ь в  том,  чтобы
брать от людей хорошее и быть терпимым к дурному. В  памяти  его  возникли
слова умирающего Бога:
   "Прости им, ибо не ведают, что творят".



122

   Филип договорился с Салли встретиться в субботу в Национальной галерее.
Она должна была прийти сразу же, как освободится в мастерской, и пообедать
с ним. Филип не видел ее уже два дня, но состояние  душевного  подъема  не
оставляло его ни на минуту. Его так радовало это  чувство,  что  он  и  не
пытался увидеть Салли пораньше. Он сотни  раз  твердил  себе,  что  он  ей
скажет и как он ей это скажет. Теперь его нетерпение достигло  апогея.  Он
написал доктору  Сауту,  и  в  кармане  у  него  лежала  полученная  утром
телеграмма: "Выгоняю инфантильного идиота. Когда приедете?" Филип  шел  но
Парламент-стрит. День был ясный; морозное, яркое солнце  бросало  пляшущие
блики  на  тротуар.  Улица  кишела  людьми.  Вдали  висела  нежная  дымка,
смягчавшая величественные контуры зданий. Филип пересек  Трафальгар-сквер.
Вдруг его словно что-то ударило: впереди шла женщина, которую он принял за
Милдред. У нее была такая же фигура, и она так же чуть-чуть волочила ноги.
Не рассуждая, задыхаясь, он кинулся ее  догонять,  пошел  рядом,  а  когда
женщина повернулась, увидел, что это не она. У этой лицо было куда старше,
с морщинистой, желтой кожей.  Филип  замедлил  шаги.  У  него  отлегло  от
сердца, но он тут же поймал себя на том, что почувствовал разочарование, и
ужаснулся. Неужели он так и не избавится от своей страсти? Несмотря ни  на
что, где-то в глубине души навсегда притаилась непонятная, проклятая  тяга
к этой подлой женщине. Любовь к ней причинила ему столько  страданий,  что
он уже никогда, никогда не избавится от этой любви. Только смерть  наконец
утолит его желание.
   Но он сразу же взял себя в руки. Он вспомнил о Салли, о ее милых  синих
глазах, и его  губы  сами  собой  заулыбались.  Он  поднялся  по  ступеням
Национальной галереи и сел в первом зале, чтобы увидеть ее, как только она
войдет. У него всегда становилось покойно  на  душе,  когда  его  окружали
картины. Даже не разглядывая их в отдельности, он словно окунался  во  все
это великолепие красок и линий. Но мысли его  были  поглощены  Салли.  Как
приятно будет увезти ее  из  Лондона,  где  ей  совсем  не  место,  словно
васильку в цветочном магазине среди орхидей  и  азалий;  он  понял  это  в
Кенте, на хмельнике, и был уверен, что она расцветет  под  ласковым  небом
Дорсета. Но вот она вошла, и он встал ей навстречу.  На  ней  было  черное
платье  с  белыми  манжетами  и   круглым   батистовым   воротничком.   Он
поздоровался с ней за руку.
   - Давно меня ждешь?
   - Нет. Минут десять. Ты голодна?
   - Не очень.
   - Тогда давай немножко посидим, хорошо?
   - Как хочешь.
   Они сели рядышком и  помолчали.  Филипу  было  хорошо  возле  нее.  Его
согревала ее сияющая юность. Она словно излучала жизненную силу.
   - Ну как твои дела? - спросил он наконец, чуть-чуть улыбаясь.
   - О, все в порядке. Это была ложная тревога.
   - Правда?
   - Ты рад?
   Филипом вдруг овладело странное чувство. Он был  уверен,  что  опасения
Салли не напрасны, ему даже и в голову не приходило, что  тут  может  быть
ошибка. Все его планы сразу рухнули, и будущая жизнь, которую он так  ясно
себе представлял, оказалась всего лишь  несбыточным  сном.  Он  опять  был
свободен. Свободен! Ему не нужно отказываться от своих планов, и он  снова
может  распоряжаться  своей  жизнью,  как  ему  заблагорассудится.  Но  он
почему-то чувствовал не радость, а уныние. У него защемило сердце. Будущее
мерещилось ему бесцельным и одиноким,  словно  он  много  лет  носился  по
бурным морям, терпя опасности и лишения, и вот  наконец  вдали  показалась
тихая гавань, но стоило ему к ней подойти, как поднялся встречный ветер  и
снова погнал его в безбрежное море. И, так как все его  помыслы  были  уже
полны жизнью на суше, среди бархатных лугов и тенистых рощ, пустынные воды
океана  вызывали  в  нем  только  отчаяние.  Он  больше  не  мог  выносить
треволнений и одиночества. Салли поглядела на него своими ясными глазами.
   - Неужели ты не рад? - повторила она. - А я-то думала, что ты  ног  под
собой не будешь чуять от радости.
   Лицо его вытянулось; он поглядел на нее жалобно.
   - Как ни странно, нет, - пробормотал он.
   - Смешной! Почти все мужчины бывают рады.
   И  тут  он  понял,  что  обманывал  себя:  брак   для   него   не   был
самопожертвованием, мысль о нем внушила тоска по дому, по жене, по  любви,
а теперь, когда все это ускользало от него, ему стало  очень  горько.  Ему
хотелось этого больше, чем чего бы то ни было на свете. Что ему Испания  и
все ее города - Кордова, Толедо, Леон; что ему пагоды Бирмы и лагуны южных
морей? Обетованная земля была здесь, с ним рядом. Он  вдруг  подумал,  что
всю жизнь гонялся за тем, что внушали ему другие - устно и в книгах, -  не
понимая, чего жаждет его собственная душа. Всю жизнь он пытался  поступать
так, как велел ему рассудок, а не гак, как требовало сердце. И вот  теперь
он с радостью отмахнулся бы от всех своих выдуманных идеалов. Он вечно жил
будущим, завтрашним днем, а настоящее, сегодняшнее всегда уходило  у  него
из-под рук. А чего стоят эти идеалы? Он подумал о  своей  мечте  свести  в
стройный и прекрасный узор бессчетные и бессмысленные явления  жизни;  как
же он не заметил, что самый простой  узор  человеческой  жизни  -  человек
рождается, трудится, женится, рожает  детей  и  умирает  -  и  есть  самый
совершенный? Отказаться от всего ради личного  счастья  -  может  быть,  и
означает поражение, но это поражение лучше всяких побед.
   Он быстро взглянул на Салли, спрашивая себя, о чем она сейчас думает, и
сразу же отвел глаза.
   - Я хотел попросить тебя выйти за меня замуж, - сказал он.
   - Я так и думала, что ты меня об этом попросишь, но  боялась  встать  у
тебя поперек дороги.
   - Как ты можешь встать у меня поперек дороги?
   - А твои путешествия в Испанию и в разные другие страны?
   - Откуда ты об этом знаешь?
   - Как же мне не знать? Разве я глухая и не слышу, о чем  вы  кричите  с
папой до хрипоты?
   - Ну их к черту, эти путешествия! Ничего мне не нужно. - Он замолчал, а
потом буркнул: - Я не могу без тебя жить! Я не хочу с тобой расставаться.
   Она ничего не ответила. Трудно было понять, что она сейчас думает.
   - Ну, скажи, ты выйдешь за меня замуж?
   Она не шевельнулась, и на лице ее не отразилось ни  тени  волнения;  но
глаза ее были опущены, когда она ответила.
   - Если хочешь.
   - А ты-то хочешь?
   - Ну, конечно, мне пора иметь свой дом, свою семью.
   Он сдержал улыбку. Теперь он ее уже знал,  и  ответ  нисколько  его  не
удивил.
   - Но выйти замуж ты хочешь за меня?
   - А я и не выйду ни за кого другого.
   - Ну, тогда все в порядке.
   - Мама и папа даже не поверят, правда?
   - Я ужасно счастлив.
   - А я очень проголодалась.
   - Милая...
   Он улыбнулся, взял ее руку и сжал  в  своей.  Они  встали  и  вышли  из
галереи. Остановившись у балюстрады, они поглядели на Трафальгар-сквер. По
площади сновали экипажи и омнибусы, спешили толпы людей. Светило солнце.