ина  с  розой в волосах высказала предположение, что, скорее  всего,  мы
должны  голосовать  в  тех  городах,  где  жили по приезде.  На  территориях
<928">"ульпанов" -- наших школ иврита.
   Мы учили иврит под Ната<929">лией.  От Иерусалима -- весь Израиль
поперек... Вздохнув  и чертыхнувшись по адресу чиновников, вернулись  домой.
Но  не  все.  Те,  кто  помоложе,  а  также  самые  упорные,  отправились  в
<930">"свои  города<931">".К  вечеру  стало  известно,  что,  за
редчайшим   исключением,   <932">"олим   ми    <933">Руссия"   в
избирательные списки  не  внесены. Нигде. Все пятьдесят тысяч,  прибывшие  к
тому  времени  в   Израиль...  Правящая  социалистическая  партия   попросту
отбросила  от урн  избирателей из  СССР,  поскольку  убедилась, что  русские
почему-то устали от социализма и, возможно, проголосуют за оппозицию.  Зачем
рисковать? Особенно после злосчастной войны, когда на каждой улице сироты.
   Естественно, это тут же попало в газеты. Иммигранты из СССР рассказали,
что  так  открыто в России  надувают  только  на  базаре. В  день выборов  в
Верховный  Совет  СССР это делается тоньше. Один  из депутатов  от оппозиции
сказал,   что   <934">Голда   в   свое   время   угрожала   "разрушить
движение<935">", если идеи социализма окажутся под  угрозой...  Газеты
продолжали    получать    <936">"слезницы"    и   проклятия    русских
<937">олим, стыдили  рабочее правительство, а с того, как с гуся вода.
Утвердились еще на четыре года.
   --  Господи,  Боже  мой!  --  воскликнула  <938">Геула,  когда  я
позвонил  ей вечером. -- А  мы их за людей принимали! Да  ведь эти  "идейные
наследники" Бен Гуриона просто уголовники! Жулье! Ох, яблоко от яблони... --
Не досказала пословицу, задумалась....
   Наверное,    месяц,   не    менее,   мы   ходили,   как   пришибленные.
<939">Бершевский  съезд, оказывается,  не  имел  конца.  Мы  и  раньше
догадывались о том,  что  наши рабочие вожди -- не рыцари чести,  но чтоб до
такой степени!..
   Послевоенная жизнь Израиля  обрела  ускорение, возможное  только  после
новой  "победы правящей партии"  на  выборах. Наума, без  лишних  церемоний,
вытолкнули  из  <940">Техногона. Да  и  как  было  не вытолкнуть;  все
израильские университеты и  вузы,  вся израильская <941">"технократия"
получила, наконец,  долгожданный  документ, который  узаконил  и  надул  все
паруса ненависти, ждавшие в Израиле своего часа...
   Комиссия <942">Кнессета создала "исторический документ" от 24 мая
1974    года,    в   котором   было   сказано    прямо,   что   квалификация
инженеров-иммигрантов  с высшим образованием ниже,  чем  требуют израильские
стандарты. И, более того,  их, этих  пришлых,  с дипломами инженеров, нельзя
использовать даже в качестве техников --  из-за протеста профсоюза техников.
Одним словом, уезжают инженеры, и слава Богу!
   В <943">Техногоне был праздник. В лаборатории Наума были  врезаны
слесарями новые  замки,  а сама лаборатория передана  другому факультету. На
радостях, Науму и сам  документ  показали: правда, слово "ниже" декан закрыл
пальцем. Какое, в самом деле, имеет значение,  специалист  из России  "ниже"
или "выше" израильских стандартов. Главное, не соответствует стандартам...

   Наум постоял печально у дверей <944">своей бывшей  лаборатории, с
чужими замками, с железной перекладиной по диагонали, так запирают в Израиле
лавки,  и  позвонил  <945">Геуле --  единственной,  у чьих коленей ему
хотелось выплакаться.
   --  Гуля!  --  кричал  он в телефон, счастливый  от того,  что  она  не
<946">ввдит в этот момент его лица.  -- Что твой <947">"коэн"!..
У меня  теперь  фамилия,  как  у  английского  лорда:  доктор  сэр  Наум  И.
<948">Гур-Оверквалифайд!..
   Доктор Наум <949">Гур-Оверквалифайд ходил безработным три дня. На
третий день  его  разыскали и  привезли  в израильский  авиационный  концерн
<950">"Таасия <951">Аверит", предложили возглавить группу ученых
и  инженеров  для  проектирования   израильского   истребителя-перехватчика.
Президенту  Никсону по-прежнему  свято верила только Голда <952">Меир,
всем остальным стало ясно, что на "воздушные мосты" более полагаться нельзя.
Надо  срочно создавать  свою военную  индустрию,  которая оградит Израиль от
случайностей.
   Наум   сказал   мне,   что   страна   обязана   этим   <953">Моше
<954">Даяну.  "За  одного битого  двух небитых  дают",  усмехнулся он,
доб<955">авив, что и лично он, Наум, остался бы на улице, если  бы  не
<956">Даян,  с   которым   он   проговорил   пол-ночи...Даян  позвонил
<957">Ювалу  <958">Нееману, ученому  с  мировым  именем, который
отвечал за научный аспект обороны Израиля, и все обрело конкретные формы.
   Наум  представил  список  будущих  сотрудников, из  которых  вычеркнули
русских. Безапелляционно вычеркнули, без объяснения причин, точь-в-точь, как
ранее, несколько севернее, их вычеркивали, как евреев...
   "Би<959">т босс", как называли седого, с подбритыми усиками шефа,
на эту тему разговаривать отказался. "Это <960">секьюрити",  -- бросил
он.  Служба безопасности, о  чем тут спорить! Наума ли испугать словами?! Он
знал,  что  надо  делать.  На  другое  утро  его  приняла  <961">Сарра
Борисовна (так <962">Гуры по-прежнему называли Шин-Бет)<963">, и
в   тот   же  день,   вечером,   товарищ  <964">Ицхак  <965">бен
<966">Аарон,   огромный  мясистый   мужчина   --  глава   израильского
<967">Гистадрута, самого могущественного в мире профсоюза. А еще через
сутки  Наума  вызвал Би<968">т босс. Поглаживая усики белым пальцем  с
розовым  холеным  ногтем,  он  листал  второй   рукой  папку   с   наклейкой
<969">"Д-р <970">Н.  <971">Гур" и удовлетворенно  кивал. И
вдруг перестал листать.
   -- А это что такое? -- строго  спросил он. В папке было  подшито письмо
властительного  <972">бен-Аарона  о  том,  что  у  него,  председателя
<973">Гистадрута,        был       сотрудник       <974">"Таасии
<975">Аверит"   и  жаловался  на  то,  что   на  завод   не  принимают
<976">олим  из России. Наум от неожиданности даже взмок. Все было, как
в Москве. Точь-в-точь! На кого жалуешься, к тому бумага и возвращается...
   Би<977">т босс небрежно закрыл папку. Сказал жестко краем губ: --
<978">Траблмейкеры  нам  не  нужны.  Еще  один такой  разговор  и  нам
придется расстаться...
   Наум поднялся  и ответил спокойно, таким тоном желают доброго здоровья:
--  Если такой разговор повторится, я приду на него с корреспондентами газет
<979">"Маарив" и <980">"Хаарец".
   Израильские   чиновники  не  боятся   ничего.  Если  ты  скажешь,   что
пожалуешься на них Главе  правительства, в <981">Кнессет, в  Верховный
суд, в ООН, американскому президенту, тебя выпроводят с брезгливой усмешкой.
Но...  газеты?! Газет  опасаются,  тем более, <982">"Маарива",  органа
явно   не   правительственного,   или   <983">"Хаареца"   --   трибуны
интеллигенции. Вопьются газеты, как клещи. Стоит попасть на их страницы, как
о тебе заговорит весь Израиль. Нет, с печатью лучше не связываться в стране,
где тебя знает добрая половина интеллигенции.
   Наум ушел от Би<984">т босса, не повернув в его сторону головы. А
через  неделю <985">Сарра  Борисовна разрешила  ему  включить  в  свою
группу русских, за которых он ручается.

   6. "ЧЕРНАЯ КНИГА"
   Сразу после злополучных <986">"выборов<987">" в Кнессет мне
позвонил  старик  <988">Керен.-  Гриша,   ты  не  знаешь,  где  доктор
<989">Геула? Ее телефон не отвечает... Я  очень встревожен. Она была в
нашем  "Яд  Вашеме<990">"  и  перевернула  там  все  вверх  дном.  Всю
документацию музея... Просто новое восстание Бар <991">Кохбы.
   Геула  сидела на кровати зареванная. Никогда  не видел  ее такой. Глаза
блуждали. Она явно была в шоке. Не могла  унять  слез.-- Неужели  у них  нет
сердца? -- Взглянула на меня, словно впервые  заметила. Всплеснула руками. -
Ты ничего не знаешь?!
   Оказывается, <996">Ури Керен, порасспросив своих бывших учеников,
нынешних   профессоров  и   архивариусов,  выяснил,   что   "Черная   книга"
<997">,   которую  ищет   Геула,  лежит,  точнее,   валяется   в   "Яд
<998">Вашеме".  Валяется  без  инвентарного  номера,  бумага  истлела,
порвана.
   Геула начала  было восстанавливать ее, подклеивать листы  и  немедленно
была      изгнана     из      "Исследовательского     центра"     профессора
<999">Митингера. Митингер, казалось, к "Яд Вашему" никакого  отношения
не имеет. Что-то тут было запутано и нечисто.
   Я осторожно  взял фотокопии листов, протянутые мне <1001">Геулой.
На бумаге  с трудом можно было разглядеть остатки заснятого текста.  Скорее,
не     листы,      а     какие-то     обрывки,     н<1002">адорванные,
<1003">изгрызанные   мышами,    что   ли?   Едва   разобрал    блеклые
<1004">строки<1005">
   "Вступительная статья -- Василий Грос<1006">сман...
   Сопротивление    в    <1007">Помолицах.-    готовил    к   печати
<1009">Илья Эренбург...<1010">"
   Геула  то рассказывала спокойно, то вновь начинала  плакать:  она нашла
среди истлевших  листов  свидетельство  о том,  как убивали евреев в  Керчи.
Значит, тогда же расстреляли мать и отца, который, как рассказывали в Керчи,
пытался спрятать мать, а, когда не удалось, пошел с ней в ров...
   Только    к   вечеру,    когда    позвонил    из   <1011">Бершевы
<1012">Сергуня  (он  был  там  в   командировке)<1013">,   Геула
подобралась,  заговорила менее сбивчиво, и я  стал непостижимое, невероятное
-- постигать...
   Я перебирал страницы, на которых  случайно выжившие люди рассказывали о
расстрелах и их  семей, и целых  городов, и чувствовал, как меня пронизывает
холодом.
   Книгу о поголовном уничтожении нацистами советских евреев не публикуют,
скрывают от мира тридцать лет... в еврейском государстве? Зачем?
   -- Сталин распорядился, тут исполняют! -- почти выкрикнула Геула.
   -- Геула, перестань! Это какое-то недоразумение...
   Оказалось, никакого недоразумения не было. В послевоенном 1946 Сталин и
Жданов начинали гонения на "безродных космополитов", и книга о  гитлеровском
геноциде  была им  некстати.  Из  Москвы в  Палестину последовала директива:
издание присланной рукописи прекратить! И тотчас член рабочей партии, верный
Соломон   Цирюльников<1015">*--    будущий    председатель    общества
"Израиль-СССР" - о книге... забыл. Вспомнил о ней лишь через пятнадцать лет:
в Израиле, в Доме Правосудия начался процесс <1016">Эйхмана...
   Кто знает, застыдился Соломон Цирюльников или испугался ответственности
--  начал собирать розданные переводчикам главы. Что<1028">-то собрал,
далеко не все; не прошло и  пяти лет, сын  <1029">Цирюльникова  принес
остатки "Черной книги<1030">" в  Государственный институт  Израиля "Яд
Вашем". Это было в 1965 году... "Яд Вашем" дал ее на отзыв "главному знатоку
России"  профессору   <1031">Шмуэлю  <1032">Митингеру,  затем  в
Министерство    иностранных    дел,    <1033">Шаулю   <1034">бен
<1035">Ами,  после чего рукопись "Черной книги" швырнули в угол,  даже
не    зарегистрировав.   Там,    среди    ненужных   бумаг,   и   нашла   ее
<1036">Геула... Ей бы никогда  не  сказали  о  существовании "мусорной
рукописи"  (так отозвался о ней <1037">Шауль бен Ами)<1038">, но
старику <1039">Керену архивариус солгать не мог.
   Геула  написала в "Яд  Вашем" официальную просьбу  передать ей рукопись
для  подготовки к  публикации, и  вот  ждала, что скажут. Она  заранее знала
ответ:  главным  консультантом  "Яд  <1040">Вашема"  был  все  тот  же
профессор  Митинге<1041">р;  и потому уединилась, плача и не зная, что
предпринять.
   -- Как  "что предпринять"? -- удивленно воскликнул  я<1042">.-- А
газеты?!
   Геула достала с книжной полки  и молча  протянула мне газетную отписку,
которая,  ссылаясь   на  мнение  "выдающегося   ученого,  историка  русского
еврейства профессора  <1043">Шмуэля <1044">Митингера",  сообщала
категорическим тоном о  том, что "рукопись неисторична. В своем большинстве,
материал  рукописи устарел... Составители этой книги не  отличаются  знанием
быта и  традиций  еврейского народа..."Затем достала вторую отписку, третью:
<1045">"...неисторична<1046">...",
<1047">"...устарела".Схватила дрожавшей рукой страничку  фотокопии  и,
кусая губы, стала читать записанный поэтом Львом  Квитко рассказ  спасшегося
рыбака, которого, казалось ей, она помнила:
   "...  С нас  начали срывать  верхнюю одежду и  гнать в яму -- прямо  на
расстрелянных... Солдаты гнали нас в могилу живьем, чтоб не нужно было потом
таскать  наши  тела...  Нас оттеснили к самому краю ямы, так  что  мы  в нее
свалились.  В  это  мгновение  раздались выстрелы, и упавших тут  же  начали
засыпать  землей.  Я  распрощался  с  женой.  В  то время,  как  мы  стояли,
обнявшись,  пуля  попала  в  голову  жены,  и кровь ее хлынула мне в лицо. Я
подхватил ее... Но в эту минуту я был сшиблен с ног, на меня упали другие...
Первое  ощущение,  которое  я,  очнувшись,  испытал, было  такое,  что  меня
покачивает горячая  масса, на  которой я лежу. Меня давила тяжесть. Хотелось
вытереть лицо, но я  не знал, где моя рука. Вдруг  я раскрыл глаза  и увидел
звезды, светящиеся в великой вышине. Я вспомнил обо всем, собрал все силы  и
сбросил лежавшую на мне землю..."
   --  Это  неисторично?! -  горько  воскликнула  Геула. - Это  устарело?!
Смерть моей матери, моего отца. Два миллиона уничтоженных  советских  евреев
--  устарело?!  Если еврейское государство  не  будет  судить  Цирюльникова,
Митингера, Могилу, то это... -- Она разрыдалась и, закрыв лицо руками, вышла
из комнаты.
   Я  понял,  надо  ехать  к Науму. Звать  <1048">Дова.  И  подымать
еврейство Штатов. И  Наум и <1049">Дов  большие  специалисты  по  этой
части.  Я  отправился  домой  предупредить жену и  связаться  с  Наумом.  Он
позвонил мне сам. --  Гриша!  -- сообщил  он сенсационным тоном. --  В наших
краях сегодня сам Илья <1050">Приворотский.* Вечером мы все у Гули.
   -- "Сам"? -- спросил я. -- Это кто же?
   -- Писатели все либо негодяи, либо идиоты! <1051">-- Вдруг заорал
Наум.   --   Ты   знаешь,    кто    такой   <1052">Приворотский?!    В
<1053">"Черноголовке"^  -- двадцать восемь  сотрудников,  все физики с
мировым именем.  Приворотский  был  там заведующим  отделом. Кретин!!!  (Это
"кретин" относилось явно ко  мне)<1054">.  Физики такого  класса еще в
Израиль не заглядывали... Только Эйнштейн, реши он поселиться здесь,  был бы
классом  выше,  да и то, кто  знает?.. Илья Приворотский -- это праздник для
Израиля.   В   <1055">Техногоне  он  выше  всех  на   пять  голов.  Ты
представляешь себе, какая там паника... Я сегодня буду у Гули, придешь?
   Когда  я вечером  явился  к  Гуле,  в  комнате  дым  стоял  коромыслом.
Пепельница перед Наумом и <1056">Сергуней набита доверху. Дымил и Илья
Приворотский, закуривая папиросу от папиросы. Выцветшие джинсы, протертые на
коленях.  Спутанные  гривастые  волосы.  Я  приглядывался  к  его   мощному,
бугристому  лбу, к  папироске, которую он  держал двумя пальцами.  Папироска
колыхалась   вверх-вниз,  сопровождая  его  мысли,   как   палочка  дирижера
музыкальную фразу. Завершит мысль,  и  папироска отметит в воздухе  огненную
точку.
   Наум тоже закурил и устало продолжал разговор о "Черной книге", который
начался,  видно, задолго до  моего  прихода. Затем он  стал уговаривать Илью
<1057">Приворотского  плюнуть   на  <1058">Техногон  и  пойти  в
военный  концерн.  --  Поймите!   --  вскричал  Наум.  --  Я  их  знаю,  как
облупленных.  Они   топчут  и  мертвых,  и  живых.  Через  три  года,  когда
государство перестанет вам платить, Техногон вас вышвырнет! На улицу!
   Илья Приворотский не ответил ничего. Только дым выпустил куда-то вверх,
и тот потянулся сизым облаком. Столько в этом его движении было уверенности,
что его, профессора-доктора  Илью Приворотского, которого знает весь научный
мир, поработай он в Техногоне хотя бы год, никто и пальцем не  тронет, что у
Наума даже лысина вспотела,  и  он  <1060">промакнул ее черной  кипой.
"Тебя, доктора <1061">Гура,  могли прогнать, -- словно  говорил тающий
дымок,  -- а  я<1062"> - другое дело..." Илья Приворотский взглянул на
часы  и  начал  прощаться. Когда в парадном затихли  его шаги, Наум  швырнул
папироску мимо пепельницы и процедил сквозь зубы:
   --  Он гений, он пропадет! -- Вскочил, заходил из угла в  угол, бормоча
все  тревожнее:  -  Он  гений!  Он пропадет!..  Он  гений,  он...  И  тут  я
раскричался.  Почему  раскричался?  Да из-за  "Черной  книги",  наверное.  А
закушенные в кровь губы <1063">Геулы!.. Одного этого достаточно, чтобы
взвиться. И  все  это вылилось  на оторопевшего Наума: -- Что  ты все  время
каркаешь,  как  ворон:  <1068">"Он гений, он пропадет!<1069">" О
Толе Якобсоне каркал! Сейчас опять за свое! Что ты за человек! Ради красного
словца не пожалеешь и родного отца!.. Гений! Пропадет!
   Сейчас, когда  я пишу  эти  строки, чувствую, как  горит  мое  лицо. От
стыда,  от  раскаяния...Прошло  всего  несколько  лет,  и  вынули  из  петли
бездыханного Анатолия Якобсона. Он был болен, говорят те, кто его не терпел,
и это правда. Профессор Илья <1070">Приворотский не был  болен. Но ему
зато, когда его  вытолкали из <1071">Техногона, и он  захотел  уехать,
был   выдан   заграничный   израильский   паспорт  со  специальным   штампом
Министерства  внутренних  дел  Израиля:  "Продлевать   только  с  разрешения
Министерства  абсорбции".  Иными словами, вне Израиля такой паспорт продлить
нельзя...
   И  вот 16 мая 1980  года  Илья Приворотский, всемирно известный  физик,
написав письмо-завещание  матери,  пустил себе пулю в лоб. В городе  Майями,
штат Флорида, где у  него,  очередного изгоя  Техногона, кончился контракт с
<1072">Флоридским университетом, и Илья  Приворотский  оказался  вдруг
нелегальным эмигрантом...
   А   я  кричал   на  Наума,  и  он,   смущенный   своими  пророчествами,
бубнил-извинялся, что никому плохого не желает...
   Мы    сидели   после   ухода   Ильи    <1073">Приворотского    от
<1074">Геулы  придавленные,  растерянные.  Конечно,  мы  не  провидели
будущего, но осталось после этого вечера и острое ощущение страха за  судьбу
таланта, брошенного псам на разрыв, и непроходящее  чувство глубокого страха
за судьбу  Израиля, в котором вот уже четверть века  прячут  "Черную книгу".
Плюют на наших убитых...
   <1075">Сергуня, промолчавший весь вечер, вдруг поднялся  рывком и
отвернулся  к  окну,  заложив  руки  за  спину.  Иосиф,  помнится, не  любил
<1076">сергуниной привычки закладывать в <1077">раздумьи руки за
спину. "Что ты, как зек, -- говорил, -- все  за спину и за спину..." Сергуня
стоял  так,  пока <1078">Геула  не <1079">метнулась  к нему,  не
обняла,  притиснув  его  носом  к  своей  груди. "Ты  чего,  мальчуган?"  --
<1080">встревоженно  спросила она.  Не обмануло  ее  предчувствие.  На
другой день позвонила из библиотеки,  куда ее взяли временно. Сергуня должен
был быть дома. Телефон не отвечал. Никто не  поднял трубки и через  полчаса.
Звонила и звонила, --  все с большим  беспокойством. После  работы помчалась
домой,  едва  "фиат"  не  запорола.  Нашла  записку,  написанную  мельчайшим
<1081">сергуниным почерком, каким он писал, в тайне от всех, дневник: