гичностью, пусть ему сопутствует красота. Он,
Микеланджело, щедро насытит его мрамор и выразит свою любовь и  поклонение
с тою же чистотой, какая была в этом безупречно белом блоке. Возможно,  он
в чем-то и ошибается, но ошибки эти будут сделаны любящими руками.
 Зима обрушилась нежданно, как  удар  грома.  И  с  нею  хлынули  стужа,
сырость и ветер. Как и предсказывал Буонаррото, потолок  начал  протекать.
Чтобы вытереть на полу воду, Микеланджело и Арджиенто передвинули  рабочий
стол и кровать в другой угол, потом перенесли со  двора  в  комнату  горн.
Микеланджело надел свою болонскую шапку, прикрывающую уши. Ноздри  у  него
распухли, причиняя постоянную боль, - дышать было трудно.
 Скоро пришлось приобрести чугунную жаровню и ставить ее во время работы
под стул, чтобы обогреваться  снизу,  но  стоило  Микеланджело  отойти  на
минуту в строну, как у него начинали стучать от  холода  зубы.  Он  послал
Арджиенто купить еще две жаровни и корзину угля: это сильно опустошило его
кошелек. Пальцы у него так замерзали, что он был вынужден работать,  надев
шерстяные  рукавицы.  Вскоре,  однако,  это  привело  к  беде:  от   глыбы
неожиданно отвалился  кусок,  и,  когда  он  со  стуком  упал  на  пол,  у
Микеланджело было такое чувство, словно это упало его сердце.
 Как-то в воскресный день Арджиенто вернулся домой сам не свой,  у  него
был жар и головокружение. К полуночи ему стало очень  плохо.  Микеланджело
поднял мальчика и перенес его на собственную кровать. Утром Арджиенто  был
весь в поту и начал бредить - звал родичей, рассказывал о каких-то  давних
происшествиях, о порках и несчастьях. Микеланджело отирал  у  него  пот  с
лица и держал за руки: мальчик несколько раз порывался вскочить с постели.
 Когда рассвело, Микеланджело  окликнул  первого  прохожего  и  попросил
сходить за доктором. Доктор явился и, не переступая порога, закричал:
 - Это чума! Сожгите сейчас же все вещи, к каким прикасался больной.
 Микеланджело дал знать обо всем Галли. Маэстро  Липпи,  бегло  осмотрев
Арджиенто, сказал презрительно:
 - Глупости, это совсем не чума. Перемежающаяся лихорадка. Он не бывал в
последнее время подле Ватикана?
 - Был, в воскресенье.
 - И, наверное, пил  тухлую  воду  из  канавы  возле  стены.  Сходите  к
французским монахам на Эсквилин - они делают  пилюли  из  шалфея,  соли  и
колоквинта.
 Микеланджело умолил соседа посидеть с Арджиенто Почти целый  час,  под
проливным дождем, шел он через весь город - сначала ему надо  было  пройти
по длинной улице  за  форумом  Траяна,  потом,  обогнув  форум  Августа  и
базилику Константина, добраться до Колизея и,  наконец,  до  монастыря  на
Эсквилинском холме. Пилюли словно бы и помогли Арджиенто,  боль  в  голове
прошла, и в течение  двух  спокойных  дней  Микеланджело  уже  думал,  что
опасность миновала, но  затем  Арджиенто  снова  впал  в  забытье  и  стал
бредить.
 К концу недели Микеланджело совсем выбился из сил. Чтобы  не  оставлять
больного без присмотра, Микеланджело поставил его  кровать  в  мастерской:
заснуть ему удавалось только в те редкие минуты, когда засыпал  Арджиенто.
Микеланджело мучился, борясь с дремотой, но еще тяжелее  было  бороться  с
голодом: выйти из дому и купить еды Микеланджело не мог, не желая  бросать
мальчика одного.
 Тогда-то в дверь постучался Бальдуччи.
 - Я говорил тебе, что  надо  было  взять  в  служанки  ту  француженку.
Заболей она, и за ней ухаживал бы не ты, а ее семейство.
 - Что говорить о прошлом,  -  устало  отмахнулся  Микеланджело.  -  Еще
столько тяжелого впереди.
 - Держать мальчишку здесь больше немыслимо. Посмотри, на кого  ты  стал
похож. Отправь его в больницу Санто Спирито.
 - Чтобы он там умер?
 - Почему же он там умрет?
 - Потому что в больницах совсем не лечат.
 - А чем именно лечишь его ты, доктор Буонарроти?
 - Я слежу, чтобы все было чисто, не отхожу от него ни на  минуту...  Он
ухаживал за мной, когда я повредил себе глаз. Как я его брошу, оставлю  на
чужое попеченье? Это не по-христиански.
 - Если ты твердо решил погубить себя, я буду каждое утро, перед тем как
идти в банк, приносить тебе какой-нибудь еды.
 От нахлынувшего чувства благодарности Микеланджело чуть не заплакал.
 - Бальдуччи,  ты  только  разыгрываешь  из  себя  циника.  Вот  возьми,
пожалуйста, деньги и купи мне полотенец да одну-две простыни.
 И тут Микеланджело заметил, что на него пристально смотрит Арджиенто.
 - Я скоро умру, Микеланджело.
 - Нет, нет, ты не умрешь, Арджиенто. Крестьянин не  может  умереть  так
просто - разве что на него свалится скала!
 Прошло три недели, прежде чем болезнь отступила. Самое  худшее  было  в
том, что пропал почти целый месяц  для  работы  Микеланджело  волновался,
опасаясь, что не сможет закончить статую в обусловленный годовой срок.
 Зима в Риме была, по счастью,  коротка.  В  марте  повеял  из  Кампаньи
мягкий ветер, все было залито ярким и резким солнечным светом.  Промерзшие
каменные стены мастерской начали оттаивать. И когда стало  еще  теплей,  в
мастерскую явился кардинал Сен  Дени:  он  хотел  знать,  как  подвигается
"Оплакивание". Каждый раз при встрече с кардиналом Микеланджело думал, что
одежда на  нем  обвисает  все  тяжелее,  а  тело  становится  все  суше  и
незаметнее. Кардинал спросил, получает  ли  Микеланджело  в  должный  срок
положенные ему деньги. Микеланджело заверил его, что получает. Они  стояли
перед огромной белой глыбой, белевшей посредине  мастерской.  Фигуры  были
еще не  отделаны,  с  толстым  слоем  излишнего  камня,  сохраненного  для
поддержки, но лица выглядели почти завершенными, а они-то  и  интересовали
кардинала прежде всего.
 - Скажите, сын мой, - тихо заговорил кардинал,  -  каким  образом  лицо
Богородицы осталось столь юным - оно у нее моложе, чем у сына?
 -  Ваше  преосвященство,  мне  кажется,  что  дева   Мария   не   может
состариться. Она чиста и непорочна  -  и  потому  сохраняет  всю  свежесть
юности.
 Такой ответ удовлетворил кардинала.
 - Надеюсь, вы кончите работу  в  августе.  Мое  заветнейшее  желание  -
отслужить молебен в храме Святого Петра при освящении этой статуи.



11

 Он яростно работал с рассвета до позднего вечера, затем  падал  поперек
кровати, не поужинав, не раздеваясь, и засыпал словно убитый. В полночь он
просыпался, освеженный, в голове его кипели мысли о мраморе, руки  жаждали
работы. Он вставал, съедал ломоть хлеба, зажигал медную лампу,  в  которой
еще оставалось немного оливкового масла, и брался за дело, поставив  лампу
так, чтобы она бросала свет на обрабатываемое место.  Но  свет  оказывался
слишком бледным, рассеянным. Орудовать резцом  при  таком  освещении  было
небезопасно.
 Он купил плотной  бумаги,  смастерил  из  нее  картуз  и,  обвязав  его
проволокой, сделал  на  козырьке  спереди  петлю,  в  которую  можно  было
вставлять свечку.  Теперь,  если  он  приникал  к  мрамору  на  расстоянии
нескольких дюймов, свет от этой свечи был ярок и  ровен.  Опасаться  того,
что стук молотка разбудит Арджиенто, не приходилось: тот  спал  на  кухне,
плотно закутав голову одеялом. Свечи  сгорали  быстро,  растопленный  воск
стекал по козырьку бумажного картуза на  лоб,  но  от  своего  изобретения
Микеланджело был в восторге.
 Однажды поздно вечером в дверь  резко  постучали.  Микеланджело  отпер:
перед ним стоял Лео Бальони в бархатном плаще цвета индиго вместе  с  Лео
явилась компания его молодых друзей - в руках у них были фонари из рога  и
восковые факелы на длинных шестах.
 - Я увидел свет в окнах и решил узнать,  чем  ты  занимаешься  в  такой
глухой час. А, ты работаешь! Что это за штука у тебя на лбу?
 Микеланджело с гордостью показал ему свой картуз и  свечу.  Лео  и  его
друзья покатывались со смеху.
 - А почему ты не берешь свечи из козьего  жира?  Ведь  они  крепче,  их
хватит на целую ночь, - отдышавшись от смеха, сказал Лео.
 На следующий день после ужина Арджиенто  исчез  из  дому  и  явился  во
втором часу ночи, увешанный тяжелыми  свертками,  которые  он  швырнул  на
кровать.
 - Я был у синьора Бальони. Вот от него подарок.
 Микеланджело вытащил из свертка твердую желтую свечу.
 - Мне не нужны его подарки!  -  крикнул  он.  -  Отнеси  эти  вещи  ему
обратно.
 - Я еле дотащил их с Кампо деи Фиори, даже руки занемели. И  обратно  я
эти свечки не понесу. Прилеплю их к двери с улицы и зажгу все сразу.
 - Ну, хорошо, дай мне взглянуть, лучше ли они восковых. А  сначала  мне
нужно расширить проволочную петлю у картуза.
 Лео оказался прав: свечи из козьего жира  горели  гораздо  медленнее  и
почти не оплывали.
 Микеланджело разделил ночи на две половины - одну отвел для сна, другую
для работы и сильно ее продвинул, отделывая широко раскинутый подол платья
Марии, грудь Христа, его бедра и колени, одно из которых, левое, было чуть
приподнято и еще не отделено от руки Марии, горестно отведенной в сторону.
 Он  отклонял  любые  приглашения,  почти  не  виделся  с  друзьями,  но
Бальдуччи  постоянно  рассказывал  ему  о  последних  новостях:   кардинал
Джованни, которого не хотел  замечать  Борджиа,  уехал  путешествовать  по
Европе Пьеро, собиравший войска, чтобы в третий раз  идти  на  Флоренцию,
был решительно отвергнут римской общиной флорентинцев замершая было война
Флоренции с Пизой вспыхнула вновь Торриджани стал офицером в армии Цезаря
Борджиа, подчинявшей Романью Ватикану. Борджиа отлучал от церкви дворян  и
священников, присваивая их земли, и ни один флорентинец не знал, когда его
постигнет та же участь.
 Чудесным летним  утром,  когда  воздух  был  настолько  прозрачен,  что
Альбанские горы казались  не  дальше  какой-нибудь  городской  площади,  к
Микеланджело явился слуга  Паоло  Ручеллаи  с  приглашением.  Микеланджело
поспешил к  родственнику,  недоумевая,  зачем  он  ему  понадобился  столь
срочно.
 - Микеланджело, ты так похудел!
 - Когда полнеет скульптура, я худею. Это естественно.
 Ручеллаи удивленно поглядел на него.
 - Я хочу сказать тебе, что со вчерашней  почтой  я  получил  письмо  от
моего двоюродного брата Бернардо. Во  Флоренции  устраивается  конкурс  на
скульптуру.
 У Микеланджело задрожала правая рука  чтобы  сдержать  эту  дрожь,  он
положил на правую руку левую.
 - Конкурс... на что именно?
 - В письме  Бернардо  говорится:  "Довести  до  совершенства  мраморную
колонну, уже отесанную Агостино ди Дуччио и ныне находящуюся в  мастерской
при Соборе".
 - Блок Дуччио?
 - Ты знаешь его?
 - Я хотел купить его у Синьории, когда собирался высекать Геракла.
 - Так это к твоей же выгоде, если ты хорошо помнишь мрамор.
 - Я вижу этот блок так, словно он лежит  сейчас  у  наших  ног  в  этой
комнате.
 - А можешь ты высечь из него что-нибудь толковое?.
 Глаза Микеланджело засверкали:
 - Dio mio!
 - В письме сказано, что, как думает Совет, мрамор "плохо обтесан".
 - Нет, нет, это чудесный  блок.  Правда,  в  каменоломне  его  вырубили
дурно, и Дуччио слишком глубоко врезался в него в середине...
 - Значит, ты хотел бы принять участие в конкурсе?
 - Нет ничего на свете, к чему бы я так стремился! Скажите,  пожалуйста,
какая там может быть тема - политическая, религиозная? И кого допускают  к
конкурсу - только флорентинцев? Могу я участвовать? Захотят они?..
 - Стой, стой! - воскликнул Ручеллаи. - Больше того,  что  я  сказал,  я
ничего  не  знаю.  Я  попрошу  Бернардо  написать  мне   еще,   со   всеми
подробностями.
 - В воскресенье я приду к вам за новостями...
 Ручеллаи засмеялся:
 - Ответа от Бернардо к тому времени еще не будет. Но ты приходи ко  мне
обедать: перед конкурсом тебе надо поправиться.
 - А можно прийти к вам обедать лишь после того, как вы получите ответ?
 Ручеллаи позвал его вновь только через три недели.
 Микеланджело одним духом взбежал по лестнице в библиотеку.
 -  Новости  есть,  но  их  немного.  Время  конкурса  до  сих  пор   не
установлено. Вероятно, его назначат на начало будущего года. Тему изваяния
могут предлагать только скульпторы, живущие во Флоренции.
 - Значит, я еду туда.
 - И характер работы еще не определен. Заниматься  этим  будут  старшины
цеха шерстяников и попечители Собора.
 - Собора? Тогда тема статуи будет, конечно, религиозной.  А  мне  после
"Оплакивания" хотелось изваять что-нибудь совсем другое.
 - За все платит цех шерстяников, поэтому он же, мне кажется,  определит
и характер статуи. Насколько я знаю его старшин,  они  закажут  что-нибудь
символизирующее Флоренцию.
 - Символизирующее Флоренцию? Вроде "Льва" Мардзокко?
 Видя, как встревожен Микеланджело, Ручеллаи улыбнулся.
 - Нет, зачем же второго льва! Вероятно, им нужен некий символ их  новой
республики...
 Сложив  пальцы  наподобие  зубчатого  резца,  Микеланджело  в  раздумье
почесал голову.
 - Какая же именно статуя может служить символом республики?
 -  Не  исключено,  что  такой  вопрос  станет  частью  конкурса.  Чтобы
художники ответили на него...
 Паоло передавал Микеланджело  все  новые  сведения  из  Флоренции,  как
только они, перевалив Сабатинские горы, достигали Рима: конкурс  состоится
в 1500  году,  в  память  столетия  конкурса  на  двери  Баптистерия.  Цех
шерстяников рассчитывает, что, подобно тому как ста лет назад  состязались
Гиберти, Брунеллески и делла Кверча,  так  и  на  этот  раз,  привлеченные
мраморным блоком Дуччио, в конкурсе примут участие скульпторы всей Италии.
 - Уже на исходе лето девяносто девятого года! А  у  меня  осталось  еще
столько работы над "Оплакиванием", - говорил  Микеланджело,  страдальчески
морща лицо. - Я не могу спешить, подгонять себя, - эта работа для меня так
важна, так дорога. И вдруг я не успею закончить ее к сроку...
 Паоло обнял Микеланджело, чувствуя, как у него дрожат плечи.
 - Я непременно извещу тебя обо всем, что только узнаю о конкурсе. И цех
шерстяников еще не один месяц  будет  спорить  и  думать,  пока  установит
условия.
 Кто проиграл, пытаясь упредить бег времени, так это кардинал Сен  Дени.
Ему так и не удалось посмотреть на законченное "Оплакивание",  хотя  он  и
перевел последнюю сотню дукатов в  банк  Галли  в  начале  августа,  когда
скульптура должна была бы уже стоять в храме. Кардинал тихо скончался,  до
последнего дня не оставлял службы. На погребение кардинала Якопо  Галли  и
Микеланджело пошли вместе, став в храме  подле  длинного,  в  две  сажени,
катафалка, возвышавшегося между колоннами. В глубине алтаря  пели  певчие.
Возвратясь с похорон, Микеланджело спросил  Галли,  в  доме  которого  они
сидели:
 - Кто теперь будет решать, является ли мое "Оплакивание" "самой  лучшей
из работ по мрамору, какие только есть сегодня в Риме"?
 - Кардинал уже решил это. После того,  как  он  побывал  у  вас  в  мае
месяце. Он говорил, что вы выполняете условия  договора.  Этого  для  меня
достаточно. Когда вы думаете закончить работу?
 - Потребуется еще месяцев шесть, а то и восемь.
 - Значит, вы кончите ее как  раз  в  завершающий  год  столетия.  Такой
случай обеспечит вам зрителей со всей Европы.
 Микеланджело смущенно заерзал в своем кресле.
 - Вы не могли бы послать последнюю сотню дукатов моим  родичам?  У  них
там опять какие-то неприятности.
 Галли пристально посмотрел на него.
 - Это последняя ваша получка. Вы говорите, что вам  надо  еще  работать
шесть или восемь месяцев, а почти все деньги, полученные от  кардинала,  и
так ушли во Флоренцию. Что же там, бездонный колодец?
 - Я хочу отдать эту сотню дукатов на покупку  лавки  для  моих  братьев
Буонаррото и Джовансимоне. Вы понимаете, Буонаррото никак не  может  найти
себе места в жизни. После смерти  Савонаролы  Джовансимоне  подыскал  было
работу, а потом пропал, даже домой не приходит. Если бы в руках у  братьев
была лавка, и я стал бы получать свою долю доходов...
 - Микеланджело, если ваши братья - люди совсем не  деловые,  откуда  же
возьмутся доходы? - Казалось,  Галли  вышел  из  терпения,  но,  когда  он
заговорил вновь, в голосе его звучала лишь тревожная заботливость. - Я  не
могу допустить, чтобы вы швыряли свои последние деньги в это  болото.  Вам
надо серьезно заняться своими делами и  подумать  о  будущем.  Восемьдесят
процентов денег, полученных  за  "Вакха"  и  "Оплакивание",  ушли  в  ваше
семейство. Я-то это прекрасно знаю - ведь я ваш банкир.
 Опустив голову, Микеланджело тихо сказал:
 - Буонаррото не хочет браться ни за какую работу, мне  надо  пристроить
его к делу. А если я теперь не наставлю Джовансимоне на  верный  путь,  он
собьется окончательно. И тогда уже ему ничем не поможешь.
 Деньги были переведены во Флоренцию,  себе  Микеланджело  оставил  лишь
несколько дукатов. И тотчас его стала одолевать нужда: не  хватало  всяких
вещей для скульптурной работы и домашнего обихода, надо было купить многое
из одежды и себе и Арджиенто. Он экономил каждый грош, Арджиенто выискивал
на рынке лишь самую  дешевую  и  необходимую  пищу.  Платье  у  них  обоих
обветшало и валилось с плеч. И только письмо Лодовико,  полученное  в  эти
недели, враз образумило Микеланджело.

 "Дорогой сын,
 Буонаррото сказал мне, что ты живешь в большой нужде. Нужда - это  зло,
это даже грех, не угодный ни богу, ни людям: нужда  наносит  вред  душе  и
телу... Живи умеренно и не страшись невзгод, воздерживайся  от  неприятных
волнений.
 ...А помимо того, оберегай свою голову, держи ее в  умеренном  тепле  и
никогда не мойся. Нельзя ни в коем случае мыться,  а  надо  только  крепко
растираться".

 Микеланджело пошел к Паоло Ручеллаи, снова взял у него в долг  двадцать
пять флоринов и вместе с Арджиенто направился  в  Тосканскую  тратторию  -
поесть телятины, приготовленной  по-флорентински.  На  обратном  пути  они
купили себе по рубашке, по паре длинных рейтуз и сандалий.
 На следующее  утро  в  мастерскую  заявился  Сангалло:  он  был  сильно
возбужден, его золотистые усы гневно топорщились.
 - Твою любимую церковь Сан Лоренцо  ин  Дамазо  разрушают!  Сто  резных
колонн уже убрали.
 Микеланджело даже не сразу уловил, о чем он говорит.
 - Да сядь же ты, пожалуйста. Теперь рассказывай сначала. Что  случилось
с церковью?
 - Все из-за Браманте, нового архитектора из Урбино. Он втерся в доверие
к кардиналу Риарио... навязал ему идею - перенести колонны  из  церкви  во
дворик кардинальского дворца и тем завершить  его  убранство.  -  Сангалло
ломал руки, словно бы сдерживая вопль отчаяния. - Как по-твоему, можешь ты
воспрепятствовать Браманте?
 - Я? Каким же образом? Я  отнюдь  не  пользуюсь  каким-то  влиянием  на
кардинала и даже не видел его вот уже почти два года.
 - Действуй через Лео Бальони. Кардинал его слушает.
 - Сейчас же иду к Лео.
 Шагая к Кампо деи Фиори,  Микеланджело  вспоминал  все,  что  слышал  о
Браманте: пятидесяти пяти лет, уроженец Урбино,  он  состоял  архитектором
при герцоге Милана и приехал в Рим в начале этого года,  намереваясь  жить
здесь на свои ломбардские сбережения, чтобы досконально проникнуть в тайны
римского архитектурного гения, то есть сделал в точности то же,  прибавлял
от себя Микеланджело, что и Сангалло.
 Бальони  пришлось  ждать  не  один  час.  Лео   выслушал   Микеланджело
совершенно спокойно,  как  всегда  выслушивал  горячившихся  собеседников,
потом сказал негромко:
 - Что ж, нам надо пойти к Браманте. Это его первый  заказ  в  Риме.  Он
честолюбив,  поэтому  очень  сомнительно,  чтобы  ты  один  заставил   его
отступиться.
 Пока они шли к дворцу кардинала, Лео описывал Браманте.
 - Это любезный человек, очень общительный, всегда весел и бодр, чудесно
рассказывает всякие анекдоты и басни. Я ни разу не видел его не в духе. Он
уже  обзавелся  в  Риме  множеством  друзей.  -  И,  искоса  взглянув   на
Микеланджело, Бальони прибавил: - Чего я не сказал бы о тебе.
 Дворец был уже перед ними.
 - Он сейчас там, - уверенно сказал Бальони. - Смотрит колонны, обмеряет
их.
 Ступив  во  дворик,  Микеланджело  увидел  Браманте.  Этот  человек  не
понравился  ему  с  первого  взгляда:  большой  лысый  череп  со  скудными
остатками волос на з