ано!  -  воскликнул  лакей  дона  Фернандо,  основательно
подвыпивший.  -  Мещане  недостойны  держать  у  себя   таких   выдающихся
личностей, как мы. Вот что, господа! - добавил он, - дадим обет никогда не
служить у этого отребья; поклянемся именем Стикса!
   Предложение  Гаспара  было  встречено  всеобщим  восторгом  и,   подняв
стаканы, мы дали клятву.  Наша  трапеза  продолжалась  до  тех  пор,  пока
господам не заблагорассудилось удалиться.  Это  было  в  полночь,  но  мои
товарищи сочли такое поведение за верх умеренности. Правда,  наши  сеньоры
покинули кабак в этот ранний час только  для  того,  чтобы  отправиться  к
одной известной прелестнице, дом которой находился в дворцовом квартале  и
был открыт днем и ночью для всех любителей развлечений. Это была  особа  в
возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, все  еще  очень  красивая,
забавная в разговоре и  столь  опытная  в  искусстве  нравиться,  что  она
продавала, как рассказывали, остатки своей красоты дороже, чем  ее  первые
цветочки. У нее всегда можно было застать еще двух-трех прелестниц высшего
полета, которые немало способствовали огромному наплыву знатных  сеньоров,
посещавших эту даму. Днем гости играли в карты, затем ужинали и  проводили
ночь за вином и в приятных забавах. Наши господа просидели там до утра,  а
мы дожидались их  без  всякой  скуки,  ибо,  пока  они  коротали  время  с
сеньорами наша братия развлекалась с субретками. На рассвете мы,  наконец,
расстались и каждый отправился к себе домой.
   Господин мой, встав по  своему  обыкновению  около  полудня,  оделся  и
вышел. Я сопровождал его, и мы зашли к дону Антонио Сентельесу, у которого
застали  некоего  дона  Альвара  де  Акунья.  Это  был  пожилой  дворянин,
известный в качестве наставника по части мотовства. К нему обращались  все
молодые люди, желавшие приобрести лоск. Он обучал их наслаждениям, а также
искусству блистать в обществе и проматывать наследственные именья.  Он  не
опасался проесть свое собственное, так как оно давно уже было съедено.
   Когда эти трое кавалеров покончили  с  взаимными  объятиями,  Сентельес
сказал моему господину:
   - Черт возьми, дон Матео, ты не мог прийти  более  кстати.  Дон  Альвар
зашел за мной, чтоб свести меня к одному мещанину, который угощает  обедом
маркиза Дзенетто и дона Хуана де Монкада;  мне  хотелось  бы,  чтоб  и  ты
отправился с нами.
   - А как зовут этого мещанина? - спросил мой господин.
   - Его имя - Грегорио де Нориега, - ответил дон Альвар. - Я объясню  вам
в двух словах, что это за  молодой  человек.  Отец  его,  богатый  ювелир,
отправился  в  чужие  края  торговать  драгоценными  камнями  и,   уезжая,
предоставил в его пользование состояние с порядочным доходом.  Грегорио  -
простофиля, обладающий склонностью быстро спускать  все  свои  деньги;  он
корчит из себя петиметра и вопреки природе хочет прослыть умным человеком.
Ему вздумалось пригласить меня в руководители. Я взялся за это и могу  вас
заверить, сеньоры,  что  дело  пошло  полным  ходом.  Грегорио  уже  начал
проедать капитал.
   - Нимало не сомневаюсь! - воскликнул Сентельес, - вижу отсюда, что  наш
мещанин скоро докатится до богадельни. Знаешь что, дон Матео? -  продолжал
он. - Давай познакомимся с этим фертом и поможем ему разориться.
   - Охотно, - отвечал мой господин, - я люблю наблюдать, как  вылетают  в
трубу такие молодчики из разночинцев, которые  смеют  воображать,  что  их
кто-либо равняет с нами. Ничто, например,  меня  так  не  позабавило,  как
случай с сыном откупщика; игра и тщеславное  желание  тянуться  за  знатью
принудили его продать все имущество, вплоть до дома.
   - О, этого мне ничуть не жаль, - заметил дон Антонио. Он и  в  бедности
остался таким же хлыщом, каким был в богатстве.
   Сентельес и мой господин отправились в  сопровождении  дона  Альвара  к
Грегорио де Нориега. Я с Мохиконом  пошел  туда  же,  радостно  предвкушая
возможность полакомиться на даровщинку и надеясь со своей стороны пособить
разорению выскочки. Придя в дом, мы  увидели  несколько  человек,  занятых
приготовлением обеда, причем дымок, исходивший от рагу,  щекоча  обоняние,
предвещал не меньшее удовольствие и для неба. Маркиз Дзенетто и  дон  Хуан
де Монкада только что прибыли. Хозяин дома показался мне большим балбесом.
Он тщетно пытался разыгрывать из себя петиметра. Но это  была  прескверная
копия с блестящего оригинала, или, говоря проще,  он  походил  на  дурака,
корчащего из себя развязного сеньора.  Представьте  себе  человека  такого
склада среди пяти насмешников,  у  которых  только  и  было  на  уме,  что
поиздеваться над ним и ввести его в большие расходы.
   - Сеньоры, - сказал дон Альвар после первых  учтивостей,  -  рекомендую
вам сеньора Грегорио де Нориега, как одного из самых достойных  кавалеров.
Он обладает множеством прекрасных качеств. Ведомо ли вам, что  он  человек
весьма образованный? Выбирайте любую науку: он  одинаково  силен  во  всех
областях, начиная от самой тонкой и строгой логики до орфографии.
   - Право, вы мне слишком льстите, - прервал его мещанин  с  принужденным
смехом, - я мог бы, сеньор Альвар, вернуть вам  ваш  комплимент.  Вы  сами
являетесь тем, что принято называть кладезем премудрости.
   - Я не имел намерения напрашиваться  на  столь  остроумную  похвалу,  -
возразил дон Альвар. - Смею вас, однако, уверить, сеньоры, - добавил он, -
что наш хозяин не преминет составить себе имя в свете.
   - Что касается меня, - заметил дон  Антонио,  -  то  Мне  больше  всего
нравится в нем - и я ставлю это выше орфографии - его умение выбирать лиц,
с которыми он ведет знакомство. Вместо того чтобы ограничиться общением  с
мещанами, он предпочитает молодых сеньоров, не считаясь с тем, во что  это
ему обойдется. В этом есть известная возвышенность  чувств,  которая  меня
восхищает. Вот что называется тратить деньги со вкусом и разбором.
   За этими язвительными замечаниями последовало множество других в том же
духе. Бедного Грегорио отделали на все корки.  Петиметры  один  за  другим
осыпали его стрелами своих насмешек, но наш болван  даже  не  ощущал  этих
уколов; напротив, он верил всему,  что  они  говорили,  и  был,  казалось,
весьма  доволен  своими  сотрапезниками,  принимая  их  издевательства  за
великую честь. Одним словом, он служил им игрушкой  все  время,  пока  они
сидели за столом, а это продолжалось весь день и всю ночь.
   Мы с Мохиконом выпили так же основательно, как и наши господа, и  когда
мы выходили от мещанина, то и лакеи и сеньоры были пьяны в стельку.



   ГЛАВА V. Жиль Блас становится сердцеедом, он знакомится
   с прелестной дамой

   Проспав несколько часов, я встал  в  отличном  расположении  духа.  Мне
вспомнился совет Мелендеса, и я  решил  до  пробуждения  своего  господина
сходить на  поклон  к  нашему  управителю,  тщеславие  которого,  как  мне
показалось, было до известной степени польщено оказанным ему вниманием. Он
принял меня любезно и спросил, освоился  ли  я  с  образом  жизни  молодых
сеньоров. Я отвечал, что все это для меня ново, но что я не отчаиваюсь  со
временем привыкнуть.
   Действительно, я привык,  и  даже  очень  скоро.  В  моем  характере  и
настроении  произошла  полная  перемена.  Из  прежнего  рассудительного  и
степенного  юноши  я  превратился  о  шумного,  легкомысленного,   пошлого
вертопраха. Лакей дона  Антонио  поздравил  меня  с  этой  метаморфозой  и
сказал, что мне остается только завести любовную интригу, чтобы блистать в
обществе. Он объяснил, что без этого я  никогда  не  сделаюсь  законченным
щеголем, что у всех наших товарищей прелестные возлюбленные и что  сам  он
пользуется благосклонностью двух благородных дам.  Я  решил,  что  каналья
просто врет.
   - Сеньор Мохикон, - сказал я, - вы безусловно красивый  и  очень  умный
малый, обладающий немалыми достоинствами, но я не понимаю,  каким  образом
благородные дамы, у которых вы к тому же не живете, дают  себя  обольстить
человеку вашего звания.
   - Разумеется, они не знают, кто я такой, - отвечал он.  -  Я  одерживаю
свои победы, пользуясь платьем и даже именем  своего  господина.  Делается
это так: я наряжаюсь  молодым  вельможей  и  перенимаю  все  его  повадки;
явившись на гулянье, я заигрываю со всеми встречными  женщинами,  пока  не
найдется такая, которая клюнет на это. Тогда  я  иду  за  ней  и  стараюсь
втянуть ее в разговор, называя себя доном Антонио Сентельес. Я прошу у нее
свидания, дама жеманится; настаиваю, она соглашается  и  так  далее.  Вот,
друг мой, - закончил он, как я добиваюсь любовных успехов, и советую  тебе
последовать моему примеру.
   Мне слишком хотелось прослыть блестящим кавалером, чтоб не  послушаться
такого совета; к тому  же  я  не  чувствовал  ни  малейшего  отвращения  к
любовным  интригам.  А  потому  я  возымел  намерение  нарядиться  молодым
вельможей и пуститься в галантные авантюры. Я не осмеливался переодеться у
нас в доме из боязни быть замеченным. Забрав поэтому  из  гардероба  моего
господина роскошный костюм и завернув его в узел, отправился  я  с  ним  к
одному цирюльнику средней руки из  числа  моих  приятелей,  где,  по  моим
расчетам,  можно  было  удобно  переодеться.  Там  я  принарядился   самым
тщательным образом. Цирюльник тоже приложил руку  к  моему  убранству,  и,
когда мы решили, что больше добавить нечего, я зашагал  по  направлению  к
Лугу св.Иеронима с твердой уверенностью вернуться  оттуда  не  иначе,  как
заручившись какой-нибудь любовной интригой. Но мне не пришлось бежать  так
далеко, чтоб завязать одну из самых блестящих.
   Пересекая какой-то глухой переулок, я заметил  богато  одетую  и  очень
стройную даму, которая выходила из маленького домика и садилась в  наемную
карету, поджидавшую у крыльца.  Я  тотчас  же  остановился,  чтоб  на  нее
посмотреть, и отвесил поклон с намерением засвидетельствовать ей, что  она
мне понравилась. Желая, в свою очередь, доказать, что она заслуживает  еще
большего внимания, чем я предполагал, дама приподняла на мгновение  вуаль,
и моим взорам представилось прелестнейшее  личико.  Карета  укатила,  а  я
продолжал стоять на  улице,  несколько  ошеломленный  миловидностью  черт,
которые мне пришлось улицезреть.
   "Какая красотка! - сказал я сам себе. - Вот этакая, черт подери,  могла
бы окончательно закрепить за мной славу блестящего кавалера. Если  те  две
дамы, которые любят Мохикона, так  же  красивы,  как  эта,  то  он  просто
счастливейшая  бестия.  Я  благословлял  бы  судьбу,  будь  у  меня  такая
возлюбленная".
   Предаваясь этим размышлениям, я случайно взглянул на дом, откуда  вышла
моя красавица, и увидел в окне нижнего этажа старуху, сделавшую мне  знак,
чтоб я вошел.
   Я тотчас же помчался на это приглашение и застал  в  довольно  опрятной
горнице почтенную и скромную старушку, которая, приняв  меня,  по  меньшей
мере, за маркиза, почтительно поклонилась и сказала:
   - Не сомневаюсь, сеньор, что  вы  возымели  дурное  мнение  о  женщине,
которая, не будучи с вами знакома, зазывает вас к себе; но, быть может, вы
отнесетесь ко мне благосклоннее, когда узнаете, что я поступаю так  не  со
всяким. Я приняла вас за придворного...
   - Вы не ошиблись, любезная, - перебил я  ее,  выставляя  вперед  правую
ногу и налегая корпусом на левое бедро, - могу сказать,  не  хвалясь,  что
принадлежу к одному из самых знатных испанских родов.
   - Так я и думала, - продолжала старуха, - и сознаюсь  вам,  что  всегда
рада услужить благородным персонам: это моя слабость. Я наблюдала за  вами
из окна, и мне показалось, что вы очень внимательно смотрели  на  сеньору,
которая только что от меня уехала. Не приглянулась  ли  она  вам?  Скажите
откровенно.
   - Клянусь честью придворного кавалера,  -  воскликнул  я,  -  она  меня
поразила: я во всю жизнь не встречал более пикантного существа. Сведите-ка
нас, дражайшая, и рассчитывайте на мою благодарность.  Могу  вас  уверить,
что мы, вельможи, ценим по  достоинству  такие  услуги  и  платим  за  них
щедрее, чем за какие-либо другие.
   - Я уже сказывала вам,  -  отвечала  старуха,  -  что  всецело  предана
знатным особам и стараюсь быть им полезной.  Например,  я  принимаю  здесь
дам, которым  показная  добродетель  мешает  видеться  у  себя  со  своими
обожателями. Предоставляя  им  свой  дом,  я  примиряю  их  темперамент  с
благопристойностью.
   - Прекрасно, - сказал я, - но, по-видимому, вы только что  оказали  эту
любезность даме, о которой идет речь.
   - Нет, - возразила она, - это молодая  вдова  из  благородных,  которая
ищет себе любовника. Но очень уж она привередлива: не знаю даже, подойдете
ли вы ей, несмотря на все достоинства, которыми вы, наверно, обладаете.  Я
уже представила ей трех статных кавалеров, но она их отвергла.
   - Ах ты черт! - воскликнул я самоуверенно. - Подпусти меня только к ней
и,  клянусь  честью,  я  тебе  кой-что  расскажу.  Меня  так  и  разбирает
любопытство побыть наедине с этой несговорчивой красоткой: этакие мне  еще
не попадались.
   - В таком случае, - сказала старуха, -  соблаговолите  пожаловать  сюда
завтра в тот же час, и вы удовлетворите свое любопытство.
   - Непременно буду, - возразил я, - и посмотрим, может ли такой кавалер,
как я, потерпеть поражение.
   Я вернулся к своему брадобрею, не желая искать новых  приключений  и  с
нетерпением ожидая, чем кончится это.
   На следующий день, снова вырядившись щеголем, отправился  я  к  старухе
часом раньше назначенного времени.
   - Вы очень исправны, сеньор, - сказала она, - и я  вам  за  это  весьма
благодарна. Правда, игра стоит свеч. Я виделась с нашей молодой вдовой,  и
мы очень много о вас беседовали. Мне не велено рассказывать, но уж так я к
вам  расположена,  что  не  могу  молчать:   вы   понравились   и   будете
осчастливлены. Между нами говоря, эта сеньора - аппетитнейший кусочек: муж
недолго прожил с нею; он, так сказать, мелькнул,  как  тень,  и  ее  можно
почитать как бы за девицу.
   Добрая старушка, вероятно, хотела сказать "веселую девицу", которые и в
безбрачии не слишком тяготятся скукой.
   Вскоре прибыла и  сама  героиня.  Она  была  в  великолепном  платье  и
приехала, как и накануне, в наемной карете. Как только она вошла в залу, я
отвесил ей, по обычаю  петиметров,  пять-шесть  поклонов,  сопровождая  их
грациознейшими ужимками. После этого я подошел к  ней  весьма  развязно  и
сказал:
   - Прелестная принцесса, вы видите перед собой  сеньора,  подстреленного
Амуром. Со вчерашнего дня ваш образ непрестанно витает передо мной,  и  вы
изгнали из моего сердца герцогиню, которая было прочно в нем утвердилась.
   - Эта победа весьма для меня лестна, - отвечала она, снимая вуаль, - но
радость моя не лишена горечи: молодые кавалеры не знают постоянства и, как
говорят, их сердце Труднее удержать, чем неразменный червонец.
   - О, моя королева! - воскликнул я, - к чему нам беспокоиться о будущем?
Подумаем лучше о настоящем. Вы - прекрасны, я - влюблен. Если  любовь  моя
вам приятна, то отдадимся ей без  размышлений.  Вступим  на  корабль,  как
матросы,  не  тревожась  об  опасностях  и  помышляя   лишь   о   радостях
путешествия.
   С этими словами я с жаром бросился к ногам моей нимфы и,  стараясь  как
можно более походить на петиметра, принялся страстно молить ее,  чтоб  она
составила  мое  счастье,  Мне  показалось,  что  мои  настойчивые  просьбы
произвели на нее некоторое впечатление, но, рассчитав, что еще  не  пришло
время сдаваться, она отстранила меня и сказала:
   - Перестаньте! Вы слишком пылки! Ах, какой вертопрах! Боюсь, как бы  вы
не оказались просто лукавым соблазнителем.
   - Не стыдно ли вам, сеньора? - воскликнул я. -  Неужели  вы  ненавидите
то, что нравится всем незаурядным женщинам? Ведь даже среди  мещан  теперь
осталось немного таких, которые ополчаются против любовных соблазнов,
   - Довольно! Я не в силах устоять против столь убедительных  доводов,  -
сказала она. - Вижу, что  с  молодыми  сеньорами,  вроде  вас,  бесполезно
жеманиться: дама сама должна  идти  вам  навстречу.  Узнайте  же,  что  вы
одержали  победу,  -  добавила  она  с  притворным  смущением,  точно   ее
целомудрие пострадало от этого признания. - Вы внушили мне чувство, какого
я еще никогда ни к кому не питала, и мне остается только узнать,  кто  вы,
чтобы сделать вас окончательно избранником своего сердца. Я почитаю вас за
молодого вельможу и к тому же за порядочного человека,  но  я  в  этом  не
уверена; и сколь я ни  расположена  в  вашу  пользу,  однако  же  не  хочу
подарить свою любовь незнакомцу.
   Тут я вспомнил рассказ лакея дона Антонио о  том,  как  он  выходил  из
подобных затруднений, и, решив  по  его  примеру  выдать  себя  за  своего
господина, сказал прелестной вдове:
   - Сеньора, не стану скрывать от вас свое  имя:  оно  звучит  достаточно
громко, чтоб я мог назвать его, не стыдясь. Слыхали  ли  вы  когда-либо  о
доне Матео де Сильва?
   - Как же, - отвечала она, - мне довелось даже встретиться с ним у одной
знакомой дамы.
   Хотя я в то время успел уже достаточно обнаглеть, однако же этот  ответ
смутил меня. Тем  не  менее  я  быстро  оправился  и,  напрягши  всю  свою
находчивость, чтоб как-нибудь выпутаться, ответил:
   - Значит, ангел мой, вы знаете сеньора... которого...  я  тоже  знаю...
словом... раз уж необходимо это сказать... я принадлежу к  его  роду.  Дед
дона Матео был женат на свояченице одного из дядей моего отца. Как видите,
мы довольно близкие родственники. Меня зовут дон Сесар. Я единственный сын
знаменитого дона Фернандо де Ривера, убитого пятнадцать лет тому  назад  в
сражении на португальской границе. Я  мог  бы  описать  вам  всю  битву  с
мельчайшими подробностями:  это  был  чертовски  горячий  бой...  Но  жаль
тратить драгоценное  время,  которое  любовь  повелевает  мне  провести  с
большей приятностью.
   После этого объяснения я  проявил  настойчивость  и  страстность,  что,
однако,  завело  меня  не  слишком  далеко.  Вольности,  разрешенные   мне
красавицей, только заставили меня еще сильнее вздыхать о тех,  до  которых
она меня не  допустила.  Жестокая  вернулась  в  карету,  ожидавшую  ее  у
крыльца. Тем не менее я остался доволен своим приключением, хотя оно и  не
увенчалось полным успехом.
   Мне не удалось добиться ничего, кроме полумилостей,  -  говорил  я  сам
себе, - но это, вероятно, потому, что моя красавица весьма знатная дама  и
не сочла уместным уступить моим настояниям при первой же встрече.  Родовая
гордость помешала моему счастью, но оно всего лишь отсрочено на  несколько
дней.
   Правда, мне приходило в голову, что моя богиня  могла  также  оказаться
просто прожженной плутовкой. Но я предпочитал смотреть на  вещи  скорее  в
розовом, чем в мрачном  свете,  и  того  ради  остался  при  благоприятном
мнении, которое составил себе о прекрасной вдове. Мы условились  свидеться
через день, и, надеясь достигнуть последних  пределов  блаженства,  я  уже
предвкушал радости, льстившие моему самолюбию.
   Погруженный в эти радужные видения, вернулся я к  своему  брадобрею  и,
переодевшись, пошел в игорный дом, куда  барин  приказал  мне  явиться.  Я
застал его там за игрой и заметил, что ему везло, ибо дон Матео не походил
на тех выдержанных игроков, которые богатеют и разоряются,  не  меняясь  в
лице. Он становился насмешлив и дерзок при удаче и сумрачен, когда Фортуна
поворачивалась к нему спиной.
   Выйдя  из  игорного  дома  в  весьма  веселом  настроении,  дон   Матео
направился к Принцеву театру. Я проводил  его  до  самого  подъезда.  Там,
сунув мне в руку дукат, он сказал:
   - Возьми себе, Жиль  Блас;  я  сегодня  выиграл  и  хочу,  чтобы  и  ты
порадовался моей удаче:  ступай,  повеселись  с  приятелями  и  приходи  в
полночь за мной к Арсении, у которой я ужинаю с доном Алехо Сехьяром.
   С этими словами он вошел в театр, а я остался у подъезда,  размышляя  о
том, с кем бы мне истратить дукат, согласно  воле