Ведьма злая.
     И Пища, что она готовит мне, -
     То - недосолена... То - Соль сплошная..."

     Мне  сообщил  о  сожжениях  Котляревский.  Он  писал:  "Я знаю,  что ты
владеешь  сим языком  и  --  знаток персидской поэзии.  Может  быть я  смогу
сохранить что-нибудь для тебя? Ведь жгут все  подряд, - получен Приказ,  что
все тут -- совершенные варвары и мы  обязаны их всему научить. Я сберег пару
книжиц с картинками -- сие  большая  редкость для магометанского  общества и
заинтересует многих твоих друзей из Германии. К сожалению, я не могу оценить
многих текстов --  я не настолько владею персидским, как ты. Напиши мне хотя
бы имена авторов, коих нужно спасать, я прикажу людям..."
     Я написал. Список занял  пару листов и через год в Вассерфаллен прибыли
телеги с мокрыми,  полуобгорелыми, потекшими книгами. Я их восстановил,  как
мог -- по моему разумению, а потом...

     Мои доченьки не знают персидского. По-моему, во всей Риге не найдется и
десятка людей, кои знают персидский. Поэтому  после первого моего инфаркта я
подарил  книги  сии  Гельсингфорскому  Университету.  Согласно  обычаю,  мне
наследует сын Констанина Бенкендорфа -- Виночерпий Его Величества.
     Я  уважаю Главного  Виночерпия, кем бы  он  ни  был, но... Я не слишком
уверен, что персидские книги -- старые, грязные, непонятные нужны студентам,
но я не оставлю их -  Виночерпиям. Хотя бы  из Уважения к Персам, - они же -
не пьют!

     А до Николая-курортолога, был Александр-просветитель. В Тифлисе основал
гимназию. Ведь со времен Руставели "грузины -- бескультурны, неграмотны и не
ведают языка"!  Сие не  шутка  -  это подлинный текст  Указа  "На  основанье
гимназии"...
     Осчастливил  и Дерпт. (А через  немного лет устроил конюшню в  Абосском
Университете и мы спасали студентов с профессорами, вывозя их в Ливонию.)
     Главное  стребовал,  чтоб  мы привинтили  табличку.  Что  именно  он --
"Просветитель" основал  Дерптский  Университет.  Мы привинтили. Для хорошего
человека - ничего не жалко.

     Шутки шутками,  но празднование пятилетней годовщины "открытия  Дерпта"
стало вехой  в развитии военной науки.  На первом же семинаре Барклай сделал
доклад, из коего следовало, что при повышении скорости стрельбы и увеличении
дальности полета пули - всем каре и колоннам суждено кануть в Лету.
     Обстановка на семинаре была весьма вольной. Речь Барклая встретили  как
оглушительным свистом с  проклятиями,  так  и  - громом  оваций.  Если такое
творилось на первом  семинаре -  вообразите, как разошлись участники к концу
работы!
     (Впрочем, идеи Барклая -- дело будущих войн. Пока цена штуцера сравнима
с ценой  на  обычную пушку,  а  "длинный  штуцер" (он  же -- "винтовка")  не
способен сделать более выстрела  в полчаса,  -  все это  теория, не  имеющая
прямого отношения  к практике. Однако, - отдельные  чудовищно богатые страны
(вроде  правления  матушки) способны  вооружить новейшим оружием пару-другую
элитных полков. Но это -- иной разговор.)

     На другой день после долгой метели разошлись тучки, на  небо выкатилось
милое солнце и везде по-весеннему загремел тающий перезвон. Было раннее утро
и  я как  раз собирался на учебные стрельбы. В ночь выпал снег, и теперь  он
весело поскрипывал под сапогами.  Я проверил коня, потрепал его морду и  уже
хотел ехать, как сзади меня окликнули:
     - "Саша!" - я обернулся. За всеми  разговорами, да знакомствами  я и не
заметил,  как  к  университетским  казармам  подъехали санки, из коих  вышла
высокая, стройная женщина.
     Подходя ко мне, она расстегнула ворот  огромной собольей  шубы и я чуть
не зажмурил глаза от  сияния. Вся шея, уши  и  грудь  красавицы были увешаны
каменьями с ноготь и яркое  весеннее солнышко играло в них, как у малышей  в
зажигательной линзе.
     Я на минуту закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как я представлял себе эту
встречу... Не вспомнил.
     Когда  я  уезжал, сестрица уже выросла с  истинную валькирию,  но...  в
чем-то  еще   была   девочкой.  Теперь   ко  мне  по  рыхлому  снегу  бежала
прекрасная...
     Я  поймал ее на  руки, закружил  на весеннем  снегу... Она бессмысленно
улыбалась. Потом мы принялись целоваться...
     Я  опомнился  от  тихого покашливания  моего  верного  Петера.  Славный
телохранитель еле слышно сказал:
     - "Мы проводим Вас в келью, милорд... Миледи... Тысяча извинений за то,
что прервал Вашу встречу -- двух родственников".
     Сестра  моя  улыбнулась, точно блаженная. Она чмокнула верного Петера в
лоб и с подковыркой спросила:
     - "А тебе, мой кузен, не все равно, что мы сделаем вдвоем в этой келье?
Ведь и ты -- ревностный лютеранин?!"
     Латыш, пожав плечами, чопорно отвечал:
     -  "Не мое дело знать дела кузины с кузеном. Раз мой  брат выше меня по
рождению,  он  подымет  меня  на свою  высоту,  я  ж --  отстою ее от  любых
посягательств. В том числе -- злых языков.
     Мне ж выгодно, чтоб  он  не чокнулся от Любви. А - к кому,  и как на то
смотрит Церковь, - не моего ума дело..."
     Я слушал сие, раскрыв рот. Я знал, что порой - забываюсь. Но раз  на то
мои люди уже составили свое мнение...
     Доротея немного смутилась  и чуточку  раскраснелась от таких слов,  но,
склонившись ко мне, прошептала мне на ухо:
     - "Ты и вправду готов преступить  все Законы  со мной?  Даже и -- нашей
Религии?"
     В голове у меня помутилось. Пять лет назад я уже  кидался  в сей омут и
заплатил за сие годами невзгод и скитаний. Теперь...
     Я поцеловал родную сестру прямо в рот:
     - "Разумеется. Я Люблю Тебя!"

     Я  не люблю  шлюх, или "клюкв". Получишь свое, а потом и денег жалко, и
такое чувство, как обмарался обо что  непотребное. Такая на  теле грязь, что
только в воду и - скоблиться до кости!
     Во всех Законах прописано, что  -- жить с сестрой еще хуже и в сто крат
порочнее. Наверное -- так.
     Мою  сестру  звали  "шлюхой".  Она  официально  была  не   только  моею
любовницей, но и женщиной: Герцога Веллингтона, Маркиза де Талейрана и Князя
фон  Меттерниха. Каждого  из троих она  обобрала, как  липку и по  всеобщему
мнению стала самой дорогостоящей "девкой" новейшей истории. Наверное -- так.
     Только...  На мой  взгляд  женщина  становится шлюхой в тот самый  миг,
когда глаза ее умирают.  Что-то изменяется  у нее  там  -  внутри,  какая-то
химическая реакция и глаза -- сразу тускнеют, а изо рта в миг поцелуев вдруг
тянет -- тлением...
     Я стараюсь не спать с этакими... Об них... Пачкаешься.
     Я не  знаю, когда происходит сей страшный момент. Иная  вот -- окажется
под армией мужиков, а  -- не шлюха. Другой довольно  не переспать  -- просто
поцеловаться с противным ей человеком и от нее разит шлюхой за тысячу верст!
     Однажды я спросил  Дашку, - почему  она  не прервет связи со мной? Ведь
иные меня  кличут: "шпионом", "убийцей", иль --  "провокатором". На  это она
отвечала:
     - "Люди,  не зная того, поступают по твоей Воле,  думая,  что живут  по
своей. За это они -- ненавидят и боятся тебя.
     Но это же и есть -- Квинтэссенция Власти! И я чуяла,  что ты в сущности
-- кукловод, дергающий в темноте за веревочки. И я всегда хотела стать такой
же, как -- ты! Ибо это -- то самое, что не купишь за Деньги!
     Потом  тебя вдруг не стало... И  люди, не зная того, стали  плясать под
мою дудочку! И я стала... Чудовищно одинока.
     Ты -- единственный, кто может понять меня и  все мои чувства. Мы - дети
одной матери. Я -- это немножечко ты!
     Ты - резидент,  я - твой агент.  Ты - сутенер,  я - твоя  шлюха. Ты  --
"кот", я - твоя девка. Давай будем Честными сами с собой...
     Родители дали нам с тобой все: Ум, Честь, преклонение подданных, знание
языков и понимание того, что  творится в голове собеседника... Они  подарили
нам Деньги. Кучу Денег. Безумное море Денег... И что теперь?!
     К чему  нам стремиться?! Тебе  интересно задрать  подол  новой латышке?
Тебя, небось, уж тошнит от доступного мяса!
     А может, -  тебя заводит  спустить штанишки смазливому "Виоле-Цезарио"?
Но -- нет! Ты -- не по мальчикам... Уж мне ли не знать -- на  что направлены
твои... гнусные помыслы!
     Так ради  чего ты живешь? Наступит день  и я буду жить  ради моих малых
деточек. Хочу, чтоб они были у нас с тобой -- общими. Я хочу забеременеть от
тебя...
     Ибо ты -- единственный, кто по настоящему любит меня. (Для остальных же
я -- вроде  приза. Этакий особый трофей -- на стенку!) И наконец...  У нас с
тобой   "проклятие  Шеллингов",  -   я  физически   не  могу  родить  не  от
родственника...
     Пока ж... Мы оба пытаемся не сдохнуть со скуки... Тебе по сердцу выжить
в  очередной  катавасии,  мне  --  покорить  нового,  самого   завидного   и
недоступного мужика!"

     Все "наши" всегда изумляются, -  неужто можно так сходить с ума друг по
другу?! Даже... в шестьдесят лет. Как видите -- можно.
     Когда  мы  встречаемся  после  долгой разлуки,  - недели две-три у  нас
что-то вроде  "медового месяца". Мы способны вообще не вылезать из постели и
говорить, говорить, говорить...
     Я люблю  мою Маргит. Это  -- моя  жена  и  мать моих доченек. Этим  все
сказано.
     Я любил "Прекрасную Элен" -- Нессельрод. Не будь  ее -- мне  никогда не
сформировать моей политической партии. В беседах с Элен (да -- в нашей общей
постели!) я осознал сам для себя Мою Миссию и все те  Ценности, кои я теперь
защищаю.
     Я  любил милую  Ялечку. Это  -- единственная, с кем мне  было хорошо  и
покойно. С ней у нас был -- наш Дом...
     Но  с  Доротеей... Это что-то  иное. Она  --  единственное  существо на
Земле, кое понимает меня и даже может осмысленно посоветовать -- как  жить и
быть дальше.
     Из этого же проистекают и все неприятности.

     Видите ли...  Доротея слишком хорошо понимает меня. Рано, иль поздно, -
"медовый месяц" окончен, все новости обсуждены и рассказаны -- что дальше?
     С  детства  нас  приучили "составить  друг другу  компанию". В  "тихие,
семейные игры". В шахматы, или карты. Вот тут-то  и начинается. Видите ли...
Я -- лучше  всех в Империи играю в шахматы, а она -- в карты. С одной  малой
тонкостью.
     Я не самый лучший игрок, просто - я умею выигрывать. И она -- тоже.
     "Дар фон Шеллингов" в  том, что мы "чуем мысли" своего собеседника. Это
не телепатия и узнавание мыслей на расстоянии. Я никогда не знаю, что именно
думает мой собеседник. Я только "чую" общее направление его мыслей. Я просто
знаю, - что он думает по тому,  иль  иному  поводу в  общем,  но никогда  --
точно.
     Я знаю  планы  и  думы  противника и достаточно  хорошо играю, чтоб  их
вовремя пресекать. Когда  же  я  сам планирую  нападение, здесь важно,  чтоб
противник не  мог верно оценить  нарастающую  опасность. Если я  "вижу", что
противник  начинает   задумываться  над   моими   угрозами   (обычно  сперва
незаметными и весьма косвенными), я...
     Завожу с ним разговор о вещах,  которые его лично  касаются, раскуриваю
мою  трубку (особенно если он  не  выносит табачного  дыма), долго  не  могу
выбить   искру  из  огнива  (бывают  весьма   нервные  шахматисты),  начинаю
заигрывать с хорошенькой зрительницей. Вы поняли принцип.
     Главное, - всякий раз находить что-то новенькое. Я не остановлюсь, пока
не "почую",  что  соперник утратил нить мысли  в  опасном  мне  направлении.
Поэтому я никогда не  проигрываю. (За вычетом  случаев,  когда проигрыш  мне
выгоден.)
     Увы, Доротея тоже -- фон Шеллинг. И она не хуже меня "чует", что именно
я  "делаю".  Она тут  же психует, требует, чтобы я "немедленно  прекратил" и
ведет  себя "неспортивно".  (Вплоть  до  того,  что  -- кидается  шахматными
фигурами.) В такой обстановке играть в шахматы -- невозможно.
     И мы садимся играть в карты...
     Увы,  как  я уже доложил  --  руки  мои от  поводьев  и сабли  потеряли
подвижность  и я  не могу  мухлевать. Хоть и очень хорошо понимаю -- как это
делается.
     Зато сестрица "не может не сдать" себе пару тузов в  прикупе, иль такую
мне карту, чтоб я решил, что выигрываю, а себе -- сами знаете. Я ей говорю в
таких  случаях, что  "не подставляюсь под шулера",  а она краснеет, злится и
требует, чтобы я показал -- "в чем" ее "номер".
     Когда  я указываю на то, что она  сделала, сестра  издевается,  говоря:
"Жандармское  воображение и  сплошная теория! Ты  не  поймал меня  за  руку.
Покажи, что это возможно, тогда я  признаю  твою правоту!" - а у меня пальцы
со слабой подвижностью!
     Один раз она меня  так  сильно  обидела,  что я  стал за  нею гоняться,
приговаривая, что "шулеров бьют  подсвечниками",  а сестра кричала в  ответ:
"Не пойман -- не вор!"  И  еще: "На себя посмотри -- как ты  сам выигрывал в
шахматы!"
     Это -- начало.  Мы оба --  фон Шеллинги  и  привыкли выигрывать. До той
степени, что не зазорно подтолкнуть Фортуну  под  локоть,  чтоб она выкинула
чуть  лучший  Жребий.  С  "лохами"   такое  проходит,  но  против  своего  ж
родственника...
     Мы любим  друг  друга, но -- это не  повод, чтоб  поддаваться любимому!
Особенно -- в играх.
     Мы пытались играть во что-то еще. К примеру в трик-трак,  или нарды. На
второй день наших игр я застал родную сестру за подбором кубиков и попытками
научиться  выбрасывать  нужные  числа.  Когда  я  пристыдил  баловницу,  она
показала  мне мои же записки,  где  я при помощи  теории вероятности пытался
выяснить для себя разные алгоритмы игры.
     Сестра с упреком сказала:
     - "А вот так -- честно? В "дружеской"  игре с родимой сестрицей? А ведь
я  не знаю  высшую математику? Неужто ради  победы ты  готов был даже --  на
этакое?!"
     Я в запальчивости отвечал:
     - "Это не шулерство! Это  -- такая же  подготовка к будущей партии, как
-- изученье начал и гамбитов! Никто не заставлял меня учить партии мастеров,
чтоб знать выгодные начала! Я тренирую мой ум, чтобы..."
     - "Чтоб потешить свое самолюбие! А мне  Природа не дала твоего Ума! Что
ж мне теперь -- вешаться?!  Зато у  меня -- Ловкость Рук и это такой же Дар,
как твой Ум! И я пользуюсь тем, что у меня получается лучше тебя!"
     - "Я повредил пальцы!"
     - "Рассказывай... Ты  -- такой  же  неповоротливый,  упертый,  здоровый
кабан, как и все наши  латышские родственнички! Ты в жизни не умел правильно
"сдернуть"!  Умел бы -- жульничал  не хуже меня!  Правильно говорят: святоши
все -- импотенты!"
     Что ответить на этакое? Вот так и зарождается трещинка...
     Может быть потому, что... сестра в чем-то  права. Я Унаследовал от отца
его Силу, Доротея -- его Красоту.  Зато мне достался матушкин Ум, а ей -- ее
Изворотливость.
     В любой кувшин не налить выше краешка...
     А когда исчезают общие интересы, я начинаю посматривать на иных женщин,
Доротея  ж --  тайком  облизывается  на иных  мужиков.  Жеребячья  Кровь фон
Бенкендорфов. Кровь -- Лисов фон Шеллингов. А Кровь во многом -- мудрее нас,
- грешных...

     Вот и встреча в  Дерпте кончилась обычною гадостью.  В одно  прекрасное
утро Доротея ушла от меня, а за обедом подвела молодого полковника:
     - "Вот,  братец, - это мой старый друг -- милый Артур", -  при этом она
со значением выделила слова "старый друг". Так чтобы  я не строил иллюзий по
поводу  этой  "дружбы".  (Я страшно  ревнив  и  сестрица  умеет  сделать  --
больней...)
     Я,  сделав вид,  что не понял, с самой любезной улыбкой пожал руку сэру
Артуру Уэлсли -- будущему Герцогу Веллингтону. (Сестра всегда умела выбирать
"самого лучшего" из любовников...)
     Полковник  Уэлсли  оказался  необычайно  умен,  и  у  меня  всю  дорогу
возникали сомнения --  может быть он тоже "чует" мысли своего собеседника? Я
даже,  как  будто  в  шутку, спросил у  него о  таком. На что "милый  Артур"
заразительно рассмеялся:
     - "Это -- не врожденное. Просто ваша сестра была настолько любезна, что
помогла  мне  примечать  малейшие движения глаз,  уголков  рта,  или  -- рук
собеседника и я теперь гораздо лучше всех понимаю. Это немало  помогло мне в
карьере...
     Я так очарован вашей сестрой, что даже предлагал ей Руку и  Сердце. Мы,
разумеется, не свободны, но вы -- такие же лютеране, как -- мы! Я думаю, что
нет проблем в двух разводах и свадьбе, но Дороти -- против. Она говорит, что
у нее есть  ревнивый  любовник,  кой может убить, коль она  выйдет  замуж за
человека значительного. Кто бы это мог быть?
     Вы --  ее брат, Вы лучше меня знаете, - кого она имела в виду? Неужто я
не смогу справиться с сим ревнивцем?!"
     "Милый  Артур" говорил мне эти  слова,  а у меня  в душе ревел ад. Я не
знал, что мне делать -- как реагировать. По всем признакам мой собеседник не
знал -- кто сей "любовник", а я -- не смел говорить. По законам любой страны
-- связь брата с сестрой, мягко скажем -- преступна...
     Что же касается моей способности на убийство... Не знаю. Доротея так  и
не  ушла от меня.  Я часто спрашивал, - почему  на  сей раз она передумала и
сестра отвечала, улыбаясь и целуя меня:
     - "Потому  что я люблю  лишь  тебя  -- дурачок!"  --  и  все  инстинкты
говорили мне, что  сие  -- правда.  Но  про угрозу  убийств,  не  зная с кем
разговаривают, со  мною  делились и  Талейран,  и Меттерних!  (Последний еще
удивлялся -- кто может убить его, - Канцлера Австрийской Империи? Еще больше
он удивлялся, - почему моя сестра в сем безусловно уверена?!)
     Честно говоря, я не знаю -- как бы я  действовал в такой ситуации. Я не
люблю заглядывать в себя -- слишком пристально... Сестра моя так и числилась
женой  мужеложца  фон Ливена,  а после  развода  --  стала гражданской женой
одного академика. Ни к тому,  ни к  другому я ревновать не могу,  - можно ли
ревновать подругу к ее собаке, иль -- лошади? Они же ведь -- нам не ровня!

     Так началась моя дружба с  Артуром Уэлсли. Матушкины  рекомендации к ее
дяде  --  британскому  королю,  подкрепленные   кредитным  письмом  на  пять
миллионов  гульденов, произвели фурор  на  брегах  Альбиона, и Артур получил
долгожданное  назначение.  Лично мы  второй раз  встречались в 1814  году  в
Париже,  а  в  1826  году  английский  король  сделал  Артура  своим  личным
посланником при нашем дворе. Вскоре Артур стал английским премьер-министром.
     Когда  в 1830 году взбунтовалась Польша, и  Англия с  Францией решились
послать войска  на подмогу "повстанцам",  на очередном заседании  Парламента
премьер и командующий английской армией Герцог  Веллингтон поднялся и сказал
так:
     - "Господа, военной карьерой,  должностью и  постом, а главное  - самой
большой Любовью я обязан Дому Российской Империи. Я лишусь Чести, прежде чем
нападу на  армию  братьев  любимой  мной  женщины. Вы вольны именовать  меня
Изменником Родины, но будь я проклят, если предам дружбу с людьми сделавшими
меня, тем - что я есть!"
     Скандал был ужаснейший. Артур  подал в отставку, поднялись  волнения, и
Парламент просил его вернуться  на  пост и подавить мятежи. Либералы  числят
его "русским  агентом", но даже  они  признают,  что армия повинуется одному
Артуру - настолько  высок его Авторитет. И никто не верит,  что  Веллингтона
можно купить. Не тот человек.

     Когда  сестре  стукнуло  сорок,  она  прогнала  мужеложца  фон  Ливена,
разделила имущество и решилась начать новую жизнь.  Так вот Артур  очередной
раз стоял  пред ней  на  коленях, умоляя принять его Руку и Сердце. Он  даже
опять  обещался развестись со своею женой и выполнять любую Дашкину прихоть,
но моя сестра отказала. Она сказала так:
     -  "Милорд,  я  люблю  Вас,  и  буду  с  Вами  пока  это  доставит  нам
удовольствие,  но...  Я развожусь с  мужем не потому, что  он мне постыл, но
потому что брат мой стал тем, кем он стал.
     Я люблю мужчин, - во мне говорит Кровь моей  бабушки - Екатерины. Но во
мне  ревет и Кровь "Жеребцов Лифляндии" всех вместе взятых! Я привыкла брать
свое Силой - против всех Законов и Правил! Сегодня же...
     Бить "сидячих уток", - это так неспортивно!
     Я  уезжаю, чтоб "искать новых  лужков" и в послед