Кулак Торриджани взломал ему кость носа: удар раздался в
ушах Микеланджело, будто взрыв в каменоломнях Манайо,  когда  там  порохом
подрывают светлый камень. Он ощутил вкус крови во рту,  в  крови  катались
кусочки  раздробленной   кости.   Потом,   откуда-то   издалека,   донесся
страдальческий голос Бертольдо:
 - Что ты наделал?
 В  черном  небе  вспыхнули  звезды  но  Микеланджело  расслышал  ответ
Торриджани:
 - Кость и хрящ носа хрустнули у  меня  под  кулаком,  как  трубочка  со
взбитыми сливками...
 Микеланджело,  как  подкошенный,  рухнул  на  колени,  Голубые  звезды,
кружась, плыли по стенам капеллы. Он почувствовал  под  щекой  холодный  и
шершавый цемент, увидел  перед  собой  на  фреске  зеленое,  мертвое  лицо
Граначчи и потерял сознание.
 Он очнулся в своей постели во дворце. Лицо и нос у него  были  закутаны
мокрыми  повязками.  Голова  раскалывалась  от   боли.   Как   только   он
пошевелился, кто-то сдвинул у него на лице повязку. Он  попытался  открыть
глаза, но понял, что это ему не удастся: свет еле  проникал  сквозь  узкие
щелки между веками. У кровати его сидели Пьер  Леони,  врач  Лоренцо,  сам
Великолепный и Бертольдо. Послышался стук в дверь. Кто-то вошел в  комнату
и сказал:
 - Ваша светлость, Торриджани бежал из города. Через Римские ворота.
 - Послать за ним самых быстрых всадников.  Я  забью  его  в  колодки  и
выставлю у стен Синьории.
 Микеланджело почувствовал, что веки его вновь плотно закрылись.  Доктор
оправил его подушку, вытер рот, потом кончиками пальцев  осторожно  ощупал
лицо.
 -  Кость  носа  раздроблена.  Приблизительно  через  год   она   совсем
срастется. Дыхательные пути сейчас  закрыты  полностью.  Позже,  если  ему
повезет, он будет снова дышать носом.
 Доктор просунул руку под плечи Микеланджело,  слегка  приподнял  его  и
прижал к губам чашку со снадобьем.
 - Выпей. Это поможет  тебе  заснуть.  Когда  проснешься,  боль  немного
утихнет.
 Раздвинуть губы и выпить горячий травяной отвар было  истинной  пыткой,
но он все же осушил всю чашку. Голоса у его  кровати  постепенно  смолкли.
Снова он погрузился в сон и снова  слышал  язвительные  слова  Торриджани,
видел кружащиеся голубые звезды, чувствовал холодный и  шершавый  пол  под
щекой.
 Проснувшись, он понял, что в комнате никого нет. Голова уже не  болела,
только где-то глубоко в глазах и в  носу  сильно  жгло  при  каждом  ударе
пульса. В окне он увидел дневной свет.
 Он  скинул  с  себя  одеяло,  встал  с  кровати  и,  шатаясь,  пошел  к
умывальному столику. Затем собрав все свое мужество взглянул в стоявшее на
столе зеркало. Чтобы не упасть от мгновенно подступившей тошноты, он вновь
ухватился за кран стола:  в  зеркале  на  него  смотрел  почти  незнакомый
человек. Распухшие глаза напоминали собой  два  голубых  гусиных  яйца.  С
усилием он раскрыл веки как можно шире и стал рассматривать дикую мешанину
красок на лице: пурпур, лаванду, желтый кадмий, жженую сиену.
 Предугадать полностью последствия удара Торриджани он  не  мог  до  тех
пор, пока держалась опухоль. Пройдет, вероятно, много  недель  и  месяцев,
прежде чем появится возможность  судить,  насколько  удалось  его  бывшему
другу по-своему исполнить то, о чем мечтал Микеланджело: перерисовать лицо
заново.  Один-единственный  удар  могучего  кулака   Торриджани,   и   оно
сдвинулось и преобразилось так, будто было слеплено из мягкого воска!
 Весь дрожа, он еле дошел до постели и с трудом  закутал  себя  одеялом,
спрятав под ним и голову: ему хотелось  забыть  и  людей,  и  белый  свет.
Ужасная тоска сжимала сердце. До  какого  унижения  и  позора  довела  сто
гордость!
 Он услышал, как отворилась дверь. Он не хотел никого видеть,  не  хотел
ни с кем разговаривать и по-прежнему лежал без  единого  движения.  Чья-то
рука тронула постель, откинула одеяло с его головы. Он встретился  глазами
с Контессиной.
 - Микеланджело, дорогой...
 - Контессина.
 - Я так сожалею обо всем, что случилось.
 - Я сожалею еще больше.
 - Торриджани скрылся. Но отец клянется, что поймает его.
 В  знак  отрицания  Микеланджело  слегка  двинул  головой  и  сразу  же
почувствовал боль.
 - Это бесполезно. Я виню только себя. Я насмехался над ним...  и  вывел
его из терпения.
 - Но начал-то он. Мы слышали всю историю.
 Микеланджело чувствовал, как по  его  глазам,  обжигая,  текут  горячие
слезы, и, весь напрягшись, произнес самые  жестокие  слова,  какие  только
могли сорваться с его уст:
 - Я теперь безобразен.
 Лицо Контессины было совсем близко от его  лица:  говорить  приходилось
почти шепотом, чтобы их не услышала няня, стоявшая у  открытой  двери.  Не
меняя позы, Контессина прижала свои губы  к  его  распухшей,  искалеченной
переносице он ощутил что-то влажное, теплое, и  это  было  для  него  как
целительный бальзам. Потом она вышла из комнаты.
 Дни тянулись один за другим. Он все еще не мог  отлучаться  из  дворца,
хотя опухоль и боль шли ни убыль. Прослышав о случившейся  беде,  Лодовико
явился требовать возмещения. Тот факт, что  у  его  сына  испорчено  лицо,
Лодовико не очень печалил старик  испытывал  скорей  чувство  злорадства:
ведь его предубеждение против художников и скульпторов, оказывается,  было
на напрасным. Отец был весьма озабочен тем, что сейчас, когда Микеланджело
прикован к постели, обычные три золотых флорина ему не будут выданы.
 - Не задержит Лоренцо тебе плату?
 Микеланджело покраснел от гнева.
 - Мне не выдают никакой платы. И потому ее нельзя задержать, если  я  и
не работаю. Может быть, просто никому не приходит в голову, что мне  нужны
деньги, пока я сижу в этой комнате.
 - Я рассчитывал на эту сумму, - проворчал  Лодовико  и  с  тем  оставил
сына.
 - Он не вправе упрекать меня, -  вздыхая,  говорил  Микеланджело  брату
Буонаррото, когда тот пришел навестить больного, доставив  миску  куриного
бульона а жареным миндалем от Лукреции.  Буонаррото  был  теперь  отдан  к
Строцци, учился торговать сукнами. На  лице  у  него  была  написана  сама
серьезность.
 - Мужчинам, Микеланджело, всегда надо располагать хоть  небольшими,  но
своими собственными средствами. Теперь у тебя самое удобное время отложить
несколько флоринов для себя. Позволь, я  буду  порой  заходить  к  тебе  и
позабочусь о твоих деньгах.
 Микеланджело  был  тронут  чтим  вниманием  брата   и   подивился   его
неожиданной прозорливости в финансовых делах.
 Каждый день на несколько  минут  заходил  к  Микеланджело  Лоренцо:  он
приносил  с  собой  драгоценную  камею  или  древнюю  монету,  и   они   с
Микеланджело за разговором вместе рассматривали ее. Заглядывал к  больному
и певец-импровизатор бряцая на своей  лире,  он  пел  соленые  куплеты  о
последних происшествиях  во  Флоренции,  включая  и  несчастным  случай  с
Микеланджело. Ландино приходил почитать Данте, Пико показать новонайденные
египетские рельефы, которые свидетельствовали о том,  что  греки  переняли
основные принципы скульптуры у  египтян.  По  вечерам,  когда  надвигались
сумерки, заходила в сопровождении няни Контессина  -  поболтать,  почитать
книгу. С коротким визитом были даже Джованни и Джулио. Ньеро прислал  свои
соболезнования.
 Из мастерской Гирландайо пришли чертенок Якопо  и  рыжий  Тедеско  они
заверили Микеланджело, что, попадись им Торриджани  на  улице,  они  будут
гнать его, швыряя в него каменьями, до самых ворот Прато. Граначчи сиживал
у Микеланджело часами - он приносил в комнату друга свои папки и карандаши
и рисовал. Доктор иглами зондировал нос  Микеланджело  и  в  конце  концов
заявил, что  хотя  бы  через  одну  ноздрю,  но  дышать  носом  он  будет.
Бертольдо, покой которого нарушало столько посетителей, был всегда отменно
любезен он старался сделать все, чтобы развлечь и утешить Микеланджело.
 -  Торриджани  своим  кулаком  хотел  приплюснуть  твой  талант,  чтобы
низвести его до уровня собственного.
 Микеланджело качал головой:
 - Граначчи предупреждал меня.
 - И, однако, я говорю истину: тот, кто завидует таланту другого, всегда
хочет его уничтожить. А ты должен приниматься за работу. В Садах нам  тебя
не хватает.
 Микеланджело разглядывал свое лицо в зеркале на умывальном столике. Эта
вмятина под переносьем останется навсегда. Что за ужасный бугор  на  самой
середине спинки носа, и как он весь покривился! Он  шел  теперь  Вкось  от
уголка правого глаза к левому углу  рта:  былая  симметрия,  при  всем  ее
несовершенстве,  исчезла  бесследно.  Микеланджело  съежился,  плечи   его
опустились.
 "Какой скверный, сплошь залепленный латками обломок скульптуры!  Видно,
камень был мягкий, в свищах и проточинах. При первом же  ударе  молота  он
развалился, дал трещины. Теперь он загублен, в нем не осталось ни ладу, ни
смысла, он исчерчен рубцами и  шрамами,  словно  покинутая  каменоломня  в
горах. Никогда я не был приятен на вид, но с каким  отвращением  я  смотрю
сейчас на эту разможженную, искалеченную рожу".
 Микеланджело  был  полон  отчаяния.  Теперь  он  действительно   станет
уродливым ваятелем, который хочет создавать прекрасные мраморы.



10

 Опухоль на лице спадала, синяки и кровоподтеки исчезали, но  показаться
на люди таким изменившимся и искалеченным Микеланджело все еще не решался.
Однако, не отваживаясь выдержать встречу с  Флоренцией  днем,  он  покидал
дворец ночью и вволю  бродил  но  стихнувшим  улицам,  давая  выход  своей
накопившейся энергии. Как необычно  и  странно  выглядел  темный  город  с
масляными фонарями на дворцах, какими громадными казались каменные здания,
задремавшие под звездами ночного неба!
 Однажды в комнату Микеланджело явился Полициано и, не обращая  внимания
на Бертольдо, осведомился у больного:
 -  Могу  я  присесть?  Микеланджело,  я  только  что  закончил  перевод
Овидиевых метаморфоз на итальянский. Когда я переводил рассказ  Нестора  о
тучеродных кентаврах, мне пришло на ум, какое чудесное изваяние ты мог  бы
сделать, показав битву кентавров с лапифами.
 Микеланджело  сидел  в  кровати  и  разглядывал   Полициано,   мысленно
сравнивая свое уродливое лицо с его лицом. Ученый  покачивался  в  кресле,
склонив  голову  и   поблескивая   крохотными,   как   бусины,   глазками
маслянисто-черные космы волос Полициано производили впечатление  таких  же
влажных, как и его темно-красные, омерзительно чувственные губы. Но как ни
безобразен был Полициано, теперь, когда он говорил об Овидии  и  Овидиевых
переложениях  древнегреческих  мифов,  его  лицо  будто  озарял   какой-то
внутренний жар.
 - Сцена открывается такими строками:

 С Гипподамией свой брак справлял Пирифой Иксионов.
 Вот тучеродных зверей - как столы порасставлены были -
 Он приглашает возлечь в затененной дубравой пещере.
 Были знатнейшие там гемонийцы мы тоже там были...

 И своим мягким, гибким голосом Полициано стал читать  описание  буйного
празднества:

 Пестрой толпою полна, пированья шумела палата,
 Вот Гименея поют, огни задымились у входа,
 И молодая идет, в окружении женщин замужних,
 Дивно прекрасна лицом. С такою супругой - счастливцем
 Мы Пирифоя зовем, но о предвестье едва не ошиблись,
 Ибо твоя, о кентавр, из свирепых свирепейший, Эврит,
 Грудь испитым вином зажжена и увиденной девой, -
 В нем опьяненье царит, сладострастьем удвоено плотским!
 Вдруг замешался весь пир, столы опрокинуты. Силой
 Схвачена за волоса молодая супружница, Эврит -
 Гипподамию влачит, другие - которых желали
 Или могли захватить казалось, то - город плененный!
 Криками женскими дом оглашен...

 Живыми красками набрасывал Полициано  ужасную  схватку:  Тезей  швыряет
древний кратер, полный вина, в лицо Эврита, так что из треснувшего  черепа
кентавра брызнули мозг и сгустки крови огромный алтарь вместе с  пылавшим
на нем костром, кинутый свирепым кентавром Гринеем, свергается  на  головы
двух лапифов другой кентавр,  Рет,  всаживает  горящую  головню  в  горло
противника...
 Микеланджело перевел свой взгляд  на  поставец,  где  виднелась  модель
изваяния Бертольдо - "Битва римлян с варварами".  Полициано  заметил  этот
взгляд.
 - Нет, нет, - сказал он. - Работа  Бертольдо  -  это  копия  саркофага,
находящегося в Пизе. Просто воспроизведение, не более.  А  у  тебя  должна
выйти своя, оригинальная вещь.
 Гневу Бертольдо не было границ.
 - Вы лжете! - вскричал он. - Микеланджело,  я  повезу  тебя  в  Пизу  и
покажу тот саркофаг. Завтра же! Ты увидишь, что середина саркофага  совсем
пустая, без всяких  изображений.  Мне  пришлось  ее  заполнить  самому.  Я
самостоятельно высек целую сцену, ввел, например, этого воина на коне...
 Полициано протянул свою рукопись Микеланджело.
 - Почитай на досуге. Когда я работал над переводом, я все время  думал,
как у тебя получится эта битва кентавров. Темы  прекрасней  прямо-таки  не
сыщешь.
 Бертольдо еще с вечера заказал лошадей. С рассветом тронулись в путь  -
ехали вдоль Арно, через Эмполи,  к  морю.  Вот  уже  перед  ними  на  фоне
пыльно-голубого неба высился купол  собора  и  пизанская  падающая  башня.
Бертольдо повел Микеланджело на кладбище Кампосанто -  оно  было  обнесено
четырехугольной стеной, которую начали строить в 1278 году вдоль  дорожек
кладбища стояло сотен шесть  надгробий  и  древних  саркофагов.  Бертольдо
разыскал саркофаг с изображением битвы римлян и, желая убедить  ученика  в
своей правоте, стал подробно разъяснять, чем этот рельеф отличается от его
рельефа. Чем больше он настаивал на оригинальности своей работы, тем яснее
Микеланджело  видел  сходство  между  двумя  изваяниями.  И,  стараясь  не
огорчить учителя, он мягко заметил:
 - Вы часто говорили, что даже в искусстве у каждого из  нас  есть  свои
прямые родители. Вот здесь, в Пизе, Николо  Пизано  открыл  путь  к  новой
скульптуре только потому, что  изучил  эти  римские  саркофаги,  преданные
забвению на тысячу лет.
 Довольный и успокоенный, Бертольдо предложил Микеланджело отправиться в
остерию: там они поели тунца с бобами, после чего Бертольдо  часа  на  два
улегся отдохнуть, а Микеланджело пошел осматривать  собор  и  баптистерий,
воздвигнутые при участии Николо и Джованни  Пизано  там  же  находился  и
шедевр Николо - мраморная кафедра с пятью горельефами.
 Выйдя на улицу,  Микеланджело  снова  вгляделся  в  падающую  башню,  с
ошеломляющей смелостью прочертившую  лазурь  пизанского  неба.  "Бертольдо
прав только отчасти, - подумал Микеланджело, - мало  быть  архитектором  и
скульптором одновременно, надо быть еще и инженером!"
 Вечером они поскакали  домой:  в  прохладном  сумраке,  медленно  уходя
назад, плыли мягко вылепленные округлые  холмы,  копыта  лошадей  ритмично
стучали но затвердевшей грязи дороги. В  воображении  Микеланджело  встала
картина битвы кентавром, смятение напуганных женщин, крики раненых, муки и
стоны сраженных. Добравшись до дворца, Бертольдо тотчас же лег в постель и
крепко заснул, а Микеланджело, сев подле зажженной лампы, принялся  читать
перевод Полициано.
 Прочтя несколько страниц,  он  задумался.  Разве  мыслимо  изваять  эту
грандиозную сказочную битву? Ведь тут потребуется глыба мрамора  величиной
не меньше фрески  Гирландайо!  И  как  может  скульптор  изобразить  такое
множество орудий, пущенных в ход лапифами и кентаврами: алтари, охваченные
пламенем,  дубинки,  дротики,  оленьи  рога,  копья,  вырванные  с  корнем
деревья? Это будет не скульптура, а хаос и столпотворение.
 Тут он вспомнил недавно прочитанную строчку и снова отыскал ее:

 Мститель приспел Афарей и, скалу от горы оторвавши,
 Кинуть в Эгида готов...

 Образ кентавра возник перед  ним  как  живой.  Микеланджело  дрожал  от
волнения.  Он  нашел,  наконец,  то  звено,  ту  ноту,  которая  объединит
изваяние. Он нашел тему! Если он не может показать  все  виды  оружия,  он
изваяет одно, самое древнее и универсальное: камень.
 Он снял с себя рубашку и штаны, нырнул под шерстяное красное  одеяло  и
вытянулся, закинув руки за голову. Только сейчас он  осознал,  что  провел
весь день на людях, среди толпы, и ни разу не вспомнил  о  своем  носе.  В
голове его теснились картины, навеянные чтением Овидия: все, что он  видел
в Кампосанто и пизанском баптистерии, поблекло и  рассеялось,  сейчас  его
занимала лишь битва кентавров.
 - Слава тебе, господи, - прошептал он. - Теперь я излечился.
 Рустичи радовался, как дитя.
 - Помнишь, я  тебе  все  время  говорил:  рисуй  лошадей!  Произведение
искусства, в котором нет лошади, - пустышка.
 Микеланджело улыбался.
 - Вот ты показал бы мне, где зарисовать двух-трех кентавров!
 Обстановка в Садах стала гораздо спокойней. Никто не  произносил  имени
Торриджани и не заводил разговора о ссоре. Торриджани пока не нашли  и  не
арестовали, возможно, его никогда и  не  найдут.  Увлеченный  своим  новым
замыслом, Микеланджело весь ушел в работу. Сияя от удовольствия, Полициано
рассказывал  ему  о  кентаврах  и  об  их  месте  в  греческой  мифологии
Микеланджело в эти минуты быстро набрасывал рисунок за рисунком,  стараясь
представить себе облик  сказочных  чудовищ:  корпус  и  ноги  у  них  были
конские, а плечи, шея и голова - как у человека.
 Сами по себе легенды и мифы мало трогали Микеланджело, они  были  чужды
ему по натуре. Реальная жизнь - вот к  чему  он  стремился  и  что  хотел,
насколько  позволяло  ему  умение,   выразить.   Самой   истинной,   самой
значительной реальностью в его глазах была мужская фигура - она  заключала
в себе все мыслимые очертания, все формы.
 Он начал раздумывать, как ему скомпоновать  и  разместить  те  двадцать
фигур, которые возникли в  его  воображении.  На  сколько  отдельных  сцен
расчленить все действие? Должен ли быть там  некий  единый  фокус,  чтобы,
отталкиваясь   от   него,    зритель    осматривал    изваяние    в    той
последовательности, какую подсказывал ему скульптор?
 На пизанском саркофаге с битвою римлян, как  и  на  рельефе  Бертольдо,
воины  и  женщины  были  изображены  одетыми.  Сейчас,   взяв   сюжет   из
древнегреческой легенды, Микеланджело считал себя  вправе  изваять  фигуры
обнаженными, без шлемов, мантии или набедренных повязок, которые,  по  его
мнению, так отяжеляли и портили работу Бертольдо. Стремясь  к  простоте  и
строгости стиля, он решил отказаться от всяких одежд, не хотел высекать ни
коней, ни оружия, ни громоздких тел кентавров.
 Но, утвердившись в таком решении, он оказался в тупике. Ему не в  силах
был помочь даже Граначчи.
 - Обнаженных натурщиков нигде не достать.
 - А нельзя ли снять  маленькую  мастерскую  и  работать  там  в  полном
уединении?
 Граначчи сердито нахмурил брови.
 - Тебе покровительствует Лоренцо. Все, что ты делаешь,  так  или  иначе
отражается на его репутации.
 - Выходит, остается только одно - работать в каменоломнях Майано.
 Когда наступила вечерняя прохлада, он был  уже  в  Сеттиньяно.  Миновав
темное поле и переходя ручей на дне оврага, он вдруг с тоской подумал, как
встретят его сейчас Тополино. Они уже знают о его стычке с Торриджани, но,
конечно, у них не случится той сцены, какая произошла в  доме  Буонарроти,
когда он появился там впервые после выздоровления: мачеха и тетка  навзрыд
плакали, дядя чертыхался, бабушка качала головой, не говоря ни  слова,  но
страдала не меньше, чем он сам.
 Тополино приняли его, как всегда, ничем не выказывая своих  чувств.  Им
было приятно, что он останется  у  них  на  ночь.  Заметили  ли  они,  как
искалечен у него нос, и старались ли они разглядеть его  лицо  в  вечерних
сумерках - этого Микеланджело не мог бы сказать.
 Утром, когда поднялось солнце, он умылся  в  ручье,  затем  по  дороге,
протоптанной волами по склону холмов, направился к каменоломням:  работать
там начинали через час после  рассвета.  С  горы,  где  была  каменоломня,
Микеланджело хорошо видел замок,  опоясанный  цепочками  олив  и  зелеными
пятнами виноградников. Глыбы светлого камня, добытые  за  вчерашний  лень,
были голубовато-бирюзового цвета, а более старые блоки  приобрели  бежевый
оттенок. С дюжину колонн лежало уже