Вероникой  и ее  друзьями  в старый  город, на арабский
<863">шук,   или   попросту   на   базар;  посидели  в  кофейне,   где
старики-арабы у входа курили кальян.
   Когда они вернулись, дежурная по  гостинице-школе, где жил Дов, сказала
всполошено, что звонили  два раза; звонили из канцелярии  Голды Меир. Просят
связаться. И дала бумажку с номером телефона.
   Дов тут же,  у входа, набрал нужный номер. Соединили мгновенно. Голос у
Голды  был  низкий,  напористый   и  очень  взволновал  Дова.   Он   впервые
разговаривал    с   легендарной    <864">Голдой,<865">"еврейской
мамой<866">", как называл ее отец. Но что говорила еврейская мама?!
   -- ...Израиль - маленькая страна. Никакого авантюризма! Он может стоить
крови тысячам!.. Вы же позволяете себе... - Она не давала <867">Дову и
рта раскрыть;  перебивала  его  возбужденно, что Израиль  не  станет  делать
неосторожных шагов... Видать, она  была упрямой и  возражений не любила. - В
1943 году, когда пришел запрос из Варшавского гетто, поднимать восстание или
не  поднимать,  мы  не  сказали  им  --  поднимать  восстание,  -- вспомнила
<868">Голда  сипловато-грозно.  --  Мы ответили, что морально не можем
взять на себя такого решения.
   <869">Дова    словно   ударили   по   голове   чем-то    тяжелым.
<870">"Вы  и  их  бросили<871">?!"  Он  был как  в  жару.  Слова
<872">Голды  едва доходили до него. -- Госпожа Голда <873">Меир!
- наконец, сказал он. - Не так быстро! Я не понимаю!..
   -- Есть  кто-нибудь рядом, кто  понимает? -- спросила она деловито, без
раздражения.
   <874">Дов  сунул трубку  Веронике.  Что говорила  Голда Веронике,
<875">Дов  не  слышал.  Он  видел только,  как <876">пухловатое,
нервное лицо Вероники наливается кровью. И вдруг Вероника взорвалась, забыв,
что  она только переводчица: -- Вы  посылаете  солдат  на  фронт Израиля,  -
вскричала она. -Вы  знаете, что они  могут  быть  убиты! В России вы  никого
никуда  не  посылаете.  Там  встают  добровольцы.  Там сейчас  второй  фронт
еврейского народа. Там встают добровольцы и говорят:  "Мы  хотим  драться за
свое освобождение!" А  вы  их  обезоруживаете.  Какое  вы имеете  моральное,
историческое право обезоруживать  солдат-добровольцев, которые хотят идти на
еврейский  <877">фро-онт?!  --  Вероника замолкла, и  из трубки --  ни
слова. Наконец, оттуда прозвучало удивленное: -- Кто это говорит?
   Дов не понял всего сказанного Вероникой, но смысл ухватил. Рванул из ее
рук трубку, пробасил: -- Это я говорю, Дов <878">Гур!
   Трубка  снова замолкла.  Затем оттуда прозвучало медленно-медленно, как
говорят в школе  изучающих  иврит.  Спокойно, но  с  каменной убежденностью,
когда спорить не о чем.
   --  Дов,   вы   хотите,  чтоб   мы   поддержали   борьбу  евреев   т  а
<879">м<880">,  чтоб мы  их толкнули на  то, что  вызовет, может
быть,  массовые аресты,  гибель  сотен  людей?!  Мы  этого  не  сделаем!  Вы
понимаете меня,  Дов?.. Мы  этого не сделаем! Вы  хотите оказать давление на
правительство  Израиля? Бессмысленно!..  Пусть  сенатор  <881">Джексон
говорит, что хочет. Отвечаем мы, а не он...
   Дов слушал с нарастающим изумлением и все нарастающим ужасом. До  него,
наконец, дошло то, что  он не мог, не хотел принять:  евреев  России --  как
когда-то его, Дова, -- оставляют  с  Советским государством один  на один...
Голда Меир пожелала Дову счастливой  жизни в Израиле и положила  трубку. Дов
подул в свою трубку, ожидая  еще каких-то слов, но телефон аж не  дышал. Как
мертвый.
   Ему почему-то вспомнился день, когда умер Сталин. Мимо  колючей  ограды
лагеря шел крытый грузовик. Из кузова кричали благим матом. Человека били, а
он все равно вырывался  и  кричал: <882">"Ус подох! Ус подох!" Так они
узнали они о конце кровавого кошмара. Восемнадцать лет назад!.. А она что --
не слыхала об этом?!
   Наконец, он опустил трубку на рычажки и сказал, ни к кому не обращаясь:
-- Вот тебе, бабушка, и Юрьев  день!..Вскричал: -- Россия нынче  другая! Ей,
что не докладывают, что ли?!
   -- Ну, все, Дов, -- произнес за его спиной  кто-то из рижан. --  Месяца
три  ты еще протанцуешь,  не больше. Затем тебя так  или иначе успокоят... В
России ты бил по  железной двери. Руки разбил в кровь, но выбился.  Здесь ты
бьешь по подушке! По резиновой стене!.. Бейся хоть десять лет. Не ты первый,
не  ты последний... Что?.. А  очень  расшумишься, вытолкнут из страны. Не ты
первый, не ты...
   - Вероника! - вскричал Дов яростно.  -  Ты все знала заранее, не иначе,
ты    ведьма.   Можешь   доставить    меня   на   своей   метле   в   газету
<883">"Маарив"?
   Цензура Израиля задерживала статьи Дова почти  два месяца. Только когда
об  этом  заговорили  американские радиостанции,  цензура волей-неволей дала
разрешение  печатать.  И  вот 13 февраля 1970 года  в самой распространенной
газете Израиля "Маарив" появилась огромная, почти  на целую страницу, статья
под  заголовком:  "ПОЧЕМУ  НАС  ОКЛЕВЕТАЛИ?"  И под  ним  буквами  помельче:
"Представитель  консульства клевещет на  нас". А под статьей - фамилия,  уже
известная  всему миру,  однако впервые  пробившаяся на страницы  израильской
печати: <884">ДОВ ГУР.
   Вероника прилетела на своей метле  немедленно. Переводила  с иврита  на
ходу. Вместо "Здравствуйте" прочитала: "Для чего президенту  Никсону  решать
еврейские проблемы, если  американские  евреи сами  этого не требуют...  Как
может американское еврейство требовать этого, если израильское консульство в
Нью-Йорке  требует  от   них   молчан<885">ия?<886">"1   Сказала
восторженно: -- Дурак, дурак, а умный!
   Расхохотались. <887">Вероничка  поцеловала Дова в прокуренные, со
шрамами губы. -- Дов, ты даже не понимаешь, что ты сделал! Ты пропорол брюхо
военной цензуре! До этого  дня мы были в собственной стране нулями, в лучшем
случае безымянными "Джеками"  и  <888">"Алексами" из Восточной Европы.
Впервые мы обрели  имя. Дов Гур!..  -- И снова поцеловала Дова. -- Каторжник
чертов! Что  было бы с нами, если б ты  не приехал?!- Она опять принялась за
статью.  Дочитав, сказала,  прищелкнув от  радости  язычком: --  Представляю
себе,    как    бушует    наша    <890">"еврейская    мама".    Бедный
<891">Шауль<892"> бен<893"> Ами. Его бы воля, он бы сейчас
всех Гуров в мешок, да и в воду!
   <894">Дов  походил по своей  комнате  из  угла  в  угол, наконец,
просипел:  --  Слушай,  а  он   не  <895">гебист?<896">Кто-кто?!
Шауль!.. Провокация-то по советским рецептам: наклеить ярлык!
   Вероника рассмеялась, упала на диван, хохотала, тряся  руками и ногами.
-- Господи,  какие  вы  все  советские  -  дураки!  Раз  пакостник,  значит,
гебист...    Тут    своих    скотов    целые   стада.   Ты    еще   с   ними
познакомишься<897">!
   Дов остановился перед Вероникой, руки в бока. --  Ты на Западе без году
неделя.  А  уже  считаешь  нас пришибленными.  Почему  Шауль не  может  быть
<898">гебистом? У Бен  <899">Гуриона  был заместитель по военным
делам -- советский шпион. Это же факт!
   Вероника выставила  перед собой руки ладонями  вперед, словно защищаясь
от удара. Она  не хотела этого слышать. Видно, это было слишком больно... --
Какая-то  детская  игра-считалка, -- сказала  она  сердито. --  Я гебист, ты
гебист, он гебист. Ты -- советский и еще не скоро от этого излечишься.
   -- Согласен. Я советский. Пусть каторжник, но  -- советский. И  еще  не
могу быть никем другим... Ты  -- бешеная  баба. Ведьма. "Вероника  с планеты
Марс<900">", говорили в Москве. Так расскажи мне про свою планету. Где
и когда ты все поняла? И главное, что делать дальше? Мне семью надо спасать!
Друзей! Знакомых! Драка, вижу, предстоит не на жизнь, а на смерть!..


   4. НЬЮ-ЙОРК -- ЗА <901">ГУРА
   Вероника, маленькая,  плотная, неусидчивая, почти  утонула  в  подушках
полосатого,   как  зебра,  дивана,  привезенного  <902">Дову  каким-то
энтузиастом,  <903">отхлебнула густой, терпкой горечи, которую сварила
тут  же в одолженных  у  соседа стекляшках  и  назвала  "кофе <904">по
иерусалимски", закурила и  начала  полувыпевать-полувыговаривать с привычной
обстоятельностью  адвоката: -- Ты,  Дов, русский  <905">мужи-ик. Нужна
была  целая  сборная: Гитлер-Сталин-Хрущев-Брежнев,  -- чтоб  ты  повернулся
лицом к  Израилю. Ты  -- <906">Росси-ия, которую от России оторвали. С
кровью оторвали. -- Подвижное лицо ее раскраснелось. -- А мы никогда Россией
не были... Я училась в еврейской школе. Муж окончил  еврейскую гимназию.  Мы
жили  среди  евреев  и  еврейской  жизнью...  Ну,  нет,  фанатиками  нас  не
назовешь...  Отец  был капельмейстером в царской армии. Судьба занесла его в
<907">Архангельск.    Решил    жениться...   А   откуда    взяться   в
<908">Архангельске      раввину?     Нет      ни      раввина,      ни
свидетелей<909">-евреев. В  оркестре  были два грузина. Поскольку  они
были темными и носатыми, то сошли за евреев...
   Мужа  арестовали  вместе   с  <910">Бегиным:   он  возглавлял   в
<911">Режице  наш "Бейтар" -- сионистскую  молодежь,  был  спортивным,
сильным человеком. Из тюремного эше<912">лона бежал. Через  год напали
на след. Восемнадцати  лет я вышла замуж, в девятнадцать осталась  вдовой...
-- Вероника  отпила своей <913">"иерусалимской"  горечи, продолжала уж
громче и быстрее, взмахивая  руками, становясь опять той  Вероникой, которую
Дов знал. --  Сам воздух  у нас в  Риге  был <914">друго-ой!  У нашего
приятеля Макса было фотоателье. В центре города. В витрине ателье -- портрет
<915">Вейцмана -- первого президента Израиля. При Сталине выставил.  В
сорок девятом году-у!
   --  Не  может быть! В  сорок  девятом  нас загребли! Отца, потом  меня.
Навесили сионизм!
   -- Дов,  ты  чудак!  Портрет Вейцмана  похож  на  портрет  Ленина.  Ну,
немножко  не  похож!  Но  что  бедный  фотограф  выставит  в  окошке,  когда
арестовывают направо и  налево?! Конечно, не президента <916">Трумена!
И не президента Вейцмана!.. А мы  точно знали, что это  <917">Вейцман,
человек тридцать-сорок знали. И  никто не донес!  Вот что  такое  --  воздух
еврейской Риги, тебе понятно или <918">не-эт?!
   Мы были врагами <919">Бен Гуриона и <920">Голды  с  первого
часа.  У нас были тесные  связи с Израилем, и мы знали, как  <921">Бен
Гурион    взорвал   транспорт    с    оружием,   доставленным   для   парней
<922">Бегина и <923">Штерна. У пирса взорвал, вместе с командой.
Ты прибыл домой! А дома не  ожидают подвохов.  А мы --  в  дом, который надо
отвоевать! Отскоблить от "социалистического <924">ндрава",  о  который
вам, москвичам придется еще все бока ободрать... Ты, Дов, скажи, ты  мог т а
<925">м,  в  Москве,  догадаться,  что  здесь  происходит? Что  письмо
<926">Геулы положат под сукно, письмо твоего отца бросят на помойку.
   Дов медленно  походил из угла в угол.  -- Вы все знали заранее, так что
ли?  Я к  чему  это  говорю? А к тому... Чего  с москвичами  не  поделились?
Привезли как-то фельетоны <927">Жаботинского и все!
   Вероника  вскочила с дивана.  -- <928"> Жаботинский для Голды  --
красная тряпка для  быка.  Хоть это ты знал? Жаботинский --  это мы, рижане.
Это  <929">Менахем Бегин.  Ты самый  великий  простофиля,  которого  я
видела в своей жизни! Здесь драчка не прекращается тридцать лет. Как-то даже
<930">Голда  сказала <931">в сердцах, что  если они, социалисты,
потеряют власть, то  они разрушат сионистское  движение! Бодливой корове Бог
рог не дает!  Ты бы  нам поверил?  Ты бы  не  <932">вня-ал... Я  тебе,
кстати, кое-что рассказывала. Кто недавно напомнил Бегину по телефону, как в
него кидали дерьмом?  Но  в Москве  ты  был,  как  боксер на ринге.  В конце
пятнадцатого  раунда.  Все,  что расслабляет --  прочь!  Слушал вполуха.  --
Вероника  закурила,  отпила еще глоток своей "иерусалимской"  горечи.  -- Но
скажу  тебе  честно, Дов,  несмотря на всю  нашу подготовку-у,  то, с чем  я
столкнулась, было для  меня шоком! И в самом дурном сне я не могла  увидеть,
что  в  Израиле  затыкают  рты  и ка-а-ак затыкают! Нет, ты не представляешь
себе, что ты  сделал для-я-я... -- В голосе ее нарастал восторг. Дов подумал
в досаде: "Опять зациклиласьГ Перебил деловито: -- Запреты -- детище Шауля?!
"Какая у нее шея? Взбитые сливки..." Походил туда-сюда, пытаясь стряхнуть  с
себя "девичье наваждение". -- Он что, действительно  сила, Шауль? Или сила в
глазах иммигранта? Страшнее кошки зверя нет... Кто он? На деле?
   --  Тебя интересует  должность?  Суть,  понимаю...Дов, у  него  большие
заслуги  перед  Израилем.  Он  -- один  из организаторов  Пальмаха,  отрядов
рабочей партии... Ну, да, еше до появления Израиля
   -- Против англичан выступали что ли?
   -- Ни  в коем случае!  Бен Гурион, как  и  Хаим Вецман --  англофил. Он
выдавал  англичанам  боевиков  Менахема  Бегина,   стрелявших  в  английских
сержантов... Выдавал, Дов. Конечно, в прямом смысле, а то в каком? Доносил в
английский штаб, наводил, при помощи своих шаулей, на  парней  Бегина. Тебе,
бывшему зеку, в это  трудно поверить? Наверное!...  Если б не Бегин и Штерн,
англичане никогда  бы из Палестины  не ушли. Никода!..  Ладно, Дов,  не  все
сразу...  Шауль таскал на  своей спине нелегальных иммигрантов, беглецов  из
концлагерей,   когда   они  прорывались  на  суденышках   сквозь  английскую
блокаду...  Его едва спасли в  56-ом году. Отыскали  в пустыне без пульса...
Его сыновья-а-а... Да что  я, биограф Шауля?! Как-нибудь он  завезет  тебя в
свой кибуц...
   -- Меня?!
   Вероника засмеялась-закашлялась, сказала вдруг: -- А тебя надо  женить,
Дов!.. Я терпеть не могу сексуально озабоченных. У тебя и без того забо-о-от
-- полон ро-от... Что? Власть? Власти у Шауля больше, чем у министра обороны
Даяна.  Даян  отчитывается  перед комиссией Кнессета  по иностранным делам и
обороне.  Шауль  --  наместник  Голды на  земле.  Он никому никогда не давал
отчета. Секретно,  и все! Он  -- больше, чем все Даяны. Возможно, он больше,
чем Голда.
   -- Шауль -- серый кардинал? Я так и думал... Черт! --  взревел Дов.  --
Вначале этот Рыжий не-Мотеле, теперь этот не-Римский Папа... Гниды!
   -- Сказать по чести,  --  задумчиво произнесла Вероника,  -- я  еще  не
уяснила, кто определяет политику по отношению к русским евреям. Эту  поганую
"политику молчания", как ее называют  наши друзья в Штатах. Возможно,  он!..
Суди сам: их  партия  Мапай  царит в Израиле  с  1933 года. У  власти сплошь
родня.  Есть  даже  книга  такая  "40   правящих  семей".  Можно  нарисовать
геральдическое  древо партийной верхушки... Общая идеология. Общий фанатизм.
Во  всем  мире  генералы --  люди  правых  взглядов.  В  Израиле  --  левые.
Кибуцники. Царствующий  дом!..  У меня  такое ощущение,  что царствующий Дом
отдал русских евреев <1001">Шаулю на откуп. Тут он, как это по-вашему?
По-русски?.. Боярин!
   Из коридора крикнули, что к телефону просят Веронику. Ее не было долго;
когда Дов, обеспокоенный, спустился  к ней,  она,  придерживая  трубку возле
уха, улыбалась, кивала. <1002">"Ну и глазищи -- океаны". Дов вздохнул.
<1003">"Одну   минутку",   --  сказала  и,  прикрыв   ладонью  трубку,
объяснила, что в <1004">мошаве у озера <1005">Кинерет есть семья
старожилов из России, которая несчастья Гуров приняла близко  к сердцу. Вот,
звонит,  искала  меня  по всему  Израилю,  наконец,  нашла;  умоляет сказать
правду. Приехал говорит,  из Тель-Авива <1006">кибуцник, рассказывает:
<1007">Гур сидит  в тюрьме. В камере для самых опасных... Они привыкли
верить своим <1008">"шаулям"... Поговори с ней!..
   У  <1009">Дова словно ком в горле.  Словечка вымолвить не  может.
"Значит, мать свое, <1010">Шауль  свое..." Он знал это свое состояние,
после которого он  впадал  в  ярость,  с  которым  не могли  совладать  даже
тюремщики.  Когда он брал трубку, у него дрожали пальцы. -- Здравствуйте, --
наконец,   произнес    Дов.   --   Тот   самый!    Вот   держусь   за   юбку
<1011">Веронички, чтоб  не утащили  в тюрьму...  В  Израиле,  говорят,
забирают всех холостяков. Поэтому им и квартир не дают. Прямо в камеры... --
Он сунул трубку Веронике. Та послушала,  положила трубку, хлюпнула маленьким
носиком, приложила к глазам платок.
   --  Господи,  Дов, как они  счастливы! Это простые люди, крестьяне. Как
они счастливы!
   Дов  походил  по  комнате,  сказал  твердо:  "Слушай!  Я  решил принять
предложение,  которое там, в Штатах, отверг.  Впрочем,  формально не отверг.
Сказал, подумаю. Надо рубить лапу, которая на горле. Садимся на помело  и на
почтамт. Лады? Позвоню в Штаты <1012">"коллект". По пути все расскажу.
На  правительство Израиля рассчитывать  нечего, это даже я понял, который на
<1013">Голду  молился., как  на святую..  Если  дадут "добро",  вылечу
первым самолетом, благо  я еще не сдал  свою <1014">ксиву, этот... как
его? <1015">Лессе-дриссе, -- и он достал из  заднего кармана временный
израильский  паспорт  "лессе-пассе", который  после  больших хлопот  дают  в
Израиле  иммигранту-новичку. -- Надо  рубить  лапу,  <1016">Вероничка.
Рубить, пока не задушили.
   ...Студенческий  Нью-Йорк  был  взбудоражен  еще  до  газетных  статей.
Напротив небоскреба  ООН, у стены, на которой  выбита  цитата из Библии, был
растянут  плакат;  на  нем  напечатано по-английски:  "Свободу  моей семье".
Писали знакомые <1017">Дову студенты, и еще когда писали, уже толпился
возле  художников-добровольцев   народ.  Под  плакатом  стоял  невысокий   и
раздавшийся  в плечах бородатый парень, похожий на борца-профессионала. Ноги
в    черных    штанах    артели     <1018">"Москвошвей"    (журналисты
поинтересовались, какую фирму предпочитает знаменитость) широко расставлены,
локти откинуты,  пригнулся, точно  на  ринг вышел. Только очки в проволочной
оправе, да, пожалуй, борода, портят картину. Борец в очках? И с бородой?
   Щелкали  фотографы.   Молодой   художник,   приткнувшись  в  стороне  с
мольбертом, рисовал картину в  стиле кубизма. На ней уж был куб в  очках,  к
которому  тянулся тлеющий шнур. Бородатый  знал  по-английски слов десять  и
очень  часто повторял  со  страстью  слово  "суки<1019">!", которое не
могли объяснить толпе даже советологи, так как в словаре оно означало собаку
женского рода.
   К   вечеру   возле  <1020">Дова   уже   не   было  недостатка   в
переводчиках-добровольцах. Приезжали семьями.  Многие не останавливались, но
замедляли   ход:    "Правда   ли<1021">?!"   Другие   вынуждены   были
притормозить,   нетерпеливо  гудели,  но  затем  окидывали  взглядом  плакат
"Свобо<1022">ду  моей  семье   "и  сворачивали,   находили  стоянку  и
возвращались -- расспрашивали... Если бы плакат  требовал  свободу Чили, или
Квебеку, или русским евреям, всем  чохом! -- никто бы и головы  не повернул.
Но   <1023">"Фридом  фор   май  <1024">фэмили"  --   это  что-то
серьезное.
   На другой день  появились  заметки  в газетах.  Толпища  разрослась  --
полиция  выделила  наряды, чтоб  никого  не  задавили. К  полуночи  студенты
подогнали белый тендер  с двойной кабиной, чтоб <1025">Дов  мог спать.
Собрали деньги, -- впрочем, много ли  надо денег на акцию, когда участник ее
даже не ест? И -- объявил -- не будет есть, пока семью  не выпустят из СССР.
Голодная забастовка!
   На  вторые  сутки, ночью, тихо, одним пальцем, постучал какой-то  тощий
человек, сказал, что  он из  Одессы.  Только  прикатил.  Достал из  бокового
кармана бутерброд. -- Пожуй, <1026">кореш! --  шепнул  он. -- Голодает
пусть тот, у кого брюхо большое... -- Дов