ала, что он всерьез. Он так перепугался, когда я  ему  сказала,  что  у
меня будет ребенок. Я ведь скрывала это от него, пока было можно. А  потом
уж пришлось сказать, ничего не поделаешь. Он говорит, что это моя  вина  и
надо было вовремя принять меры. Если бы ты  только  слышал,  чего  он  мне
наговорил! Но я давно поняла, что он совсем не джентльмен. Бросил меня без
гроша. И за комнату не заплатил, а чем же мне было платить, раз у меня нет
денег? Хозяйка так ругалась, можно было подумать, что я ее обокрала.
   - Вы же хотели снять квартиру.
   - Он мне вначале это обещал,  но  кончилось  дело  тем,  что  мы  сняли
меблированные комнаты в Хайбэри. Уж такой сквалыга! Говорил,  что  я  сорю
деньгами, а сорить-то было нечем!
   У нее была удивительная способность путать главное со  всякой  ерундой.
Филип ничего не понимал. Во всей этой истории было что-то странное.
   - Да разве может человек вести себя так подло!
   - Ты его не знаешь. Я теперь к нему не вернусь,  даже  если  он  станет
ползать передо мной на коленях! Дура, зачем только я с  ним  связалась.  И
денег он куда меньше зарабатывал, чем хвастал. Врал как сивый мерин!
   Надо было что-то предпринять. Его так глубоко тронуло ее  горе,  что  о
себе он не думал.
   - Хочешь я съезжу в Бирмингем? Постараюсь его найти и вас помирить.
   - Ну, на это нечего рассчитывать. Я его теперь знаю, он ни  за  что  не
вернется.
   - Но он должен о тебе позаботиться. От этого ему не увильнуть.  Правда,
я в таких делах плохо разбираюсь, лучше тебе посоветоваться с адвокатом.
   - А как я это сделаю, у меня же нет денег.
   - Я тебе дам. Нет, лучше напишу записку знакомому адвокату  -  помнишь,
тому спортсмену, который был душеприказчиком у моего отца.  Хочешь  сходим
вместе хоть сейчас? Он, наверное, у себя в конторе.
   - Нет, лучше дай мне к нему письмо. Я схожу сама.
   Она немножко успокоилась. Филип написал записку. Но  тут  он  вспомнил,
что у нее не было денег. На счастье он только вчера взял деньги в банке  и
мог дать ей пять фунтов.
   - Спасибо, Филип, это очень мило с твоей стороны.
   - Я рад, что могу хоть чем-нибудь тебе помочь.
   - Ты до сих пор меня любишь?
   - Так же, как раньше.
   Она подставила ему  губы,  и  он  их  поцеловал.  В  ее  движении  была
покорность, которой он никогда прежде не замечал. За это стоило  заплатить
любыми муками.
   Она ушла, и тут только Филип увидел, что Милдред  пробыла  у  него  два
часа. Он был так счастлив, что не заметил, как пролетело время.
   - Бедняжка, бедняжка, - шептал он, и сердце его было переполнено  такой
невыразимой нежностью, какой он еще никогда не чувствовал.
   Он не  вспомнил  о  Норе  до  восьми  часов,  пока  от  нее  не  пришла
телеграмма. Еще не распечатав ее, он уже понял, от кого эта телеграмма.

   "ЧТО-НИБУДЬ СЛУЧИЛОСЬ? НОРА".

   Филип не знал, что ему ответить, что ему делать вообще. Он мог бы зайти
за ней после спектакля, где у нее была выходная роль, и  проводить  домой,
как это часто делал, но вся душа его против  этого  восставала:  он  не  в
силах встретиться с ней сегодня вечером. Он подумал было написать  ей,  но
ему трудно было заставить себя обратиться к ней  с  обычным  "Дорогая  моя
Нора". Наконец он решил дать телеграмму.

   "ПРОСТИ. НЕ СМОГ ПРИЙТИ. ФИЛИП".

   Он представил себе ее лицо. Какая у нее  некрасивая  мордочка  с  этими
широкими скулами и слишком ярким румянцем! И кожа ужасно шершавая,  б-р-р!
Филип понимал, что после телеграммы  ему  придется  что-то  придумать,  но
торопиться с этим ему не хотелось.
   На следующий день он протелеграфировал опять:

   "СОЖАЛЕЮ. ПРИЙТИ НЕ МОГУ. НАПИШУ"

   Милдред сказала, что будет в четыре, а ему не хотелось говорить, что  в
это время он занят. В  конце  концов  важнее  всего  она.  Он  ждал  ее  с
нетерпением. Он не отходил от окна и сам отворил ей входную дверь.
   - Ну как? Была у Никсона?
   - Да. Он сказал,  что  ничего  не  выйдет.  Помочь  тут  ничем  нельзя.
Придется мне с этим смириться.
   - Но это невозможно! - воскликнул Филип.
   Она устало опустилась на стул.
   - Никсон тебе объяснил, почему ничего не выйдет?
   Милдред протянула ему измятое письмо.
   - Вот твое письмо. Я его никуда не носила. Вчера  я  не  решилась  тебе
сказать, не могла. Эмиль на мне так и не женился. Он не мог.  У  него  уже
есть жена и трое детей.
   Филип  вдруг  почувствовал  мучительную  ревность.  Боль   была   почти
нестерпимой.
   - Вот почему я не могла вернуться к тетке. Мне не к  кому  идти,  кроме
тебя.
   - Но почему ты к нему пошла? -  тихо  спросил  Филип,  стараясь,  чтобы
голос у него не дрогнул.
   - Почем я знаю? Сначала я и не подозревала, что он женатый, а когда  он
мне сказал, тут я ему выложила все, что о нем думаю. Потом я его не видела
несколько месяцев. Но стоило ему прийти в кафе и попросить меня - уж  я  и
не знаю, что со мною стряслось.  Я  вдруг  почувствовала,  что  все  равно
ничего не поделаешь. Я должна была к нему пойти.
   - Ты его любила?
   - Не знаю. Мне с ним всегда было весело. И что-то в нем  есть  такое...
он сказал, что я не пожалею, пообещал давать мне  семь  фунтов  в  неделю,
рассказывал, будто сам зарабатывает пятнадцать, но все  это  было  вранье,
вовсе он столько не зарабатывал! А мне так осточертело каждое утро  ходить
на работу, да  и  с  теткой  мы  не  очень-то  ладили;  она  все  норовила
обращаться со мной, как с прислугой, говорила, что я сама  должна  убирать
свою комнату, никто-де за меня убирать не станет! Ох, лучше бы  я  его  не
видела! Но, когда он пришел в кафе и позвал  меня,  я  почувствовала,  что
ничего не могу с собой поделать.
   Филип отошел от  нее,  сел  у  стола  и  опустил  голову  на  руки.  Он
чувствовал себя страшно униженным.
   - Ты на меня сердишься? - спросила она жалобно.
   - Нет, - сказал он, подняв голову, но глядя  мимо  нее.  -  Мне  только
очень больно.
   - Почему?
   - Ну как же, ведь я был так безумно в тебя влюблен. Я делал все,  чтобы
и ты хоть немножко меня полюбила. Мне казалось, что ты просто не  способна
любить кого бы то  ни  было.  И  страшно  подумать,  что  ты  готова  была
пожертвовать всем ради этого хама. Не понимаю, что ты в нем нашла.
   - Мне самой обидно, что так получилось. Если бы ты знал,  как  я  потом
каялась, ей-Богу же, правда!
   Он подумал об Эмиле Миллере с его одутловатым землистым лицом, светлыми
бегающими глазами, о всей его вульгарной фатоватой внешности -  он  всегда
носил ярко-красные  вязаные  жилеты.  Филип  вздохнул.  Милдред  встала  и
подошла к нему. Она обвила рукой его шею.
   - Я никогда не забуду, что ты предложил мне выйти за тебя замуж, Филип.
   Он взял ее руку и поглядел ей в лицо. Она нагнулась и поцеловала его.
   - Филип, если ты все еще хочешь, я теперь на все согласна. Я ведь знаю,
что ты настоящий джентльмен, в полном смысле этого слова.
   Сердце у него замерло. Ему стало почему-то противно.
   - Спасибо, но теперь я не могу.
   - Ты меня больше не любишь?
   - Нет, люблю всей душой.
   -  Так  почему  же  нам  не  пожить  в  свое  удовольствие,  раз   есть
возможность? Теперь-то уж все равно...
   Он высвободился из ее рук.
   - Ты ничего не понимаешь. Я умирал от любви к тебе с первого раза,  как
тебя  увидел,  но  теперь...  этот  тип...  К  несчастью,  у   меня   есть
воображение. От мысли о том, что между вами было, меня начинает мутить.
   - Вот дурачок, - сказала она.
   Он снова взял ее руку и улыбнулся.
   - Ты только не думай, что я не хочу. Ты и представить себе  не  можешь,
как я тебе благодарен, но, понимаешь, тут я с собой совладать не могу.
   - Да, ты мне настоящий друг.
   Они продолжали свой  разговор,  и  незаметно  между  ними  возникла  та
близость, которой он так дорожил в прежние времена. Наступил вечер.  Филип
предложил  ей  вместе  пообедать  и  сходить  в  мюзик-холл.  Ее  пришлось
уговаривать:  ей  ведь  казалось,  что  положение  обязывает,  а  в  таком
бедственном состоянии, как у нее, женщине неприлично развлекаться. Наконец
Филип упросил ее пойти, чтобы доставить ему удовольствие, а коль скоро она
могла рассматривать свой поступок как акт  самопожертвования,  она  быстро
согласилась.  В  ней  появилась  какая-то  непривычная,  трогавшая  Филипа
чуткость. Она попросила его свести ее в тот маленький ресторанчик в  Сохо,
где они так часто бывали; он был  бесконечно  ей  признателен  -  ведь  ее
просьба говорила о том, что с этим  местом  и  у  нее  связаны  счастливые
воспоминания. Во время обеда она развеселилась. Бургундское из кабачка  на
углу согрело ее, и она забыла, что ей полагается  сохранять  постный  вид.
Филип решил, что теперь самое время поговорить с ней о будущем.
   - У тебя, наверное, нет  ни  гроша  за  душой?  -  спросил  он,  выбрав
подходящую минуту.
   - Только то, что ты мне вчера дал, но мне пришлось заплатить три  фунта
хозяйке.
   - Ну что ж, тогда я, пожалуй, дам тебе хотя бы  еще  десять  фунтов.  Я
схожу к моему адвокату и попрошу его написать  Миллеру.  Раскошелиться  мы
его заставим. В этом я уверен. Если мы получим от него хотя бы сто фунтов,
ты сможешь протянуть, пока родится ребенок.
   - Не возьму я от него ни гроша! Лучше с голоду помру...
   - Но ведь это чудовищно - он довел тебя до такой беды и бросил!
   - У меня тоже есть самолюбие.
   Филип чувствовал себя немножко неловко.  Для  того  чтобы  ему  хватило
денег до получения диплома, ему надо было соблюдать  строгую  экономию.  К
тому же следовало оставить хоть небольшую сумму на  тот  год,  который  он
собирался проработать ординатором в отделении терапии и хирургии - либо  у
себя, либо в какой-нибудь другой больнице. Но Милдред столько рассказывала
ему о скупости Эмиля, что он не хотел спорить с ней  из-за  денег,  боясь,
что она и его обвинит в недостатке щедрости.
   - От него не возьму ни единого гроша. Лучше пойду с протянутой рукой. Я
бы уже давно подыскала себе работу, да только боюсь, как  бы  мне  это  не
повредило в моем положении. Ничего не поделаешь, приходится думать о своем
здоровье, правда?
   - Ну, теперь тебе тревожиться нечего, - сказал Филип. - Я обеспечу тебя
всем необходимым, пока ты не сможешь работать снова.
   - Я так и знала, что могу на тебя положиться. И Эмилю сказала, пусть не
думает, что мне не к кому пойти! Я ему всегда говорила, что ты - настоящий
джентльмен, в полном смысле слова.
   Постепенно Филип узнал, как произошел разрыв. Жена этого типа,  видимо,
проведала об интрижке, которую тот завел во время своих наездов в  Лондон,
и пошла к хозяину фирмы, в которой служил Эмиль. Она грозила  разводом,  и
фирма заявила, что Миллер будет уволен, если жена выполнит свою угрозу. Он
был страстно привязан к детям и не мог допустить мысли о том,  что  его  с
ними разлучат. Когда перед ним встал выбор между женой  и  любовницей,  он
выбрал жену. Боясь связать себя еще сильнее, Миллер настаивал, чтобы у них
ни под каким видом не было детей, и, когда Милдред  уже  больше  не  могла
скрывать, что у нее будет ребенок, и сообщила ему об этом, Миллера охватил
ужас. Воспользовавшись  какой-то  размолвкой,  он  ее  бросил  без  всяких
церемоний.
   - Когда, по-твоему, ты должна родить? - спросил Филип.
   - В начале марта.
   - Через три месяца.
   Надо было решить, что делать дальше. Милдред заявила, что ни за что  не
останется в своих комнатах в Хайбэри,  и  Филипу  тоже  казалось  удобным,
чтобы она жила к нему поближе. Он пообещал присмотреть  завтра  что-нибудь
подходящее.   Она   заявила,   что   ей   хотелось   бы   поселиться    на
Воксхолл-Бридж-роуд.
   - И недалеко будет ехать.
   - Куда?
   - Да ведь я проживу на квартире месяца два, не больше, а потом мне надо
лечь в родильный приют. Я знаю одно очень  приличное  заведение,  куда  не
пускают всякую шушеру и берут всего четыре гинеи без всяких  накидок.  Ну,
конечно, за врача платишь отдельно,  но  это  все.  Там  лежала  одна  моя
приятельница, а хозяйка лечебницы - леди с головы до ног. Я ей скажу,  что
мой муж - офицер, служит в Индии,  а  я  по  состоянию  здоровья  приехала
рожать в Лондон.
   Филип с трудом верил своим  ушам.  Тонкие  черты  лица  и  нежная  кожа
придавали ей такой бесстрастный, такой девственный вид. Когда он  думал  о
пылавших в ней страстях, сердце его невольно сжималось. Кровь  молоточками
била в висках.



70

   Вернувшись к себе, Филип рассчитывал получить письмо от Норы, но его не
было; он ничего не получил и на другое утро. Ее молчание раздражало и в то
же время пугало его. Когда он был в Лондоне, они  виделись  ежедневно;  ей
должно показаться странным, что он пропустил целых  два  дня  и  никак  не
объяснил своего отсутствия; неужели она случайно встретила его  где-нибудь
с Милдред? Ему было неприятно думать, что она обижена или огорчена,  и  он
решил зайти к ней после обеда. Он уже чуть ли не был готов обвинять  ее  в
том, что связался с нею. Мысль, что отношения эти могут продолжаться, была
ему теперь противна.
   Он  нашел  для  Милдред  две  комнаты   во   втором   этаже   дома   на
Воксхолл-Бридж-роуд. Там было шумно, но он знал,  что  она  любит  уличный
грохот.
   - "Терпеть не могу, когда улица похожа на кладбище:  целый  день  живой
души за окном не увидишь, - говорила она. - То ли дело, когда  все  кругом
кипит!"
   Потом  Филип  вынудил  себя  пойти  на  Винсент-сквер.  Он  с  трепетом
позвонил, зная, что его ожидает. Ему было не по себе из-за  того,  что  он
так обошелся с Норой; его страшили ее упреки; он знал, что характер у  нее
вспыльчивый, а он не выносил скандалов; может быть,  самое  лучшее  -  это
сказать ей откровенно, что вернулась Милдред и он  ее  по-прежнему  любит;
ему страшно жаль, что так получилось, но увы! С Норой его больше ничего не
связывает, однако он тут же представил себе, как ей будет  горько,  -  она
ведь его любит; прежде ему это льстило, он ей был так благодарен, а теперь
он не мог подумать без ужаса о том, чтобы продолжать с ней связь.  Но  она
не заслуживает того, чтобы он заставил ее страдать. Филип спрашивал  себя,
как она его встретит, и, подымаясь по лестнице, гадал, что она ему  сейчас
скажет. Он постучал в дверь. Чувствуя, что он очень бледен, Филип не знал,
как ему скрыть волнение.
   Нора что-то усердно писала, но поспешно вскочила, как только он вошел.
   - Я узнала твои шаги! - воскликнула она.  -  Где  ж  это  ты  припадал,
негодный мальчишка?
   Нора весело подбежала и обняла его за шею.  Она  была  очень  рада  его
видеть. Он тоже поцеловал ее, а потом, желая выиграть время,  заявил,  что
до смерти хочет чаю. Нора помешала огонь в камине, чтобы  чайник  поскорее
вскипел.
   - Я был ужасно занят, - не очень уверенно промямлил Филип.
   Она принялась болтать с обычной своей живостью; рассказала о заказе  на
повестушку, полученном от  издательства,  для  которого  еще  ни  разу  не
писала. Ей било обещано за нее целых пятнадцать гиней!
   - Деньги эти все равно что с неба упали. Знаешь, что мы на них сделаем?
Устроим маленькую прогулку.  Давай  проведем  день  в  Оксфорде.  Мне  так
хочется поглядеть университет.
   Он всматривался в ее лицо, нет ли в глазах  хотя  бы  тени  упрека,  но
взгляд у нее был такой  же  открытый  и  веселый,  как  всегда;  она  была
счастлива, что его видит. Сердце у него упало. Он не  решался  сказать  ей
все начистоту. Она поджарила хлеб, нарезала маленькими кусочками  и  стала
кормить его, как ребенка.
   - Ну как, звереныш, сыт? - спросила она.
   Он, улыбаясь, кивнул,  и  она  зажгла  ему  сигарету.  Потом  по  своей
привычке уселась к нему на колени.  Она  была  очень  маленькая  и  совсем
ничего не весила. Прижавшись к его плечу, Нора сладко вздохнула.
   - Ну, скажи мне что-нибудь хорошее, - шепнула она.
   - Что тебе сказать?
   - Сделай усилие и выдумай, будто я тебе нравлюсь.
   - Ты же знаешь, что этого мне не надо выдумывать.
   У него не хватило духу сказать ей в эту минуту правду. Он не станет  ее
расстраивать хотя бы сегодня; лучше, пожалуй, написать. Так  будет  легче.
Он не сможет вынести ее слез. Она заставила его себя поцеловать, и,  целуя
ее, он думал о  Милдред,  о  бледном  рте  Милдред,  о  ее  тонких  губах.
Воспоминание о Милдред  было  неотступным  и  куда  более  осязаемым,  чем
простое воспоминание; ее образ поглощал все его мысли.
   - Ты сегодня какой-то тихий, - сказала Нора.
   Ее любовь поболтать была у них предметом постоянных шуток; он ответил:
   - Ты никогда  не  даешь  мне  вставить  словечко,  вот  я  и  разучился
разговаривать.
   - Но ты и не слушаешь, а это уже некрасиво.
   Он слегка покраснел, испугавшись, не догадывается ли она о его тайне, и
смущенно отвел глаза. Сегодня ее легкое тело казалось ему  тяжким  грузом;
ему было неприятно даже ее прикосновение.
   - У меня затекла нога, - сказал он.
   - Прости ради Бога! - воскликнула она и вскочила. - Если я  не  отучусь
от привычки сидеть у мужчин на коленях, мне придется подумать о  том,  как
сбавить вес.
   Он старательно притоптывал, делая вид, будто разминает замлевшую  ногу.
Потом подошел к огню, чтобы она не смогла опять к нему  сесть  на  колени.
Слушая ее веселый щебет, он думал, что Милдред не стоит ее подметки:  Нора
умела его развеселить, с ней занятно разговаривать, она умнее и куда лучше
как человек. Нора - хорошая, смелая и честная женщина, а Милдред,  как  ни
горько в этом признаться, не заслуживает ни одного доброго слова.  Если  у
него есть хоть капля здравого смысла, он останется  с  Норой,  с  ней  ему
будет куда лучше. К тому же она его любит, а Милдред  только  признательна
ему за помощь. Но, что ни говори, главное - это любить самому, а  не  быть
любимым, и его всем существом тянуло к Милдред. Десять минут,  проведенных
с нею, ему куда дороже целого дня с Норой; поцелуй  холодных  губ  Милдред
ему нужнее, чем все, что может дать ему Нора.
   - Ничего не могу с собой поделать,  -  думал  он.  -  Она  меня  просто
приворожила.
   Ему было все равно, что она бессердечна,  развратна  и  глупа;  его  не
пугала ни ее жадность, ни ее пошлость - он ее любил.  Лучше  какие  угодно
мучения с ней, чем счастье с другой.
   Когда он собрался уходить, Нора спросила, словно невзначай:
   - Ну а как же завтра, я тебя увижу?
   - Да, - ответил он.
   Он знал, что  не  сможет  прийти,  потому  что  должен  помочь  Милдред
перебраться на новую квартиру, но  у  него  не  хватило  мужества  сказать
"нет". Он решил, что пошлет телеграмму. Милдред утром посмотрела  комнаты,
осталась ими довольна, и после обеда Филип поехал с ней в Хайбэри.  У  нее
были сундук для платьев, другой  сундук  для  всякой  всячины:  подушечек,
платков, которыми она покрывала абажуры, рамочек  -  это,  по  ее  мнению,
придавало комнатам уют - и, кроме того, две или три  большие  коробки,  но
весь ее багаж в общем поместился на крыше кареты. Когда они  проезжали  по
Виктория-стрит, Филип забился в самую глубь экипажа, чтобы его не заметила
Нора, если бы она  случайно  попалась  им  навстречу.  Он  не  успел  дать
телеграмму и не мог ее послать из почтовой конторы на Воксхолл-Бридж-роуд,
потому что ее удивило бы, как он попал в этот район, а  если  уж  он  туда
попал, то почему не зашел на соседнюю площадь, где она жила. Он решил, что
лучше,  пожалуй,  все-таки  зайти  к  ней  хоть  на  полчаса,  однако  эта
необходимость раздражала его; он злился на Нору за то, что  она  вынуждала
его идти на пошлые и унизительные увертки. Зато он был счастлив, что рядом
с ним Милдред. Ему нравилось разбирать вместе с ней вещи, и  он  испытывал
пленительное чувство обладания, устраивая ее на этой квартире, - ведь  это
он выбрал ее и за нее платил. Он не разрешал Милдред утомляться.  Помогать
ей доставляло ему удовольствие, а она отнюдь не стремилась делать сама то,
что за нее соглашались делать другие. Он распаковал и развесил ее  платья.
Так как она,  видимо;  не  собиралась  никуда  выходить,  Филип  подал  ей
комнатные туф