шевелились  в  его  душе:  все  заглушала
жалость.
 Он погрузился в работу. В мире бушует хаос, но мрамор - надежная  вещь.
У мрамора есть своя воля, свой разум, у пего  есть  постоянство.  Когда  в
твоих руках мрамор, мир хорош.


 Ему хотелось поскорей закончить "Вакха". До сих пор он  только  намечал
плоскость лба, нос,  рот,  полагая,  что  высеченная  фигура  подскажет  и
выражение лица.  Теперь  он  отработал  все  детали,  придав  лицу  Вакха,
уставившегося на чашу с вином, изумленное выражение: глаза чуть  выпучены,
рот алчно открыт. Чтобы изваять виноград, пришлось пустить в ход дрель,  -
каждая ягода получилась  круглой,  как  бы  наполненной  соком.  Обозначая
курчавую шерсть на козьих ногах  Сатира,  он  срезал  жесткую  поверхность
камня закругленной скарпелью, придававшей завиткам  определенный  ритм,  -
пучки шерсти ложились рядами, один за другим.
 Предстояло затратить еще два месяца на отделку  и  полировку  изваяния,
чтобы оно  засветилось  тем  телесным  блеском,  которого  хотел  добиться
Микеланджело. Эта работа, требовавшая необычайной осторожности и точности,
была все же технической и поглощала у Микеланджело лишь часть сил:  в  нем
действовал сейчас только ремесленник. Теперь, теплыми весенними днями,  он
мог вволю размыслить, в чем же заключается внутренний  смысл  Оплакивания.
По вечерам, пользуясь прохладой, он пытался изобразить на  бумаге  Мать  и
Сына в те последние минуты, когда они были вместе.
 Он спросил Якопо  Галли,  можно  ли  сейчас  же,  не  откладывая  дела,
подписать договор с кардиналом Сеч Дени. Галли ответил, что  кардинальский
монастырь в Лукке уже давно заказал мраморную глыбу  тех  размеров,  какие
желал Микеланджело. Глыба была уже  выломана,  но  каррарская  каменоломня
отказалась доставить ее в  Рим,  так  как  за  нее  не  было  уплачено.  А
монастырь в Лукке в свою очередь, не хотел платить за глыбу,  пока  ее  не
одобрил кардинал. Каменотесам надоело держать у себя глыбу без  пользы,  и
они сбыли ее какому-то перекупщику.
 В тот же вечер  Микеланджело  набросал  условия  договора,  который  он
считал справедливым как в отношении себя, так и в отношении кардинала  Сен
Дени. Галли монотонным голосом прочитал эти пункты  вслух  и  сказал,  что
унесет документ к себе в банк и спрячет его в надежном месте.
 К осени "Вакх" был закончен, Галли в своем восхищении не знал границ.
 - Мне кажется, что Вакх совсем живой и может  в  любую  минуту  уронить
чашу. А Сатир у вас и шаловлив, и  невинен.  Вы  создали  для  меня  самую
прекрасную статую во всей Италии. Надо поставить  ее  в  саду  и  устроить
праздник.
 Слепцы-августинцы, Аврелий и Рафаэль, своими  чувствительными  пальцами
ощупали Вакха с ног до головы, заявив, что они  "еще  не  видели"  мужской
статуи, о которой была бы так выражена внутренняя  сила  жизни.  Профессор
Помпоний Лет, подвергшийся пыткам инквизиции за язычество, был  тронут  до
слез и заверял, что композиция статуи, так же как и отделка ее  атласистой
поверхности, носит чисто греческий  характер.  Серафино,  придворный  поэт
Лукреции Борджиа, с первого взгляда проникся к "Вакху" ненавистью,  назвав
его "безобразным, бессмысленным,  лишенным  всякого  намека  на  красоту".
Санназаро, соединявший в своих стихах  образы  христианства  и  язычества,
объявил "Вакха" "олицетворением синтеза".  У  статуи,  говорил  он,  стиль
исполнения - греческий, чувство, вложенное в  нее,  -  христианское,  и  в
общем она "взяла все  лучшее  из  обоих  миров"  такая  оценка  напомнила
Микеланджело  рассуждения  четверки  платонистов  о  его   "Богоматери   с
Младенцем".  Петер  Санинус,   профессор   красноречия   в   университете,
собиратель  раннехристианских  текстов,  и  его  друг  Джованни   Капоччи,
занимавшийся раскопками в катакомбах, трижды приходили смотреть статую,  и
хорошенько  обсудив  ее,  заявили,  что,  хотя  они  и  не  принадлежат  к
поклонникам изваяний на античные темы, "Вакх", по их мнению, - нечто новое
в искусстве скульптуры.
 С наибольшим  вниманием  отнесся  Микеланджело  к  оценке  Джулиано  да
Сангалло. Весело улыбаясь, Сангалло разобрал весь сложный замысел статуи.
 - Ты построил этого "Вакха" так, как мы строим храм или  дворец.  Такой
эксперимент в конструкции очень опасен,  очень  смел.  У  тебя  все  могло
рухнуть. Но этот малый будет стоять до тех пор, пока не рухнет небо.
 На  следующий  день  Галли  принес  из  банка  договор  Микеланджело  с
кардиналом Сен Дени: его составил сам Галли, а кардинал под ним уже только
расписался. В договоре впервые Микеланджело был назван _маэстро_  но  тут
же применялось  слово  _статуарио_,  изготовитель  статуй,  что,  конечно,
звучало далеко не так уважительно. За сумму в четыреста пятьдесят  дукатов
в папском  золоте  он  обязывался  изваять  из  мрамора  Оплакивание  сто
пятьдесят дукатов  выплачивались  ему  в  начале  работы,  и  сто  дукатов
вручались по прошествии каждых четырех месяцев. К концу года  статую  надо
было закончить. Прочитав перечень гарантий,  которые  давались  кардиналом
Микеланджело, Галли приписал снизу:

 "Я, Якопо Галли, заверяю, что работа будет самой  прекрасной  из  всех,
работ по мрамору, какие только есть  сегодня  в  Риме  она  будет  такого
качества, что ни один мастер нашего времени не сумеет создать лучше".

 Микеланджело с любовью посмотрел на Галли.
 - Мне сдается, что этот договор вы составляли не в  банке,  а,  скорее,
дома.
 - Это почему же?
 - Да потому что вы ставите себя под явный  удар.  Представьте  себе,  я
закончу работу, а кардинал скажет: "Я  видел  в  Риме  мраморные  изваяния
гораздо лучше". Что вы тогда будете делать?
 - Верну его преосвященству папские дукаты.
 - И останетесь со статуей на своей шее!
 - Такую тяжесть я в силах вынести, - лукаво подморгнув, ответил Галли.
 Микеланджело бродил по каменным  складам  Трастевере  и  по  пристаням,
разыскивая подходящую глыбу, но блок в три  аршина  ширины  и  в  аршин  с
четвертью толщины найти было трудно: из опасения, что такие глыбы никто не
купит, в  горах  их  не  добывали.  Через  два  дня  поисков  Микеланджело
убедился: нужного ему по размерам камня - или даже близкого  к  нему  -  в
городе нет. Однажды, уже собравшись ехать на  свои  собственные  деньги  в
Каррару, он  увидел,  что  по  переулку  к  его  сараю,  задыхаясь,  бежит
Гуффатти.
 - Только что сгрузили с баржи... -  говорил  Гуффатти.  -  Того  самого
размера, какой ты ищешь. Вырублен по заказу  каких-то  монахов  из  Лукки.
Каменотесам не уплатили, и они продали глыбу.
 Микеланджело со всех ног кинулся на пристань в Рипетту. Вот она, глыба,
белоснежная, чистая, мастерски вырубленная высоко в горах Каррары,  стоит,
сияя в горячих лучах солнца. Как чудесно отзывается она на  стук  молотка,
как хорошо выдерживает испытание водой, мягкие ее кристаллы  плотно  легли
друг к другу, зерно превосходно. Ночью, перед рассветом,  он  снова  сидел
подле камня, следя, как его заливают  лучи  восходящего  солнца  вот  уже
глыба стала прозрачной,  светясь,  будто  розовый  алебастр,  и  ни  одной
трещины, ни одной ямки или полости,  ни  одного  желвака  невозможно  было
отыскать в ее тяжелом, широком теле.
 Глыба для "Оплакивания" обрела свой дом.



9

 Он начисто убрал все, что оставалось от работы над "Вакхом", и принялся
за "Оплакивание". Но "Вакх" по-прежнему  вызывал  различные  толки.  Много
людей приходило смотреть на него. Галли приводил посетителей в  мастерскую
или посылал  туда  слугу  спросить,  не  выйдет  ли  Микеланджело  в  сад.
Микеланджело должен был  объясняться  и  защищать  свою  точку  зрения,  в
особенности перед поклонниками Бреньо, утверждавшими, что  Микеланджело  в
своей статуе "извратил легенду о Дионисе". Беседуя же с теми посетителями,
которые выражали перед его "Вакхом" восторг, он невольно рассказывал им  о
своем замысле статуи и технических сторонах ее исполнения. Галли приглашал
его теперь на ужин каждый вечер, звал побеседовать и  в  воскресенье,  так
что Микеланджело мог приобрести множество друзей и ждать новых заказов  на
будущее.
 Ручеллаи, Кавальканти, Альтовити ныне гордились им. Они  давали  в  его
честь званые вечера, после которых наутро он  чувствовал  себя  усталым  и
разбитым. Ему хотелось теперь забыть, избавиться от "Вакха", выбросить  из
головы мысль об этом языческом  изваянии  и  настроиться  на  возвышенный,
духовный лад, как этого требовал сюжет Оплакивания.  Когда  прошел  месяц,
насыщенный зваными вечерами  и  празднествами,  ему  стало  ясно,  что  ни
обдумать, ни изваять Оплакивание  в  такой  обстановке  невозможно  и  что
теперь, когда он утвердил себя  как  профессиональный  скульптор,  настало
время завести собственное жилище и мастерскую, где бы он спокойно  работал
в полном уединении, работал днем и, если хотел, ночью, устранясь от всякой
суеты. Он уже возмужал для этого. Он  уже  чувствовал  твердую  почву  под
ногами и иного пути для себя впереди не видел.
 Чуткий Якопо Галли однажды спросил его:
 - Вас что-то беспокоит, Микеланджело?
 - Да, беспокоит.
 - Что-нибудь серьезное?
 - Моя неблагодарность.
 - Вы мне не обязаны ничем.
 - Все, кому я был обязан больше других, все мне говорили то же самое  -
Лоренцо де Медичи, Бертольдо, Альдовранди и теперь вот вы.
 - Скажите мне, что вы намереваетесь делать?
 - Уехать от вас! - выпалил он.  -  Жизнь  с  семейством  Галли  слишком
спокойна и приятна... - Он замолк на секунду. - Я чувствую, что  мне  надо
работать под своей собственной крышей.  Быть  мужчиной,  а  не  юнцом,  не
вечным гостем и нахлебником. Вам не кажется, что я поступаю опрометчиво?
 Галли задумчиво посмотрел на него.
 - Я хочу только, чтобы вы были счастливы и чтобы вы создавали изваяния,
самые прекрасные в Италии.
 - Для меня это одно и то же.
 Он начал ходить по городу и искать дома со свободным  нижним  этажом  -
побывал по совету Альтовити в флорентинском квартале,  осмотрел  один  дом
близ Квиринальской площади с прекрасным  видом  на  Рим.  Все  эти  жилища
казались ему чересчур роскошными и дорогими. На третий день, бродя по  Виа
Систина и оказавшись напротив гостиницы "Медведь", у края Марсова  поля  и
чуть ниже набережной Тибра, он нашел просторную угловую  комнату  с  двумя
окнами: одно выходило на  север,  пропуская  ровный,  постоянный  свет,  а
другое на восток, откуда врывались резкие лучи утреннего солнца,  -  такой
свет Микеланджело иногда тоже был нужен. Позади этой комнаты была  другая,
поменьше, с исправным очагом. Микеланджело уплатил за  два  месяца  вперед
несколько скуди,  снял  навощенные  холсты  с  оконных  рам  и  хорошенько
осмотрел помещение: деревянный пол  обветшал  и  кое-где  подгнил,  цемент
между камнями  стен  крошился,  штукатурка  на  потолке  осыпалась  целыми
кусками, обнажая унылые разноцветные разводы в тех местах,  где  протекали
струн дождя. Микеланджело сунул в  карман  полученный  ключ  и  побежал  к
Галли.
 Там его  ожидал  Буонаррото.  Вид  у  брата  был  прямо-таки  ликующий.
Буонаррото добрался до Рима с караваном,  нанявшись  погонщиком  мулов,  и
путешествие не стоило ему ни гроша. Возвращаться домой он хотел  таким  же
способом. Микеланджело с радостью смотрел на загорелое, крепко вылепленное
лицо Буонаррото, на его волосы,  тоже  опущенные,  в  подражание  старшему
брату, на брови. Прошел уже целый год, как они не виделись.
 - Ты приехал в такое  время,  что  лучше  и  не  придумать,  -  говорил
Микеланджело. - Мне нужен помощник, чтобы перебраться в мой новый дом.
 - Ты обзавелся квартирой? Ну, тогда я останусь с тобой!
 - Сначала ты осмотри мои роскошные  хоромы,  а  потом  уже  решай,  что
делать, - улыбнулся Микеланджело. - Пойдем со мной в Трастевере, мне  надо
раздобыть штукатурки, извести и щелока. Но сперва  я  покажу  тебе  своего
"Вакха".
 Буонаррото оглядывал статую очень долго. Потом он спросил:
 - Правится она людям?
 - Большинству нравится.
 - Это хорошо.
 И Буонаррото не прибавил больше ни слова. "Он  не  имеет  ни  малейшего
понятия,  что  такое  скульптура,   -   размышлял   Микеланджело.   -   Он
заинтересован только в том, чтобы люди одобряли мою работу и чтобы  я  был
счастлив этим и мог получать еще больше заказов на статуи...  которых  ему
никогда не понять. Как истый Буонарроти, в искусстве он  совершенно  слеп.
Но он любит меня".
 Закупив известь  и  прочий  материал,  братья  пообедали  в  Тосканской
траттории, затем  Микеланджело  повел  брата  на  Виа  Систина.  Ступив  в
комнату, Буонаррото присвистнул:
 - Микеланджело, неужели ты и вправду собираешься жить в этой... в  этой
дыре? Тут все рушится и рассыпается в труху.
 - А мы с тобой затем и пришли,  чтобы  не  рассыпалось,  -  непреклонно
ответил Микеланджело. - Для работы комната вполне годится.
 - Отец будет весьма огорчен.
 - А ты не говори ему, - рассмеялся Микеланджело.  И,  поставив  посреди
комнаты высокую лестницу, приказал: - Давай-ка соскребать  с  потолка  эту
пакость!
 Содрав старую штукатурку и промазав потолок свежей,  братья  перешли  к
стенам, затем  стали  чинить  пол,  заменяя  прогнившие  половицы  новыми.
Следующей задачей было навести порядок во внутреннем дворике. Единственная
дверь в этот дворик выходила из комнаты  Микеланджело,  но  другие  жильцы
пользовались вместо дверей окнами, в результате чего  дворик  был  завален
чудовищными  кучами  мусора  и  отбросов.  Вонь  там   стояла   такая   же
непробиваемая, как окружающие стены. Два дня  братья  лопатами  укладывали
весь этот хлам в мешки и, пронеся их через  свою  комнату,  опорожняли  на
пустыре около Тибра.
 Питавший отвращение ко всякой физической  работе,  Бальдуччи  объявился
лишь после того, как Микеланджело и Буонаррото закончили ремонт. Он знал в
Трастевере одного торговца подержанными вещами и очень  недорого  купил  у
него кровать, матрац из пеньки, кухонный стол, два плетеных стула,  комод,
несколько горшков,  тарелок  и  ножей.  Когда  на  ослике,  запряженном  в
тележку, весь этот скарб был перевезен,  братья  поставили  кровать  возле
восточного окна, с тем чтобы  Микеланджело  просыпался  при  первых  лучах
солнца. Комод нашел себе место у задней стены,  ближе  к  кухне.  Напротив
окна, выходившего на север, Микеланджело  поставил  стол,  сколоченный  из
четырех досок, на козлах, - на нем он будет рисовать и лепить  восковые  и
глиняные модели. Середина комнаты  оставалась  свободной  для  работы  над
мрамором. Заднюю каморку отвели под кухню - там поместились кухонный стол,
стулья, горшки и тарелки.
 Тщательно  разведав,  какие  будут  у  Микеланджело  соседи,  Бальдуччи
говорил ему:
 - Тут за стеной живет одна аппетитная куропаточка  -  блондинка,  всего
лет пятнадцати, очень стройная. Француженка, на мой взгляд. Могу уговорить
ее - пойдет к тебе в служанки. Представь себе, как приятно: поработаешь до
обеда, а она тут как тут на кухне, ждет тебя с горшком  горячего  супа.  -
Бальдуччи, приплясывая, прошелся по комнате. - А  ночью,  глядишь,  она  у
тебя и в постели. Это тоже входит в ее обязанности.  Ведь  в  этой  пещере
тебе надо как-то согреваться: немного естественного тепла не помешает.
 Микеланджело и Буонаррото хохотали, Бальдуччи  же  так  загорелся,  что
готов был бежать за девушкой тотчас, не откладывая дела ни на минуту.
 - Нет, Бальдуччи, - урезонивал его Микеланджело, -  я  не  хочу  ничего
такого, что осложнило бы мне жизнь, да и  денег  у  меня  на  служанку  не
хватит. Если мне кто и нужен, так это, по старому обычаю художников,  юный
подмастерье: я бы его учил, а он бы на меня работал.
 - Я  поищу  тебе  во  Флоренции  расторопного  мальчишку,  -  отозвался
Буонаррото.
 Буонаррото помог Микеланджело устроиться  на  новом  месте,  покупал  и
готовил пищу, убирал в комнатах. Но весь этот порядок рухнул,  как  только
он уехал. Погруженный в работу, Микеланджело не  удосуживался  ни  сварить
себе обед, ни закусить в таверне или у лотка уличного торговца. Он исхудал
и выглядел таким же неряшливым, какой стала его квартира. Забыв  обо  всем
на свете, он не отрывался от рабочего  стола  и  думал  лишь  об  огромном
беломраморном блоке, установленном на распорах посреди комнаты. Он даже не
заботился о том, чтобы прибрать постель или вымыть посуду,  оставшуюся  на
кухонном столе. В комнатах оседала залетевшая с улицы пыль,  сеялась  сажа
от очага в кухне, где Микеланджело время от времени кипятил себе  питьевую
воду. К концу месяца он понял, что  так  жить  не  годится,  и  уже  начал
посматривать на маленькую француженку, о которой говорил Бальдуччи к тому
же девушка шмыгала у его двери гораздо чаще,  чем,  по  его  мнению,  было
необходимо.
 Выход из положения нашелся благодаря вмешательству Буонаррото.  Однажды
под вечер Микеланджело услышал стук в дверь и, выглянув на  улицу,  увидел
забрызганного дорожной грязью мальчугана  лет  тринадцати  с  простодушным
лицом оливкового цвета. Мальчик подал письмо, и Микеланджело  сразу  узнал
почерк брата. Буонаррото рекомендовал  в  своем  письме  Пьеро  Арджиенто,
приехавшего во Флоренцию в надежде найти скульптора, к которому он мог  бы
поступить в ученики. Кто-то направил мальчика в дом Буонарроти,  и  теперь
он, пройдя весь долгий путь пешком, добрался до Рима.
 Микеланджело провел Пьеро в комнату и пристально разглядывал его,  пока
тот говорил о своих  родных,  живших  в  деревне  близ  Феррары.  Голос  у
мальчика был чистый и ясный, держался он спокойно.
 - Умеешь ты читать и писать, Арджиенто?
 - Монахи в Ферраре обучили  меня  письму.  Теперь  мне  надо  обучиться
ремеслу.
 - Ты считаешь скульптуру хорошим ремеслом?
 - Я хочу поступить в ученики сроком на три года. По договору с цехом.
 Такая строгая деловитость и прямота поразили Микеланджело. Он  взглянул
в запавшие карие глаза мальчугана, оглядел его худую шею, грязную рубашку,
разорванные старые сандалии.
 - Есть у тебя знакомые в Риме? Дом, куда ты мог бы пойти?
 - Я шел к вам. - Это было сказано настойчивым, твердым тоном.
 - Я живу очень просто, Арджиенто. Ты не можешь  рассчитывать  здесь  на
роскошь.
 - Я деревенский. Мы едим любую еду, лишь бы ее было вдоволь.
 - Ну, раз тебе нужна крыша,  а  мне  нужен  помощник,  давай  попробуем
пожить вместе хотя бы  несколько  дней.  Если  у  нас  ничего  не  выйдет,
расстанемся как друзья. На обратный путь во Флоренцию денег я тебе дам.
 - Согласен. Спасибо.
 - Возьми-ка вот эту монетку и сходи помойся в банях около церкви  Санта
Мария делль Анима. А когда будешь возвращаться, купи что-нибудь на рынке -
надо сварить обед.
 - Я сварю вам прекрасный деревенский суп. Научился у покойницы матери.
 Феррарские монахи научили Арджиенто не только счету, но  и  безупречной
честности. Уходя на рынок еще  до  рассвета,  мальчик  брал  с  собой  для
записей огрызок карандаша и  бумагу.  А  возвратись  с  покупками,  трогал
сердце Микеланджело тем, что  самым  пунктуальным  образом  отчитывался  в
расходах: все у него  старательно  и  точно  было  записано  -  столько-то
динаров он уплатил за овощи, столько за мясо,  фрукты,  хлеб  и  макароны.
Весь этот небогатый запас Микеланджело складывал в печной горшок, надеясь,
что еды хватит на неделю. Закупая продукты, Арджиенто яростно  торговался.
Ему потребовалась всего неделя,  чтобы  прекрасно  освоиться  в  городе  и
знать, что и где продают. На  рынок  он  выходил  ни  свет  ни  заря:  это
совпадало с интересами Микеланджело, который мог подумать и  поработать  с
утра в одиночестве.
 У них установился простой и твердый  распорядок  дня.  В  середине  дня
после обеда, состоявшего всего  ил  одного  блюда,  Арджиенто  прибирал  в
комнатах, а Микеланджело уходил на час прогуляться он шел  берегом  Тибра
вплоть до пристаней и слушал там песни сицилианцев, разгружавших  лодки  и
баржи. Когда он возвращался домой, Арджиенто уже спал на  своей  низенькой
кровати, стоявшей в кухне рядом с лоханью. Часа два Микеланджело  спокойно
работал, потом Арджие