ная... -- он заставил себя помолчать.
--  Эта медная дама портит документы шестой раз. Начальник с пороховым лицом
смотрел на Иосифа спокойно, протянул руку к стопке бумаг,  принесенных им, и
вдруг заплакал беззвучно. Слезы накапливались в синей <1942">"саперной
оспе<1943">"  --  казалось,  он плачет  синими чернильными слезами. --
Простите, -- сказал  он, доставая  платок.  -- Я-  <1944">херутовец. Я
воевал во  всех войнах Израиля. Я был среди тех, кто выгнал отсюда англичан.
А теперь я не могу выгнать эту  шлюху. У нее трое детей от разных мужей. Она
занята только своими хахалями. Мучает всех посетителей. Только что  я вызвал
<1945">амбуланс. Американца унесли  на  носилках.  --  Того, который с
пейсами? --  почему-то спросил  Иосиф. -- Ну да, человеку  семьдесят восемь.
Старше  вас, наверное. Бегает, как вы.  Я переписываю все договоры,  которые
она  составляет. Все  до  одного! Сейчас я перепишу ваш. Я подал в отставку.
Больше  не  могу  выдержать. --  Почему  вы ее не  гоните  в шею?!  -- У нее
<1946">квиют!    --   вскричал    он   безнадежно.    --    Понимаете,
<1947">кви-ю-ут!.. -- И он снова заплакал страшными слезами. Так Иосиф
впервые    осмыслил    это     загадочное    <1948">ивритское    слово
"квиют<1949">", которое в Израиле редко произносят без эмоций.  Чаще с
радостью,  проклятиями  и  безнадежной  тоской,  которую  на  Руси  называют
<1950">"безнадегой"...       Когда-то,       объяснил       начальник,
<1951">успокоясь,    к    в     и<1952">'ю     т,    то     есть
<1953">пос<1955">тоянство,   было  великой  победой  израильских
профсоюзов. Хозяин--  англичанин не мог выгнать еврея, проработавшего у него
более  года  или  двух лет. Теперь <1956">"квиютчиков" развелось,  как
крыс. Никого нельзя вытурить. Ни дурака,  ни бездельника. -- Даже эту лошадь
не могу! -- простонал он. -- Девять лет эта, -- он брезгливо показал пальцем
вниз, -- девять  лет мучает людей. Чтоб ее выгнать, Амидар должен начать бой
с профсоюзным комитетом не нажизнь, а на смерть, а затем выплатить ей девять
зарплат. За каждый год хулиганства -- месячный оклад!  Таков закон!.. Что  я
-- гангстер? <1957">Пинхас <1958">Сапир? <1959">Гистадрут?
Если  бы  я  сидел  на мешке  с деньгами, я бы  выплатил  пятьдесят  зарплат
<1960">Голде.     Пятьдесят     --     лысому     <1961">Пинхасу
<1962">Сапиру, самому богатому в мире профессиональному нищему! Чтоб в
Израиле    их    и    духа   не    было.   Превратили   Израиль   в   страну
<1963">"квиютных  крыс".  <1964">Да-да.   Крыс!  Которым   любые
перемены страшнее крысиного  яда! <1965">Пинхас с  <1966">Голдой
держатся на этих крысах, -- они отменят квиют?! Мы тухнем, гнием на корню...
Крысы погубят  Израиль -- поверьте  мне!  -- он  держал у лица платок, затем
ушел куда-то, принес кофе себе и Иосифу и принялся составлять договор. ...Не
знаю,  помог ли мой "холодильный" опыт Иосифу, но его опыт оказался для меня
спасением:  через полгода, минуя  "медную  лошадь", я  сразу  поднялся к  ее
начальнику. Одновременно с  нашей  семьей  в дом вселился москвич, известный
стоматолог. Спросил деловито, почем тут золото?  Я  моргнул растерянно, и он
отвернулся.  Затем  выгрузился упитанный мужчина  из <1967">Ростова на
Дону, который  на другой день купил новую  машину-- бетономешалку, огромную,
как  дом. Уезжая на работу,  он долго гудел, вызывая кого-то,  поглядывая на
нас  с высоты своей бетономешалки иронически.  Нет,  с  земляками-- соседями
связь  явно  не налаживалась.  Я  вынул  блокнотик,  в который были записаны
израильские  адреса. Мне дал их в  Москве  замечательный  человек  профессор
<1968">Бенцион <1969">Меерович Гранде, наш давний семейный друг.
Первым  в  списке  значился <1970">Ури  <1971">Керен,  языковед,
семитолог.  Квартира  <1972">Керена,  набитая   книгами   до  потолка,
находилась  как  раз на границе. Той самой  границе с  Иорданией, которая до
Шестидневной  войны  разделяла Иерусалим, и  высокий, узкоплечий  Ури  Керен
возвращался к  себе домой, прижимаясь  к стенам,  пригнувшись,  как солдат в
окопе.  Он сам  выбрал  себе такую  квартиру,  благо  охотников  на нее было
немного.  --  Кому-то  надо было  здесь  жить! --  воскликнул  он,  улыбаясь
простодушно  и  ставя  на  стол  все,   что  было  дома:   я  был  посланцем
<1973">Бенциона Гранде, а значит, дорогим гостем. Гладко выбритый, без
морщинки  на   смуглом  лице,  всегда  подтянутый  старик,  которого  в  его
шестьдесят восемь лет и стариком-то  нельзя было  назвать, он весь светился,
когда рассказывал о младшем сыне. Сын был <1974">"кацином" -- офицером
Израильской  армии  и  во  время  Шестидневной  домчал  на  своем  танке  до
<1975">Суэцкого канала. О дочери в мой первый приход даже не упомянул.
Как-то, гораздо позднее, продекламировал  неожиданно для меня  стихи Николая
Гумилева<1976">, которые он знал и по-русски, и по-английски:  Девушка
с газельими глазами Вышла  замуж за американца. Зачем Колумб Америку открыл!
Как он встрепенулся, узнав от меня о существовании в русском лагерном сленге
слов: <1977">"шмон",  <1978">"шмонать"... <1979">"Шмон" --
<1980">от   ивритского  слова   <1981">"Шмонэ"  --   восемь!  --
воскликнул <1982">Ури.  -- Вечерний  обыск происходил в восемь вечера?
Как  далеко  загнали  иврит --  в сибирские  лагеря..."  --  Записал  в свою
книжечку: "проверить". Мы подружились с <1983">Кереном; виделись часто
и каждый раз спорили. Ури <1984">Керен не верил ни одному моему слову.
Чтоб в <1985">Лоде так встре<1986">чали! Какое же право мы имеем
созывать  евреев?  Со  всего мира...  Бить  во  все  колокола?  К  чему  это
приведет?..Он  помчал в  <1987">Лод, в "эмигрантский приемник", откуда
его прогнали тут же. Разве что прикладом не огрели. Он чем-то напоминал  мне
дядю  Исаака. И  своей  жертвенной  самоотдачей,  и  неустанной  энергией, и
крепостью веры<1989">, ради  которой  он  поселился  в  зоне обстрела,
готовый на все, что пошлет  Бог. Нет, это  было просто счастьем,  что в моем
блокнотике  оказалось  его  имя!  За  каждым  сонным чиновным  "крючком" мне
виделся теперь неутомимый,  худой Керен,  не позволяя озлобиться,  возбуждая
надежды на перемены.  Необходимые тем более,  что ненависть вокруг  нас  все
сгущалась: в Мюнхене, на Олимпийских играх убили спортсменов, и я бросился к
<1990">Керену,  чтобы  побыть  в  горе  возле  него.  Я  повел  к  Ури
<1991">Керену Иосифа, но, к  моему удивлению, они не подружились.  Ури
относился   к   идишу  холодно.   Считал   его,   как   и   <1992">Бен
<1993">Гурион,   языком   <1994">"галута",  векового   пленения,
рабства.   Его  страстью  был  иврит.  Библейский  иврит,  ставший  символом
свободного государства. --  Фанат!  -- сказал Иосиф.  --  Я в  лагерях таких
навидался,  <1995">ой-ой! Я обиделся за Ури <1996">Керена,  да и
Ури  не  торопился  встречаться  с  <1997">идишистским поэтом  Иосифом
<1998">Гуром,  которого  почему-то  признали  и  Америка,  и   Европа,
издававшие  его  сборники  стихов  один за  другим. "Обмывали"  квартиру  со
старыми  друзьями,  прикатившими  из  разных  городов;  оттого,  что  вокруг
появились  лица, знакомые  еще  по  Москве,  а по стенам  громоздились  наши
старые,  побитые в дороге чешские полки с Толстым, Щедриным, Далем, и стояли
кресла, которые покупали, еще не думая об отъезде, казалось,  мы находимся в
Москве, на <1999">Аэропортовской улице. Только говорить можно все, что
угодно: на Лубянке выходной!.. Во  время  "еретических" словопрений  сильно,
по-хозяйски постучали. Никто  не вздрогнул,  не  засуетился. Вошли необычные
для нашего  подъезда посетители в  густо черных, с широкими полями,  шляпах,
завитки пейс до плеч. Притащили несколько молитвенников, библию  на иврите и
русском. Поздравили с новосельем. Мы попросили  сгрузить молитвенники в угол
и садиться  за стол,  выпить водо<2000">чки под  селедочку и разварную
картошку. Поглядели друг на  друга,  помялись, потом решительно сели, широко
раскинув полы своих парадных лапсердаков. Отдали Полине свои шляпы, под ними
оказались потные черные кипы. То-то пот с гостей, как из  ручья.  Пили водку
так,  что даже <2001">Дов крякнул: -- Годится. Еретические словопрения
продолжались.   Теперь  мы  пытались   втянуть  в   них  гостей.   Бородатый
<2002">ребе,  усевшийся  напротив, чем-то  напоминал  мне  моего  деда
<2003">Рахмила-книжника, знатока  Торы, который запирал свои книги  на
ключ,  особенно,  когда  его  внуки  надели  красные  пионерские  галстуки.Я
доверительно   поделился   с    ребе   своими   тревогами,   рассказав   про
<2004">гераклов  и  грузчика  Ибрагима  из  Старого  города. --  ...Не
разлагает ли это  людей, ребе?  Если так дальше  пойдет,  израильтяне станут
нацией  <2005">эффенди...  --  Живут  без Бога! -- мрачно ответствовал
ребе,  принимаясь за отварную картошку. --  <2006">С-скажите, ребе, --
на  этот раз к нему  потянулся с рюмкой в руках  Иосиф,  -- не  ускоряет  ли
процесс разложения нации израильский <2007">"квюит"? Одни паразитируют
на отжившем себя профсоюзном законе, другие -- на арабах. Безделье губит. --
Без Бога живут! -- еще более свирепо объяснил ребе и, видя, что к нему снова
тянутся с вопросами,  продекламировал хорошо поставленным голосом о  будущем
приходе Мессии, который  только один может спасти Израиль и  очистить его от
скверны... Я хотел еще о чем-то  спросить, <2008">Сергуня толкнул меня
в плечо, чтоб я отстал от гостя: -- Не видишь разве, узкий специалист. Когда
в  дверь постучали  еще  раз, <2009">Гуры  уже  уехали.  Остался  лишь
Сергей,  которому с темнотой в далекий <2010">Арад не добраться. Гость
был,  видно,  из  мастеровых.  С молотком в руках. В жилетке.  И с  длинными
пейсами. Он  открыл коробочку с  позолоченными  металлическими планочками  и
спросил, какую  мы хотим  видеть у своей  двери. -Никакую, --  ответил я  и,
захлопнув  дверь,  отправился на  задний балкон-кладовку за раскладушкой для
<2011">Сергуни.  Снова  постучали.  На  этот  раз  открыл  Сергуня  --
Бесплатно! -- воскликнул мастеровой, погремев своей  коробочкой  с планками.
-- Ты же слыхал, никакую! -- досадливо воскликнул Сергуня, которого оторвали
от наливки. -- Вы -- евреи? Евреи живут без <2012">мезузы у двери? Как
вы будете входить  в  свою квартиру? --  удивленно воскликнул он, делая  шаг
вперед.  -- Постойте! На  <2013">иерусалимском  рынке террористы убили
трех евреев. Мы проверили. Так ни у кого из убитых не было на дверях мезузы.
-- Привет  вашему  ребе  от нашего ребе! --  раздраженно воскликнул Сергуня,
вытесняя   пришельца  на  лестничную   площадку.  --  А  кто  ваш  ребе?  --
<2014">обеспокоенно  спросил  тот.   Сергуня  показал  на   мою  жену,
возившуюся у стола.  -- А! Вы-- веселые евреи! --  обрадовался он,  половчее
перехватив  молоток   и  кидая,  как  сапожник,  в  рот  мелкие  гвозди.  --
<2015">Таки не хотите?! Сергуня захлопнул дверь, отошел от нее и вдруг
услышал тихие  звуки: <2016">тук-тук-тук! Распахнул входную дверь. Так
и     есть!    Приколачивает    свою     <2017">ме<2018">зузу...
<2019">Сергуня взял энтузиаста за  локти  и  спустил  его с  лестницы.
Видать,  для того  это  было  делом привычным.  Он  не упал,  только  ногами
засеменил быстро-быстро. В полночь мы  вышли перед  сном прогуляться.  Сыро.
Ветер  такой,  что <2020">пластиковые  триссы  на окнах  хлопают,  как
барабаны. Вскоре вернулись, и я увидел у дверей подъезда сверкающую, почти с
автомобильный номер, <2021">мезузу. Одну приколотил -- на весь подъезд
сразу. Сергуня захохотал  так, что  из окон начали  высовываться  полуодетые
фигуры. -- Исхитрился, бестия! Хоть собаку заводи!.. Снять,  Полина?  Полина
молчала.  --  Слушайте,  ребята, --  наконец произнесла она.  -- А  ведь  он
искренне  хотел нам добра.  Решил  нас спасти...  Он  делал по-своему доброе
дело, а мы его с лестницы. Как-то это  очень по-советски. -- Ни  одно доброе
дело не остается безнаказанным, -- попытался отшутиться Сергуня, но,  видно,
слова Полины задели его,  и он,  <2022">поерошив  в раздумье  бородку,
сказал: -- Коробейник был  нагл  и потому  получил свое,  но, если  говорить
серьезно,   меня   интересует   этот  парадокс...   пытаюсь  его   понять...
Единственная  группа  в  Израиле,  которая  никогда   не  выступала   против
новоприбывших, -- религиозники. Напротив, ринулась нам навстречу с молотками
и  без   оных.   В   отличие   от  государства,  займы  дают  без  процента.
<2023">0'кей? Единственная группа, которую новоприбывшие возненавидели
с  первой  минуты,  были  религиозники...   Что?  Исключения  редки.  Почему
возненавидели? Русские нетерпимы, о<2024">'кей! Но разве дело только в
этом?!  Когда я вижу  пейсы  и лапсердак,  двигающиеся  в мою  сторону, меня
начинает  колотить,  как  в   лихорадке.  Я  никогда  не  был  членом  Союза
воинствующих   безбожников,   и   вообще   <2025">"пусть   цветут  все
цветы<2026">", молись хоть колуну, почему они меня бесят? Пришел лифт,
мы  поднялись, взглянули  на часы,  и  Полина  разогнала всех  спать.  Утром
Сергуня  уехал  рано, к  <2027">"парадоксу<2028">"  мы  вновь не
вернулись...  А  жаль!..Знай  мы  о  еврейской религии  хоть что-нибудь,  --
скажем, что <2029">мезуза не только "охрана" дома, но и  символ выхода
евреев  из  египетского  рабства,  мы   приколотили   б   ее  немедленно.  С
энтузиазмом!    Хочешь    --    одну,    хочешь    --     две!    Сами    бы
прико<2030">лотили...  Но мы о ней, <2031">мезузе, и понятия  не
имели. А тот мастеровой, судя по всему, и подумать не мог, что существуют на
свете евреи, которые ничего не знают, о Боги! о <2032">мезузе!.. То-то
он вылупился: "Вы  --  евреи?.. Не с Марса?" А мы были  с  Марса.  К тому же
насилие  было нашей  открытой раной.  Приколачивают  насильно,  безо  всяких
объяснений,  --  извините!  Нам  можно  было все  объяснить,  но  ничего  --
вколотить...  Утром  я  отправился  в библиотеку <2033">Иерусалимского
университета, чтобы взять книги по истории  евреев. Зашел  в читальный  зал.
Остановился  у  дверей,  невольно  сравнивая  с  <2034">"Ленинкой".  У
каждого  читателя  -- отдельный стол.  В <2035">"Ленинке"  так лишь  в
профессорском зале.  Потолки высокие,  шторы полуспущены; на улице пекло,  а
здесь  свежо.  Вдоль  стен  -- периодика. Рядышком  -- "Правда" и  "Нью-Йорк
Тайм<2037">е", "Огонек"  и  "Грани",  "Новый мир" и "Посев", за каждый
номер которого в  Москве  дают  пять  лет  лагерей строгого  режима. Никаких
<2038">"спецхранов",  "спецоформления",  допусков-- пропусков.  Вообще
никто  никаких  документов  не спрашивает,  садись и  читай,  поеживаясь  от
прохлады, -- хоть семитов,  хоть антисемитов! Умом все  понимаешь, а увидишь
-- сердце  заходится. Свобода!<2039">.. Как-то  прикатил Юра Аранович,
дирижер,   у  которого  так   и   остался  шрам  на  лице   после  нападения
<2040">гебистов.   Юра  был  талантливым  всесторонне,   но   в   быту
несобранным,  а  уж  о  пунктуальности  и говорить нечего.  Скажет, приеду в
десять  утра -- жди в три  часа дня...  Мы накрыли  в честь  него стол, а он
забыл, закрутился после концерта. Полина обозвала его по телефону  "собакой"
и запретила  появляться в нашем доме. И вот раздался звонок  у двери, Полина
открыла.  Стоит  на  лестничной площадке  на коленях Юра  и  лает  басом,  с
<2041">оттяжечкой,  как  породистый  пес. Полина  засмеялась,  подняла
бродягу с  колен,  поцеловала.  Ну, как  на него сердиться?  Юра,  сбрасывая
реглан, хватил полстакана водки  и принялся  весело рассказывать о  том, что
он, кажется, "пробивает лед недоверия<2042">"... -- Вы были в Колонном
зале на моем  последнем концерте  в Москве, ребята! Помните, как  мы мечтали
встретиться на первом концерте в Тель-Авиве!.. Друзья, поскольку  все отделы
кадров остались  в преисподней, мечты сбываются. Свободный мир, черт побери!
Назначен  дебют.  Дебют был  в Хайфе; организаторы выбрали  для  него кино с
амбарными  стенами. Зал гасил звуки. Наверно, он был  идеален  для биржи или
пакгауза...  Неистовый Юра,  дирижер милостью  Божьей, любимый ученик Натана
<2043">Рахлина, получил жидкий <2044">хайфский оркестр и так его
воспламенил  своим,  <2045">юриным,  Чайковским, что  зал не  отпускал
дирижера  более  получаса. Сообщение  об  ошеломляющем  концерте проникло  в
газеты. И лишь тогда  Юре Арановичу, бывшему дирижеру  оркестра  Всесоюзного
радио  и   телевидения,  позволили  <2046">продирижировать  знаменитым
Тель-Авивским симфоническим оркестром. Зал-то какой!  Огромным  амфитеатром,
полукруглый -- больше Колонного зала Дома Союзов, больше зала Чайковского, а
в дверях толпа <2047">спрашивает,  нет ли лишнего билетика... Мы очень
боялись этих прославленных  жрецов. Когда они вошли  в своих летних кителях,
Полина,   привыкшая  к  черным  фракам  московских  музыкан<2048">тов,
прошептала настороженно: "В белом! Как повара..." Страшилась она за Юру, как
никто: еще в фойе услышала недоверчивое: "Говорят, дирижер мирового  класса.
А  на Западе не выступал<2049">!.." -- Не выступал, потому  что еврей!
--  Полина  обернулась  к  говорившим.  --   Вы  знаете,  что  такое  "пятый
пункт<2050">"...  "Не  евреям  его в  этом упрекать", -- подумала она,
вспомнив  вдруг окровавленное  лицо, <2051">заплывший глаз  Юры.  -- А
захотел уехать, его чуть не убили! -- сказала она, мобилизуя все свои знания
иврита. Как мы мечтали  о том, чтобы Юра и хотя бы еще несколько талантливых
ребят   прорвались,  имели  серьезный  успех;  возможно,  тогда   остальными
<2052">"олим  ми   <2053">Руссия"   перестанут   пренебрегать...
Сегодня  он и  наступил,  наш день. Жрецы признали  Юру. Аплодировали своими
смычками. Зрители не встали -- вскочили на ноги, крича <2054">"Браво!"
<2055">"Мецуян!",  <2056">"Инкредибл!"  Не  отпускали  дирижера,
пока он  не  сыграл на  "бис<2058">"... После концерта  Юра  пригласил
своих   друзей   в    дом    музыкального    мецената,    где   было   много
израильтян-профессионалов и где в честь Юры Арановича был устроен прием. Юру
завалили  цветами;  всплакнул от  радости  бывший  польский партизан,  герой
войны, котор<2059">ый сразу, едва Юра появился в Израиле,  поселил его
в комнате своего сына, служившего в армии.  И старые  и  молодые израильтяне
обнимали Юру. <2060">Ури Керен произнес тост за  <2061">"русских
евреев,  которые  подымут  Израиль..."  Это  был торжественный день  русской
<2062">алии.    Даже    официальный    критик    влиятельной    газеты
<2063">"Маарив"  вынужден был сообщить израильтянам, что Юрий Аранович
--         <2064">"..дирижер--        профессионал,         прекрасный
музыкант<2065">...". Что  "публика долго аплодировала ему, а не только
иммигранты из России...<2066">"Провожали Юру с энтузиазмом, восторгом.
На глазах  у Полины были слезы: -- Наша взяла! Ничего подобного! Аранович --
Арановичем,  а вообще-то у русских все не как у людей. Так  и написали в той
же газете <2067">"Маарив" черным по белому:
   <2068">"...нет фактически... большого доверия в западном мире и у
нас   к  дирижерам  из   Советского   Союза...   к   их   подходу,   который
счи<2069">тается   у   нас  устарелым...   Может  быть,  здесь  влияет
какое-либо   внутреннее,   подсознательное    противодействие    "гостям   с
мороза..."Наконец, про