дама  в шляпе "Воронье гнездо",  вскричавшая  издали:  --  "Шалом",
мистер  Гур! Ваш "Аэрофлот"  никогда не  приходит во  время! Надеюсь, все  в
порядке? Давайте вашу визу и все багажные квитанции!
   И только сейчас Дов почувствовал предельную усталость. Хоть на корточки
садись.
   Поцеловал  в щечки  девчушек, протянувших  ему розы. Сказал незнакомому
семейству  эмигрантов, смотревших  на него во  все глаза: -- Этап  закончен.
Сейчас в баню поведут!
   Семейство моргнуло непонимающе.  Дов тут же  раздал каждому члену семьи
по  розе,  узнал,  что  они   из  Польши.  Последние   изгнанники  "великого
интернационалиста" Гомулки...
   -- Багаж! Багаж! -- не отставала дама в шляпке. -- Вы дали квитанцию на
одно место. Прошу остальные!
   -- А акции  урановых рудников,  годится? -- Дов  развеселился. -- Два в
Воркуте, один в Бодайбо. Золотые  россыпи. -- Дов колыхался от хохота до тех
пор,  пока они не  поняли,  что весь его багаж -- сумка  на плече. Да  мятая
квитанция на одно "место"...
   Улыбнулись дружелюбно и  вышли на  ветер,  к микроавтобусу, который, по
уверению встречавших, ждал их у выхода. У выхода стоял полицейский с бляхой.
И больше никого не было. И ничего...
   Накрапывал  дождь.  Подошел,  сверкая  огнями,  большой,  как  пароход,
автобус,  высадил старика  в коротких  штанах из  кожи. Ноги  у старика были
синие, цыплячьи. -- Европа! -- благодушно прогудел Дов.  -- Старики в трусах
бегают, молодые нагишом.
   Унеслись легковушки, в одной из них Дов заметил встречавших его женщин.

   Дов оглядел богоданных польских евреев. Одеты легко, видать, сборы были
недолги. Как  и  у него... Снял  куртку, накинул на юнца,  который от холода
стал зеленоватым. Пока подкатил микроавтобус, у Дова зуб на зуб  не попадал.
Рубашку хоть выжимай. Дов подсадил стариков, хлопнул по спине юнца: "Грейся,
Польша!" Затем помог шоферу, губастому левантийцу, побросать  в микроавтобус
чемоданы и баулы.
   Покатили. Зеленый  глаз светофора был огромен. Вдвое больше советского.
И яркий-яркий...
   Не  старик  с  цыплячьими ногами,  не  прохожие  под  большими  черными
зонтами,  не  теснящиеся  дома Вены, а именно  этот "неземной  глаз"  вызвал
острое ощущение заграницы.
   -  Вырвались,   а?   --   воскликнул   Дов   ошалело.  --  Выр-ва-лись,
господа-граждане!.. Без ВОХРы мчим по миру!..
   Поляки  молчали  подавленно.  Юноша взглянул на  него сочувственно.  --
Дядьзя! А вы не волнуйтесь так, ладно?
   Дов не сразу заметил, что  микроавтобус вел себя странно. Он сворачивал
в какие-то дворы, затем выезжал задним ходом. "Следы заметает?.. От кого?.."
   - Эй, друг! -- весело крикнул он  краснокожему шоферу на иврите. -- Они
там остались! В ТУ-- 104... Кого ты боишься?
   Тот ответил, что везет, как приказано.
   --  Ну,  бойся! -- добродушно  разрешил  Дов, поглядывая в забрызганные
окна. -- Страхи кончились, понял?
   Наверное  шофер не понял. Петлял, кружил,  два раза  на  одну и  ту  же
площадь выехал.  Привез затемно.  Проводил в квартиру, которую  открыл своим
ключом.  Хороша  квартира.  Не  "хрущоба".  Сортир  вдвое  больше,  чем  его
московский закуток. Холодно, правда. Дов нашарил взглядом батареи отопления,
открыл кран. Взяв свою про-рабскую сумку, в  которую мать натолкала пирожков
с капустой, постучал к соседям. -- Харч есть. Поделимся!

   Зазвонил  телефон.  Дов  посмотрел  на  него  оторопело.  У  Дова  было
ощущение, что  он залетел на луну.  И вдруг  --  телефон.  Неуверенно поднял
трубку.
   -- Дов?! -- спросили по-русски. --  Я сейчас приеду за  вами. Вас хочет
видеть важное лицо. Выговор был московский, не иностранный.
   --  Из  советского посольства? -- спросил Дов на всякий случай... --  В
гробу я  видел это важное лицо,  в белых  тапочках. - В  трубке  засмеялись.
Повторили  приглашение  на  иврите...  --   Откуда  оно,  важное  лицо?..  -
недоверчиво воскликнул Дов - ... Из Израиля? Годится!
   Дова увезли в темноту,  где  мигали неземные светофоры. Бесшумный  лифт
поднял его на площадку из  черно-белых плиток. Дов  попробовал плитки ногой.
Не "гуляют" ли?.. Здесь была только одна дверь, темная, из мореного дуба.
   В  большой и теплой квартире его ждали двое людей. Маленький, с гусиным
задком, оказался секретарем  израильского  посольства,  второй, высоколобый,
генеральской  стати, привстал  и  назвал себя твердо,  точно  докладывал: --
Шауль бен Ами!
   И так  как Дов никаких чувств не выразил,  добавил: -- Я -- специальный
представитель   израильского   правительства.   "От   Голды,   значит",   --
удовлетворенно хмыкнул Дов. Тут же подкатили столик на колесиках. С винами и
сэндвичами. Хлопотал секретарь  посольства. Не хлопотал,  а скорее суетился.
Видно, гость был действительно важным.
   -- А вы меня, наверное, помните, -- произнес Шауль бен Ами. -- Я долгие
годы  работал в израильском посольстве в Москве. -- А! -- воскликнул Дов. --
Я вам фото передавал. Голда  у  московской  синагоги. Думаю, где встречал?..
Тогда меня,  наверное, и проследили. Недели не прошло, сгребли... Зима 1949,
так?.. Это я почему вспомнил. А потому... Когда вас из  Москвы турнули после
шестидневной  войны,  в  газете  писали,  что  вы  -  полковник  израильской
разведки.
   Шауль усмехнулся как-то  криво,  встал, открыл шкафчик из темного дуба.
Достал пожелтевшую брошюру, в которой  было  напечатано это сообщение ТАСС и
добавил  с  неподдельным  сожалением:  --  О,  если бы  я  получал  зарплату
полковника разведки!  Дов вскинул недоуменно брови, хотел было  по  привычке
подтрунить: мол,  что же вам  Голда не добавит, но промолчал. Начальство-то,
оно теперь  не чужое, а свое. "А как ждут  нас, -- подумал радостно. -- Кого
встречать  прислали!"  Представитель Голды спросил, какое  вино налить.  Дов
махнул рукой. -- Какое покрепче...
   Представитель  засмеялся, поднял бокал "за прилет первой ласточки", как
он окрестил появление Дова в Вене. Спросил с места в карьер:
   -- ...Будет алия из России? Поедут евреи?
   -- Да! -- убежденно  пробасил Дов и  даже брови вскинул: мол, вы что --
сомневаетесь?
   -- Откуда ты знаешь?
   Дов  объяснял пространно, перечислил  города,  из которых прежде  всего
поедут. И что за народ.
   -- Я  был  подопытным  кроликом.  Кролика  удав  не  заглотнул,  теперь
остальные ка-ак хлынут!..
   -- Хлынут, --  недоверчиво перебил Дова Шауль бен Ами.  -- Ты скажи вот
что:  может  быть,  вас, сионистскую  головку, выпустят, а  никакой алии  не
будет?..

   -- Будет! -- стукнул сжатым кулаком по столу.  -- Бросят все  и поедут.
Пружину чем сильнее давят, тем она стремительнее  распрямляется. А уж евреев
давили-давили... Ждите полмиллиона, не меньше!
   -- Полмиллиона?! -- Шауль бен  Ами  от  изумления откинулся  на  спинку
стула.

   Посольский  секретарь  торопливо  вынул из ящика стола анкету Сохнута и
стал заполнять. -- Что везешь с собой?
   -- Пирог с капустой... Еще? Охотничье ружьишко в багаже.
   -- Оружие? -- Оба подняли головы, посерьезнели. --  Какое? -- Тщательно
записали. Год производства. Тип. Калибр.
   "Ты смотри, -- удивился Дов. -- Как власть, так оружия страшится... Что
там, что здесь!.. Вскинулись, как пойнтеры".
   -- Значит,  полмиллиона, -- стараясь скрыть усмешку, возобновил прежний
разговор Шауль бен Ами. -- У тебя второй кандидат есть на примете?..
   Дов  снял  пиджак,  новенький,  клетчатый,  никогда  в  России  так  не
наряжался, надорвал изнутри  лацкан, вытянул из-под подкладки письма отца  и
Геулы.  Протянул  письмо Геулы  специальному представителю  Израиля. В  руки
отдал. Как наказывали.
   -- Значит, так, господин  специальный представитель!  Это  опубликовать
срочно. -- Срочно? -- переспросил Шауль не то с недоверием, не то с иронией.

   Дов  не  вслушивался в интонацию: не до того было. Он  -- здесь, они --
там. Ждут...
   -- Да, господин Шауль, вот это, Геулы, завтра же!.. Она отказывается от
советского  гражданства. Официально. Отсылает паспорт и  прочее. Опубликуете
ее письмо Брежневу, где она объясняет причины -- она спасена. Нет -- запрут.
Три года уже отсидела. В  лагере под Читой. Теперь меньше десятки не  дадут.
Рецидив. Запрут,  как меня, к полосатикам... Кто такие полосатики? Лучше вам
их не  знать... Ну, штаны-куртка полосатые. В общем, бандиты... Можно от вас
домой позвонить? Отцу?.. Там ждут  -- где я? У вас или на Лубянке?.. Значит,
московский номер такой...
   Утром он вылетел  в  Израиль. В  том  же самолете  оказался специальный
представитель. Расположился впереди, просматривая какие-то  бумаги. Писал на
полях страницы, видать, резолюции  накладывал. Работки, похоже, невпроворот.
А  сидел, словно штык проглотил. Генерала хоть в мешок затолкни, сразу видно
--  генерал. Место  у Дова было почти в  хвосте, в противоположном конце  от
генерала. Самолет  забили  до отказа какие-то  пестрые пиджаки,  американцы,
вроде. Немцы в кожаных шортах, дамочки с задами, которые едва  затискивались
в кресла.
   Загалдели,  море увидали!  Мать честная, это ж Средиземное!.. Дов забыл
обо всем на свете.  Наконец,  показалась  земля  Израиля. Береговая  полоса.
Песчаная отмель. Два небоскреба торчат среди  навала крыш.  Зажглась надпись
пристегнуть ремни.  И  тут кто-то тронул его за плечо. Представитель  Голды.
Дов  покосился удивленно. Белая  рубашка с  отложным воротником.  Волосы  на
груди  курчавятся. Запросто притопал. Будто и не генерал.  -- На тебя бумаги
оформлены, сказал. Тебя ждут...
   В аэропорту Лод его встречали рижане, Вероничка, с которой познакомился
еще в Москве. Посватался бы, если б не ждал тюряги... Длинный Боб, с которым
его  запирали  в  один карцер.  Казалось, где-то за  чертой они, израильтяне
воркутинского корня. А вон стоят, рукой машут... Счастье корешам-рижанам. Их
стали выпуливать в Израиль еще год назад. Мол, буржуазные недобитки.
   Дов замахал руками, закричал в восторге первое, что пришло в голову: --
Хинди-руси-бхай-бхай!
   Те  захохотали,  стали пробиваться к Дову. Однако  солдат с коротеньким
автоматом  ("Узи", наверное!) почему-то оттеснил их назад.  Только Вероничка
проскочила.
   Быстро подошел неизвестный парень в белой косоворотке, сказал  Дову: --
Тебя  ждет  амбуланс!  Поедешь  в  санаторий.  --  Дов  изумился:  --  Какой
санаторий? Я здоров, как бык. Я работать приехал.
   -- У  тебя,  здоровый, все  кости переломаны. --  Это сказал добродушно
Шауль  бен  Ами,  задержавшийся  возле него.  -- Мы о каждом твоем  переломе
наслышаны.  С  поезда летел - нога. Второй раз взяли -рука.  Так  что  пусть
врачи тебя пощупают...
   "Во! Про все знает. Ровно  отец..." -- Дов  был смущен вниманием, почти
умилился, но к санитарной машине не пошел.
   --  Вначале к  дружкам.  В  тюрьме  вместе  сидели,  господин  генерал.
Зеки-закадыки!
   Генерал ушел, и Дов огляделся освобожденно. В  Москве сейчас ноябрьская
слякотня. Кому парад, кому руки назад. Даже в Вене  дуло студено. А здесь --
теплынь. Благодать. И вообще,  где тут кусок израильской  земли? Чтоб  можно
было  поцеловать! Кругом  один асфальт. --  Ребята!  --  вырвалось  у него в
восторге. -- Обо всем потом. Свозите в Иерусалим!..
   Вероника  улыбнулась, кивнула на сиденье  рядом  со  своим.  Сзади  еще
кто-то из  зеков  протиснулся.  Вначале  дорога была узка и петляла,  словно
где-то  под  Курском. А  вокруг-то  не  Курск.  Шалишь!  И справа,  и  слева
колышутся  багровые,  оранжевые, зеленые  плоды. Апельсины,  лимоны,  вроде?
Конца им нет, плантациям. Листья ярко-зеленые, свежие. А вот и вовсе зеленое
поле.  Все, как...  зеленый  светофор!.. Мир  открыт!..  --  Ура!  --  вдруг
заголосил Дов.
   --   Ты   чего?  --   Я-то   думал,  Израиль   пустыня.  Желтый  песок.
Оазисы-города. А страна, оказывается, зеленая. Вся!
   --  Вечно-зеленая!  --   поправили  сзади.  --   Аж  до  Негева.  Он  с
проплешинами...
   По обеим сторонам шоссе раскиданы оранжевые и красные апельсины.  А где
навалом лежат, как в  России  картошка. Домчались  до  долины. Кинул  взгляд
влево, вправо -- сплошь золотисто-желтая.  Только вдали примостилось что-то,
белеет. "Монастырь  молчальников,  -- заметила  Вероника.  --  Не  для  тебя
место..." Дов от возбуждения аж привстал.
   --  Я-то  думал, страна  тесная.  А  тут просторы!  Мать  честная!.. --
Взмахнув руками,  он  повалился  на сиденье:  дорога, прорубленная в скалах,
круто взяла вверх. -- Куда несетесь?! Дайте поглядеть!
   -- Взгляни  на часы,  - отрезала Вероника. --  До заката полчаса...  --
Мелькнули  сбоку,  в  белой  скале, глубокие  ниши:  видать,  древние  ходы,
поросшие мохом.  --  Вот  где прятаться,  --  машинально отметил  Дов. -- От
римлян, что ли тут хоронились? Все захохотали, объяснили, что здесь каменные
карьеры. Вырубают камень для строек.
   У  первого светофора Вероника чуть притормозила. -- Ну, так, Дов. Прямо
--  Храм Московской  епархии и городская полиция. Вкупе и влюбе. Знакомиться
повременишь? -- И круто взяла направо, понеслась во всю мочь, ныряя в тесные
улочки,  мимо  кипарисов,  пальм,  кустарников.  Дорога  вдруг  раздвоилась,
посредине островок, багровый от роз.  Розы колышутся у самой  обочины, вдоль
домов. Ничего не огорожено...  И снова мимо домов из  древнего  камня, вдоль
которых густится зелень. Да и  растет она,  похоже, прямо из обомшелых стен.
Камень  розовато-белый;  где   обтесан  большими  брусками,  где  в  натуре,
глыбастый.  --  Господи!  Всю жизнь с  камнем работал.  А такого никогда  не
видал. Все истлевает, только наша работа остается.
   Выскочили  на какое-то  шоссе,  крутанулись, задерживаясь на  минуту  у
странного  становища. Лавки из  неотесанного дерева.  К одной осел привязан,
грызет  доску желтыми  зубами. Надпись  сбоку:  "Кафе бедуинов". Хлебнули по
глотку горчайшего  кофе, отъехали в сторонку и встали у откоса. Город внизу,
как на ладони.
   Дов  много читал об Иерусалиме,  вглядывался, болезненно морщась. Слева
купола  мечетей слепят.  Эль-Акса  серебрится... --  А стена  Плача где? Все
арабские  святыни, а наши  где?.. Напротив что?  Масличная  гора? А где гора
Дурного совета?.. А это, внизу! Самое древнее еврейское кладбище?
   Притихли,  ответили  не сразу.  Волнение Дова передалось  всем.  Солнце
точно плавит иерусалимские холмы. Тени, отброшенные ими, меняются на глазах.
Розовато-сиреневые скаты  гор  вдруг краснеют, становятся фиолетовыми, затем
темно-коричневыми.   Наконец,    черными,    ночными.    И    вдруг    снова
серебристо-белыми. Тона  мягкие, пастельные.  Только  небо  ярко-голубое. Не
вечернее, вроде.
   Бывал  Дов  в  горах, встречал  и  рассветы,  и закаты,  но  такого  не
видывал... Острое, неведомое ранее чувство охватило его: небесная  голубизна
распространилась вокруг,  сливаясь с  Масличной горой и  с дальними холмами,
постройками, минаретами, придавая всему вокруг необычайную  легкость. И дома
из белого иерусалимского камня, и  кустистые  холмы,  и даже  торчащие,  как
пальцы,  минареты повисли над землей,  парили в теплой и сказочно прозрачной
голубизне.  Небо опустилось,  стало Священной  землей, земля  -- небом... --
Ребята! -- воскликнул Дов в ошеломлении, ликующим тоном. -- Если Моисей был,
то он был именно здесь! Обетованная, ребята! Без туфты!..
   ...Едва  Дов,  вернувшись   из  Иерусалима,  вошел  в  тесную  квартиру
Вероники, она положила руку на его плечо: -- Ты Шауля о чем-нибудь просил?
   --  Нет... Передал  только  письма  Геулы  и  отца.  Еще в  Вене.  Чтоб
напечатали немедля...
   -- Напечатают?
   --  А как же! Если  утаят, Геуле врежут десятку. Она  отослала Брежневу
свой серпастый-молоткастый"... Бросила ему в морду!..
   -- Так обещал Шауль опубликовать или нет?
   Дов ошалело оглядел Веронику и ее друзей-рижан. К Веронике набилось уже
человек десять.  Почти  все воркутинцы.  Один,  правда, магаданский,  другой
Якутии отведал. Полюса  холода..-- Спроси,  спроси,  --  раздалось  со  всех
сторон. Длинный, костистый Моше, второй  муж Вероники, совсем мальчишка, лет
на десять моложе ее, угрюмо сказал: -- Надо держать их так! -- И он обхватил
свое горло жесткими пальцами  рабочего. -- Иначе...  Тут не Воркута. Карцера
нет. За неделю захрипишь. Безо всякого карцера...
   -- Да вы что, ребята? Вы серьезно?
   Вероника,  деловой  человек,  открыла  записную книжку,  набрала  номер
Министерства  Иностранных  Дел. Передала трубку Дову.  Соединили  не  сразу.
Спросили, кто таков, да по какому делу...  Наконец, в трубке  раздался голос
Шауля. Голос был дружелюбный. -- Что стряслось, Дов?
   Дов не  сразу заставил себя заговорить. Генерал  Голды, а его  за горло
хватать?.. Выдавил из себя хрипло:
   --  Письма...  эти...   посланы  в  печать?..  Геулы,  говорю,  письмо,
отправлено?  --  повторил  он, так  как  в  трубке  молчали.  --  Опубликуют
сегодня-завтра или нет??! -- вскричал он.
   -- Ну-у, Дов... Что вы! Сразу  печатать. Выпустить такое  письмо из рук
-- это все равно, что отдать приказ об аресте Геулы.
   --  Как  раз наоборот! -- Дов проглотил  слюну. От волнения у  него сел
голос. -- Можно я приеду? Немедля! -- Он бросил трубку.
   Пытались  набиться  в   "Вольву"   одного  из  друзей  Вероники  --  не
втиснулись.  Тогда  Моше завел свой  белый автобусик с надписями  по бортам:
"Установка кондиционеров". Туда  влезли. Автобусик крутанулся в воротах. Все
попадали друг на друга. Затем встали по стенкам,  положив руки на плечи друг
другу. Держались прочно. Вероника сказала своим певучим голосом:
   --  Итак, захватываем Министерство-о,  почту-у, телегра-аф. Я въезжаю в
Иерусалим на белом ишаке. - Захохотали, кто-то произнес горьковато-улыбчиво:
-- Пока что мы все в белом воронке.
   Вероника  сказала,  что  они  будут  ждать   Дова  полчаса.  Если  дело
затянется, пусть звонит к ней домой.
   Наконец,  протарахтели по  улице Гимел к небольшому  бетонному кубу,  в
котором   размещался    русский   отдел   Министерства   Иностранных    дел.
Толстячок-охранник,  позвонив  куда-то  и  схватив медлительного  посетителя
двумя  пальцами  за  рукав,  подвел к  лестнице  и  подробно объяснил,  куда
идти-заворачивать.
   Коридоры   узкие,   заставлены  столами.   На   одном  из   них   сидят
девчонки-секретарши, ногами  болтают. Узнали,  что посетитель к Шаулю, сразу
притихли, одна спрыгнула со  стола и,  убедившись, что не сам притащился,  а
вызывали, проводила к дверям.
   Шауль  приподнялся  из-за  большого  письменного   стола,   заваленного
папками.  Кабинет  тесный.  Кондиционер  старый,  рычит, как  голодный  лев.
Похоже,  Русский  отдел  в  израильском Министерстве иностранных дел не  был
отделом-фаворитом. Дов это позднее заметил. Сейчас ему было не до этого.
   - Как  же так? - засипел он с  порога. Я же вам русским языком объяснил
иль  вы не  поняли?  Я в  Вене  - она тут  же относит  в  приемную ЦК письмо
Брежневу...  Если текст  письма не  будет  сегодня-завтра  передан  по  всем
радиостанциям, все, Геулы нет.
   Шауль  бен Ами  промакнул какую-то свою бумагу мраморным  пресс-папье и
заявил официальным тоном:
   -- Государство Израиль на себя такую ответственность взять не может.
   -- Какую ответственность?! Письмо нынче в приемной ЦК.  Завтра утром --
в  КГБ.  Лубянка-то  через дорогу... Отец  сказал: стой  на коленях, но чтоб
письмо Геулы облетело мир. Встать что ли на колени?!
   Красноватое, с  глубоко сидящими глазами и высоким лбом, лицо Шауля бен
Ами снова излучало доброту  и приязнь. -- Дов, перестань ребячиться. То, что
мы посылаем в международную прессу, должно быть точным на все 100 процентов.
Даже на 120...  А вдруг  она  раздумала?.. Или ее машина сбила? - Он  поджал
тонкие губы в усмешке.
   Не  понравилась  эта  усмешка  Дову:  так  кривят  губы,  когда  что-то
недоговаривают, таят. Следователи так улыбаются, мелькнуло у него. -- Могу я
отсюда позвонить? Отцу...
   Шауль бен Ами  руки выкинул  перед собой белыми ладонями кверху: мол, о
чем разговор...
   Москву дали не сразу. Часа  два  пришлось  мытариться. Дов  издергался,
р