148">е
<149">ноги. Чтоб она влезла в рюкзак, немцы вывели особую породу. Тоже
большую,   сильную,    но   -    с   <150">ногами-коротышками.   Брюхо
<151">аж  по  зем<152">ле  во<153">лочится   Окрестили  ее
басетом.    Однако   память   у   <154">басета    остала<155">сь
преж<156">ней Будто  она  высока и горда.  Естественно,  она  пытается
проявить себя, как длинноногая. И любить хочет длинноногих. А те смотрят  на
нее сверху вниз и  даже не тявкают... -- Тяжело тебе, Наум? -спросил Иосиф с
состраданием.   --   Нет   не   тяжело  Но   старую   собаку   учить   новым
трюкам<162">    ?!    Так   вот,    взгляд    <163">басета    на
Израи<164">ль  вас  интересует?..   По  милости  <165">поголовно
уважаемого    Бен     Гуриона,     м<168">ы     остались     еврейским
мес<169">течком. <170">Ферганским аулом  если  угодно. Кустарями
без мотора. На Университет <171">д<172">али  деньги - строят, на
промышленность  не  дали  -  копошатся на мусорных  английских  станках..  В
комнате  начался  шум. <175">-- Ша! -  оборвал Иосиф. Наум поглядел на
дождь,    вдруг    захлеставши<176">й    по    стеклу,   и    напомнил
<177">унылым  голосом об известном историческом эпизоде.<178"> В
1948  <180">году  в Израиле после  завоевания  независимости состоялся
военный  парад.  Первый  еврейский  парад   за  две  тысячи  лет.  Построили
<181">из  не  струганных  досок  амфитеатр.  В   первых  рядах  сидели
новоиспе<182">чен<183">ные   министры,  <184">генералы   и
прочая     власть     нового    государства.    За     <185">ними    -
<186">дипломаты. <187">Еще выше - народ. Самую последнюю скамью,
"галерку"<188">   отвели   представителям  международных   сионистских
<189">организаций.   "Они   получили   немалые   преимущества,   -   с
ироние<190">й заметил  <191">один почтенный  <192">историк
по этому поводу, -  они могли встать на скамьи не мешая никому - за ними уже
никого не было..."  <193">- Картина ясна? <194">- заключил Наум.
-  В  первую  же  минуту  существован<195">ия  Израиля  наш  великий и
премудрый...  чтоб  мать  не  раздра<196">жать,  <197">имени  не
называю... плюнул  Западу  в физиономию: хотите дав<199">ать  советы -
перепархивайте   в   Израиль.   На   постоянное   жилье.   А   нет,   гоните
тугри<201">ки и... молчите в тряпочку! Он  отбросил прочь Запад вместе
с   <204">индустрией  XX  века.  И  <205">потому-.у  я,   доктор
технических   наук,   -   басет.  <206">Только   в   таком   виде   на
ножках-коротышках,  я здесь приемлем...  А ты, отец, удивляешься, почему я в
депрессии...   -   Наум   вдруг   пролаял   сиплым    басом:   <208">-
<209">Гав-гав! <210">Фр-р-р. <211">Лия вздрогнула, прижала
руку к груди. -- Спокойно, мать!.  . <212">Дов!  -- скомандовал Иосиф.
--  Твои  ощущения?  -- Что говорить-то, -- забасил Дов. --  Работка  адова.
<213">"В   лапу<214">"  не  берут...  если   дашь  мало.  Цемент
импортный. Своего нет. И  ведает им папа Рабинович, дважды крещенный, трижды
обрезанный... <215">"Варшавя<216">нка<217">"-сука!.. Но --
не жалуюсь. Ты его видишь насквозь, но и он тебя чувствует...  Я к чему  это
говорю?  Беда  в  чем? Куда  ни  ткнись, свой папа Рабинович. Вроде боярина.
Свободная страна, а свободной конкуренции  нет. Нету!.. Как  при социализме.
Почему  так сложилось? Встретился мне  дружок Мишка <218">Занд,  да вы
знаете  его, ныне он  в  университете полный профессор.  Мне бы дали полного
профессора, я  бы  стал поперек себя шире,  а  он худой-худой.  Кроме  кофе,
ничего не  пьет. Выслушал  он меня и  разъяснил:  <219">"Добрались  до
Палестины  в XIX веке  первые  русские  беглецы  -- привезли бюрократические
формы    царских    канцелярий.    На    русский    бюрократический    пласт
<220">наложили  турецкий.  Кофе,  красные фески.  Тише  едешь,  дальше
будешь... Затем в Палестину приплыли на своих дредноутах  англичане. Привели
все в  соответствие  с  британскими колониальными  обычаями.  Это  уж третья
"нашлепка".   После  войны  прибились  немецкие  евреи.   Добавили   к  этой
трехэтажной бюрократии немецкую  педантичность. А затем  появились  евреи из
восточных  стран со  своим  <221">"левантизмом", царством  сонных мух,
дочерна   засидевших  свои  кофейные  чашки...   Каков   пирог?!   Слушайте,
<222">Гуры, я не породистый басет. Басет -- собака ученая, дорогая. Ее
в рюкзаке носят. Вынули  из рюкзака -- впала в депрессию... Могу я допустить
такой комфорт -- быть в депрессии, я, приблудная дворняга, которую  отовсюду
гонят  палкой?..  Черта с два!  Я  псина  битая,  голодная, жру  все  и этот
окаменелый пирог буду грызть. Буду! Собака грызет -- зубы точит. И до своего
<223">догрызусь...    Ну,    да    что   я?   А    у    кого    натура
<224">поделикатнее?   Кишка   потоньше?   Привязывают   эту   чиновную
<225">каменюку к каждому, кто хочет проявить себя как личность. Начать
серьезное дело.  Я к чему это говорю? А  к тому, что это не меня топят. Меня
хрен утопишь! Израилю на шею  камушек повязали. Израиль топят! Иосиф сжался,
закрыл  глаза.  Уже   в  <226">Лоде  он   услышал  раздраженное:  "Все
<227">академаим?!" А когда сказал отставному генералу Наркозу, который
занимается  абсорбцией: "Четырех сынов  тебе  привез.  Два инженера, хирург,
экономист<228">...",  --  Наркоз  рубанул   с  генеральской  прямотой:
"Единственные  инженеры,  которые  нам  нужны,--  это  чернорабочие".  Иосиф
задышал тяжело: "Зачем генерал Наркоз в  таком случае брал Иерусалим?! Чтобы
выстроить евреев- ученых, инженеров, врачей, историков и... промаршировать с
ними в лавочники и <229">"пакиды" - стрючки канцелярские... Лия быстро
достала  из  сумочки  шарик  нитроглицерина,  Иосиф  бросил  его  под  язык.
Заговорил медленно: -- Я начал, <233">с-сыны, наше движение в Израиль.
Я думаю все время,  не могу не думать: если бы не я, <234">Дов,  может
быть, не угодил бы в Воркуту; Гуля не стала бы Жанной д<235">'Арк. Это
большое    несчастье,    когда    женщине     приходится     стать    Жанной
д<236">'Арк!..  Я  остро  ощущаю свою ответственность... --  добавил с
усилием: -- ...она да! станет моей  виной, если мы не добьемся перемен. Дети
чувствуют себя  в Израиле приблудными <237">с-собаками. Ты постигаешь,
мать?.. <238">С-собаками, которых отгоняют от дверей  палкой...  Наум,
сколько  ты  получил  приглашений  из  Штатов? --  Два  из  Штатов, от  фирм
<239">Ай-Би-Эм и "Дженерал электрик", одно из  Западной  Германии... А
что? -- Думаю,  тебе незачем терять  время, утирать  плевки с лица. Наука не
терпит простоя. Уезжай в Штаты. Через <240">год-два ты вернешься... не
пархатым русским,  а американским ученым.  И  эта  "номенклатурная"  сволочь
<241">таки да,  залебезит перед тобой, как лебезит перед американскими
гастролерами.  -- Отец, ты гений! -- Дов даже привстал от избытка чувств. --
Может, ты и мне что-нибудь придумаешь? Иосиф молчал; вскинул руку, мол, я не
кончил, едва Дов  забасил  что-то с яростью  в голосе. -- Нет, нет, Дов,  не
будем идти  от  ощущений, от первых синяков... Да,  нас пытаются обезличить,
оглупить, обокрасть, отняв единственное, что у нас есть, -- наши  профессии.
Но это, сыны,  наша  страна.  И  мы  отсюда  не двинемся!..  Дов  умчался  в
Тель-Авив: неотложные дела, встречи. Иосиф и <242">Лия отпустили сына,
решив, что доберутся  домой на автобусе. В тревогах как-то выпало из памяти,
какой сегодня день. А день был "Ем шиши". Пятница. Автобусов и след простыл.
<243">"Шабат"  на носу...  К счастью,  подвернулся грузовичок. Увы, не
попутный. Шофер-марокканец,  изможденный,  грустный, в замасленном армейском
берете,  в<245">ыс<246">ун<247">увшись  из  кабины,  потер
свои  коричневые пальцы о большой палец:  мол, заплатишь -- подвезу. Вначале
он заломил немыслимую для Иосифа и <248">Лии сумму, но, узнав, что они
<249">олимы  не  из  Америки, а из России,  уменьшил  цену впятеро. --
Десять лир -- не деньги. Зато я спрошу потом свой вопрос? В порядке?.. Не до
вопросов    было   Иосифу.   Он   сидел,   притиснутый   между   шофером   и
<250">Лией, и  думал,  думал свое...  Тысячелетиями  евреев загоняли в
торговлю, в ростовщичество, как в вонючее  гетто. Всюду начиналось с того же
--  "мерзостен  египтянину  каждый  пастух<251">"...  Все  презираемые
аборигенами  профессии  охотно  предоставлялись  нам.  XX век,  слава  Богу,
изменил   лицо   еврейства.   Появилась  альтернатива  вонючему   гетто   --
интеллигенция,  специалисты  всех   профилей...  И   вот  мы,  да!  в  своем
государстве, которого  ждали  со дня девятого <252">Аба. Когда римляне
разрушили Храм...  По  какой дороге  оно  пошло? По рабской, мерзостной,  на
которую   евреев  заталкивали  веками?  Да  или  нет?..  Страшно   подумать:
.<255">Гуры-специалисты  могут  оказаться  здесь излишней  роскошью...
Надо идти  к <256">Голде, к <257">Бен <258">Гуриону, пусть
он  и не у дел, к <259">Моше Даяну, в парламент. А потом уж, дасделать
выводы... Может быть, эта  <260">рижанка права. Недостаточно  в страну
приехать,  ее  еще  надо  отвоевать  у  "рыжих  лошадей".  Да, надо  идти  в
правительство. Господи, Боже мой, чтоб сыновья дома чувствовали себя, как  в
<261">галуте?!.."  Когда  подъезжали  к  Иерусалиму,  зажглась  первая
звезда. Еще поворот, и  город приблизился, как корабль, рассеивая  тьму... У
поворота   грузовичок   промчался   мимо   встрепанного    <262">парня
-ешиботника в мятой,  выгоревшей  шляпе, который размахивал руками,  похоже,
призывал на  головы едущих все кары небесные. -- Чуть опоздали, -- досадливо
произнес  Иосиф. --  Я  хотел  добраться  до  субботней  звезды... -- Машина
прогрохотала по широкой улице и свернула в <263">Рамат Эшкол  -- новый
район  Иерусалима,  где  горели   почти  в  надзвездной  вышине   московские
светильники.  Зеленые  бабушкины  абажуры  и   золотящийся  модерн  из  ГДР.
Желтоватые фары  грузовичка  начали  выхватывать из темноты  силуэты  машин.
Автомобили  стояли  густо,  моторами  к  домам,  как  стадо,  теснившееся  у
кормушки.  --  Видите,  кто зде