го Даниеле. -  Я  покрою
все как бы легкой дымкой, цвета тканей подберу как  можно  ближе  к  вашим
телесным тонам. Я положу такой тонкий слой красок, что будущий лапа  может
содрать все эти штаны и набедренные повязки, не повредив нижнего слоя.
 Микеланджело тряхнул головой.
 - Действуй, Даниеле. Закутай их всех в простыни.
 - Пожалуйста, доверьтесь мне. Я обведу папу вокруг пальца.  Работа  над
фреской потребуется тонкая, деликатная, и пройдут месяцы,  а  то  и  годы,
пока и осмелюсь к ней приступить. Кто знает, может, Караффа к тому времени
умрет и с инквизицией будет покончено... - Даниеле был прилежным,  хотя  и
лишенным дарования художником, но  работал  так  медленно,  что  про  него
говорили, будто он еще не выполнил ни одного заказа при жизни заказчика.
 Чтобы как-то оградить себя от черных мыслей, надо  было  взять  в  руки
молоток и резец и начать  работать.  Недавно  Микеланджело  приобрел  блок
очень неправильной, даже уродливой формы, как  бы  сжатый  в  середине,  с
утолщенными   концами.   Микеланджело   не   стал   выравнивать    камень:
воспользовавшись его странными очертаниями, он  хотел  высечь  вдавленный,
как  полумесяц,  профиль.  Начав  обтесывать:  его  именно  с  выемки,  на
середине, он с любопытством ждал, отзовется ли мрамор, подскажет  ли,  что
из  него  создать.  Мрамор  оставался  глухим,  неподатливым,  молчаливым.
Микеланджело требовал от грубой глыбы - хотя это и был  сияющий  мрамор  -
слишком многого: чтобы сырой материал творил произведение искусства сам по
себе, помимо воли ваятеля. Однако  вызов,  брошенный  своенравным  камнем,
расшевелил Микеланджело, пробудил в нем энергию.
 Теперь, в восемьдесят лет, жить и работать было  столь  же  необходимо,
как и в тридцать пять, только это оказалось чуть труднее.



6

 В Сеттиньяно  умер  Сиджизмондо,  последний  из  братьев  Микеланджело.
Микеланджело пережил все свое поколение.  И  тут  же,  вслед  за  кончиной
Сиджизмондо,  подступила  другая  печаль:  занемог  Урбино,  проживший   у
Микеланджело двадцать шесть лет. Благородный дух Урбино не оставлял его  и
в болезни.
 - Меня огорчает не моя смерть, - говорил  он.  -  Мне  горько,  что  вы
остаетесь один на один с этим вероломным миром.
 Жена Урбино Корнелия родила  второго  сына  в  тот  самый  день,  когда
хоронили ее мужа. Она жила в доме Микеланджело до тех пор,  пока  не  были
исполнены все  предсмертные  распоряжения  Урбино.  Микеланджело  оказался
опекуном и наставником двух мальчиков Урбино когда мать увезла их,  уехав
в свой родительский дом, все вокруг Микеланджело сразу опустело.
 Он усердно трудился, строя барабан собора Святого Петра высекал  новое
"Оплакивание" купил еще одно имение для Лионардо послал Корнелии  Урбино
- о чем та просила его - два с половиной  аршина  легкой  черной  материи
подыскивал какого-нибудь бедного человека, чтобы помочь  ему  деньгами  во
имя спасения своей души.  Затем  Микеланджело  пришлось  снова  прекратить
работу  на  строительстве  собора,  так  как   испанская   армия   грозила
вторгнуться в Рим.
 Когда  человеку  пошел  девятый  десяток,  думал  Микеланджело,   жизнь
оборачивается к  нему  отнюдь  не  самой  приятной  стороной.  Он  покинул
Флоренцию в шестьдесят лет и горевал тогда, что дни его уже на исходе,  но
любовь сделала его снова юным, и седьмой десяток пролетел как на  крыльях.
В то время когда ему перевалило за семьдесят, он был с головой погружен  в
работу, расписывая часовню Паулину, высекая "Снятие со Креста",  обдумывая
свои архитектурные проекты и надзирая за  строительством  собора:  ему  не
хватало ни дней, ни ночей, чтобы исполнить все, что он намечал.
 Но теперь, когда он вступил  в  восемьдесят  второй  год  своей  жизни,
каждый уходящий час жалил его, как шершень. Зрение у Микеланджело было уже
далеко не такое острое, как прежде, шаг не столь тверд недуги мало-помалу
подтачивали его здоровье  и  убавляли  силы,  мешая  ему  достроить  собор
Святого Петра и создать для собора величественный купол.
 Жестокая боль от камней в почках заставила его  однажды  слечь.  Доктор
Коломбо  с  помощью  неустанного   Томмазо   выходил   Микеланджело,   но,
прикованный к постели  в  течение  нескольких  месяцев,  он  был  вынужден
передать рабочие чертежи одной из часовен смотрителю, человеку на  стройке
новому. Когда он выздоровел и с трудом взошел  на  леса,  то  увидел,  что
новый смотритель не разобрался  в  его  чертежах  и  допустил  при  работе
ошибки. Микеланджело мучил и жег стыд: это  была  первая  его  неудача  за
десять лет строительных  работ.  Такой  ошибкой  он  давал  Баччио  Биджио
основательный повод для новых нападок. Промах был допущен столь  серьезный
и непростительный, что оправдаться казалось невозможным.
 Микеланджело поспешил пойти к папе, но, как  он  ни  торопился,  Биджио
побывал у папы раньше.
 - Это правда? - спросил папа, взглянув в огорченное лицо  Микеланджело.
- Придется сносить всю часовню?
 - Почти всю, ваше святейшество.
 - Печально. Как ты мог допустить это?
 - Я был болен, святой отец.
 - Понимаю. Биджио говорит, что ты уже слишком стар, чтобы  отвечать  за
столь трудное дело.
 - Такая заботливость меня трогает. Но ведь Биджио со своими помощниками
старался снять с меня это тяжкое бремя еще много лет  назад.  И  разве  не
смыло половодьем мост Святой Марии,  который  строил  сам  Биджио?  Святой
отец, вы уверены, что даже в расцвете своих сил Баччио Биджио лучше, чем я
при всех моих болезнях и старости?
 - В твоих способностях никто не сомневается.
 Микеланджело помолчал минуту, уйдя мыслями в прошлое.
 - Ваше святейшество, тридцать лет я смотрел,  как  хорошие  архитекторы
строили фундамент собора. И все же не мог дождаться,  когда  они  возведут
собор. За те десять лет, что я состою архитектором, храм поднялся и  взмыл
к небу, как орел. Если вы уволите меня, от  всего  строительства  в  конце
концов останутся одни развалины.
 У папы передернуло губы.
 -  Микеланджело,  пока  у  тебя  есть  силы  бороться,  ты   останешься
архитектором собора Святого Петра.
 В этот вечер в доме  на  Мачелло  деи  Корви  собралось  много  народа.
Поскольку Микеланджело однажды уже был чуть ли  не  при  смерти,  Томмазо,
другие  его  давние  друзья,  а  также  кардинал  Карпи,  ставший   теперь
покровителем Микеланджело при папском дворе, начали его уговаривать, чтобы
он изготовил законченную модель купола. До сих  пор  у  Микеланджело  были
сделаны лишь фрагментарные рисунки.
 - Если бы мы потеряли вас  на  прошлой  неделе,  -  решительно  говорил
Томмазо, - кто бы мог догадаться, каким вы задумали строить этот купол?
 - Помню, вы заметили однажды, - вмешался  кардинал  Карпи,  -  что  вам
хочется довести строительство собора до такой стадии, чтобы уже  никто  не
мог изменить вашего замысла, если вы умрете.
 - Я уповаю на это.
 -  Тогда  изготовьте  нам  купол!  -  воскликнул  Лоттино,   начинающий
художник. - Другого выхода нет.
 - Вы правы! - со вздохом ответил Микеланджело. - Но  я  еще  не  совсем
додумал, как мне строить этот купол. Мне еще надо искать его. А  уж  потом
мы смастерим деревянную модель.
 Гости разошлись, остался один Томмазо. Микеланджело  подошел  к  своему
письменному столу, пододвинул к нему  деревянное  кресло.  Бормоча  что-то
себе под нос, он водил  пером  по  чистому  листу  бумаги.  У  Пантеона  и
флорентийского Собора было, по существу, два купола -  один  вставлялся  в
другой, структурно переплетаясь так,  чтобы  друг  друга  поддерживать.  У
него, Микеланджело, внутренний  купол  будет  скульптурой,  а  наружный  -
архитектурой...
 Купол - это не просто покрытие храма для этой цели может служить любая
кровля. Купол  -  это  великое  произведение  искусства,  это  совершенное
слияние скульптуры и архитектуры, какое явлено в самом  небе.  А  небесный
свод, по представлению людей, самый совершенный из сводов, он простирается
от горизонта к горизонту, с изумительным изяществом покрывая землю.  Купол
-  это  самая  естественная   из   всех   архитектурных   форм   и   самая
одухотворенная:  он   весь   устремлен   к   тому,   чтобы   воспроизвести
величественную форму, под гранью которой ведет свою жизнь человечество.
 Купол храма - это не соперник куполу неба, а  само  небо  в  миниатюре
купол и небо - это как сын  и  отец.  Какие-то  люди  говорят,  что  земля
круглая   человеку,   который,   подобно   Микеланджело,   объехал   лишь
пространство между Венецией  и  Римом,  поверить  в  это  было  трудно.  В
грамматической школе  мастера  Урбино  его  учили,  что  земля  плоская  и
кончается там, где начинаются изогнутые края небесного  свода.  Однако  он
пытливо вглядывался в изменчивую грань горизонта, которая,  как  говорили,
недвижна: когда он шел или ехал верхом на лошади, приближаясь к горизонту,
горизонт неизменно отступал на расстояние, равное тому, на  которое  он  к
нему приближается.
 То же самое и здесь,  с  его  куполом.  Купол  не  знает  пределов,  он
бесконечен. Человек, ставший под купол,  всегда  должен  чувствовать,  что
края купола недостижимы. Небо - совершенное творение кто бы и где  бы  ни
стал на земле, он всегда ощущает себя в центре, в середине земли, и  купол
небес простирается на равное расстояние от него  во  все  четыре  стороны.
Лоренцо  Великолепный,  мужи  Платоновской   академии,   гуманисты   учили
Микеланджело, что человек есть центр вселенной в этом он убеждался  самым
непререкаемым образом, глядя вверх, в небо, и чувствуя себя тем серединным
столбом, той осью, на которой держалось  гигантское  полотнище  облаков  и
солнца, луны и звезд как ни одинок, как ни сиротлив он на земле,  небеса,
лишившись его поддержки, сразу обрушились бы  вниз.  Если  разрушить  этот
купол как форму, как идею, если убрать эту симметрично  изваянную  кровлю,
простирающуюся над человеком, - что тогда останется от божьего мира?  Лишь
плоская доска, вроде  той,  на  которой  резала  свои  хлебы  его  мачеха,
Несравненная, вынув их из горячей печи.
 Стоит ли удивляться, если человек поместил рай на небе!  Это  произошло
не потому, что он видел хотя бы  одну  душу,  поднимавшуюся  к  небу,  или
уловил далекий отблеск блаженных мест это  произошло  потому,  что  самые
божественно прекрасные  формы  сущего,  какие  только  доступны  разуму  и
чувствам  человека,  находятся,  по   его   представлению,   на   небесах.
Микеланджело хотел достичь того, чтобы его купол был тоже исполнен  тайны,
чтобы он не стал только кровлей, защищающей  от  зноя  и  дождя,  грома  и
молнии, а явил бы собой несравненную красоту, которая укрепит  в  человеке
веру в бога... Чтобы купол предстал ощутимой формой, которую  можно  будет
не только видеть или осязать, но которая позовет войти в нее. Под куполом,
который он построит, душа человека должна возноситься вверх, к  богу,  как
это бывает в ту последнюю минуту, когда она сбрасывает  иго  плоти.  Разве
можно человеку стать ближе к господу, пока он пребывает на земле? Замышляя
свой громадный купол, Микеланджело хотел показать образ бога  с  такой  же
убедительностью, с какой он написал его на плафоне Систины.
 Спасение своей души отнюдь не было единственной  заботой  Микеланджело,
когда он трудился над куполом собора Святого Петра. Эта последняя  великая
его работа оказалась самой тяжелой из всех, какие исполнил Микеланджело за
шестьдесят восемь лет, начиная с того дня, когда  Граначчи  взял  его  под
руку на улице Живописцев и  привел  в  мастерскую  на  Виа  деи  Таволини,
объявив: "Синьор Гирландайо, вот Микеланджело, о котором я вам говорил".
 Его разум и пальцы действовали проворно и точно.  Проработав  несколько
часов пером и углем, он брался, чтобы немного освежить себя, за  мраморную
глыбу  с  выемкой  посредине  в  форме   полумесяца.   Он   оставил   свою
первоначальную  мысль  сделать  голову  и  колени  Христа  обращенными   в
противоположные стороны. Теперь им владело другое желание: пусть голова  и
колени Христа идут по одной оси, зато голова  Богоматери,  склоненная  над
плечом Христа, должна быть изваяна совсем в иной плоскости -  это  придаст
статуе драматическую контрастность. И не выпуская из рук резца, он высекал
по впадине блока простертую фигуру Иисуса, пока не стал уставать и  делать
промахи. Потом он снова вернулся к своему куполу.



7

 Он жаждал достичь абсолютного равновесия,  совершенной  линии,  плавных
изгибов,  объемности,  весомости,   воздушности,   плотности,   изящества,
бесконечной  пространственной  глубины.  Он  хотел  создать   произведение
искусства, которое переживет его и останется людям навеки.
 Отложив уголь и перья, он принялся лепить из глины  -  ее  влажность  и
податливость, думал он, дадут ему куда больше свободы, чем жесткая  линия,
прочерченная пером. Шли недели  и  месяцы,  он  лепил  модель  за  моделью
уничтожая их и делая  новые.  Он  чувствовал,  что  уже  стоит  на  пороге
открытия: сначала  он  добился  ощущения  монументальности,  потом  достиг
нужных пропорций  затем  величия  и  простоты  -  и  все  же  модель  пока
свидетельствовала  скорей  о  мастерстве  художника,  чем  о   возвышенном
озарении.
 Наконец, пришло и оно, пришло после одиннадцати лет стараний и  опытов,
одиннадцати лет мольбы, надежд и отчаяния, успехов  и  неудач.  Купол  был
рожден. Это был плод его воображения, слитый, сотканный из всех  искусств,
какими он владел, сооружение неимоверно громадное и в то же время хрупкое,
как птичье яйцо в гнезде легкое, как облако, высотой почти  в  сто  сорок
четыре аршина, его тело обрело те же грушевидные очертания, какие  были  у
грудей "Богоматери" Медичи, оно летело ввысь, словно  музыка,  взмывало  к
небу, будто совсем лишенное веса. Это был купол, не  похожий  ни  на  один
другой купол в мире.
 - Совершилось, - с восторгом прошептал Томмазо, взглянув на законченные
рисунки. - И откуда такое только берется?
 - А откуда берутся идеи,  Томмазо?  Себастьяно,  когда  он  был  молод,
задавал мне тот же самый вопрос. Я отвечу тебе  теми  же  словами,  какими
отвечал тогда ему: ведь теперь, в свои восемьдесят два года, я не  мудрее,
чем был в тридцать девять.  Идеи  -  это  естественная  функция  ума,  как
дыхание у легких. Может быть, идеи приходят от бога.
 Чтобы построить деревянную модель, он нанял в помощь плотника, Джованни
Франческо.   Он   изготовил   модель   из   липы,   в    масштабе    одной
пятнадцатитысячной  предполагаемой  величины.   Гигантский   купол   будет
покоиться на арках и пилонах. Круглый обширный барабан  будет  выложен  из
кирпича,  облицованного  травертином,  на  внешние  ребра  купола   пойдет
тиволийский травертин, каркас барабана будет сварен из железа,  колонны  и
антаблементы будут тоже из травертина. Восемь наклонных  плоскостей  вдоль
нижнего пояса барабана можно использовать для подачи материалов,  перевозя
их к стенам купола на  ослах.  Разработка  инженерных  планов  потребовала
много времени, но Микеланджело сумел  с  ними  справиться,  -  к  тому  же
Томмазо был теперь в этих делах настоящим экспертом.
 Все это было проделано в мастерской на Мачелло деи Корви, в  строжайшей
тайне. Внутренний купол модели Микеланджело смастерил до последней  мелочи
сам, наружный он велел Франческо выкрасить особой краской. Фасонная резьба
и украшения  были  слеплены  из  глины,  смешанной  с  опилками  и  клеем.
Микеланджело вызвал из Каррары Баттисту, искусного резчика  по  дереву,  и
тот изготовил статуэтки и капители, бородатые лица, апостолов.
 Внезапно умер папа Павел Четвертый. В Риме вспыхнул самый буйный мятеж,
какой только видел Микеланджело после смерти  очередного  первосвященника.
Толпа свалила наземь недавно установленную статую  Павла,  долго  волочила
голову изваяния по улицам после того как городские  власти  прокляли  эту
голову, толпа швырнула ее в  Тибр.  Попутно  толпа  взяла  штурмом  здание
инквизиционного трибунала,  выпустила  оттуда  арестованных  и  уничтожила
документы, по которым инквизиторы уличали свои жертвы в ереси.
 Устав  от  раздоров  и  крови,  коллегия   кардиналов   выбрала   папой
шестидесятилетнего  Джованни  Анджело  Медичи,   представителя   захудалой
ломбардской  ветви  знаменитого  рода.  Папа  Пий  Четвертый  был  опытным
юристом. Человек рассудительный, профессиональный адвокат, он доказал свое
блестящее умение вести переговоры и улаживать дела, и скоро  Европа  стала
смотреть на него как на многоопытного  и  честного  политика.  Инквизиция,
совершенно  чуждая  характеру  итальянцев,  прекратила   в   Италии   свое
существование. Проведя ряд юридических конференций  и  заключив  договоры,
папа добился мира в Италии, не ссорился он и с пограничными государствами,
не  наступал  на  лютеранство.  Из  дипломатических  соображений   церковь
установила внутренний мир,  и  это  благотворно  сказалось  на  укреплении
единства среди всех католиков Европы.
 Папа Пий Четвертый подтвердил права Микеланджело как архитектора собора
Святого Петра и отпустил новые средства, чтобы подвести своды под барабан.
Он также поручил Микеланджело разработать проект ворот для городских  стен
- ворота должны были называться Пиевыми.
 Это  было  истинное  единоборство  со  временем.  Возраст  Микеланджело
приближался к середине девятого десятка. Если бы ему отпустили  средств  и
рабочей силы вдоволь, он мог бы приступить к строительству барабана  через
два или три года. Он не  в  состоянии  был  даже  приблизительно  сказать,
сколько бы ему потребовалось времени, чтобы завершить купол с его  окнами,
колоннами и резным фризом. В десять - двенадцать лет, думал  Микеланджело,
он, наверное, довел бы  дело  до  конца.  К  тому  времени  ему,  пожалуй,
исполнится круглая сотня. Никто не доживал до  этого  срока,  и  все-таки,
несмотря на приступы боли от камней в почках, несмотря на  головные  боли,
на колики, которые расстраивали его желудок, на ломоту в спине и пояснице,
на повторяющиеся приступы головокружения и  слабости,  когда  Микеланджело
должен был лежать в течение нескольких дней в постели, он, по существу, не
чувствовал, чтобы силы его покидали. Он до сих пор предпринимал прогулки в
Римскую Кампанью...
 Глядя в зеркало, он видел, что цвет лица у него хороший. На лоб спадали
пряди вьющихся  черных,  хотя  и  с  густой  проседью,  волос,  в  бороде,
раскинутой надвое, седины появилось еще больше. Но  глаза  были  чистые  и
проницательные.
 Он должен построить этот купол. Разве его отец, Лодовико, не  дожил  до
девяноста? Неужели он окажется слабее, чем отец, и не  перекроет  его  век
хотя бы на лишний десяток?


 Ему предстояло пройти еще через одно испытание  огнем.  Баччио  Биджио,
пробравшийся на  высокий  пост  в  конторе  строительных  работ,  подобрал
документы и цифры,  которые  говорили,  в  какую  сумму  обошлась  стройке
болезнь Микеланджело:  ведь  вследствие  этой  болезни  надо  было  заново
перестраивать часовню, Биджио выжал  из  этих  документов  все,  что  было
можно, и даже склонил на свою сторону друга Микеланджело, кардинала Карпи:
тот теперь тоже считал, что строительство собора идет  плохо.  Биджио  уже
готовился занять место Микеланджело на стройке, выжидая,  когда  он  вновь
заболеет и сляжет.
 Микеланджело не мог теперь каждый день лазить на леса, и потому один из
способных  его  учеников,  Пьер  Луиджи  Гаэта,  был  назначен  помощником
производителя  работ.  По  вечерам  Гаэта  докладывал  Микеланджело,   что
делается на стройке. В эту пору убили производителя работ, и  Микеланджело
предложил, чтобы его место занял  Гаэта.  Однако  производителем  стал  не
Гаэта, а Баччио Биджио. Гаэта же  был  со  стройки  уволен.  Биджио  начал
перетаскивать и перемещать заготовленные ранее  балки  и  разбирать  леса,
собираясь вести строительство по новому плану.
 Мучительно  взбираясь  на   леса   времени,   Микеланджело   перешагнул
восемьдесят седьмой год своей жизни.  Дурные  вести  со  стройки  так  его
угнетали, что он