поддал локтем,  после чего одессит
отлетел в одну сторону, бутерброд -- в другую.
   С  утра начали  подъезжать огромные и черные, как похоронные, лимузины,
автомашины с  флажками различных стран  -- членов ООН.  Японец  подкатил  со
своим японским солнышком на радиаторе. Заметив толпу, приблизился, улыбнулся
<1027">Дову,  невысоко   вскинув  руку,  мол,  приветствую.  Советские
прибыли сразу трое, потянулись к толпе, как гуси,  привстали  на цыпочках за
чьими-то головами  и, разобрав,  что  к  чему,  боком-боком выскользнули  из
толчеи. Старик в белых кальсонах и розовой чалме, индус, видно, протолкался,
выставив локоть, сквозь толпу, что-то шепнул по-английски.
   --  Что?  --  прогудел  Дов.  Но  индус как растаял.  Дов  поискал  его
взглядом.  Розовая  чалма, вскинув бороду  и плечи, замедленным шагом, очень
важно, поднималась по ступенькам к парадному подъезду ООН.
   --  Он  сказал,  пить  надо больше!" --  закричали  со всех  сторон.  И
показали руками. Спустя минуты две целые соты из маленьких железных банок  с
надписью   "Кока-кола"  поплыли  над   головами  и  оказались  у  ног  Дова.
-<1028">Дринк!<1029">Дринк! Пей! - шумела толпа.
   Слепящие черным  лаком  лимузины с флажками  подъезжали  и  подъезжали.
Губастые африканцы обступили Дова  полукругом. Белые, желтые, краснолицые --
все   задерживались.   Только   представитель   Израиля   в   ООН   господин
<1031">Текоа, полный, рыжеватый, с сияющей макушкой, прошествовал мимо
державным  шагом,  не  повернув  к  Дову  круглого  лица.  "Еще  один  рыжий
<1032">не-Мотеле на мою голову?" -- беззлобно, с усмешкой подумал Дов.
   На третий день уже все вокруг кипело. Весь Нью-Йорк жил этим. Поднялись
студенты Колумбийского  университета. Десятки колледжей. Из желтых автобусов
с  мигающими  огнями выгружали флаги, <1033">транспаранты -- проклятия
стране,  где,  оказывается,  у  людей  нет  права  передвижения...  Холодный
мартовский ветер с <1034">Ист-Ривер вырывал из рук плакаты. Их  ловили
и поднимали еще выше. Почему  Израиль замалчивает? Почему СССР не выпускает?
Нью-Йоркские газеты  помещали фоторепортажи. Начали прилетать корреспонденты
со  всех  стран   мира.   Когда  на  четвертый  день  голодовки  Дов,  сонно
<1035">потягиваясь,<1036">выбрел из своей  берлоги --  железного
тендера, его встретило каре из фотовспышек. Плоские лампы теснились световым
поясом. Дов  зажмурился  и  полез обратно  в  тендер. Но  обратно его уже не
пустили...
   В полдень подъехал "кадиллак",  и  худенький человек, которого никто не
представил, предложил Дову позвонить в Москву.  Своей семье.  "Прямо из моей
машины",  -- сказал он. Знакомые студенты, наблюдавшие  за  порядком, дружно
закивали   головами:   "Давай-давай,  не  сомневайся!"  Дов   направился   к
"кадиллаку" с таким видом, словно он каждый день только и занимался тем, что
разговаривал из Нью-Йорка с Москвой прямо из автомобиля. Хорошо, что однажды
с <1037">Шаулем прокатился в его машине. Видел радиотелефон!
   Отец  кричал  своим свистящим родным голосом: -- <1038">С-сколько
можно голодать, Дов?! <1039">С-силы  береги! <1040">С-силы!  Лия
плакала:  --  Какой  день  ты  голодаешь?  <1041">Бож-же  мой! Что  ты
задумал? <1042">Зацем это?
   Едва  "кадиллак"  отъехал,   появился  вдруг  господин  Текоа.  Сказал,
задыхаясь,  от  быстрой  ходьбы:  <1043">"Ихие<1044">  беседер!"
Корреспонденты налетели  тучей. Как комарье.  А уйти  нельзя! Должен  стоять
тут. А  кончатся силы  --  лежать...  Дов  начал понимать,  что не голод его
доконает,  а корреспонденты.  Теряет  силы, в  основном,  из-за  них.  Да  и
раздражать они его начали, признаться! Уже в нескольких газетах его сравнили
с Моисеем, с библейским <1045">Моше<1046">Рабейну, который вывел
евреев из египетского пленения. Один спросил,  почему не женат. Не жил ли  в
тюрьме с мужчинами? Его газета борется за права педерастов.
   И тут  его осенило.  Провести <1047">пресс-конференцию. Чтоб  все
сразу слушали. Он объявил, что на сегодня он разговоры прекращает:
   -- Завтра в 10 утра прошу. <1048">Пресс-конференция! Педерасты не
допускаются!..
   Захохотали.  Рассеялись  неохотно. Дов залез  в свою  железную  берлогу
поспать,  снаружи  шумели,  кто-то   прогудел.  Пронеслась  полицейская  или
пожарная -- это уж целая симфония... Черта с два заснешь! Он лежал на спине,
приоткрыв окно, чтоб чуть  холодил ветер  с <1049">Ист-Ривер, и думал,
думал... "Ну,  так  что  ты,  <1050">Моше<1051">Рабейну,  завтра
скажешь?.. Если все разматывать с самого начала...  В 45-ом вернулся пацаном
в <1052">Черновцы, мать искал, а там  и  спросить не у кого. Ни одного
соседа. Был бугор, под которым лежали все. Вся родня, <1053">пятьдесят
шесть душ... Обожгло! На всю жизнь! Не по городу, по крови ходил...
   В сорок  девятом сделал  снимок  <1054">Голды<1055">Меир  у
московской        синагоги.        Она         тогда         еще        была
<1056">Голдой<1057">Меерсон, послом Израиля в Москве. Чтоб  фото
не пропало, передал в Израильское посольство и каким-то иностранцам  -- фото
обошло  весь мир. Стало историческим... Помнится, радовался он, как ребенок:
<1058"> Голда, и в самом деле, была для него святой.
   Кто  знает,  за  что  взяли,  швырнули в Воркуту.  Может,  из-за  фото.
Проследили.   А  скорей  всего,  пустили  вслед  за  отцом.  Меченый!  Этого
достаточно!  Когда вернулся  из лагеря, времени  не  терял.  Это  уж  точно!
Собирал евреев по крупицам. Еще с палочкой ковылял, а дело делал...
   У <1059">Дова был паршивенький <1060">магнитофончик. Белого
цвета. <1061">Дов налепил на него две  голубых полоски из изоляционных
лент. Посередине приткнул  маленькую  звездочку.  Получился  государственный
флаг  Израиля. По всей  форме. Он ходил,  прихрамывая, по Москве, размахивал
магнитофончиком. Хрипел магнитофончик, а кому было не ясно, о чем хрипел? То
танец еврейский -- <1063">"Фрейлехс", то сестры <1064">Берри  на
идиш.      <1065">Геула<1066">Гил,      израильская      певица,
<1067">"Гевейну<1068">шолом<1069">алейну..." -- неслось со
старой ленты. За <1070">Довом увязывались. Старые, молодые. Спрашивали
почему-то вполголоса: -- У вас еврейская музыка?
   -- Да! А что, вам интересно? Так заходите послушать. Я живу  на Большой
Полянке. Хотите, вот адрес...
   Спустя  полгода  возле Дова уже  кружились  человек  двадцать парней  и
девчат. На праздник <1071">Симхат Тора  повел свою группу  к синагоге.
Облюбовали площадку напротив  синагоги,  на  которую позднее районные власти
прикрепили  надпись:  "Площадка  для  выгула  собак".  На  этой  площадке  и
танцевали.   В  центре  стоял  Дов,   а  вокруг   кружились  и  пели  "Давид
<1072">мелах<1073">Исраэл<1074">ь"   ("Давид   --   король
Израиля<1075">...")
   -- Чего вы орете? - спросил однажды тип в казенном плаще.
   -- День рождения товарища празднуем!..
   Дов видел: за ним начали следить. Это был риск, и риск смертельный...
   По правде говоря, вначале  он сам не  отдавал  отчета в  том, насколько
важны и серьезны эти первые  шаги. ...После  второй отсидки  вернулся, повел
друзей --  в честь шестидневной  войны -- танцевать возле синагоги хору -  и
столько  вдруг повалило народу, что он испугался. Незнакомые юнцы, девчушки.
Взялись    за    руки    и    как    пошли,   пошли    кругом    "Давид   --
мелах.<1077">Исраэль!..<1078">"
   <1080"><1079">Дову   стали   звонить   со   всего   города,
спрашивать,  знает ли он, что каждую субботу еврейская молодежь собирается у
синагоги...
   Выдворить Дова  из столицы  было делом простым. Поскольку предписан ему
"сто первый километр". Дов в  родительском углу и  не появлялся. Сняли дом в
<1081">Черкизово, на отшибе.  Место глухое,  подходы  видны... Большой
подвал, а  из  него дверь  на соседнюю  улочку.  Ну,  просто как  тифлисская
типография дорогого <1082">Кобы, Свет Виссарионовича!.. Туда приносили
странички    <1083">"Экзодуса",   которые    переводили   сразу   трое
энтузиастов...  <1084">"Экзодус" оказался толстущим  томом,  который и
поднять-то  нелегко, не  только  прятать. Дов, поколебавшись,  исключил  всю
лирическую часть,  "поскольку она  недостаточно  национальна",  пояснил  Дов
оторопевшим переводчикам.
   Как отыскал копировальную машинку "Эра", сам удивлялся. Напоили мужика,
который при "Эре"  служил, в лоск. Пока тот  отсыпался, прокатили на  машине
двадцать четыре экземпляра "Экзодуса<1085">"...
   А тут звонок  из города Александрова: где <1086">Гур?!.. Надежный
парень  позвонил, из  лагерников. Ищут!  "И тебя,  и  твою  машинку..."  Гур
<1087">метнулся   на    "место    прописки",    --    едва    отбился.
<1088">"Олимпию"  успел  утопить,  уронил  ее   с  речного  трамвая  в
Москву-реку...  А  машинка  нужна,  как воздух.  Поколебался, позвонил  дяде
Исааку, бывшему <1089">воркутинцу.  Сказал,  потупившись, что девчонка
от него забеременела. У  отца-матери денег нет, тем  более  на  аборты. Да и
расстраивать  их!.. Сами  знаете,  какие они. Дядя Исаак тут  же отвалил три
сотни. О чем речь!  Только крикнул вдогонку: "Еще на один аборт у меня есть!
Но уж более... Осторожнее!"
   -- Еще на  аборт у  нас  есть, --  радостно сообщил Дов  своим дружкам,
собравшимся в  Черкизово.  -- Добавить столько  же --  соберем на старенькую
"Эру".
   Очень     встревожился      Дов,     когда     услышал     здесь,     в
<1091">черкизовском  "тайнике",  по  телефону,  низкий женский  голос.
Слова не выговаривает, а поет. Только певичек ему <1092">нехватает...
   -- Я с женщинами  дела  не имею!  -- грубо отрезал он и бросил  трубку.
Снова звонок <1093">"...Я из Риги...  От дядюшки..."  -- И она назвала
имя друга Дова, бывшего <1094">зека-воркутинца.
   Встретиться договорились у метро "Семеновская". В метро Дов не  входил,
учен! Напялив кепку на глаза,  протрясся на мотоцикле по Семеновской площади
через  трамвайные пути <1095">раз- другой  --  "хвоста",  вроде,  нет;
стоит у газетного  киоска, как договорились, маленькая женщина. Нахохлилась,
как воробей. Пританцовывает на  ветру. Дов разогнался, остановился у киоска,
как вкопанный. -- Мадам, вы не из Риги, случаем?.. Прошу на  заднее сиденье.
Если можно, в темпе.
   Он  гнал  мотоцикл по пустынному  лесному шоссе, по  пыльному проселку,
заваленному осенней листвой, перескакивая  через  рвы, железные трубы. Это у
него  со  школьных  лет коронный номер -- встать с ходу  на заднее колесо  и
круто свернуть или  перескочить  через ров или камень. Гостья и не пискнула,
не схватилась за него в страхе. Километрах в двадцати от  Москвы, у пруда  с
черной  нефтяной водой, остановился.  Спрыгнул  с  сиденья.  <1096">--
Вижу, баба вы смелая, -- пробасил <1097">-- С вами можно иметь дело...
   Она  продолжала  сидеть, изо  всех  сил  сжимая металлический поручень.
Потом сползла как<1098">-то боком и сказала яростно: -- Я-- не баба. Я
-- Вероника <1099">Добин. А вы -- <1100">хамло и зазнайка!
   Так  они  и  познакомились,  Вероника  и   Дов.   Вероника  привезла  в
<1101">Москву чемодан <1102">"Экзодусов", толстущие  чемоданы  с
лирической линией.  --  Вы  испохабили книгу, --  сказала  она,  -- вырезали
сапожным ножом любовь. Мы решили исправить.
   Это было, кажется, после второй посадки. Да, конечно,  тогда она ему  и
сказала о своей встрече в 1963 году с израильским консулом.  Помнится,  было
это так. Пять или шесть рижан, которых в прошлом, едва они кончили еврейские
гимназии,  сразу  затолкали  в  тюрьмы,  написали обращение к  американскому
еврейству. В нем  они  сообщали, что коллективно отказываются от  советского
гражданства.
   Но тут начались среди рижан  разногласия. Одни подписали без колебаний,
другие считали это <1103">"пустым  выстрелом". "Мы сядем, а  письмо до
американцев даже не дойдет..." Согласились на том, что  Вероника  попытается
встретиться с  каким-либо израильским  дипломатом.  Чтоб он  взял  письмо  и
передал в американскую прессу...
   А  тут как раз в Минске  международное  совещание.  Приехал израильский
атташе по  культуре. Вероника  дождалась его  возле  гостиницы  и,  когда он
появился, представилась  на  иврите.  Договорились  о  встрече. В  ресторане
гостиницы. У стола кружил-нервничал <1104">гебист в идиотской униформе
официанта, с шелковыми лампасами.
   И все же состоялся разговор; скорее, это  был не разговор,  а могильный
камень,  заваливший  рижан...  Дипломат  пробежал  взглядом  письмо  рижан и
ответил  решительно,  что этого  ни в коем  случае делать нельзя. Вытер губы
салфеткой и добавил тихо и многозначительно: "Я не  могу сказать вам все, вы
не можете знать  всего!.. Вы  помешаете  израильско-советским  отношениям  и
нанесете вред  Израилю..." Это  был удар  ниже пояса.  Рижане  переругались.
Наконец пришли к выводу: хоть у власти и социалисты, но они законно избраны,
и,  если  мы,  рижские  сионисты,  считаем  себя  израильскими гражданами за
рубежом, мы обязаны вести себя так, как если бы жили на Святой земле.
   "Израильское  правительство выбило из наших рук оружие, --  взволновано
говорила  тогда <1105">Вероничка. -- Предотвратило "еврейский  взрыв".
Дурак-официант зря нервничал. Он должен был бы израильского атташе доставить
к нам на черной "Волге" КГБ..."
   И  тут <1106">Дову пришла  мысль, которая  заставила  его  сперва
приподняться на своем жестком ложе, а затем сесть, обхватив руками замерзшие
колени. Если бы в Москве  оставалось израильское  посольство, оно  бы  давно
погасило     все    их     порывы!..    <1107">"Зассали     бы     наш
<1108">костерик,   а   потом   станцевали   б   на   нем   израильскую
хору<1109">!.." Мелькнуло весело, с горчинкой, что надо бы телеграммку
отбить Брежневу  с поздравлением за то, что вытолкали израильское посольство
из Москвы-матушки и тем лично спасли еврейское движение в России..."
   "И как  толково  совпало,  главное! Я  вернулся  после второй отсидки в
шестьдесят  седьмом,  и  тогда  же  посольство  --  в  шею.  Оставили  меня,
<1110">бедолагу, без <1111">шаульного руководства..."
   Странно, что он  запамятовал  этот разговор с  <1112">Вероничкой.
Чего не хочется  --  не  вспоминается...  Видать,  потому  не вспоминал, что
получилась у него  с  Вероничкой какая-то чепуха.  Вечером выпили на  дорогу
<1113">посошек, ну, по полстакана водки, не более; схватил ее в охапку
и  целовать,  и   --   огреб  затрещину.  Чуть  скулу  не  своротила.  Да  и
<1114">срамотища! Прикатила по делу, рисковала <1115">тюрягой, а
он полез, как к дешевке какой...
   Сна  уж ни  в  одном  глазу. Надел  синюю  спортивную куртку  --  отцов
подарок.   Вышел   в   темень.   Не   то   снег,   не   то   дождь.   Морось
какая<1116">-то. Океан, чувствуется,  рядышком.  Притих, зверюга!.. До
родителей  расстояние-то  всего ничего. Один океан! Голос у отца  усталый. А
мать... нервов не осталось. Счастье, Гулю не трогают, хоть не  зря в шпионах
хожу... Вспомнил об этом, и руки сами сжались в кулаки.
   Есть почему-то не хотелось совсем. Привык, что ли? Приучил цыган лошадь
не есть... .О чем все-таки завтра  толковать? Когда  начал  вырываться?  При
Хруще...
   У Хрущева спросили как-то, почему не выпускают  евреев,  тот  объяснил:
нет  желающих...  Тогда-то  и  начал  штурмовать   и  Запад,  и   московский
<1117">ОВИР: как это нет желающих?.. Желаю! Немедленно!.. Вызов? Какой
еще вам вызов<1118">?!..
   В  ОВИРе таких,  похоже, еще не видали, спросили  деловито:  "У вас там
родственники?" --  "Три  миллиона, -- ответил  Дов.  --  Что  ни  еврей,  то
родственник". .. Вот когда  за  ним  плащи стали ходить.  По  пятам!.. Когда
почувствовал,  вот-вот  возьмут --  исчез  и из Александрова,  и  из  своего
<1120">черкизовского  "лежбища".  Нанялся  к  толстяку-грузину.  Новую
"Волгу" перегонять. Из Москвы в  Кутаиси.  Там сделал  из  серебряной бумаги
шестиконечную  звезду.  Нацепил  на  лацкан  пиджака  и   по  главной  улице
взад-вперед.   За  ним  сразу  куча  молодых   увязалась.   Показывают  свои
<1121">магендавиды, которые носили под лацканами пиджаков. Тайно! -- А
к чему прятать. -- Дов недоумевал. -- Переколите. Чтоб было  на виду! Только
все сразу. Всех не заберут!..
   Естественно, "плащи"  отыскали  его  быстро.  Ехали за  ним в  поездах,
обыскивали квартиры,  в которых он останавливался.  Несколько раз грузинские
евреи посылали вдогон парней. На самолетах. Те настигали его и  рассказывали
об обысках и допросах. Спрашивали, как быть.
   Дов не скрывался, да и  скроешься  ли? Последние дни свободы работал по
двадцать часов  в сутки. Литература, письма-протесты,  танцы у синагоги... А
тут как раз  вернулась из  Томска  <1123">Геула.  Сильно  подкованная.
Кандидатом  исторических наук.  Он передал ей  все  тайники  с  литературой,
телефоны   двух   иностранных  <1124">"корров",   с  которыми  удалось
связаться.... А дальше? Дальше ему везло. На суде. В <1125">тюряге. Из
России <1126">выпулили, как на ракете...
   Дов  прикорнул,  когда  забрезжил  рассвет.  Его растолкали  в  девять.
Знакомые ребята -- студенты из Колумбийского. <1128">Ист-ривер ровно в
белом облаке.  Ветер  рвал клочья тумана. Развевал его нечесанную,  курчавую
бороду  еврейского пророка, в которой сверкало несколько седых  волосков. Он
пытался  привести ее в порядок. Студенты  отняли гребень. Потом сняли очки в
проволочной     оправе.    Сказали,     так    достовернее.    Во    времена
<1129">Моше<1130"> Рабейну к расческам  вряд ли  прибегали. А уж
очков -- точно не было.
   Пока промывал глаза, народу собралось -- толпища. Каре  из фотовспышек,
как  в  тот  вечер,  когда выступали  кандидаты  в Президенты.  А машины все
прибывали.  Телевизионную аппаратуру  сгружали,  как  при пожаре.  Какого-то
телевизионщика  не  пускали  в  первый ряд,  тогда он  взобрался  на  своего
помощника. Ровно в десять <1131">Дова посадили на крышу его тендера --
чем не трибуна!
   -- Как полагают мои друзья-студенты, и не только они, я, то есть бывший
советский зек Дов Гур -- Моисей, почти  что библейский Моше Рабейну, который
выводит евреев из нового пленения...  Я почему об этом говорю? А потому, что
настоящий Моисей в <1133">Ханаан не вступил. Помер по Божьей воле. А я
--  нет--  Захохотали,  протягивая   в   его  сторону  микрофоны.  Зашуршали
телекамеры.  Засверкали блики фотокорреспондентов.  Дов  откашлялся, повысил
голос:-- В нашей борьбе Моисеев нет!  Каждый -- Моисей! Каждый должен решить
сам.  За себя и за детей своих! Пройти через ад,  через улюлюканье советских
"проработок".  Лично  подать  заявление, после чего он -- фактически --  вне
закона... Подала в Киеве  семья,  два старика и  мальчик, и в уборной  школы
комсомольские активисты повесили  мальчика... Вот порой что такое  -- подать
заявление.  А уж  взявшись за гуж,  не  говори,  что  не дюж!  Так говорят в
России.       А       иначе        там       нельзя:       заклюют        до
<1134">кровянки!<1135">Евреи бросают обеспеченную жизнь, хорошую
работу, готовые диссертации. Каждый из тех, кто хочет и готов уехать -- Моше
Рабейну!.<1136">.
   В самолете  он никак  не мог понять, почему на него  пялятся, а  кто-то
даже махнул  рукой,  словно знакомому.  Оказалось,  на первых страницах всех
сегодняшних  американских  газет --  Дов  Гур  на белой  трибуне. Кулак  над
головой, борода развевается. Пророк и пророк!.. Всю дорогу пассажиры-мужчины
подходили с двумя бокалами, чокались. Так мо