спех  нашего безнадежного дела",  как
сострил Иосиф, и двинулись, обнявшись и слегка покачиваясь, из благочестивой
<3087">Санед-- рии  наверх, к нашему <3088">Френчхиллу.  Мы были
возбуждены.  Мы  выкупили  Наума из  рабства. Отвоевали его и потому,  может
быть, горланили наши  старые военные песни:  "Прощай, любимый  город, уходим
завтра в море..." В религиозной <3089">Санедрии на нас взирали вначале
с ужасом, затем с добродушным оживлением. -- Это русские! -- кричали из окна
в   окно  на   идиш.   --   Веселые  русские  пьяницы!   За   нами  увязался
<3090">табунок мальчишек в ермолках  и с пейсами до плеч; они  никогда
не  видели  русских,  да  еще,  как  и  полагается  русским,  пьяных.  Иосиф
остановился и  начал выделывать своими  руками-кореньями то,  что  под  силу
только  кукольному  режиссеру.  Его  пальцы  ссорились,  обнимались  и  даже
негнущийся  торчащий палец с  черным ногтем  появлялся, как  градоначальник.
<3091">Ах, как  остальные пальцы его испугались<3092">!... Целый
сказочный мир  ожил под его  руками. Боже, что творилось  с детьми!  Как они
хохотали и раскачивались.  Их нежные косички болтались из стороны в сторону.
Когда мальчишки стали от  хохота валяться в  пыли,  мы с Иосифом обнялись  и
стали  карабкаться наверх, к своему Новому Арбату. Иосифу не терпелось спеть
что<3093">-либо  исконно-русское, то,  что всегда  голосят подвыпившие
мужики, он  долго морщился-- вспоминал,  наконец, спросил  меня: --  Слушай,
Григорий, ну, что там делал камыш?.. Может быть, две тысячи лет Иерусалим не
слыхал гимна русского застолья. Не отсюда ли все его беды? Мы лезли наверх и
орали  самозабвенно,  наверное,  первый  и  последний  раз в жизни: -- Шумел
камыш, <3094">дере-- э-- звья гнулись, А ночка <3095">темная-- а
<3096">была-- а--  а... Добрались мы ко мне  часов в десять вечера,  и
тут мне пришла в голову  мысль,  от которой я  сразу протрезвел. --  Слушай,
Иосиф! Этот наш <3097">Фифти-- фифти  всю жизнь имел дело с грузинским
ОБХСС, к<3098">оторый,  как я понимаю, он купил  на  корню  на сто лет
вперед. Теперь он впервые будет иметь  дело с московским КГБ. Его телефонный
разговор  с  братом  немедля  попадет  к  шифровальщикам Лубянки  и Главного
<3099">разведуправления. Мы убьем его  брата. Во всяком случае наведем
на него... Радостное благодушие Иосифа как ветром сдуло. Он подтянул к себе,
не глядя, стул.  Опустился на него. Долго молчал. Господи, какое у него было
несчастное лицо! Будь Иосиф  один, он бы,  наверное, заплакал.  --  Идем, --
сипло сказал  он. -- Мы не имеем права  убивать человека... даже если  он --
продувная бестия. Господин <3100">Сулико уже спал. Его будили долго, и
только  потому, что  мы  заявили:  это  вопрос жизни  и смерти.  Наконец  он
поднялся,  добродушно   бурча  что-то  по-грузински,  подставил  круглую,  с
залысиной, голову под кран и  выслушал наши сбивчивые объяснения. Боже,  как
он смеялся! Как он бил себя по упругому животику и приседал-- пританцовывал.
Ни  один  цирковой комик не мог  бы его так развеселить, как мы. --  Вы  что
думаете,  --  наконец, заговорил  он, <3101">отсмеявшись,  -- я  звоню
брату?! Я звоню нищему грузину-- стрелочнику. У него нет ничего, кроме козы.
О нет! Есть дрезина. Он едет на этой дрезине в Кутаиси к <3102">Шалве.
<3103">Шалва,  в  свою  очередь...  Сулико  долго перечислял  имена  и
города. -- И только двенадцатый человек в этой цепочке, -- заключил он, -- и
будет мой брат. На их двор забежит соседская дочка, просто так,  за мячиком,
перелетевшим через забор... -- И он снова принялся хохотать-- пританцовывать
и  снова  притащил  бутыль  в  плетеной  корзинке. Когда  на другой день все
формальности в <3104">Сохнуте  были завершены, Иосиф позвонил в Москву
к сыну и спросил, не  забыл ли Наум, что у тети Берты завтра день  рождения.
Она  поменяла  квартиру, ты  знаешь  это? Ее  новый адрес...  КГБ,  конечно,
расшифрует и наш  детский код, и код Сулико.  В этом никто не сомневался, но
на это уйдет несколько дней. КГБ работает, как все советские учреждения,  не
лучше.  Сперва  запишут  разговор  на  бобину.  Затем  позовут переводчика с
грузинского. Будет ли он на месте? Затем напечатают перевод. Его  прослушает
следователь, <3105">дешифровщики... А кто-то по просьбе  Наума вылетит
в  Сухуми  сегодня. От Москвы меньше  трех часов полета...  --  Передай тете
Берте  наши поздравления! -- крикнул  Иосиф. -- Как Нонка? Держится? Вечером
он поймал <3106">"Голос Америки<3107">". Это  нелегко в гористом
Иерусалиме.  Услышал  Гулю. Звенящим  голосом,  с  напором,  она  сравнивала
советский  <3108">"налог  на  образование"  с  рынками  черных  рабов,
которые  некогда  существовали  в Америке...  У  Иосифа  зашлось  сердце  от
радости: Гуля  обрушилась на "рабский  выкуп"  по  всем телеканалам и смогла
найти  слова,  которые,  несомненно,  заведут американцев.  Они  и  до  Гули
негодовали,  но как-то разрозненно: то Нью-Йорк бушует, то  Чикаго. А теперь
как  полыхнет! А  по  спине холодком: "Прямо  кроет  Москву...  Господи,  не
помешает  ли  это Науму?  Захотят отомстить  <3109">Гурам..."  И  я, и
<3110">Дов отнеслись к проклятьям <3111">Геулы  против "рабского
выкупа" скептически: "Так ее и  послушают<3112">!", но -- и  недели не
прошло -- <3113">Геула сумела поднять в Штатах такой шум, поставила на
ноги столько сенаторов, конгрессменов, газет, что "налог" Москва отменила  в
ту  же зиму...  Иосиф  говаривал  иногда,  что <3114">Геулу Бог одарил
атомным двигателем, но  такой неистовости  в  ней и силы не предполагал даже
он.  "Женщина  на баррикадах  -- страшное дело", -- шутил  он. "Вырвался  бы
только Наум! Удачи ему!  Не зацепила б  его Лубянка... Мало ей крови Гуров?!
Господи, Господи, удачи  ему!" 8. ЗАПИСКА ГОСПОДУ БОГУ --  Что, по  Орвеллу,
должно находиться после победы социализма на улицах имени Герцена и Огарева?
-- спросил Наум жену,  когда троллейбус стал притормаживать возле Московской
консерватории.  -- Тюрьма!  -- ответствовала  Нонка  мрачно.  --  О,  ты  не
безнадежна! -- воскликнул Наум, вскакивая с сиденья. -- Нам  здесь выходить.
Быстрее!  --  Они  протолкались  к  дверям, затем,  перебежав улицу Герцена,
прошествовали  мимо  облупленных  дверей, на которых ранее  висела  скромная
табличка "Управление  <3116">ГУЛАГом..."Свернули  на  улочку  Огарева.
Здесь, на Огарева, 6, широко раскинулось  добротное,  старинной постройки, с
колоннами  и  высоченными воротами,  здание, напоминающее своей архитектурой
университет  имени  Ломоносова,  который   примыкал  к  нему.  Оно  казалось
естественным продолжением университета и называлось Министерством внутренних
дел СССР. После очередного отказа Наум решил  посетить улицу Огарева, 6. Его
и Нонку  принял генерал <3117">Вереин,  "генерал --  выше некуда", как
объяснил Наум  жене. Не  дослушав Наума,  генерал перебил его:  -- Почему вы
ваши письма  адресуете американским евреям? Вы же хотите в Израиль. -- В его
голосе звучало раздражение, и Наум окончательно  убедился в том, что адресат
выбран  ими  правильно.   Нонка  вдруг  как   с  цепи  сорвалась,  закричала
пронзительно, по-бабьи:  что вы нас мучаете? Вы не нас убиваете, мы живучие,
вы убиваете русскую историю! Разместили на  улицах Герцена и Огарева, борцов
за светлое будущее, все пыточные управления! Какая пища для Запада!.. -- Она
визжала до  тех  пор,  пока генерал  Вереин  не  закрыл глаза, сказав  Науму
настороженно, с  досадой:  --  Все образуется, только,  пожалуйста,  уведите
отсюда  свою жену!..  Наум  вытолкал из кабинета  Нонку, а  потом,  завершив
разговор с  предельно  вежливым,  ускользающим от ответов  генералом, сказал
Нонке,  которую  бил нервный  озноб: -- Истерика-- истерикой,  а  про  Запад
упомянуть не забыла. Нет, ты определенно не безнадежна! В те дни к ним зашел
<3119">реб <3120">Менахем, мужской и дамский портной. Наум любил
насупленного носатого  старика, который, сам того не ведая,  первый заставил
Наума  задуматься об Израиле.  Реб Менахем на этот раз выглядел озабоченным.
Он  выпил  чай с <3121">нонкиным ореховым  тортом,  посмотрел в окно и
сказал: --  Хочется  погулять,  а?  Я  бы  хотел...  На  улице он  зашептал,
озираясь:  --  <3122">Нюма,  у меня есть прямая  связь с Израилем. Мои
дети уже там... Так вот, зачем ты пишешь все время в Америку?  Нюма,  старые
сионисты   против.   Израиль  против.   И   зачем  ты   связался   с   этими
<3123">гоями.   Этот   Петренко  или  <3124">Григоренко...  Наум
уставился  на  старика ошалело.  -- Реб Менахем, вы так хорошо  шили  штаны.
Зачем  вы  сменили  профессию?  У старика  заслезились  глаза,  стали совсем
мутными. Наум попытался смягчить свой  ответ, принялся  объяснять, что  речь
идет о защите гражданских прав и, если  у человека есть сердце, он  будет  с
людьми,  а  не  с  обезьянами...  Старик  обиделся   еще  больше,  прошамкал
решительно:  --  Нюма,  если  тебя  посадят  за  <3125">гоев,  Израиль
защищать   тебя   не   будет.  От  о  <3126">зой!  Наум  простился   с
<3127">ребе <3128">Менахемом, молча смотрел на его сгорбленную и
чуть кособокую спину и, повернув домой, воскликнул в изумлении: "Нет,  а все
же?  Кто у  кого в  подчинении?  МВД  у  Могилы? Или  Могила у МВД?.. Это  ж
какая-то фантасмагория!  Чтоб танцевали  они  один и  тот  же  танец? И чтоб
совпадало каждое па<3129">?!" Он всплеснул руками,  выпятив губы,  как
реб  Менахем. -- От о  зой! Спустя неделю  Наума вызвали к директору завода.
Там был и<3130"> Никанорыч -- лысый профсоюз,  и парторг, а кроме них,
еще  какие-то  незнакомые  лица.  И  у  директора,  и  у  парторга  светятся
желтоватым  огнем значки лауреатов Ленинской премии, которые они получили за
его, Наума,  <3131">"всевидящий  прожектор<3132">", как они  его
условно называли. Наум посмотрел на лауреатские значки с удовольствием: его,
Наума, работа...  Директор  вытер  платком серое, лоснящееся лицо, поднялся,
протянул  Науму руку. -- Наум,  поздравляю вас! Ваша лаборатория расширяется
настолько, что не исключено, вскоре отпочкуется  в отдельный институт. Мы бы
вас, ясное  дело, не  отдали. Но  вот... -- он кивнул  в  сторону незнакомых
людей.  -- Они  настаивают... -- Извините, а  кто  они? -- Наум,  ты  всегда
отличался     большим    тактом...    --    иронически    начал    директор,
<3133">промакнув лицо платком. -- Нет, почему же, -- отозвался один из
незнакомцев.  -- Можно  сказать.  Министерство обороны СССР. <3134">--
У-у! Богатый дядя! Тут все сразу повеселели; незнакомец, костлявый, седой до
желтизны, открывший, откуда  он, подошел к Науму,  представился,  протягивая
руку:  --  Академик  ...  -- Он  назвал  известное имя.  --  На  организацию
института и опытного  завода при нем отпущено 180  миллионов, -- добавил он.
-- Институт будете возглавлять  вы. -- Я? -- испуганно воскликнул Наум. -- У
меня пятый пункт! -- А у меня какой? -- ответил академик с усмешкой. -- А вы
полезный  еврей! --  вырвалось  у  Наума. --  Поздравляю!  В  кабинете сразу
затихло. Даже воздух, казалось, стал иным. Более  плотным. Тишина сгущалась.
"Ловушка,   --   мелькнуло   у    Наума.   --   директора-евреи   в   России
<3135">повырезаны  уже лет  тридцать  с  гаком. Замов  по науке --  по
пальцам  пересчитаешь...  <3136">Блатари!" Директор завода, видно,  по
лицу Наума понял  его мысли. Помедлив, спросил с  утвердительной интонацией:
--  Значит, по-прежнему  безумны? <3137">"Э,  запахло  психушкой",  --
мелькнуло у Наума. -- Объединение семей - не  безумие! -- выпалил он. -- Все
<3138">Гуры,  отец-- мать...  -- Он перечислил  также  всех  братьев и
других родственников, -- все т а  <3139">м! Директор поднял  набрякшие
старческие веки, произнес  тяжело:  -- Наум,  вы  понимаете, что  никуда  не
уедете.  -- И даже рукой провел над столом, повторяя со значением. -- Никуда
и никогда<3140">!..-- И обычным тоном, устало:  -- Если мы вас уволим,
вас  не возьмут  даже  электромонтером. -- Пойдете грузчиком  -- на  Курскую
товарную. Или уедете. Ясное  дело, не в  Израиль...  -- Это  вместо спасибо,
дорогие  Ленинские  лауреаты?  --  Мы  не  отдадим  вас,  с   вашим  научным
потенциалом,  противнику,  --  сказал  молчавший  доселе  человек  в  черном
свадебном костюме, который стоял позади академика  с пятым пунктом. -- Это в
интересах  России, которую  вы предаете. Наум  круто  повернулся и  вышел из
кабинета. Домой не  поехал. В голове гудело. Себя погубил,  ладно! Нонка-то,
бедняжка... А Динке-картинке института  не  видать,  как  своих  ушей. Домой
вернулся поздно,  обрадовался тому, что Нонка  уснула. Оставил записку, чтоб
его  не  будили,  так  как в лабораторию  ему идти  не  надо...Его  разбудил
телефонный звонок. Наум прошлепал  босыми  ногами к аппарату. -- Говорят  из
Комитета государственной  безопасности! -- отчеканила трубка. -- Вам заказан
пропуск. Ждем  вас  сегодня  в 13 ноль-- ноль! Наум ответил с  хрипотцой, со
сна, что  ему не о чем говорить с Комитетом государственной безопасности. --
Почему? -- И голос такой, словно и в  самом деле человек удивился. Актеры!..
Науму вдруг ясно представилось  вчерашнее, и в нем  поднялось  бешенство. Он
прорычал: -- С потомками <3141">Малюты  Скуратова мне разговаривать не
о  чем! Трубка помолчала, затем удивилась, на этот раз искренне: -- Зачем же
вы так,  Наум  Иосифович?  -- А  вот так!  --  И  Наум положил трубку.  Надо
действовать немедля.  Иначе  конец...  Наум <3142">метнулся к кровати,
сунул ноги в тапочки, отыскал в своем растрепанном блокноте номер справочной
ЦК партии.  -- Говорит доктор  технических наук <3143">Гур.  С кем мне
говорить? Меня преследует <3144">ГБ!.. -- Одну минуточку, -- отозвался
женский голос, и тут же включился мужской голос,  переспросил, кто говорит и
в чем дело... В конце концов Науму  назвали номер телефона и  объяснили, что
он  может говорить  с начальником Административного отдела ЦК КПСС товарищем
Галкиным. Наум принялся рассказывать товарищу Галкину суть дела, скрестив на
руке средний  и указательный пальцы. -- ...Вся семья у меня в Израиле. Здесь
мне  жизни нет. Секретности тоже. Ни первой,  ни  второй...  Никакой! Четыре
года дергают. То увольняют, то принимают.  То с кнутом, то с пряником. Зачем
мучают? Не отпускают к семье?.. А теперь еще КГБ приглашает  меня на беседу.
Я хорошо знаю ГБ, и у меня нет никакого желания с ними встречаться . Ответил
голос  спокойный,  даже добродушный:  -- Ну, что  такое! Вас  же приглашают.
Пойдите  поговорите. Ничего в  этом  такого  нет. -- Простите, это не просто
приглашение.. -- Ну, почему... Это  приглашение. Ну,  как чай пить. -- Когда
приглашают  пить  чай, я вправе  не  пойти. Это  не одно и то же. -- Ну, что
такое. Можете пойти! Наум почувствовал, что  звереет. -- Знаете что, товарищ
Галкин, --  жестко  произнес он. --  Я  хочу  знать, кто сейчас командует  в
стране: вы или КГБ? Если  КГБ, то  сегодня я,  а завтра -- вы! Вы должны это
знать! Трубка ответила медленно, похоже, через силу: -- Вы можете не идти...
--  и  вдруг  язвительно, с нескрываемой  усмешкой:-- Но,  скажите, кому  вы
будете звонить там, в своем Израиле?.. Голос <3145">Окуловой прозвучал
в трубке на другой день в 9 утра. Какой-то необычный для нее  голос,  вялый.
Он   сообщил,  что   <3146">Гур   Наум   Иосифович   может   придти  в
<3147">ОВИР МВД СССР за визами.  Разрешение  получено. В 12  ноль-ноль
все будет готово. Наум схватил такси  и через десять минут  был в  Колпачном
переулке.   --  На  выезд  даем  семь  дней,  --  столь   же  вяло  объявила
<3148">Окулова,  глядя,  как  всегда, вбок, мимо  собеседника.  --  Вы
должны принести паспорта, орденские документы,  водительские права... -- она
долго перечисляла, какие документы он обязан принести и сдать. Затем Окулова
мельком взглянула на разгоряченного,  от  лысинки  <3149">аж  пар шел,
Наума и заключила тем же бесцветным тоном, в  котором угадывалось торжество:
<3150">-- ...и 26 тысяч  рублей... У Наума подогнулись ноги. Он присел
изнеможенно на  край стула, наконец, взглянул  на  <3151">Окулову. Она
снова  смотрела  куда-то  вбок,  в глазах  ее  была скука. Только  на  щеках
выступил  румянец. "Убивают гады, -- спокойно,  как будто не о себе, подумал
Наум.  --  <3152">Ишь, разрумянилась... Эльза <3153">Кох".  Наум
тут  же  отправился  на  улицу  Горького, на  Центральный  телеграф,  вызвал
Иерусалим,  чтобы сказать  отцу,  что,  видно,  не  вырваться  ему  никогда.
Поиздеваются  и  загребут...  А спустя  сутки по  звонку из  Израиля  Нонка,
подкрасив  свое  узкое, гордое  лицо <3154">"под  грузинку",  как  она
считала, вылетела  в  Сухуми.  Деньги  из аэропорта она  несла  в ободранном
чемоданчике, с которым  в Москве  ходят разве что  в баню. В такси  не села,
затиснулась в городской автобус. Дома, в  коридорчике,  подле сохраненной на
всякий  случай поленницы  березовых дров,  сунула Науму  чемоданчик и только
тут,  позеленев,  грохнулась   в   обморок.   В   сберкассе   неподалеку  от
<3155">ОВИРа Наум выгрузил из боковых карманов пачки сотенных бумажек.
Старуха-кассирша взглянула  на груду  денег,  и серое, измученное  нищетой и
невзгодами лицо ее погрустнело. Она сказала, вздохнув:  -- Чего вам, евреям,
бояться! Тут вы жили  богато и там будете жить богато. -Мы не за  богатством
уезжаем, мать, -- ответил Наум, вытягивая провалившуюся под рваную подкладку
пиджака  связку сотенных. --  Уезжаем  за  равноправием. -- Эх, мил человек,
<3156">неужто мы не понимаем!.. Визы в <3157">ОВИРе были готовы.
Наум сунул их, мельком оглядев, в боковой карман и тут же кинулся  к выходу.
-- А  что это у вас подмышкой? -- остановила его Окулова. -- Боже,  чуть  не
забыл! --  воскликнул Наум.  --  Дарю вам плакат, который  висел в моем доме
пять  лет.  Советский плакат! Вот  номер  <3158">Главлита...  --  Наум
развернул  его, выскреб  из  кармана кнопки  и прикрепил на  дверь  старшего
лейтенанта МВД  <3159">Израилевой, оформлявшей  его  визы.  "Отечество
славлю,  которое есть, но <3160">трижд<3161">ы--  которое будет.
В.  Маяковский".  Подполковник КГБ  Окулова рванулась  к  плакату,  но  Наум
остановил   ее   жестом.  --   Руку   на  Маяковского  подымать?!   Владимир
<3162">Владимыча?..  О  котором сам Сталин  сказал,  что  это  лучший,
талантливейший!.. Да это же статья 70, пункты <3163">АБЛГДЖ... Ответом
ему  был  треск рвущейся бумаги.  Когда  на  руках клочки  бумажек,  которые
называются  визами,  оказывается, можно  купить  билеты  в  Вену,  в  Париж,
Лондон... И так же просто, как билет в кино. Чудеса! Хорошие вещи Наум отнес
<3164">ребе  <3165">Менахему  и  соседкам сверху --  многодетным
вдовам, а рухлядь вынес  во двор и запалил. Мальчишкам-то радость! Сбежались
со  всего  переулка,  визжали, прыгали  через  огонь. Весело  глядели  то на
приятеля дяди Наума, низкорослого, борода лопатой, от которого разило вином,
то  на  длинного,  лысоватого дядю Наума  -- трезвого, горланившего  хриплым
голосом:  --  Гори-- гори-- гори  ясно,  чтобы  не погасло!..  "Только  б не
спохватились!  Не  закрутили  колесо  назад!" --  повторял  про  себя  Наум,
складывая пальцы на руке крестиком. Увы, закрутили назад! Чего боишься, того
не  избежать! Поздно вечером, за девять часов до отлета,  Науму позвонили из
ОВИРа: срочно явиться в Колпачный переулок. -- Ваши визы, Наум Иосифович, не
в  порядке.  Наум  понял,  что повис  на волоске.  Кто может перешибить волю
административного  отдела  ЦК  КПСС?  Военный  министр?  Шеф  КГБ  Андропов?
Брежнев? Чтоб  им ни дна, ни покрышки!..  Наум  ответил мертвым голосом