.  Это  был  хорошо
распланированный трехэтажный особняк. Комнаты в нем были невелики и скудно
меблированы столами и стульями из орехового дерева, однако ковров  всякого
рода тут было множество бросались в глаза резные буфеты, с  позолоченными
рамами зеркала, красный сафьян.
 Парусиновую сумку Микеланджело слуги унесли на третий этаж. Там же  ему
отвели и комнату: комната оказалась боковой и выходила окнами на  рыночную
площадь и огромный каменный дворец - его, по словам  Бальони,  только  что
отстроил кардинал Риарио, купивший Микеланджелова "Мальчика".
 В  столовую,  куда  совсем  не  доносился  шум  с  улицы,   был   подан
превосходный обед. После обеда гость и хозяин пошли  к  кардиналу,  в  его
старый дворец. Они вы - шли на площадь Навона, где когда-то высилась  пена
стадиона Домициана: там Микеланджело  залюбовался  великолепным  мраморным
торсом. Торс стоял, наполовину зарытый в  землю,  перед  домом  одного  из
Орсини, родственника Альфонсины, жены Пьеро. По мнению Бальони,  торс  был
обломком статуи "Менелай, несущий тело Патрокла".
 Затем они оказались на площади Фьяметты, названной по  имени  любовницы
Цезаря Борджиа, сына папы, и достигли дворца Риарио: дворец выходил на Виа
Систина, рядом с самой опрятной римской гостиницей - Hotaria dell'Oro  -
гостиницей "Медведя". Бальони стал  рассказывать  Микеланджело  о  Рафаэле
Риарио ди Сан Джордже. Внучатый племянник папы Сикста Четвертого,  он  был
посвящен  в  кардиналы  восемнадцати   лет,   еще   студентом   Пизанского
университета. Юный кардинал ездил  с  визитом  к  Медичи  во  Флоренцию  и
находился в Соборе, близ алтаря, во время того  молебствия,  когда  убийцы
закололи Джулиано де Медичи и ранили Лоренцо. Хотя и сам  Лоренцо,  и  все
флорентинцы были убеждены, что папа  Сикст  и  его  племянник  подстрекали
Пацци убить обоих Медичи, Лоренцо сделал  тогда  вид,  что  он  отнюдь  не
подозревает, будто кардинал участвовал в заговоре.
 Кардинал Риарио принял Микеланджело, окруженный множеством  сундуков  и
ящиков со скульптурой слуги перетаскивали эти  ящики  один  за  другим  в
соседнюю комнату. Риарио прочитал рекомендательное письмо Лоренцо Пополано
и сказал несколько ласковых слов, поздравляя  Микеланджело  с  приездом  в
Рим.
 - Ваш "Мальчик" - чудесное изваяние, Буонарроти, хотя это и не антик. Я
полагаю, что вы можете высечь нам что-нибудь совершенно исключительное.
 - Благодарю вас, ваше преосвященство.
 - Я бы советовал вам пройтись сегодня после  обеда  и  посмотреть  наши
лучшие мраморные изваяния.  Начните  с  арки  Домициана  на  Корсо,  потом
сходите к колонне Траяна, затем осмотрите коллекцию бронзы  на  Капитолии,
начало которой положил мои дед Сикст Четвертый...
 Кардинал перечислил не менее двадцати скульптур в разных коллекциях и в
разных частях города. Лео Бальони повел Микеланджело прежде всего к статуе
речного божества Марфорио - это чудовищно  громадное  изваяние  стояло  на
улице между Римским форумом и форумом  Августа  и  в  древности  будто  бы
входило в убранство храма Марса. Отсюда они направились к колонне  Траяна:
особое восхищение вызвал у Микеланджело "Лев, пожирающий коня". Поднявшись
на Квиринальский холм. Микеланджело был поражен размерами и  грубой  силой
мраморных "Укротителей коней", высотой в семь с половиной аршин,  а  также
божествами Нила и Тибра: Нил опирался на сфинкса, а Тибр лежал, прижимаясь
к тигру. Лео Бальони утверждал, что эти скульптуры  попали  сюда  из  терм
Константина.  Тут  же  поблизости  стояла  изумительной  красоты   богиня,
"возможно, Венера", как заметил Лео.
 Потом они направились к саду кардинала Ровере близ церкви Сан Пьеро  ин
Винколи. Лео рассказывал, что этот  племянник  Сикста  Четвертого  основал
первую в Риме публичную библиотеку  и  музей  бронзовых  изваяний,  собрал
самую лучшую в  Италии  коллекцию  античных  мраморов  и  уговорил  Сикста
утвердить проект росписи стен в Сикстинской капелле фресками.
 Когда Микеланджело, сопровождаемый Лео, прошел через маленькие чугунные
ворота в сад кардинала Ровере, у него  перехватило  дыхание:  здесь  стоял
"Аполлон". Искалеченный, сохранивший только часть своего торса, он все  же
являл  собой  удивительнейшее  изображение   человека   из   всех,   какие
Микеланджело доводилось видеть. Пораженный не  меньше,  чем  в  тот  день,
когда Бертольдо впервые ввел его во  дворец  Медичи,  Микеланджело  бродил
среди леса статуй, переводя взгляд от "Венеры" к  "Антею",  от  "Антея"  к
"Меркурию".  Он  был  так  заворожен  всем  этим,  что  едва  слышал  Лео,
объяснявшего ему, какая из скульптур  была  похищена  в  Греции,  а  какая
куплена императором Андрианом и перевезена в Рим но морю. Если Флоренция -
величайший город в мире по богатству  создаваемого  в  нем  искусства,  то
разве этот грязный,  запущенный,  пришедшим  в  крайний  упадок  город  не
богатейшая из сокровищниц искусства древнего мира? И как он, Микеланджело,
был  прав  тогда,  на  ступенях  флорентийского  Собора,  разговаривая   с
товарищами но мастерской  Гирландайо:  именно  здесь,  в  Риме,  мраморные
изваяния были столь же живыми и столь же прекрасными, как и в те  времена,
когда они были созданы, две тысячи лет назад.
 - А теперь мы сходим  к  бронзовому  "Марку  Аврелию",  у  Латерана,  -
предложил Лео. - Затем, может быть...
 - Кончим на этом, прошу вас. Я и так весь дрожу. Мне  надо  укрыться  в
комнате и немного подумать, переварить все то, что я видел.
 Ужинать в этот вечер он не мог. Утром, в воскресенье, Лео повел  его  к
службе в маленькую церковь Сан Лоренцо ин Дамазо, рядом  с  новым  дворцом
кардинала Риарио: на церковный двор с территории дворца можно было попасть
через пробитый лаз в стене. Микеланджело вновь  поразился,  увидев  вокруг
себя множество колонн из мрамора и гранита. Он понял с первого взгляда,  с
каким мастерством они высечены. Ни одна колонна не повторяла другую,  и  у
всех у них были различные капители.
 - Собраны без разбора со всего Рима, - сказал  Лео.  -  Но  большинство
взято из разрушенного портика театра Помпея...
 Кардинал выразил  желание,  чтобы  Микеланджело  посетил  его  в  новом
дворце. Громадное каменное здание, вдвое больше дворца  Медичи,  было  уже
почти достроено,  если  не  считать  внутреннего  дворика.  Поднявшись  по
широкой лестнице, Микеланджело прошел через приемную,  украшенную  пышными
занавесями и  зеркалами  в  яшмовой  оправе,  через  устланную  восточными
коврами, с резными ореховыми креслами, гостиную, через музыкальный  зал  с
прекрасными клавикордами и, наконец, оказался в специальной  комнате,  где
была собрана античная скульптура. В  красной  шапке  и  красном  облачении
здесь сидел кардинал  подле  него  стояли  открытые  ящики  с  мраморами,
уложенными в опилки.
 - Ну, что ты думаешь,  Буонарроти,  о  тех  статуях,  которые  повидал?
Можешь ты изваять что-нибудь столь же прекрасное?
 - Скорее всего, не могу. Но посмотрим, что у меня выйдет.
 - Мне нравится такой ответ, Буонарроти. Он говорит о твоем смирении.
 Микеланджело не испытывал чувства смирения, он  хотел  только  сказать,
что его скульптура будет отнюдь не похожа на все то, что он видел.
 - Что ж, не начать ли нам дело сейчас же? -  продолжал  Риарио.  -  Моя
карета ждет нас. Поедем на камнебитный двор.
 Пока  грум  вез  их  по  мосту  Систо,  через   Сеттимианские   ворота,
направляясь к Трастеверским каменным складам, Микеланджело  вглядывался  в
лицо своего нового покровителя.  Про  Риарио  говорили,  что  он  так  был
поражен  убийством  Джулиано  Медичи,  что  навсегда  остался  с  багровой
физиономией. Микеланджело видел, что лицо у кардинала  действительно  было
багрово. Но еще более багровым был его длинный крючковатый  нос,  нависший
над тонкими, плотно сжатыми губами.
 На  складах  кардинал   Риарио   торопился   и   проявлял   нетерпение.
Микеланджело оглядывал лежащие там блоки и  мучительно  думал,  какого  же
размера осмелиться попросить себе камень.  Наконец  он  остановился  перед
белой каррарской колонной аршина три в длину  и  сорока  восьми  дюймов  в
поперечнике. Глаза его возбужденно блестели. Он уверял  кардинала,  что  в
этом обрубке колонны заключена чудесная  статуя.  Кардинал  Риарио  быстро
вынул деньги из кошелька, висевшего у него на поясе, и  отсчитал  тридцать
семь дукатов.
 На следующее утро Микеланджело, проснувшись  с  рассветом,  пересек  по
Флорентинскому мосту Тибр  и  вышел  в  Трастевере  -  район,  где  жилища
лепились друг к другу  в  страшной  тесноте.  Это  были  заповедные  места
гончаров,  красильщиков,   мукомолов,   канатчиков,   слесарей,   рыбаков,
лодочников, огородников - шумного и строптивого люда,  ведущего  свой  род
еще от древних римлян и гордого своими высокими стенами  и  своим  Тибром,
густо населенными кварталами, существовавшими без особых перемен уже сотни
лет. Он шагал по узким кривым улочкам, глядя, как ремесленники работают  в
своих мастерских, почти лишенных света из-за  нависающих  верхних  этажей,
как жмутся друг к другу  дома  с  крутыми  крышами,  на  которых  высились
четырехугольные  мрачные  башни.  Тут  расхваливали  свой  товар  бродячие
торговцы, кричали и ссорились дети, на открытых  лотках  щедрые  на  брань
женщины покупали свежую рыбу, сыры и мясо, всюду стоял несмолкаемый говор,
всюду струился крепкий запах - сторонний  человек  чувствовал  себя  здесь
совсем оглушенным.
 По Виа делла Лунгара Микеланджело вышел около больницы Санто Спирито за
Ватиканскую стену и был теперь уже на складах.  Здесь  не  видно  было  ни
одной живой души. Слушая, как поют на разные голоса  петухи,  Микеланджело
ждал, пока появится хозяин.
 - Что тебе надо?  -  угрюмо  спросил  тот,  спросонья  моргая  красными
глазами. - Мы ведь сказали, что привезем камень сегодня.  А  раз  сказали,
значит, сделаем.
 - Я понимаю, что привезете. Меня беспокоит другое - я думал помочь  вам
его погрузить.
 - Значит, по-твоему, мы не знаем, как  грузить  камень?  -  Хозяин  был
оскорблен до глубины души. - Мы возим камень по Риму не помню уже с  каких
времен - возили и деды и прадеды до пятого колена. Неужели же нам  учиться
своему ремеслу у какого-то флорентинца, мастера по статуям!
 - Я с детства работал в каменоломнях  Майано.  И  прекрасно  знаю,  как
орудовать ломом и вагой.
 - Выходит, каменотес, да? - сразу смягчился хозяин. - Ну, тогда  другое
дело. А мы, значит, добываем травертин. Гуффатти наша фамилия.
 Микеланджело проследил, достаточно ли  насыпано  под  мрамор  опилок  и
надежно ли он привязан к телеге: колеи на улицах были столь  глубоки,  что
колесо входили в них по самую ступицу.  Когда  лошади  тронули,  он  шагал
сзади, бережно придерживая мрамор и каждую минуту  молясь,  чтобы  дряхлая
деревенская телега, служившая, вероятно, еще дедам и  прадедам  до  пятого
колена, вдруг не рассыпалась, уронив кладь посреди дороги.
 Подъехав ко дворцу, Гуффатти спросил:
 - А где сгружать?
 Микеланджело мгновенно вспомнил, что ему не сказали, где  же  он  будет
работать. Крикнув вознице, чтобы тот обождал  минутку,  он  кинулся  через
двор на мраморную лестницу и вбежал в приемную. Тут он сразу столкнулся  с
одним из секретарей кардинала, подозрительно наблюдавшим, как некий мужлан
в грязном рабочем платье врывается в торжественные покои самого  нового  в
Риме дворца.
 - Мне надо сейчас же увидеть кардинала. Срочное дело.
 - Срочное для кардинала или для вас?
 Холодный тон секретаря немного отрезвил Микеланджело.
 - Я насчет мраморного блока... Мы вчера купили его... привезли, а места
у меня нет...
 Он замолк, видя, что секретарь листает свои записи.
 - Его преосвященство не может заняться этим делом до следующей недели.
 Микеланджело раскрыл рот.
 - Но я... я не могу ждать.
 - Я переговорю с его преосвященством. Если угодно, справьтесь завтра.
 Микеланджело бегом сбежал  вниз  по  ступеням,  метнулся  на  улицу  и,
завернув за угол, был уже в  доме  Лео  Бальони.  Лео  в  это  время  брил
цирюльник, и он сидел с белым полотенцем на плечах. Когда он понял, о  чем
говорит разгоряченный  Микеланджело,  глаза  у  него  заиграли.  Он  велел
цирюльнику обождать, скинул с плеч полотенце и поднялся с единственного  в
доме мягкого кресла.
 - Идем, я подыщу тебе место.
 Лео повел его в переулок за церковью Сан Лоренцо, к  сараю,  в  котором
рабочие,  строившие  дворец,   оставляли   на   ночь   свои   инструменты.
Микеланджело снял в сарае двери с петель. Лео пошел домой,  где  его  ждал
цирюльник, а подъехавший к сараю Гуффатти стал сгружать колонну.
 Микеланджело сидел на земляном полу сарая, обхватив  колени  руками,  и
смотрел на мрамор. "Хороший кусок, ничего  не  скажешь",  -  рассуждал  он
вслух, стараясь угадать, какую же тему  предложит  ему  князь  церкви  для
будущей статуи. Наверное, это будет религиозный сюжет.  Но  ведь  кардинал
любит и античную греческую  и  римскую  скульптуру.  Что  же  он  все-таки
придумает?
 Тем же вечером кардинал вызвал Микеланджело к себе.  Он  принял  его  в
покое, лишенном всяких украшений и выглядевшем почти сурово. В углу, рядом
с дверью, стоял небольшой аналой. Риарио был в строгой  красной  сутане  и
шапочке.
 -  Ты  теперь  примешься  за  длительную  работу,  поэтому  тебе  лучше
поселиться у меня во дворце. Комната для гостей  в  доме  синьора  Бальони
нужна, вероятно, уже целой веренице его прекрасных дам.
 - На каких условиях я буду жить во дворце, ваше преосвященство?
 - Пусть тебе будет известно, что твой адрес - дворец кардинала  Риарио.
А теперь мы должны прекратить беседу.
 И ни единого слова о том, какую тему кардинал считал  бы  нужным  взять
для скульптуры. Или о том, сколько он заплатит за работу. Может  быть,  он
будет выдавать ему в течение года определенное жалованье?  Да,  его  адрес
теперь - дворец кардинала, но не слишком ли мало ему сообщили?
 Скоро он узнал больше. Ему предстоит жить во  дворце  кардинала  не  на
положении сына, как он жил во дворце Медичи, и не на правах друга, как  он
жил в доме Альдовранди в Болонье. Дворецкий указал ему узенькую комнатку в
глубине первого этажа, где было с десяток подобных  же  комнат,  -  там-то
Микеланджело и разместил свои пожитки. Когда  подошло  время  ужинать,  он
увидел, что его направляют в столовую  "третьего  разряда",  где  питались
кардинальские писцы, счетоводы, торговые агенты, смотрители  кардинальских
угодий, лесных участков и корабельных верфей, раскинутых по всей Италии.
 Кардинал Риарио дал понять  совершенно  ясно:  Микеланджело  Буонарроти
должен жить в его дворце на положении одного из умелых мастеровых, слуг  и
наемников. Только так - ни на йоту больше и ни на йоту меньше.



2

 На  следующий  день  спозаранок  он  пошел  к   Бальдассаре,   торговцу
скульптурой, который должен был возвратить ему двести дукатов,  полученных
от кардинала Риарио за изваяние "Мальчика". Бальдассаре  оказался  смуглым
толстым мужчиной с тремя  подбородками  и  огромным  животом,  который  он
выпятил вперед, выйдя откуда-то из глубины  уставленного  статуями  двора,
расположенного поблизости от форума Юлия  Цезаря.  Микеланджело  не  сразу
увидел его, засмотревшись на мраморы, стоявшие на подмостках.
 - Я Микеланджело Буонарроти, скульптор из Флоренции.
 Бальдассаре произвел неприличный звук губами.
 - Я хочу, чтобы вы отдали мне  моего  "Мальчика".  А  я  верну  вам  те
тридцать флоринов, что вы мне прислали.
 - И не подумаю, - отрезал торговец.
 - Вы обманули меня. Ведь вы взялись выступить только посредником. А  вы
продали мрамор за двести дукатов и забрали себе сто семьдесят.
 - Наоборот, эго вы обманули меня. Вы и ваш друг Пополано.  Вы  прислали
мне фальшивый антик. Я мог лишиться покровительства кардинала.
 Кипя от злости, Микеланджело выскочил со двора и зашагал по Виа  Санта.
Он пересек улицу и задержался подле колонны Траяна:  надо  было  чуть-чуть
остынуть и успокоиться.
 - Бальдассаре, в конце концов,  прав,  -  сказал  себе  Микеланджело  и
расхохотался.  -  Ведь  смошенничал-то  я!  Я  подделал   "Мальчика"   под
античность!
 И тут он услышал, как кто-то спросил его из-за спины:
 - Микеланджело Буонарроти! Ты всегда разговариваешь вслух сам с собой?
 Обернувшись, Микеланджело увидел знакомца по Флоренции, юношу своих  же
лет: когда-то он был учеником при цехе менял и  даже  недолго  работал  на
дядю  Франческо  в  давние  времена  дядюшкиного  процветания.   Там,   во
Флоренции, они могли бы знать друг друга всю жизнь и никогда не  сделаться
друзьями, но здесь, в чужом городе, они радостно обнялись.
 - Бальдуччи! Что ты делаешь в Риме?
 - Служу в банке Якопо Галли старшим счетоводом. Самый тупой флорентинец
проворнее  самого  ловкого  римлянина.  Вот  почему  я  тут   так   быстро
продвигаюсь. Ну, не пообедать ли нам вместе? Я сводил бы тебя в Тосканскую
тратторию, в квартале флорентинцев. Не могу  терпеть  этой  римской  пищи.
Давай поедим кулебяки и телятины, ты сразу  почувствуешь  себя  как  дома,
словно перед твоими глазами наш Собор.
 - До обеда  остается  еще  уйма  времени.  Сходим  пока  в  Сикстинскую
капеллу. Я хочу посмотреть,  что  за  фрески  написали  там  флорентинские
мастера.
 Сикстинская капелла, строившаяся с 1473 по 1481 год, представляла собой
громадное, с цилиндрическим сводом, здание: высокие окна были  расположены
в ней близко  от  потолка,  под  окнами  вдоль  стен  тянулся  огражденный
решеткой узкий балкончик. Прямоугольник сводчатого  плафона  был  расписан
золотыми звездами, рассыпанными по голубому  полю.  К  противоположной  от
входа стене  примыкал  алтарь  он  отделялся  от  зала  мраморной  резной
преградой работы Мино  да  Фьезоле.  Отсутствие  гармоничных  пропорций  в
архитектуре капеллы искупалось величественным фризом: его  напели  шли  но
обеим стенам, подступая к алтарю, и были покрыты фресками.
 Микеланджело с волнением увидел фрески Гирландайо  он  помнил,  как  в
мастерской рисовали картоны к этим фрескам -  "Воскресению"  и  "Призванью
Петра и Андрея". Вновь он не мог  не  восхититься  живописным  мастерством
своего давнего наставника. Потом Микеланджело  прошел  к  "Тайной  Вечере"
Росселли - она показалась ему не  столь  уж  аляповатой  и  кричащей,  как
утверждал Гирландайо, - и с жадностью вгляделся в "Моисея перед неопалимой
купиной" Боттичелли.  Затем  он  осмотрел  фрески  умбрийских  мастеров  -
Перуджино, Пинтуриккио и Синьорелли. Расхаживая по  капелле,  Микеланджело
чувствовал, что здесь, под этими тяжелыми, мрачноватыми  сводами,  создано
величайшее собрание шедевров - истинная сокровищница,  равной  которой  не
было во всей Италии. Он понял,  что  фреска  Перуджино  "Христос  передает
ключи святому Петру" выдержит сравнение с  любой  из  работ  флорентинских
художников, а большей  похвалы  Микеланджело  не  мог  бы  придумать.  Как
странно, сказал он, обращаясь  к  Бальдуччи,  что  вот  эта,  напоминающая
пещеру, капелла, с ее тяжелым потолком, со скучной, пресной  архитектурой,
хуже которой он ничего не видел, - как странно, что  такая  капелла  могла
воодушевить художников на настоящий творческий подвиг!
 Но Бальдуччи не обращал внимания на фрески.
 - Идем же поскорей в тратторию, - твердил он. - Я голоден, как волк.
 За обедом Микеланджело узнал, что Торриджани находится в Риме.
 - Но ты, пожалуй, и не увидишь его, - говорил Бальдуччи.  -  Торриджани
примазался к Борджиа, и поэтому флорентинцы его не принимают. Он исполняет
лепные работы в башне дворца Борджиа и высекает бюст папы. Ему дают  любые
заказы, какие он захочет. Говорит, что  собирается  идти  в  армию  Цезаря
Борджиа и завоевывать Италию.
 В тот же вечер Бальдуччи пригласил Микеланджело в дом  Паоло  Ручеллаи,
двоюродного  брата  флорентинского  Ручеллаи  и,  следовательно,  дальнего
родственника самого Микеланджело. Ручеллаи жил в кварталах Понте,  которые
называли Малой Флоренцией. Здесь, сбившись  вокруг  дворца  флорентийского
консула и тосканских банков, замкнутой тесной общ