е
чего без особой охоты покинул учителя  и  открыл  собственную  мастерскую.
"Живопись - это  рисование,  а  живопись,  рассчитанная  на  века,  -  это
мозаика", - говорил Гирландайо, но, поскольку спроса на мозаику  почти  не
было, ему пришлось заняться фресками: на  этом-то  поприще  он  и  добился
успеха, обратив на себя внимание всей Италии. Он впитал в  себя  и  изучил
буквально все, чему только могли научить старые мастера фрески, начиная  с
Чимабуэ. Мало того, он с блеском  привнес  в  это  искусство  нечто  свое,
присущее только его натуре.
 Гирландайо в самом деле женил Майнарди на своей сестре после того,  как
юноша-ученик помог ему написать чудесные фрески в церкви соседнего городка
Сан-Джиминьяно, в  котором  числилось  семьдесят  шесть  башен.  Майнарди,
принявший теперь под свое крыло Микеланджело, многим удивительно напоминал
своего патрона Гирландайо - такой же добросердечный, одаренный,  прошедший
прекрасную выучку в мастерской Верроккио, он любил живопись  больше  всего
на свете и, как Гирландайо,  считал,  что  в  фреске  важны  прежде  всего
красота и очарование.  В  картинах  приходится  изображать  что-нибудь  из
Библии, из священной истории или  греческой  мифологии,  но  живописец  не
должен заглядывать в смысл сюжета, раскрывать его значение  или  судить  о
его истинности.
 - Цель живописи, - объяснял Майнарди  своему  новому  ученику,  -  быть
украшением, воплощать сюжет зримо, наглядно, приносить  людям  счастье,  -
да, да, счастье, если даже они видят перед собой печальные образы  святых,
отданных на мучения. Никогда  не  забывай  об  этом,  Микеланджело,  и  ты
станешь признанным живописцем.
 Если Майнарди был поставлен над учениками в  качестве  управителя,  то,
как  скоро  понял  Микеланджело,  вожаком  у  них  был  Якопо,  тот  самый
шестнадцатилетний подросток с обезьяньим лицом, который постоянно отпускал
шутки. У него был особый дар прикидываться занятым по  горло  даже  тогда,
когда он бил баклуши. Едва тринадцатилетний новичок появился в мастерской,
как Якопо разъяснил ему с важным видом:
 - Отдаваться одной лишь тяжкой работе и не видеть ничего, кроме работы,
- это недостойно христианина. - Повернувшись к столу,  за  которым  сидели
ученики, он весело  добавил:  -  Во  Флоренции  бывает  в  среднем  девять
праздников в месяц. Если учесть, что есть еще воскресенья, то выходит, что
мы должны трудиться только через день.
 - Не понимаю, какая тебе разница, Якопо, - ядовито отозвался  Граначчи,
- ведь все равно ты бездельничаешь и в будни.
 Незаметно  прошло  две  недели,  и  наступил  тот  дивный  день,  когда
Микеланджело должен был подписать контракт и получить первое жалованье.  И
тут мальчик вдруг понял, как мало он сделал, чтобы заслужить  два  золотых
флорина - свой первый аванс у Гирландайо. Ведь до сих пор он лишь бегал за
красками к аптекарю да просеивал песок и промывал его через чулок в бочке.
 Проснувшись еще затемно, он перелез через маленького брата  Буонаррото,
спрыгнул с кровати и нащупал на скамейке свои длинные чулки и длинную,  до
колеи, рубашку. Проходя замок Барджелло, он увидел, что вверху, на  крюке,
укрепленном в карнизе, висит  мертвое  тело:  должно  быть,  это  был  тот
человек, который, когда его повесили две недели  назад,  остался  жив,  но
наговорил властям таких дерзких слов, что восемь приоров  решили  повесить
ого вторично.
 Заметив мальчика на пороге мастерской в столь  ранний  час,  Гирландайо
удивился, и его "uo gioro" прозвучало сухо и отрывисто.  Уже  несколько
дней  он  сосредоточенно  работал  над  этюдом,  рисуя   Святого   Иоанна,
совершающего обряд крещения над Иисусом, и был в  дурном  настроении,  так
как все не мог ясно представить себе образ Христа. Скоро он омрачился  еще
больше его побеспокоил брат Давид, принеся пачку счетов, по которым  надо
было платить.  Резким  движением  левой  руки  Доменико  оттолкнул  счета,
продолжая энергично рисовать правой.
 - Неужели ты не можешь, Давид, распорядиться  сам  и  оставить  меня  в
покое, когда я работаю?
 Микеланджело следил за этим разговором с угрюмым опасением:  вдруг  они
не  вспомнят,  какое  дело  на  сегодня  назначено?   Граначчи   по   лицу
Микеланджело видел, какой тревожился. Поднявшись со своей скамьи, Граначчи
подошел к Давиду и что-то  шепнул  ему  на  ухо.  Давид  развязал  кожаный
мешочек, висевший у него на широком поясе, прошел через всю  мастерскую  и
протянул Микеланджело два флорина и книгу договоров.  Микеланджело  быстро
начертал в  ней  свое  имя,  подтверждая,  что  во  исполнение  Соглашения
докторов и аптекарей он получил  все  положенное,  затем  вывел  дату:  "6
апреля 1488 года".


 Микеланджело трепетал от радости, мысленно уже видя ту минуту, когда он
отдаст эти два флорина отцу. Два флорина  -  это,  конечно,  не  богатство
Медичи, но и они, может быть, немного рассеют  мрачную  атмосферу  в  доме
Буонарроти. И тут только до сознания мальчика дошло, что все вокруг него о
чем-то шумно и горячо спорят. Перекрывая голоса товарищей, Якопо говорил:
 - Ну, значит, условились! Рисуем по памяти фигуру карлика, ту,  что  на
стене за мастерской. У кого карлик  выйдет  самым  похожим,  тот  будет  и
победитель.  Он  же  платит  за  обед.   Чьеко,   Бальдинелли,   Граначчи,
Буджардини, Тедеско - вы готовы?
 Микеланджело почувствовал глухую  боль  в  сердце.  Рисовать  вместе  с
другими его  не  пригласили.  До  того  как  Микеланджело  познакомился  с
Граначчи, признавшим в своем соседе по кварталу хорошего рисовальщика, все
детство его прошло в одиночестве, без близких друзей. Затевая  свои  игры,
дети часто его даже не замечали. Почему? Потому что он  был  малорослым  и
болезненным? Потому что в нем чувствовалось нечто  угрюмое,  безрадостное?
Потому что он с трудом вступал  в  разговор?  Ему  так  страстно  хотелось
сойтись и подружиться с компанией подростков, работавших в мастерской,  но
оказалось, что это далеко не просто. В конце первой недели  Граначчи  стал
ему внушать, как надо вести себя с учениками Гирландайо.
 Джулиано  Буджардини,  крепкий,  весьма  простодушный   мальчуган   лет
тринадцати, дружественно встретивший Микеланджело, когда  тот  появился  в
мастерской,  однажды  начал  делать  рисунок,  набрасывая  фигуры  женщин.
Мальчик не умел рисовать обнаженную  человеческую  фигуру  и  не  очень-то
хотел научиться.
 - Ради чего ее рисовать?  -  спрашивал  он.  -  Ведь  мы  всегда  пишем
открытыми только лицо и руки.
 Видя,  какие  бесформенные,  мешковатые  фигурки  выходят  у  Джулиано,
Микеланджело, не раздумывая, схватил огрызок пера и  провел  им  несколько
линий, прорисовав под одеждой тела женщин и придав им  ощущение  движения.
Тяжелые  веки  Буджардини  дрогнули,  он,  прищурясь,  долго   глядел   на
исправленный  рисунок,  дивясь  тому,  как  ожили  его  фигуры.   Он   был
независтлив и не думал  протестовать  против  вмешательства  Микеланджело.
Однако острый на язык Чьеко, учившийся в мастерской, как это полагалось, с
десяти лет, - а сейчас ему было тоже тринадцать, - не удержался и крикнул:
 - Ты, наверное, уже рисовал голых женщин!
 - Где это я мог бы рисовать  голых  женщин  во  Флоренции?  -  возразил
Микеланджело. - У нас это не принято.
 Тедеско,  костлявый  рыжеволосый  парень,  потомок  давних   германских
завоевателей,  вторгавшихся  на  землю   Тосканы,   спросил   с   оттенком
враждебности:
 - Тогда откуда же ты знаешь,  как  придать  движение  грудям  и  бедрам
женщин, где ты научился, как показывать тело под одеждой?
 - Разве я не видел женщин, когда они собирают бобы в поле или  идут  по
дороге с корзинами на головах? Что видят глаза, может нарисовать и рука.
 - Гирландайо это не понравится!  -  паясничая  и  кривляясь,  возвестил
Якопо.
 В тот же вечер Граначчи предупредил друга:
 - Держись осторожней, Микеланджело, не вызывай к себе зависти. Чьеко  и
Тедеско учатся здесь давно. Разве они могут примириться  с  тем,  что  ты,
полагаясь только на чутье, рисуешь куда лучше их, хотя они  обучаются  уже
не один год? Расхваливай их рисунки при каждом удобном  случае.  А  что  у
тебя на душе, держи про себя.
 И вот теперь, сидя за  столом  вместе  с  остальными  учениками,  Якопо
уточнял правила затеянной игры:
 - Времени на рисунок отпускается десять минут,  не  больше.  Выигравший
состязание объявляется победителем и угощает всех остальных обедом.
 - Якопо, а почему не играю я? - громко сказал Микеланджело.
 Якопо нахмурился.
 - Ты зеленый новичок, тебе не победить в таком состязании.  И,  значит,
угощения с тебя не получишь. Принимать тебя в  игру  будет  несправедливо:
каждый из нас теряет шанс пообедать за счет победителя.
 Подавив обиду, Микеланджело просил:
 - Прими меня, Якопо. Я вас не подведу, вот увидишь.
 - Ну, хорошо, - небрежно ответил Якопо. - Но дополнительного времени мы
тебе не дадим ни минуты. Ребята, вы готовы?
 Волнуясь,  Микеланджело  схватил  уголь  и  бумагу  и   стал   проворно
набрасывать причудливые очертания не то юноши, не то сатира,  которого  он
много раз видел на каменной стене позади  мастерской.  Он  мог  припомнить
линии и формы любого нужного в  эту  минуту  предмета,  подобно  тому  как
ученики в школе  Урбино  удивительным  образом  припоминали,  когда  этого
требовал учитель, стихи из "Илиады" Гомера или из "Энеиды" Вергилия.
 - Время истекло! - объявил Якопо. - Кладите рисунки на  середину  стола
один к одному.
 Микеланджело подбежал к столу, положил свой  рисунок  и  оглядел  чужие
рисунки. Он был поражен: все они показались ему недорисованными и жалкими.
А Якопо, взглянув на рисунок Микеланджело, изумленно открыл рот.
 - Не верю своим глазам! - вскричал он. - Кто хочет, подходи  и  смотри:
победил Микеланджело.
 Посыпались горячие поздравления. Чьеко и Тедеско одарили  его  улыбкой,
впервые с тех  пор,  как  поспорили  с  Микеланджело  о  женских  фигурах.
Микеланджело сиял,  преисполненный  гордости.  Ведь  едва  он  поступил  в
мастерскую - и  вот,  смотрите,  уже  завоевал  себе  право  угощать  всех
обедом...
 Угощать обедом! У него похолодело под ложечкой, словно он проглотил  те
два флорина, которые сегодня были получены. Он сосчитал своих товарищей  -
их было семь человек. Да они выпьют два штофа красного  вина,  будут  есть
суп, жареную телятину, фрукты... отщепив порядочный кусок от одной из  тех
золотых монет, которые он так мечтал преподнести отцу.
 Когда вся ватага, шумя и озорничая,  с  веселым  смехом  направилась  в
остерию,  у   Микеланджело,   шагавшего   позади,   зародилось   тревожное
подозрение. Он еще раз хорошенько продумал  все  от  начала  до  конца  и,
поравнявшись с Граначчи, спросил:
 - Ведь меня одурачили, правда?
 - Правда.
 - Почему же ты не предупредил меня?
 - Так у нас заведено. Это твое посвящение.
 - А что я скажу отцу?
 - Ну, а если бы ты и догадывался, что тебя дурачат,  разве  ты  мог  бы
заставить себя рисовать хуже?
 Микеланджело застенчиво улыбнулся:
 - Да, они били без промаха!



6

 Какой-либо определенной методы  обучения  в  мастерской  Гирландайо  не
придерживались. Вся учительская мудрость была выражена на дощечке, которую
Гирландайо прибил на стене позади своего стола.
 Самый лучший наставник - это природа. Рисуйте непременно каждый день!
 Микеланджело должен был учиться, приглядываясь к  любой  работе,  какая
делалась в мастерской. Никаких секретов от пего  не  скрывали.  Гирландайо
задумывал план фрески, разрабатывал композицию каждой  части  и  добивался
стройности в их общем звучании. Он  же  писал  и  большинство  центральных
фигур, остальные фигуры писались кем-либо из подмастерьев но случалось  и
так, что  над  одной  и  той  же  фигурой,  спеша  покрыть  подготовленную
штукатурку, работало несколько человек сразу.  Если  фреска  помещалась  в
церкви  на  хорошем  месте,  была  на  виду,  то   Гирландайо   писал   ее
собственноручно. Обычно же основную работу выполняли Майнарди,  Бенедетто,
Граначчи и  Буджардини.  Плохо  просматривающиеся  боковые  люнеты  мастер
позволял расписывать для практики Чьеко и Бальдинелли, - этому Бальдинелли
было тоже всего тринадцать лет.
 Микеланджело ходил от стола к столу, выполняя случайные поручения. Ни у
кого не было времени, чтобы оторваться от своего дела  и  что-то  показать
ему. Он смотрел, как Гирландайо заканчивал  портрет  Джованны  Торнабуони,
писавшийся по частному заказу этот же портрет Гирландайо перерисовывал на
картон для фрески "Встреча девы Марии с Елизаветой".
 -  Женские  портреты  лучше  писать  маслом,   -   насмешливо   говорил
Гирландайо, - но эта фигура вполне подойдет и для фрески.  В  человеческих
фигурах ничего не надо выдумывать, Микеланджело переноси на  фреску  лишь
то, что ты рисовал с натуры.
 Давид и Бенедетто работали вместе с Майнарди за одним  длинным  столом,
стоявшим в углу мастерской. Бенедетто никогда не  позволял  себе  рисовать
свободно, импровизировать. Как замечал Микеланджело, он заботился больше о
том,  чтобы  математически  точно  разбить  лежавший  перед  ним  лист  на
квадраты, и почти не думал о характере и особенностях изображаемых лиц. Но
во всем, что касалось  квадратов  и  измерительных  инструментов,  он  был
истинным знатоком.
 - Запомни, - поучал он Микеланджело, - что лицо делится на  три  части:
сначала волосы и лоб, затем нос, потом подбородок и рот. И заучи пропорции
мужской фигуры. Я не беру в  расчет  женскую,  потому  что  нет  ни  одной
женщины, сложенной вполне пропорционально.  Рука  вместе  с  кистью,  если
опустить ее вниз, доходит до середины бедра... вот видишь?  Длина  мужской
фигуры равна длине лица,  взятого  восемь  раз  если  человек  встанет  с
раскинутыми в стороны руками, то длина этой линии тоже будет  равна  длине
лица, взятого восемь раз. Никогда не упускай из виду, что в левом  боку  у
мужчины на одно ребро меньше, чем у женщины.
 Микеланджело  пытался  рисовать  по  геометрической  схеме   Бенедетто,
придерживаясь неукоснительно прямых линий и  точных,  выведенных  циркулем
кругов и полукружий, но скоро увидел, что все эти  жесткие  предписания  -
своего рода гроб, куда можно втискивать только мертвые тела.
 А у Майнарди была твердая, очень уверенная рука, придававшая его работе
дух подлинной жизни. Он расписывал важнейшие участки всех люнетов и  стен,
самостоятельно  искал  колористическое  решение  для  фрески   "Поклонение
волхвов". Он  показал  Микеланджело,  как  работать  темперой,  прописывая
обнаженные части тела дважды.
 - Первый слой темперы, накладываемой на  фреску,  в  особенности  когда
пишешь людей молодых, со свежей кожей, надо  готовить  на  яичном  желтке,
взятом от городской курицы желток у деревенской курицы яркий, он  годится
только для тела людей пожилых или смуглых.
 Майнарди научил Микеланджело оставлять под  телесной  краской  просветы
зеленого, показал, как класть светлые блики на брони и кончики носов,  как
обводить веки и ресницы черной линией.
 Что касается Якопо, то никаких технических наставлений Микеланджело  от
него не получал, зато слышал  множество  городских  сплетен.  Все,  в  чем
крылось гадкое и подлое, вызывало у Якопо самый жгучий интерес. Если бы он
сталкивался в жизни только с проявлениями добра и доблести,  он  наверняка
не замечал бы их,  но  темные  стороны  человеческой  натуры  он  унюхивал
инстинктивно и налетал на них, как ворона  на  навоз.  Всяческие  слухи  и
новости были нужны Якопо точно воздух каждый день обходил  он  гостиницы,
винные лавки, цирюльни, кварталы проституток,  заговаривал  со  стариками,
отдыхавшими у своих домов на каменных скамьях, ибо  старики  были  первыми
поставщиками сплетен и пересудов об очередных скандалах. Утром  он  шел  в
мастерскую  обычно  кружным  путем:  это  давало  ему  возможность  что-то
зачерпнуть из своих источников на  ходу  являясь  к  Гирландайо,  он  уже
располагал ворохом самых свежих новостей: кому наставила рога  жена,  кому
из художников предстоит получить новый заказ, кого собираются  посадить  в
колодки у стен Синьории.
 В мастерской Гирландайо хранился рукописный список трактата  Ченнини  о
живописи. Хотя Якопо не умел прочесть ни  слова,  порой  он,  усевшись  за
ученический стол и скрестив ноги, делал  вид,  что  читает  манускрипт:  в
действительности он знал из него несколько отрывков наизусть.
 "Если вы занимаетесь искусством, то ваш образ жизни должен  подчиняться
такому же порядку, как если бы вы изучали богословие, философию или  какую
другую науку иначе говоря, вы должны есть и  пить  умеренно,  по  крайней
мере дважды в день... вы должны  всячески  оберегать  ваши  руки,  избегая
поднимать камни или железо. Существует и другая причина, способная вызвать
в вашей руке такую немощь, что она будет дрожать и трепетать сильнее,  чем
листья  дерева,  колеблемые  ветром,  -  это  чересчур  частое  общение  с
женщинами".
 Якопо откинул голову и  захохотал,  брызгая  слюной  в  потолок,  затем
повернулся к ошарашенному Микеланджело,  который  знал  насчет  общения  с
женщинами не больше, чем насчет астрономии Птоломея.
 - Ну, теперь тебе понятно, Микеланджело, почему я больше не  расписываю
стен: я не хочу, чтобы фрески Гирландайо дрожали и трепетали,  как  листья
на ветру!
 Добродушный и веселый Давид, младший брат  Гирландайо,  прекрасно  умел
увеличивать до нужного масштаба отдельные части рисунков и  переносить  их
на картон, который изготовлялся уже в размере будущей фрески. Это была  не
столь уж творческая работа, но она требовала мастерства. Он показывал, как
надо разбивать на квадраты небольшой рисунок, затем -  на  соответствующее
количество крупных квадратов - картон, как  потом  скопировать,  перенести
изображение с малого квадрата на большой. При этом, говорил Давид, ошибки,
еле  заметные  в  маленьком  рисунке,  при  увеличении  на  картоне  будут
бросаться в глаза.
 Буджардини, казавшийся таким неловким и неуклюжим, что вряд ли  мог  бы
побелить у себя дома какой-нибудь амбар, умудрялся тем не менее вкладывать
тонкую одухотворенность в фигуры, которые он рисовал для  фрески  "Встреча
девы Марии с Елизаветой", хотя в них  и  были  анатомические  погрешности.
Однажды  он  заставил  Микеланджело  просидеть  перед  собой  в   качестве
натурщика все обеденное время. Через два часа, когда рисунок был закончен,
Буджардини сказал:
 - Взгляни на портрет. Я уловил-таки выражение твоего лица.
 Микеланджело расхохотался.
 - Буджардини, ты нарисовал меня так, что один глаз оказался  где-то  на
виске. Погляди сам!
 Буджардини еще раз всмотрелся в лицо Микеланджело, затем перевел взгляд
на рисунок.
 - Мне кажется, что я нарисовал твой глаз верно, - тут все  так,  как  в
натуре.
 - В  таком  случае  отнесем  это  за  счет  несовершенства  природы,  -
улыбнулся Микеланджело.
 Идя домой кружной дорогой, Микеланджело и  Граначчи  вышли  на  площадь
Синьории, где толпилось множество народа, и поднялись по  ступеням  Лоджии
делла Синьориа.  Отсюда  был  хорошо  виден  внутренний  двор  Синьории  -
турецкий посол в тюрбане, похожем на яйцо, в ниспадающих зеленых  одеяниях
дарил  сейчас  Синьории  привезенного  им  жирафа.  Микеланджело  хотелось
зарисовать эту сцепу, но он чувствовал, что ему не  охватить  всей  шпроты
зрелища, и он сказал  Граначчи,  что  сейчас  его  разум  можно  уподобить
шахматной  доске,  на  которой  перемежаются  черные  и   белые   квадраты
невежества и знания.
 На следующий день, в обед, он  наскоро  поел  приготовленной  Лукрецием
жареной телятины и возвратился и мастерскую, в тот час совершенно  пустую,
так как и  Гирландайо,  и  все  его  ученики  предавались  послеобеденному
отдыху. Микеланджело пришла в голову мысль рассмотреть получше, как рисует
учитель. Под столом у Гирландайо он разыскал связку рисунков  -  эскизы  к
фреске "Избиение младенцев", перенес их на ученический стол и разложил  по
порядку, составив целую фреску. Микеланджело  показалось,  что  Гирландайо
плохо передает движе