Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
няты Гриффитсом, а
о нем она просто забыла, Филип вдруг ее возненавидел. Он сообразил
наконец, почему они с Гриффитсом полюбили друг друга: Гриффитс был глуп,
да, просто глуп! Филип знал это и раньше, но обманывал себя. Гриффитс -
глупый и ничтожный человек; под его обаянием скрывался бессовестный
эгоизм; чтобы потешить себя, он готов был пожертвовать кем угодно. А какой
пустопорожней была жизнь, которую он вел: шатание по барам, попойки в
мюзик-холлах, бегство от одной доступной возлюбленной к другой... Он
никогда не читал книг, ему были понятны только скабрезность да пошлость; в
голове у него не вмещалась ни одна серьезная мысль; наибольшей похвалой в
его устах было слово "шикарно", он награждал им и мужчин и женщин.
Шикарно! Неудивительно, что он нравился Милдред. Они стоили друг друга.
Филип разговаривал с Милдред о вещах, которые обоим им были
неинтересны. Он знал, что ей хочется поговорить о Гриффитсе, но не дал ей
этой возможности. Он и не вспомнил о том, что два дня назад она отказалась
с ним ужинать, придумав пустую отговорку. Он держал себя с ней небрежно,
желая показать ей, что вдруг к ней охладел; он проявил редкую
изобретательность, выдумывая мелкие колкости, которые были так тонки и так
изысканно жестоки, что она не могла возмутиться вслух. Наконец она
поднялась.
- Мне, пожалуй, пора, - сказала она.
- Да, у тебя, верно, еще много дел, - ответил он.
Она протянула ему руку; он пожал ее и отворил дверь. Он знал, о чем ей
надо с ним поговорить, и знал также, что его высокомерный, насмешливый тон
внушает ей робость. Застенчивость Филипа часто помимо его воли делала его
таким холодным и недоступным, что люди его боялись, и, поняв это, он
научился при случае принимать неприступный вид.
- Ты не забыл своего обещания? - произнесла она наконец, когда он
пропускал ее в дверь.
- Какого?
- Насчет денег.
- Сколько тебе?
Он произнес это ледяным тоном, который делал его слова еще более
обидными. Милдред покраснела. Он чувствовал, как она ненавидит его в эту
минуту, и удивлялся ее самообладанию, которое мешало ей наброситься на
него с бранью. Ему хотелось, чтобы она помучилась.
- Ведь мне завтра надо платить за платье и за пансион! Но это все.
Гарри не хочет ехать, поэтому те деньги нам не нужны.
Сердце Филипа больно защемило, и он выпустил дверную ручку. Дверь
захлопнулась.
- Почему не хочет?
- Говорит, что мы не можем... не можем на твои деньги.
Дьявол обуял Филипа, дьявол мучительства, который постоянно жил,
притаившись, в его душе, и, хотя все существо его восставало против того,
чтобы Гриффитс и Милдред уехали, он не мог совладать с собою и стал через
нее уговаривать Гриффитса.
- Не понимаю почему, раз я согласен.
- Да вот и я ему говорю то же самое.
- Казалось бы, если он в самом деле хочет ехать, его ничто не должно
останавливать.
- Да нет, дело не в этом, ехать он хочет. Он поехал бы, не задумываясь,
будь у него деньги.
- Раз он такой щепетильный, я одолжу деньги тебе.
- Я говорила ему, что, если его это смущает, ты дашь ему деньги взаймы,
а мы вернем, как только сможем.
- Ты, небось, не привыкла ползать перед мужчиной на коленях, чтобы он
съездил с тобой на денек за город?
- Да, со мной этого не бывало, - сказала она с бесстыдным смешком.
По спине Филипа прошла холодная дрожь.
- Ну и что же ты намерена делать?
- Ничего. Он завтра едет домой. Не может не ехать.
В этом Филип видел свое спасение: когда Гриффитса не будет между ними,
он снова получит Милдред. У нее нет в Лондоне ни души, и она будет
вынуждена проводить с ним время, а, когда они останутся вдвоем, уж он
постарается, чтобы Милдред поскорей забыла о своем увлечении. Ему надо
было промолчать, и тогда бы все обошлось. Но им владело болезненное
желание сломить их нерешительность, ему хотелось знать, до какой подлости
они дойдут по отношению к нему; если он будет и дальше их искушать, они
уступят, и мысль о их низости наполняла его острым злорадством. И, хотя
каждое слово, которое он произносил, стоило ему невыносимых мук, он
испытывал какое-то чудовищное наслаждение.
- Получается, что ехать надо либо теперь, либо никогда.
- Вот и я ему говорю.
В ее голосе звучала такая страсть, что Филип был поражен. От волнения
он принялся кусать ногти.
- А куда вы собирались поехать?
- Да в Оксфорд. Ты ведь знаешь, он учился там в университете. Хотел
показать мне город.
Филип вспомнил, что как-то раз и он предлагал ей съездить на денек в
Оксфорд, но она отказалась, не скрывая, что осмотр достопримечательностей
нагоняет на нее отчаянную скуку.
- Да и с погодой вам как будто везет. В это время года там прелестно.
- Я сделала все, что могла, но его нельзя уговорить.
- Попытайся еще разок.
- Сказать ему, что ты настаиваешь, чтобы мы поехали?
- Ну, это, пожалуй, слишком.
Она помолчала минуту-другую, глядя на Филипа. Он изо всех сил старался
изобразить дружелюбие. Он ее ненавидел, он ее презирал, он любил ее всем
своим существом.
- Знаешь, что я сделаю? Я схожу к нему и попробую его уломать. И, если
он согласится, завтра зайду за деньгами. Когда ты будешь дома?
- Я вернусь домой после обеда и буду ждать.
- Ладно.
- Возьми сейчас деньги на платье и на комнату.
Он подошел к письменному столу и вынул из ящика все деньги, какие у
него были. За платье нужно было отдать шесть гиней и еще заплатить за
комнату, пансион и недельное содержание ребенка. Он дал ей восемь с
половиной фунтов.
- Большое спасибо, - сказала Милдред.
Она ушла.
77
Пообедав в столовой института, Филип вернулся домой. Была суббота, и
хозяйка мыла лестницу.
- Мистер Гриффитс у себя? - спросил он.
- Нет. Он ушел утром, почти следом за вами.
- Но он вернется?
- Думаю, что нет. Он увез все свои вещи.
Филип раздумывал, что бы это могло значить. Взяв книгу, он принялся
читать. Это было "Путешествие в Мекку" Бэртона, которое он только что
принес из Вестминстерской публичной библиотеки; Филип прочел страницу, но
ничего не понял, потому что мысли его были далеко; он все время
прислушивался к звонку. Филип не смел надеяться, что Гриффитс бросил
Милдред и уехал домой в Кемберленд. Милдред скоро придет за деньгами. Сжав
зубы, он продолжал читать, отчаянно напрягая внимание; фразы насильно
отпечатывались в его мозгу, но они были искажены до неузнаваемости
терзаниями, которые он испытывал. Теперь он от души жалел, что сделал это
ужасное предложение - дать им денег, но он его сделал, и у него не хватало
сил пойти на попятный. В нем жило какое-то больное упрямство, которое
вынуждало его довершать то, что он задумал. Филип заметил, что он прочел
уже три страницы, не запомнив из них ни слова; тогда он вернулся назад и
принялся читать сначала; он поймал себя на том, что снова и снова
перечитывает одну и ту же фразу: она переплетается с его мыслями, как
колдовское заклинание, как слова, преследующие вас в кошмаре. Ему
оставалось только уйти и не возвращаться домой до полуночи; тогда они не
смогут уехать; он мысленно видел, как они наведываются к нему каждый час в
надежде его застать. Он злорадствовал, думая о том, как они будут
обескуражены. Нет, он не может уйти. Пусть явятся и возьмут деньги; он по
крайней мере будет знать, до какого падения может дойти человек. Больше он
не в силах читать. Он просто не понимает слов. Откинувшись на спинку
кресла, он закрыл глаза и, окаменев от горя, ждал Милдред.
Вошла хозяйка.
- Вас спрашивает миссис Миллер.
- Попросите ее войти.
Филип взял себя в руки - он не должен показать ей, что он переживает.
Его так и тянуло броситься перед ней на колени, схватить за руки и молить,
чтобы она не уезжала, но он знал, что не сможет тронуть ее сердце; она
непременно расскажет Гриффитсу, что он говорил и как вел себя. Ему стало
стыдно.
- Ну, как же вы решили насчет вашей маленькой прогулки? - весело
спросил он.
- Мы едем. Гарри на улице. Я ему сказала, что ты не желаешь его видеть,
поэтому он не хочет показываться тебе на глаза. Но он опрашивает, нельзя
ли ему все-таки зайти хотя бы на минутку и с тобой попрощаться.
- Нет. Я не хочу его видеть.
Он понимал, что ей безразлично, простится он с Гриффитсом или нет.
Теперь, когда Милдред была здесь, ему хотелось, чтобы она поскорее ушла.
- На, вот тебе пять фунтов. А теперь уходи.
Она взяла деньги и поблагодарила его. Потом пошла к двери.
- Когда ты вернешься? - опросил Филип.
- Да, наверно, в понедельник. Гарри надо ехать домой.
Он знал, как ему будет стыдно того, что он скажет, но желание и
ревность пересилили все.
- Но тогда я тебя увижу, правда?
Он не смог скрыть мольбы в своем голосе.
- Конечно. Я дам тебе знать, как только приеду.
Он простился с ней за руку. Сквозь занавеску он увидел, как она
вскочила в карету, ожидавшую ее у подъезда. Экипаж отъехал. Тогда Филип
бросился на кровать и закрыл лицо руками. Он чувствовал, как к глазам его
подступают слезы, и злился на себя; он крепко стиснул руки и весь сжался,
чтобы не заплакать, но ничего не помогло: из горла вырывались громкие,
неутешные рыдания.
Наконец он встал, обессиленный, больной от стыда, и умыл лицо. Он
приготовил крепкую смесь виски с содовой. Выпив, он почувствовал себя
немножко лучше. Но тут на глаза ему попались лежавшие на камине билеты в
Париж, и в приступе ярости он швырнул их в огонь. Филип знал, что мог бы
получить за них деньги обратно, но сжег их, и ему стало чуточку легче.
Потом, убегая от одиночества, он вышел из дома. В клубе было пусто. Он
чувствовал, что сойдет с ума, если не встретит человека, с которым можно
поговорить; но Лоусон был за границей; Филип пошел к Хейуорду, однако
горничная, открывшая ему дверь, сообщила, что хозяин уехал на воскресный
день в Брайтон. Тогда Филип отправился в Британский музей - его как раз
закрывали. Филип не знал, что делать. Мысли у него путались. Он видел
перед собой Гриффитса и Милдред по дороге в Оксфорд, сидящих друг против
друга в поезде, счастливых... Он вернулся домой; его комната казалась ему
застенком - столько он перенес в ней страданий; Филип снова принялся за
книгу Бэртона, но, вместо того чтобы читать, без конца твердил себе:
"Дурак, ведь ты сам предложил им уехать, ты сам дал им денег; ты просто
навязал им эти деньги; ты должен был предвидеть то, что случится, знакомя
Гриффитса с Милдред: твоя собственная неуемная страсть не могла не
пробудить желания и в другом". Вот они подъезжают к Оксфорду. Они
остановятся в каких-нибудь номерах на Джон-стрит; Филип никогда не бывал в
Оксфорде, но Гриффитс столько о нем рассказывал, что Филип точно знал,
куда они отправятся; ужинать они будут в "Кларендоне" - Гриффитс всегда
там ужинал, когда ездил покутить в Оксфорд. Филип зашел в ресторанчик
возле Чэринг-кросс и заказал какую-то еду; он решил сходить в театр и,
поужинав, пробился через толпу на галерку. Играли пьесу Оскара Уайльда. Он
думал о том, пойдут ли сегодня в театр Милдред с Гриффитсом - ведь им тоже
надо как-то убить вечер; оба они слишком глупы, чтобы довольствоваться
обществом друг друга; Филипу доставляло злобную радость всякое напоминание
о том, какой у них пошлый ум, - ведь это их и роднит. Он рассеянно смотрел
на сцену и, стараясь развеселиться, глотал в антрактах виски; к алкоголю
он был непривычен и быстро захмелел, однако опьянение его было злым и
мрачным. Когда представление кончилось, он выпил еще. Домой идти не
хотелось - спать он все равно бы не смог: перед глазами будут стоять
отвратительные картины, подсказанные воображением. Он старался об этом не
думать. Он знал, что слишком много выпил. Его томило желание сделать
что-нибудь гадкое, отвратительное - хотелось вываляться в сточной канаве;
все его существо было охвачено каким-то животным порывом, ему нужно было
дойти до самого крайнего унижения.
Филип пошел по Пикадилли, волоча хромую ногу, мрачный, пьяный, сердце
его раздиралось от ярости и боли. К нему пристала размалеванная
проститутка; она взяла его под руку, но он, грубо выругавшись, в бешенстве
оттолкнул ее прочь. Пройдя несколько шагов, он остановился. На худой конец
сойдет и эта. Он пожалел, что так с нею обошелся. Он вернулся.
- Послушайте, - начал он.
- Иди к черту.
Филип засмеялся.
- Я хотел вас опросить, не окажете ли вы мне честь и не поужинаете ли
сегодня со мной?
Она недоверчиво на него взглянула и ничего не ответила. Она видела, что
он пьян.
- Ну что ж, пожалуй.
Его позабавило, что она сказала это, совсем как Милдред. Он повел ее в
один из ресторанов, куда они обычно ходили с Милдред. Филип заметил, что,
когда они шли, она поглядывала на его ногу.
- У меня хромая нога, - сказал он. - Надеюсь, вы не возражаете?
- Ну и чудак, - захохотала она.
Когда он добрался домой, у него ломило все кости, а в голове точно
молотки стучали, он с трудом сдерживался, чтобы не кричать. Он выпил еще
виски с содовой и, свалившись на кровать, проспал беспробудным сном до
полудня.
78
Наконец настал понедельник, и Филип решил, что его долгая пытка
кончена. Поглядев расписание, он выяснил, что последний поезд, с каким
Гриффитс мог к ночи добраться до дома, уходит из Оксфорда в час с
небольшим и, стало быть, Милдред выедет в Лондон на несколько минут позже.
Ему хотелось ее встретить, но потом он подумал, что Милдред предпочтет
побыть в этот день одна; может быть, вечером она пришлет ему записочку, а
если нет, он зайдет к ней домой завтра утром; дух его был укрощен. К
Гриффитсу он испытывал жгучую ненависть, а Милдред, несмотря на все, что
произошло, желал по-прежнему, с щемящей душу силой. Теперь он был рад, что
не застал в субботу Хейуорда; ополоумев от горя и бросившись к нему искать
утешения, он не смог бы удержаться и все бы ему рассказал, а Хейуорд
пришел бы в негодование от его слабости. Он стал бы его презирать, он бы,
наверно, возмутился готовностью Филипа сойтись с Милдред, после того как
она отдалась другому. Ну и пусть возмущается! Филип был готов пойти на
все, подвергнуться еще более позорным унижениям, лишь бы удовлетворить
наконец свою страсть.
В сумерки ноги помимо воли привели его к дому, где жила Милдред, и он
поглядел на ее окно. Оно не было освещено. Филип не решился спросить,
вернулась ли Милдред. Он верил ее обещанию. Но и утром письма от нее не
было, а, когда он прибежал к ней в полдень, служанка сказала, что Милдред
все еще не приезжала. Филип ничего не понимал. Ведь он знал, что Гриффитс
должен был уехать домой еще вчера - его ждали на свадьбу, где он был
шафером, а Милдред осталась без денег. Он перебрал в уме все, что могло
случиться. После обеда он сходил к Милдред снова и оставил записку с
просьбой поужинать с ним вечером. Тон его письма был такой спокойный,
будто за последние две недели ничего не произошло. Он назначил место и
время встречи и, все еще надеясь, вопреки здравому смыслу пошел на
свидание; прождав целый час, он понял, что Милдред не приедет. В среду
утром ему стало стыдно идти справляться самому, и он отправил посыльного с
письмом и поручением дождаться ответа; через час мальчик вернулся с
нераспечатанным письмом и сказал, что леди еще не вернулась в город. Филип
совсем потерял голову. Этот последний обман был больше того, что он мог
вынести. Он твердил себе без конца, что презирает Милдред, и, виня в этой
новой беде Гриффитса, смертельно его ненавидел; он бродил, мечтая
столкнуться с ним темной ночью, с наслаждением всадить ему в глотку нож
где-нибудь возле сонной артерии и бросить его подыхать на улице, как
собаку. От горя и бешенства Филип совсем потерял рассудок. Пить ему было
противно, но он пил, чтобы притупить страдания. Он лег спать пьяный и во
вторник и в среду.
В четверг он встал очень поздно и, зеленый, с мутными глазами, едва
добрел до гостиной, чтобы поглядеть, нет ли писем. Когда он узнал почерк
Гриффитса, сердце его словно чем-то пронзило.
"Дорогой дружище!
Мне трудно тебе писать, однако я должен это сделать. Надеюсь, ты не так
уж страшно на меня сердит. Я знаю, мне не следовало уезжать с Милли, но я
просто не мог с собой совладать. Она меня свела с ума, и я был готов на
все, лишь бы ее добиться. Когда она мне сказала, что ты предложил нам
денег, чтобы мы уехали, я не мог устоять. А теперь с этим покончено, мне
чудовищно стыдно того, что я сделал. И обидно, что я был таким идиотом. Я
бы так хотел, чтобы ты на меня не сердился и разрешил тебя повидать. Мне
было очень больно, когда ты сказал Милли, что не хочешь меня видеть.
Черкни мне, будь другом, хоть пару строк и скажи, что ты меня простил. Мне
будет не так совестно. Я Думал, что тебя это не очень огорчает, не то ты
не предложил бы нам денег. Но я знаю, что не должен был их брать. Я
приехал домой в понедельник, а Милли захотелось побыть одной в Оксфорде
еще дня два. Она вернется в Лондон в среду, так что, когда ты получишь это
письмо, вы уже встретитесь, и, я надеюсь, все будет в порядке. Прошу тебя,
напиши мне, что ты меня простил. Пожалуйста, напиши немедленно.
Всегда твой, Гарри".
Филип в ярости порвал письмо. Он не собирался на него отвечать. Он еще
больше презирал Гриффитса за это покаяние, а угрызения совести, которые
тот будто бы испытывал, только злили его: можно совершить подлость, если
уж ты на это пошел, но совсем гнусно потом о ней сожалеть. Письмо ему
казалось трусливым и лицемерным. Ему была противна сентиментальность, с
какой оно было написано.
- Этак легко было бы жить: сделал свинство, попросил прощения,
отряхнулся и пошел дальше как ни в чем не бывало, - пробормотал он сквозь
зубы.
Он от души пожелал, чтобы и ему когда-нибудь представился случай
сделать Гриффитсу гадость.
Но теперь он хотя бы знал, что Милдред в городе. Поспешно одевшись и не
теряя времени на бритье, он быстро проглотил чашку чая и сел на извозчика.
Ему казалось, что лошадь еле-еле плетется. Ему так надо было видеть
Милдред, что в душе он молил Бога, в которого не верил, чтобы она хорошо
его приняла. У него было одно желание - забыть. Он позвонил, сердце у него
колотилось. Он испытывал такую страстную потребность ее обнять, что уже не
помнил о своих страданиях.
- Миссис Миллер дома? - радостно спросил он.
- Она уехала, - ответила служанка. Он тупо на нее уставился. - Миссис
Миллер заезжала час назад и забрала все свои вещи.
На секунду Филип онемел.
- Вы ей передали мое письмо? Она сказала, куда едет?
И тут он понял, что Милдред снова его обманула. Она не собиралась к
нему возвращаться. Он взял себя в руки, боясь показаться смешным.
- Ну, конечно, она мне даст о себе знать. Видимо, отправила письмо по
неверному адресу.
Он повернулся и в полной безнадежности побрел домой. Как же он сразу не
догадался, что она именно так и поступит? Ведь она его никогда не любила,
она дурачила, его с первого дня; в ней не было ни сострадания, ни доброты,
ни жалости. Единственное, что ему оставалось, - это примириться с
неизбежным. Боль, которую он испытывал, была просто ужасна; лучше умереть,
чем терпеть такую боль. У него мелькнула мысль покончить со всем этим:
можно броситься в реку или лечь на рельсы. Но стоило ему выразить эту
мысл