ц,
и они рассмеялись.
   На   троллейбус  не  сели.  Двинулись  пешком.   Крымский   мост  через
Москва-реку  длинный,  висячий,  на  нем  и  постоять  приятно.  Пока   шли,
останавливаясь над черной водой и греясь  на весеннем солнце, Яша узнал, что
Регина  живет  у  родственника. С войны привезла  дочь,  хотела  еще в армии
сделать  аборт,  но тут танкист,  отец  ребенка,  погиб,  и решила  оставить
ребенка. В память о погибшем. Теперь у меня дочурка... А где твои родители?
   Яша не рассказывал о родителях никому; нет родителей,  и все! А тут она
с таким доверием  рассказала о себе, что он, впервые  за долгие годы, сказал
безжизненно-глухо:
   -- Я <1328">ЧСИР...
   -- Чего-чего?
   -- Член семьи изменников родине. Все мое детство связано с Лубянкой.
   -- О, Господи! Живы родители?.. Значит,  круглый сирота... Вот мой дом,
--  показала она на  серый  шестиэтажный  дом  напротив Парка культуры имени
Горького.  --  Подымайся! Пообедаем. <1329">Оснуем "дом сирот"! Хотя я
сиротка и не круглая...
   Так он в доме и остался, у жизнерадостной и властной Регины, которая не
испугалась страшных букв ЧСИР, преследовавших его всю жизнь. Не расставались
ни на день. Потом начались беды, дочь Регины пропала. Девочку изнасиловали и
швырнули в Москву-реку. Через  неделю  река <1330">рыбросила  труп.  И
когда он сказал  вскоре,  что хотел  бы  уехать от этих  убийц, она ответила
просто: "Я за тобой, как нитка за иголкой..."
   Накрывая на стол, сообщала новости. Новости были, в основном, одни и те
же: очередное их предложение похоронено. В этот  раз отвергли идею  научного
центра  или,  по  крайней  мере, лаборатории, исследующей  причины  необычно
частых в Израиле заболеваний печени, желчных путей, аллергии.
   По правде говоря, Яша и Регина  знали, что им откажут. Они ни на что не
рассчитывали  с тех  пор, как встретились с врачом  из  Швейцарии по фамилии
<1331">Ротшильд.  Тот сказал,  что к известным <1332">Ротшильдам
он отношения не  имеет, но деньги у него есть. У <1333">Ротшильда была
мысль создать больницу для  религиозных людей, их порой  лечат шарлатаны. Он
купил  надел  земли.  Сделал  проект,  тоже  за  свои  деньги. Предложил  на
строительство десять  миллионов долларов.  И  вот  уже  пять  лет  не  может
сдвинуть дело с мертвой точки...
   Значит, дело не  в  деньгах,  о чем им  талдычат  постоянно. Медицина в
руках  мафии, теперь  Яшу в этом не  разубедит никто,  даже Регина,  которая
считает,  что  он  в  плену  "головных приливов<1334">", как  она  это
называла.
   Утром  его  вызвал  к  себе  доктор <1335">Розенгард, американец,
ставший до войны заведующим отделением.  Розенгард был энтузиастом бейсбола.
Он  и  походил  на  профессионального бейсболиста -- широкая спина,  большие
сильные  руки.  <1336">"Хирургия  и  бейсбол,  --   говаривал  он,  --
профессии родственные". Розенгард был человеком  прямым и резким. -- Яков, -
сказал он. - Звонил некто и долго внушал мне, что ты человек сомнительный, в
Москве  занимал  должность,  к которой  еврея  не  подпустят  и на  пушечный
выстрел. Неизвестно,  каков твой настоящий  бизнес...  И  хорошо бы, чтоб ты
укатил куда-нибудь  в Австралию... --  Розенгард  всплеснул своими  большими
руками: -- Зачем ты лезешь в политическую помойку?
   -- Боже упаси!.. -- Яша бессильно опустился на  краешек стула. "К  кому
ходил  за  правдой? На  Лубянку?.. Идиот!"  -- Боже упаси! -- воскликнул  он
громче. -- Я политики боюсь, как огня. Она лезет ко мне, а не я к ней.
   Розенгард  засмеялся  и сказал,  хлопнув  Яшу по  плечу:  -- Пусть  они
сдохнут,  все  эти  израильские Никсоны!  Любого  заморочат. Вот  что, Яков!
Отныне ты будешь старшим хирургом.
   Вначале  Розенгард оставлял  свой  телефон  (на  случай  особо  сложных
операций)<1337">,  а  затем перестал.  Он играл в бейсбол, его  любили
женщины всех вероисповеданий;  Яков <1338">Гур был просто находкой для
доктора <1339">Розенгарда. Он даже послал бумаги, чтоб Якову Гуру дали
"постоянство". И распорядился, чтоб Якову Гуру дали <1340">"махшир" --
никелированный радиозвонок,  который  у Яши уже был при  прежней власти. "Не
дергайся,  Яков, если  нужен, вызовут..."  -- Он взял Яшу  под руку,  и  они
вместе пошли на <1341">ланч.
   В  больнице  была  общая  столовая,  где  <1342">"ланчевались"  и
ведущие <1343">хирурги, и нянечки. Большая и чисто побеленная столовая
с   разноцветными   столами   из   пластика  была   гордостью   больницы   и
символизировала  торжество  демократии,  которой в больнице не было никогда.
Яша давно  заметил,  еще  до  "эры Розенгарда",  нигде  люди  не  были столь
продуманно, изощренно разделены и противопоставлены друг  Другу,  как здесь.
На врачах не было ни  армейских погон, ни государственных орденов и нашивок.
Роль  знаков отличия выполняли простейшие предметы обихода -- стул, телефон,
карманные приборы связи.
   Вначале у  Яши не было даже своего стула, чего он, впрочем, не замечал.
Затем поставили венский  стул  с  гнутой спинкой, сказали -- это ваш! Вроде,
как наградили. Он уже был врачом со своим собственным стулом. Затем сунули в
маленькую  комнатку  письменный стол  -- один  на  трех врачей. И  на дверях
комнатки  появилась,  среди  других,  фамилия:  <1344">"д-р  Я.  Гур".
Наконец, Яшу удостоили личного кабинета, вначале крошечного, вроде кладовки,
затем --  побольше.  Розенгард сказал, что  тут  Яков мог бы  развесить,  по
примеру других, все свои дипломы и награды. "Как в парикмахерской?" -- убито
воскликнул Яша. Только  теперь он  понял, почему, поступая  на работу, врачи
ставят условия, а то и торгуются, как на рынке <1345">Кармель: "У меня
будет        собственный         стол<1346">...",         "собственный
кабинет<1347">...", "телефон без коммутатора..." <1348">
   Особенно дрались за телефоны.
   Оказалось,  телефоны -- это целая  империя.  Ничто так  не подчеркивает
положение врача,  как телефон. Какой у него?  Обычный, через коммутатор? Или
-- прямой? Нажимает  кнопку и говорит  с любым  городом Израиля?  А если  он
"би<1349">т босс", сам Розенгард, -- его телефон не связан ни с какими
"учетными кнопками". Большой босс вправе разговаривать хоть с папой римским.
Сутками! Каждый  врач в  госпитале знает, у кого какой  телефон. А  если кто
случайно не постиг даже этого, все поймет мгновенно, взглянув на белый халат
коллеги. У большинства в кармашке нет ничего. У влиятельных -- "махшир"  или
"моторолла<1350">"...  "Махшир"  --  это только  радиозвонок. Звякнул,
значит, тебя  ищут.  Соединяйся с коммутатором с любого телефона. Куда более
"весома"  моторолла  <1351">-- поблескивающая никелем широкая железка.
При  ее  помощи  с  тобой  <1352">разгова-вают   непосредственно,  без
посторонних ушей, где бы  ты ни находился. Моторолла -- это уже  нечто вроде
полковничьих погон...
   Боже, какая борьба идет за эти "знаки различия"!  Да и как не бороться,
когда все, что здесь дают, в отличие от России, не отнимают никогда. Получил
отдельный стол  -- навсегда.  Прицепил  к  халату мотороллу, тебя не  смогут
вызвать только  из могилы.  Все знают,  что в  Израиле это -- не побрякушки,
тешить тщеславие.  За "полутаинственными знаками" -- степень твоего влияния,
твоей независимости. Но, Бог мой, сколько в этом заложено взрывчатки!..
   Когда Яша и  Розенгард  кончили  свой ланч,  недорогой, по "больничной"
цене, Розенгард сказал, отодвинув в сторону обглоданную куриную ножку:
   --   <1353">"Махшир"  у  тебя   есть.   Кабинет  есть.   Получишь
постоянство и -- работай спокойно.
   Но именно это-то оказалось невозможным.
   Как-то  в соседнем,  терапевтическом,  отделении  Яша  увидел  больную,
молодую  женщину, почти девочку  с  измо<1354">жденным  лицом старухи.
Лицо   было   темнее   лимонной  желтизны.  На  глаз   видно,  больная  его,
хирургическая. Почему  лежит в  терапии?  Яше  объяснили,  что она здесь уже
третий год.  И  не  помирает,  и  не живет.  Выяснилось,  что  женщину,  еще
школьницей,  оперировали  в Аргентине  и  повредили  желчную протоку.  Затем
последовала серия операций в разных странах, одна за  другой. Последняя была
в  Европе,  где  было дано  окончательное  заключение. На бланке клиники,  о
которой  сам  академик  Бакулев  говорил  с  восторженным  придыханием,  был
напечатан смертный  приговор без права обжалования. <1355">"Намеков на
существование   желчных  путей  не   обнаружено,   технической   возможности
восстановить их нет<1356">".
   Яша   взял   больную   к   себе.   Он   ничего  не   придумал.   Сделал
трив<1357">иальную операцию, правда с небольшим  дополнением. Поставил
кишку вместо желчной протоки. Своеобразный  протез. В Москве такие операции,
в  безнадежных случаях, делали всегда, хотя  и не всегда успешно...  Но уж в
случае успеха докладывали на научных конференциях и в СССР, и в Америке.
   На этот раз операция оказалась удачной. <1358">Розенгард  примчал
прямо со спортивного поля. -- Я всегда верил в твою звезду! -- воскликнул он
и приказал выдать доктору Якову  Гуру <1359">"мотороллу<1360">".
Сам прицеплял ее к кармашку <1361">яшиного халата.
   Через неделю  доставили  паренька  лет семнадцати,  умиравшего от  рака
желчных путей. Яша  взглянул на дату диагноза и обомлел.  Его  поставили  во
Франции три года  назад. --  Почему  жив?! -- воскликнул он и тут же положил
паренька на  свой  стол.  Как  Яша  и предполагал,  рака не обнаружили.  Был
жесткий  <1362">рубцовый  процесс. Без прохода  желчи. Мальчик  вскоре
выписался из больницы. Якова признала даже старшая операционная сестра, царь
и бог  хирургического отделения, старая  дева,  которая носила хирургические
ножницы  на шее, на длинной перевязи  из марли, как  маршальскую звезду. Она
подчинялась   только   профессору   <1363">Розенгарду,   остальных  не
замечала,  и  вот,   к  изумлению   хирургов,  обняла  Яшу.  Это  было  выше
"мотороллы<1364">"...
   На годичной <1365">всеизраильской конференции профессор Розенгард
доложил эти и некоторые другие случаи из практики Яши. Доложил, естественно,
как свои собственные, иначе и быть не могло! В Израиле -- Яша давно понял --
система здравоохранения феодальная, то есть министр здравоохранения - фигура
партийная, по горло увязшая  в политической сваре. Независимы и известны как
специалисты  только  начальники  отделений.  Остальные врачи,  как  правило,
невидимки...
   Но...  земля  слухами полнится. После доклада <1366">Розенгарда к
Яше  подошел  хмурый  ушастый  толстяк  с  бегающими  глазками,  по   кличке
Небожитель. Он  был в такой силе, что стоило ему подать рядовому врачу руку,
как  того  тут  же  отмечали.  Личным  стулом  или  <1367">"махширом".
Небожитель  взял Яшу за отворот халата и произнес хриплым голосом армейского
взводного:
   --  Доктор <1368">Гур,  а ты, оказывается, орешек!  Если бы  ты с
самого  начала  не выступил против  <1369">Голды  <1370">Меир...
против  нас!..  ты  давно бы  стал  начальником  отделения.  Ты понял  меня?
<1371">Камикадзе -- это не для еврея. Ты понял меня?
   Яша улыбнулся скептически. Ни один хирург из России пока что "феодалом"
не  стал,  хотя,  кроме  него,  никто  из  них  <1372">Голде  и  слова
по<1373">перек не сказал. Небожитель  вышел с Яшей в фойе, пройдя мимо
Розенгарда, будто его и не  существовало,  подвел к  Генеральному  директору
Министерства и  громко представил:  "Яков Гур,  <1374">розенгардовские
руки<1375">".
   На другое  же утро после  конференции профес<1376">сор  Розенгард
промчал широкими шагами в ординаторскую и... отменил все назначения  доктора
Якова <1377">Гура. Вскричал вдруг: -- Ты заведующий отделением или я?!
   Яша поднялся со  своего "именного стула".  От изумления и испуга он  не
мог выговорить ни слова.
   Розенгард  как-то сразу подобрался,  пришел в себя,  покинул госпиталь,
твердо, по-хозяйски ступая по каменному  полу желтыми спортивными ботинками.
На  другой  день он  вызвал доктора Гура  в  свой кабинет,  сказал, едва тот
закрыл  за  собой дверь:  -- Ты здесь больше работать  не будешь!  Ищи  себе
место!
   Но тут  зазвонили  мотороллы,  сверкавшие  никелем  в  кармашках Яши  и
Розенгарда,  в  приемный покой  прибыли сразу три машины  скорой  помощи,  и
разговор прервался. Розенгард к нему не возвращался, но Яша твердо знал, что
тот его выгонит. Несмотря на обещанное постоянство...
   После  одной из операций он опустился на стул  и, испугав до полусмерти
сестер,  простонал: <1378">"Бож-же мой!"  Он тут прижился.  И опять --
взашей! Так до  самой смерти, что  ли? Чем удачнее завершались самые сложные
операции,  чем лучше к нему относились и  мальчики-доктора,  и  больные, тем
чаще звучал, в ответ на радостные поздравления, стон: "Бож-же мой!"
   В больнице шептались: наверное, у него что-нибудь дома. Костили  на чем
свет стоит Регину: у нее установилась твердая репутация, шел слух, что после
беседы с известным <1379">ребе, ворвавшимся в патологию, у нее в руках
остался клок его бороды.
   ...Кто-то  постучал. В  кабинет  Яши  вошел  доктор <1380">Фарум,
высокий, поджарый,  лет тридцати,  в  отглаженном,  снежной белизны  халате.
Доктор  Фарум -- араб-европеец,  воспитанник  Кембриджа;  его семья  владеет
многими  землями в  городах  Иудеи. Его  дядя -  председатель Высшего совета
палестинских организаций, которому подчинен <1381">Ясер Арафат... Хотя
<1382">Фарума,  когда  он  входит  в  больницу,  обыскивают,  а  Якова
<1384">Гура  -- нет,  Фарум не  чувствует себя уязвленным,  глядит  на
охранника, обыскивающего его, с улыбкой.
   Доктор <1385">Фарум  остановился возле  двери и, сложив  руки  на
груди,  сказал: -- Доктор <1386">Гур, я могу  дать вам письмо. В Новую
Зеландию. Вы  получите место заведующего  хирургическим отделением сразу  по
приезде.
   Яша   поднял  на  него  глаза.  Лицо  <1387">Фарума  не  выражало
участия...  --   Доктор  Фарум.  Вам  же  самому  нужно  место  заведующего.
Приберегите для себя.
   У доктора Фарума  ни один мускул не дрогнул. Он  был европейцем, доктор
Фарум.
   Через  несколько  дней  <1388">Розенгард спросил  у  Якова как бы
мельком: -- У тебя был доктор Фарум. Чего он хочет?
   -- Может быть,  я ошибаюсь, но...  он  хочет того же,  что и ты. Чтоб я
уехал из Израиля. Неожиданное единство, не правда ли?
   Доктор  Розенгард не  был европейцем. Он  был американцем.  Он процедил
сквозь зубы: -- Нам в одной лодке тесно! Можем перевернуться... Если хочешь,
я позвоню в Дюссельдорф.
   Яша шагнул  было к дверям, и  вдруг рука  его,  казалось, сама по себе,
поднялась  к  широкому,  в  рыжих  веснушках,  лицу  профессора<1389">
Розенгарда. Белые  огромные пальцы,  каждый  палец,  как  два,  сложились  в
увесистую фигу. -- Обоим! Из Москвы с приветом!
   Профессор     Розенгард     крикнул     в     спину     доктору    Гуру
<1390">взбешенно:  -- Через  две недели  ты получишь последний  чек! И
чтоб духу твоего не было.
   Но судьбе было угодно распорядиться иначе...

   8. ВОЙНА АЛОЙ И СЕРОЙ РОЗЫ
   Когда  Яша  возвращался домой, никелированная моторолла в  кармашке его
пиджака  позвонила.   Яша  стал   рулить   одной  рукой,  -  нажал   кнопку;
взволнованный голос сообщил,  что его ждут в приемном покое. Срочно... Имени
не  назвали, прокричали нервно: <1391">"Вас  ждут...<1392">" Это
значит,     вызывают     и     других...Яша     круто     развернул     свою
<1393">"форд-кортину",  вызвав вокруг скрежет тормозов и брань на всех
языках; примчал первым.
   Сбросить  с себя все, вплоть  до нижнего  белья,  было  делом минутным.
Быстро надел  стерильное.  Зеленого цвета  рубашку,  штаны и на ноги бахилы,
прикрывающие туфли. Натянул зеленую  шапочку, пахнущую свежестью и наркозом.
Уже  стоял на клейкой ленте, вытирая о нее туфли, когда за спиной послышался
резкий командный голос профессора Розенгарда.
   Все!  Клейкая  лента  --  граница.  Предоперационная.  К  начальству не
выглянешь.  Вдохнул  густой  терпкий  запах  стерильных  вещей  и  наркозных
материалов. Поглядел вдоль коридора. Четверо  санитаров  тянули по каменному
полу  каталку  с  больным.  С  нее  капала  кровь.  Наконец  ее  закатили  в
операционную.  Пока  Яша  мыл  специальными  <1394">жесткими щеточками
руки, затем расправлял  на своем лице марлевую повязку,  ему рассказали, что
санитарный     вертолет      доставил      генерала     <1395">Рафаэля
<1396">Эйтана, командующего Северным округом.
   <1397">Рафуль  (как   называют  его  израильтяне)  был  человеком
легендарным.  Он  руководил  операциями  <1398">"коммандос",   недавно
высаживался   с   десантниками  в   Бейруте.  Взял  штурмом  дом,  где  жили
руководители палестинских  террористов, всполошив  стрельбой  Бейрут,  зашел
затем, в  форме израильского  генерала,  в  ресторан Бейрутского аэропорта и
попросил  налить  себе  виски.  Неторопливо  выпил  и  заплатил израильскими
деньгами.  В другой раз  генерал, в белой униформе  авиамеханика,  штурмовал
самолет компании <1399">"Сабена", захваченный террористами. Все чудеса
израильских     <1400">коммандос     были     связаны     с    именами
<1401">Шарона и Рафаэля <1402">Эйтана.
   Рана  у генерала Эйтана была рваная, осколочная. Много таких  ран зашил
Яша в войну Судного дня.
   Через   полчаса   подкатило  все  руководство   госпиталя.   Столпились
полукругом  возле  операционной.  Бледный  Розенгард  и  еще  кто-то  начали
одеваться для операции. Толстый ушастый  <1403">"небожитель" в халате,
как в белом  куле, приоткрыл дверь операционной. Доктор Гур  показал рукой в
хирургической перчатке: "Закрыть дверь!"
   Спустя   <1404">час-полтора   в   коридоре   толпилась   половина
израильского правительства. <1405">Шимон  <1406">Перес  спросил,
едва войдя: -- Кто оперирует? Какой профессор?
   Начальник  госпиталя, почтительно склонив  лысую  голову, сообщил,  что
оперирует не профессор, а доктор Яков Гур. И добавил проникновенным голосом,
приложив   для   убедительности   руку   к   груди:  --   Рус<1407">и,
<1408">ахад,    аваль    <1409">тов!     (Русский    один,    но
хороший<1410">...)
   Яша оставил  рану открытой:  предстояла  затем  пластическая  операция.
Каталку с  генералом увезли.  Начальство сказало ему, что закрыть рану можно
лишь через месяц или два. -- Пират, -- хрипловато произнес Рафуль, когда Яша
утром  зашел   в  его   палату.  --  Мне  передали,  что  ты  победил   даже
<1411">Голду. Неужели мне лежать тут месяц?
   Яша объяснил почему-то виноватым голосом, что существует русский метод.
Со времен второй  мировой. Дается  общий наркоз,  рана очищается  щеточкой и
зашивается. Но, добавил он смущенно, он, Гур, здесь не старший.
   --  ...Решения принимаю  не я,  генерал. Тем  более,  русские  решения,
которые здесь непривычны, а потому дики.
   Генерал <1412">Эйтан посмотрел на него одним глазом, но ничего не
сказал. Через сутки он  приковылял, опираясь  на костыль, в кабинет  доктора
<1413">Гура. -- Я решил. Ты закрываешь мне рану. По твоему методу. Мне
нужно быстрее отсюда выйти.
   Риск  был большой.  Начальство  рисковать  не  желало. Вокруг  генерала
<1414">Эйтана начали описывать круги знаменитости Израиля. Один из них
вошел в палату и  сказал: -- Здравствуйте,  Эйтан.  Я  -- профессор... (и он
назвал имя, известное во всех клиниках мира)<1415">.
   --  Ну   и  что?  --  ответил  Эйтан.  Знаменитость  потопталась  и  --
бочком-бочком выкатилась из палаты.
   Яша  часа три,  не менее, чистил щеточкой рану Эйтана.  В  операционную
набились едва  ли не