а.   Автор
<2347">Хедрик Смит. Вот, оказывается, кто меня спас!.. 10 ноября  меня
исключили  из Союза писателей СССР, а в эти дни, именно в эти дни, решалось,
в  какую сторону  швырнуть строптивого писателя. На Запад  или  на Восток, в
сибирскую  тайгу... Спасибо, Хедрик! Когда  я вернулся к  Стене Плача, снова
стал подозревать, что меня отвозили к американцу не случайно. Фрэнк Жерваси,
конечно,  тут ни при чем. Не он пытался нас разъединить...  У ограды  стояли
легковые   автомашины:   перед   сидящими   на   камнях  <2348">Гурами
неторопливо расхаживал, поскрипывая сандалетами, высокий человек с выправкой
строевого генерала. Он требовал  голодную забастовку немедленно  прекратить.
Иосиф  Гур  смотрел куда-то в сторону. Скривил  <2349">запалую щеку  в
колкой,   иглами,  белой  щетине.  Дов  демонстративно   повернулся  спиной,
нахлобучив  на  темечко  зеленую шапку  с  приветствием "Шалом".Я  шагнул  к
Иосифу, кто-то придержал меня за локоть. Ко  мне  склонился...  голубоглазый
леший  из русской  сказки,  который приезжал  к нам в <2350">ульпан  и
затем бежал  от тети  Баси.  -- Простите,  но  вы вообще в  стороне, -сказал
"леший"  вполголоса.- Вы, еще раз простите,  были  дома...Я рванул в сторону
свой  локоть и присел  возле  Иосифа  на корточках. -- Откуда напасть? Иосиф
усмехнулся  едко:--  Мы  даем  интервью,  не  завизированное   Министерством
иностранных дел  Израиля...  Подняли Нью-Йорк, Париж,  Лондон без  господина
<2351">Шауля <2352">бен <2353">Ами. Вопреки  ему. Вот  его
величество   и   прискакало.   Ты  что,   никогда   Шауля   не   видел?  Ну,
гренадер-баскетболист. Все мячи он закидывает и все мимо. <2354">Шауль
бен  Ами  не  говорил,  а  ронял  слова.  По   одному:   --  Я...  привез...
корреспондентов трех  газет. Объявите,  не  мешкая, что  голодную забастовку
вы... вы все!.. прекращаете. -- Извините, возможно, я не прав, но Израиль --
свободная  страна,   --  послышалось  откуда-то   сбоку.  --  Свободная!  --
подтвердил  Шауль,  ставя  ногу  возле  наших  заострившихся  носов  твердо,
по-хозяйски.  --  Вас  не  грузят  в  "Черные  маруси<2355">",  как  в
России... Мы приехали затем, чтобы уберечь от скандала. И вас, и  Израиль. В
среде корреспондентов распространился слух... распространился широко, что вы
-- не  голодаете. Завтра об  этом  будет объявлено во всех газетах  мира,  и
поэтому... Досказать  ему  не пришлось.  <2356">Дов вскочил  на  ноги,
страшный, заросший  до ушей, хлопнул  свою  шутовскую  шапочку об  землю: --
<2357">Опя-ать за <2358">свое! -- Поднял оба кулака над головой.
-- Молись,  гнида! Пришел твой смертный час!.. -- И рванулся к представителю
<2359">Голды. Боже,  как  он помчался от <2360">Дова, всесильный
представитель  Голды  <2361">Меир!..  Дов успел добежать  до  середины
площади, мы схватили его за волосатые, твердые, как камень, руки, навалились
на него, потащили  назад, к  Стене  Плача. Поднесли ко рту зеленую армейскую
флягу.  Он  пил,  захлебываясь.   Никак  не   мог  отдышаться,  успокоиться.
<2362">Сергуня  закрыл руками  лицо. Пригнулся почти до колен... Иосиф
кинул  на  него  беглый взгляд. Затем  спросил  Дова  негромко  и,  как мог,
спокойно: -- В лагере голодал и дольше. Не мутилось в мозгу. В чем дело? Дов
дышал  с хрипом.  Плюхнулся  на  белые плиты,  привалился спиной  к каменной
глыбе,  квадратный,  тяжелый,  разбросав  ноги  в высоких  красных  ботинках
парашютиста.  Принялся, наконец, рассказывать,  почему  вскочил. Почему  под
горячую  руку  мог бы  придушить "партию и правительство",  как  он окрестил
Шауля  бен Ами:  -- Свободы Гуле не видать, если вру,  -- придушил  бы. И на
суде  рассказал  бы,  за  что.  Все  б   рассказал.  Раскололся  б  до  ж...
<2363">--  С--  суд пока  отменяется,  --  просипел  Иосиф. --  Колись
сейчас...  Когда я вернулся через два дня домой,  прежде всего записал  этот
рассказ Дова. Затем  я  проверил  его, разговаривая с остальными участниками
событий -- все оказалось верным. До последней буквы. Еще не собираясь писать
этой  книги,  я хранил  запись  как  документ  для Верховного Суда  Израиля,
который называется Высшим Судом Справедливости. Естественно, я не имею права
в этом свидетельстве ничего ни  изменять, ни сокращать. Это -- история. ДОВ:
...Когда    в    Ленинграде    арестовали    Эдуарда    Кузнецова,    Сильву
<2364">Залмансон,    короче,   самолетчиков,   я    сказал   студентам
<2365">Техниона: <2366">"Кузнецов и его друзья хотели улететь  в
Израиль". Меня чуть не убили!.. Я в шпионах ходил  тогда.. . -- Ты  и сейчас
ходишь<2367">, (реплика  Яши)  --  <2368">Ка-ак?  -- Вот  так!..
Нанимали меня  в больницу <2369">Ихелев  хирургом-- невидимкой  на два
месяца,  кого-то  замещать,  слышу  сестры  шепчутся: "Это  кто  у нас такой
появился?"  --  "Доктор  <2370">Гур".  --  "Шпион<2371">?!"   --
<2372">"Брат  шпиона..."  (хохот,   вызвавший  недоумение  туристов  и
сердитые окрики молящихся)<2373">. ДОВ: -- Смех тут плохой. Тогда было
принято решение ООН о борьбе с  международным пиратством. А тут  вдруг такой
поворот...  Все дОценты--  прОценты  были  мобилизованы,  чтобы  дать  отпор
шпиону.  Одна  мымра  из Риги  за мной  ходила, как тень. Куда меня студенты
пригласят,  там и она. Кричит, как резаная: "Евреи не захватывают самолеты!"
"Партия  и  правительство"  вообще  пеной  исходил.  "Если б,--  говорит, --
Кузнецов и другие сюда прилетели, мы бы их заключили в <2374">тюрьму".
Вот такие пироги... Я  к чему говорю? К тому  говорю, что мы  здесь, на этом
самом  месте,  у  Святых  камней, начали голодовку,  как раз  в день  начала
Ленинградского  процесса. "Партия  и правительство"  испугался жутко, хотя и
получил     все     сведения     о    следствии     от     <2375">Виля
<2376">Свечинского из Москвы  еще в  ноябре  1970, то есть  за полтора
месяца  до  суда.   Знал,  зачем  ребята  собирались  захватить   самолет...
Договорился я с  руководителями общества <2377">"Асирей Цион", что все
бывшие  зеки-- политзаключенные будут  голодать, как и мы. И точно,  с  утра
привезли    на   автобусах    человек    сто   пятьдесят    бывших   узников
<2378">Сиона.  Раввин  прочитал молитву,  и  вся группа, все  150 душ,
двинулись   к   автобусам...  Я   кричу  <2379">Якоби,   в  девичестве
<2380">Янкельману,  ихнему  руководителю:  "Мы  ведь  решили  объявить
голодовку на все дни процесса". Улыбается  в ответ: "А мы  передумали!"  Это
был удар в спину. Понял я: "Партия и правительство" решил сорвать голодовку.
Чтоб о ней и  мыши  не  узнали,  не  то  что пресса... Остались я, Наташа из
Москвы, одноделец Гули Галя П<2381">" инженер из  кино со своим мужем,
который выдавал  себя за выдающегося кинорежиссера.  Какой он ни на  есть, а
остался: Галя у него на девятом месяце. Живот  почище,  чем  был у Регины...
Галя --  сильная баба,  отец  был еврейским писателем.  <2382">Схавали
его.  <2383">Сказала мужу: "Садись  у  Стены<2384">".  Сел,  как
приклеился...   Ну,  и  была,   конечно,  опора.   Бывшие  зеки:   Анатолий,
<2385">Марик, Абрам  <2386">Шифрин  А снег  валит.  Потом  дождь
пошел.  Мы поставили  портреты  Сильвы  и Эдика  у Стены,  точь-в-точь,  как
портреты Наума и Гули, на этом самом месте, -- бежит вприпрыжку охрана Стены
Плача. --  "Чего вы тут поставили?" Я объяснил.  Нас -- в шею...  Ну, у меня
шея  здоровая: где сядешь, там слезешь. Прибыла на  двух джипах  полиция. Мы
объяснили: судят наших друзей. Полиция, слава Богу, "Партии и правительству"
не подчиняется. Удивлена, что охрана <2387">шухер подняла такой?! "Они
же  не безобразничают", -- говорят. Умчали, у них  своих  дел по горло... Не
застращай  сука <2389">Шауль  охрану -- оставили  бы нас в  покое... А
тут... как быть? Охрана тоскует, как бы от  Стены-- кормилицы не отлучили!..
Вызвали   министра   религии  --   во!   куда   дошло!..   Прибыл  громадный
<2390">"крайслер",   из   него   вышел   маленький   старик,    раввин
<2391">Вархавтик. Тихий, скромный еврей.  -- "Что вы хотите, дети?" --
спрашивает.  Я опять  объясняю: "Хотим,  говорю, чтоб наша голодовка вызвала
демонстрации во  всем мире.  В  защиту тех,  кого  сегодня судят.  Иначе  их
убьют!" Вархавтик удивился: "Но кто о вас услышит?.. Знаете что? Садитесь ко
мне в машину, поужинаем, а завтра вместе подумаем". --  "Не можем, отвечаем,
мы  уже  объявили,  что  начали   голодовку.  И   мы  должны  быть   здесь!"
<2392"> -- "Но вы  же здесь  закоченеете!" -- "Ну,  так мы закоченеем,
<2393">рав  Вархавтик".  --  "С  вами беременная  женщина... Ночью. На
холоде. Этого, дети,  я допустить не могу". Стали мы уговаривать Галю,  чтоб
она брала  подмышку мужа и  ехала  рожать... Она  -- ни в  какую!  "Если, --
сказала, -- сорвут нашу голодовку,  ребят  в  Ленинграде кокнут". Правильная
баба, а? Вархавтик видит,  что  ничего не  поделаешь,  распорядился  открыть
комнату Главного раввина Стены  Плача. Открыли комнатку,  видели ее --  нет?
Метров 10-- 12. Промерзшая, точно вырубленная в леднике. Стол, три  стула. А
главное, печечка электрическая. Мы ее сразу включили. Наши женщины-- бедняги
стали  сушить  свои мокрые  носки,  туфли,  греть  ноги.  Главное, уже не на
ветру...  На  другое утро  собрались дружки,  я  их  по газетам разослал.  В
<2394">"Маарив", в <2395">"Едиот". И все точь-в-точь, как  ныне.
Те позвонили, куда следует, и, как свободные люди, сказали, что они свободны
в выборе -- печатать  и не печатать... И дальше, значит, все, как сейчас. Мы
сидим, и никто  не  только в  мире, но  даже в Иерусалиме не знает  о  нашей
голодовке.  Туристы только, как воробьи, обступили,  крылышками хлопают:  "В
чем  дело?  Не  надо ли  <2396">"донейшен"?"  На вторые сутки  вечером
появляется, кто бы вы думали? Чарльз <2397">Гайс! Я до сих пор за него
Богу  молюсь!.. Записал нас тем же манером, и в тот же вечер "Голос Америки"
передал  на двух языках,  что у Стены Плача идет голодовка  в поддержку тех,
кого судят в Ленинграде. В Нью-Йорке он был в толпище, я его, признаться, не
запомнил тогда. Запомни, когда суют тебе в морду сразу двадцать  микрофонов!
А уж  той зимой!.. Ну, на следующий день прикатило телевиденье, -- немецкое,
потом  французское, итальянское.  Только  не  израильское.  Мир  поднялся. Я
рассказываю об  Эдике, о Сильве <2398">Залмансон, сижу, как сейчас, на
плите и рта  не закрываю,  и в тот же  вечер по радио на всех языках. Горячо
пошло. Вспыхнуло, точно нефть  зажгли.  А в Израиле "Партия и правительство"
мух давит.  Трое суток  чиновники от нас  шарахались, как от чумных. Пятки у
них  горят,  еврейские  пятки,  а  никто  из  властей,  ни  одна собака,  не
заглянула. Только в конце  третьих суток, в десять вечера, приезжает машина.
Выходит  из нее заместитель  <2399">Голды  генерал  <2400">Игаль
<2401">Алон:  "Расскажите,  что тут у вас происходит?"  Ничего, видите
ли, не ведал. А живет, между прочим, <2402">во-он там, за поворотом, в
ста метрах от Стены Плача. И только на  четвертые сутки (весь мир, заметьте,
уже двое суток клокотал!) прибывают сразу -- Боже мой! -- начальник полиции,
начальник <2403">Шинбета, начальник  охраны  Голды  <2404">Меир.
Ну,  чистый Гоголь, отец,  а?  Гоголь!  Сорок тысяч  курьеров!..  У  каждого
курьера   в   руках   по   загородке   с   надписью   <2405">"Миштара"
(полиция)<2406">.   Огородили   нас,  установили   лозунги,   плакаты.
Проснулись,     родимые!..     Везут,      конечно,      <2407">Асирей
<2408">Ционов, которых  в первый день  уволокли.  Все деятели, которые
под  зонтиком  "Партии   и  правительства",  <2409">туточки.  Наконец,
автобусы появились из <2410">кибуцев.  Со  школьниками. У школьников в
руках флажки. Ну, парад Первое Мая. Семен Михайлович Буденный летит на сером
кобыле... И  точно летит, куда  деваться? Сама..<2411">.  дорогая наша
<2412">Голда Меир. Поднялась на приступочку, огляделась, видит: как мы
сидели  у  стены,  так  и  сидим. Сироты  небритые. Для парада мы как-то без
надобности...  Нарушила  протокол,  подождала,  когда  мы рядышком  встанем,
говорит  мне: "Такого единения  в Израиле мы  не  видели со дня Шестидневной
войны".  Ну, что  говорить.  Начался непрекращающийся  митинг.  Демонстрация
еврейских общин  по  всему миру.  Заполыхало всерьез...  К  чему  я вам  это
говорю?  Дело,  вроде,  давнее.  А  к  тому говорю,  что  прискакал,  сейчас
посчитаю...  на   седьмые!  сутки   "Партия   и  правительство",  и  к  нам,
<2413">этак,  <2414">смешочком: "Главное, вовремя остановиться!"
Мы  --   ни  в   какую...   Хоть  <2415">были,   признаться,  порой  в
полубессознательном  состоянии. "Завтра, говорим, их к смерти  приговорят, а
мы -- по  домам? Что  мы, из вашей конторы, что ли?! На  следующие сутки  --
восьмые  --  прибежал  озабоче<2416">нный,  собрал  всех кучкой  и  --
вполголоса, будто государственный секрет доверяет: "Вы добились своего. Но я
вам привез плохую новость. Немедля  выйдите к толпе и объявите о прекращении
голодовки, так  как я получил сведения, что иностранные <2417">"корры"
завтра  напечатают  статьи  о  том, что  вы  обманываете  весь  мир,  вы  не
голодаете..  ИОСИФ <2418">ГУР:  -- <2419">А-а!  -- так он падло!
ДОВ: -- Куда хуже! Падло-сука  рискует. А этот?  Безнаказанный опер, вот  он
кто! Каждый день брешет, ну,  и забывает, где что набрехал. С одной и той же
брехней  по всем  баракам... Досказывать? Или и так  все ясно?  ЯША ГУР:  --
Доскажи, это  надо знать.  ДОВ:  -- Ну,  как только  <2422">"Партия  и
правительство<2423">" заорал: мол, не  кончите  голодовку --  лопнете,
как мыльный  пузырь,  обман  вскроется, я ему...  ИОСИФ:  --  Это  ты можешь
пропустить.  Мы уже знаем, что  ты  ему...  ДОВ: -- Лады! Когда он  исчез, я
бросился к  телефону, позвонил  в  больницу  <2424">"Хадасса" главному
врачу,  попросил,  чтоб  прибыла  группа  врачей  и  обследовала  участников
голодовки: голодают или нет? Прибыли врачи, обследовали, составили документ.
Позвонил я начальнику полиции Израиля <2425">Оферу, чтоб он поставил к
дверям  нашей комнаты охрану. Поставили тут  же  трехсменный пост.  Тогда  я
набрал номер  "Партии  и  правительства",  обрадовал его:  "Так вот!  У  нас
охрана,  у нас врачи. Иди со  своими  <2426">говенными статьями знаешь
куда..."    Никаких,    конечно,    статей    не    появилось.    Опер   он,
<2427">воркутинский опер, <2428">жидомор! Фантазии,  и той  нет,
одно и то же талдычит. Все годы... ЯША: <2429">-- Дов, значит, если бы
вы  не раскрутили  всего этого  дела, Эдика Кузнецова и <2430">Дымшица
могли  бы расстрелять?  ИОСИФ:  --  Могли.  И  не  только  их. Евреев хотели
запугать. На  десятилетия... ЯША -- И,  похоже, не  только евреев... Слушай,
отец,  если б  наша  синица  море не  зажгла,  нас  бы  тогда  в  Президиуме
Верховного Совета всех  бы повязали. Впрочем,  мы бы  и не сунулись туда. На
дворе  была б другая погода...  ИОСИФ: -- А когда приговор узнали, что было?
ДОВ:   --  Собралось  у  Стены  Плача,  наверное,  пол-Иерусалима.  Приехали
израильтяне, которых  русские евреи  волновали  тогда мало...  В субботу это
было.  Автобусы  не  ходили.  Все прибыли  на своих  машинах;  двинулись  по
<2431">Яфо  к  московским  попам, начали бить стекла. Сожгли советский
флаг.  Вернее, красную тряпку, которую  откуда-то  притащили. Полиция начала
было отгонять, тогда все машины двинулись в сторону <2432">Бейт-ехема.
По  всей  ширине двухстороннего  шоссе. Двинулась  лавина,  непрерывно гудя,
готовая  смести  все  на  своем пути.  Тысячи машин  шли. Против движения...
Зачем? В <2433">Бейт-Лехеме на Рождество  собралось много иностранцев.
Туристы,  паломники, церковники. Мы  не собирались их линчевать.  Мы хотели,
чтоб все  знали, все  сонные тетери,  все  <2434">благополучники, что,
ежели  они молчат,  они тоже убийцы...  Только  километрах  в пятнадцати  от
Иерусалима,  в  районе<2435"> Гило, полиция сумела,  выбросив  большие
силы,  перекрыть  дорогу. ИОСИФ: --  <2436">Дов, ты  позже  говорил  с
<2437">Шаулем об этом? При  его власти  бездействие в такой час сродни
уголовному  преступлению. За такое должны судить. ДОВ: --  Его должны судить
за каждый шаг!.. Если мы  выручим Наума, Гулю и других ребят, дай Бог!.. тут
верующим  станешь!.. то  с  его  помощью, что ли? Сволочь,  профессиональный
провокатор (долгая и  страшная  ругань)..." На этой  ругани  я  оборвал свои
записи, сделанные тогда  по горячим следам. Возвра<2438">щаюсь к белым
глыбам Стены  Плача,  возле которой  рядом  со  мной  сидит  на  камнях  Яша
<2439">Гур      со       своей      постоянно-виноватой       улыбкой.
Вы<2440">пяченные губы  его  посинели. Он смотрит  на  солнце и оттого
кажется слепцом.  У  Иосифа  по-прежнему дрожат  руки, пожалуй, еще  сильнее
дрожат  большие  руки  зека,  много  лет державшие  лопату и кайло. Только о
<2441">Дове трудно сказать,  что  он  голодал. Зарос  до  глаз. Широко
расставленные, как  у быка, большие  глаза горят. Два раскаленных  угля.  Он
ухмыльнулся,  произнес свою  присказку  (обычно  завершал ею воспоминания  о
столкновениях с властями, и советскими, и израильскими)<2442">: -- Ну,
вот,  дали  год, просидел два,  освободили досрочно... -- Помолчал,  пожевал
свою бороду, пробасил: -- А  вы думали, отчего так сиганул от меня "Партия и
правительство"? Кулаков, что  ль, моих  испугался?  Вокруг  солдат,  военной
полиции, --  яблоку  негде упасть. Только свистни -- меня  бы узлом связали.
Ему другое страх Божий...  спросят  меня:  а  чего  ты,  дурак, кинулся?! На
личного  представителя  <2443">Голды <2444">Меир?  Спросят, а  я
отвечу. Еще  подробнее,  чем  вам. Вот отчего  он несся вскачь,  сука!  Чует
кошка, чье  мясо съела. Мы удрученно молчали, пытаясь хоть как-то  осмыслить
странную  политику   <2445">Шауля  <2446">бен  <2447">Ами,
если,  конечно,  за   этим  стоит   политика.   <2448">Сергуня   вдруг
распрямился. Стало  заметнее, как  он осунулся.  Щеки  ввалились. Тонкий,  с
горбинкой,   нос  стал  крупнее.   Торчал  с  вызовом.  --  Что  ты  сделал,
<2449">Дов! -- нервно воскликнул он. -- Может быть, тогда ты был прав,
а   сейчас    --   нет!    Оскорблять   правительство?!   Вопреки   разуму?!
<2450">-Ну-у, -- прогудел  <2451">Дов,  <2452">сбычась. --
Кто "наше правительство<2453">"?! Шауль бен Суки, которому мы выданы с
головой?..  В  гробу  я  видел  такое правительство,  в  белых тапочках.  --
<2454">Дов  пожевал  бороду, от  этой  его  новой  привычки  несколько
волосков у рта всегда были сыроватыми.  Потому, видно, вскоре разнесся слух,
что  он  эпилептик и вообще место ему в <2455">Акко, среди помешанных.
-- А ты что лепишься к этому вурдалаку? -- добавил он с издевкой.  -- Хочешь
ездить  на  деньги  "Партии  и  правительства"   по   <2456">Европам--
Америкам? Жрать семгу на сионистских конгрессах? -- <2457">Дов пожевал
мокрые в<2458">олоски, спросил  отца: -- В Библии как добровольный раб
называется?  Ну,  который  семь  лет  батрачил,  а  ему  все  мало.  Навечно
просится...  Ну,  еще  ставили  его к  дверному<2459">,  косяку  и, по
ритуалу, привязывали не то  цепью, не то ремнем. Ухо прокалывали... Вот-вот,
<2460">Э  в  е  д  <2461">н  е  р  ц  а.  Точно!  Ременной  раб,
привязанный...   К   чему  я  это   говорю?  К   тому,   что   наш   любимый
<2462">Сергунчик, весельчак,  первый  парень  на  деревне,  вывернулся
нынче  весь   наизна