и; но - увы! - мне не суждено долго наслаждаться ею. Я чувствую уже,
что близится мои последний  час.  Едва  вы  мне  возвращены  судьбой,  как
приходится сказать вам вечное прости. - При  этих  трогательных  словах  я
пуще прежнего залилась слезами. Меня охватила безмерная  скорбь,  и  я  не
стала ее скрывать. Кажется, я меньше оплакивала дона Альвара, которого так
безумно обожала.
   "Предчувствие не обмануло дона  Амбросио:  он  скончался  на  следующий
день, и я осталась обладательницей  значительного  состояния,  которое  он
определил мне при вступления в брак. Я не намерена воспользоваться им  для
каких-либо худых дел. Хоть я еще и молода, однако никто не увидит  меня  в
объятиях третьего супруга. Помимо того, что так, по  моему  мнению,  может
поступить разве только женщина, лишенная стыда и совести, скажу  вам,  что
не испытываю больше склонности к светской жизни; хочу окончить дни свои  в
монастыре и стать благодетельницей этой обители".
   Такова была речь доньи Менсии.  Затем  она  вынула  из-под  своей  робы
кошелек и передала мне его со словами:
   - Вот сто дукатов, которые я даю вам только  для  того,  чтоб  одеться.
Зайдите потом опять ко мне; я не намерена ограничить свою  признательность
такой мелочью.
   Я рассыпался перед доньей Менсией в благодарностях и поклялся,  что  не
покину Бургоса, не попрощавшись с нею. После этой клятвы, нарушить которую
у меня не было ни малейшего желания, я  отправился  разыскивать  постоялый
двор и зашел в первый попавшийся. Там я  спросил  себе  горницу  и,  чтобы
предотвратить скверное впечатление,  которое  могло  вызвать  мое  рубище,
сказал хозяину, что, несмотря на мой неказистый вид, я в состоянии  хорошо
заплатить за ночлег.  Услышав  эти  слова,  корчмарь,  по  имени  Махуэло,
который был от природы превеликий насмешник, оглядел меня с головы до  пят
и ответил с хладнокровным и лукавым видом, что  заверения  мои  совершенно
излишни, так как он и без того видит, какую кучу денег я у  него  истрачу,
что сквозь мою одежду  он  учуял  во  мне  что-то  благородное  и  что  я,
безусловно,  весьма  состоятельный  дворянин,  в  чем  он   нисколько   не
сомневается. Я прекрасно видел, что этот прохвост  надо  мной  смеется  и,
чтоб сразу положить конец  его  издевкам,  показал  ему  кошелек.  Я  даже
пересчитал при нем на столе  свои  дукаты  и  заметил,  что  мои  капиталы
внушили ему обо мне более  благоприятное  мнение.  Затем  я  попросил  его
раздобыть мне портного.
   - Лучше послать за ветошником, - сказал трактирщик, - он  принесет  вам
всякие наряды и вы сразу будете одеты.
   Я одобрил его совет и решил ему последовать; но так как день  склонялся
к концу, то я отложил покупку до  следующего  утра  и  направил  все  свои
помыслы на ужин, чтоб вознаградить себя за скверные трапезы, которыми  мне
пришлось довольствоваться с той поры, как я вышел из подземелья.



   ГЛАВА XV. О том, как Жиль Блас принарядился, как получил вторичный
   подарок от доньи Менсии и в каком виде выехал из Бургоса

   Мне подали изрядную порцию фрикассе из бараньих ножек, которое  я  съел
почти без остатка. Выпив в меру съеденного, я  отправился  на  покой.  Мне
дали довольно пристойную кровать,  и  я  надеялся,  что  сон  не  замедлит
сковать мои чувства. Однако мне не  удалось  сомкнуть  глаз:  всю  ночь  я
промечтал о наряде, который мне предстояло выбрать.
   "Как  мне  поступить?  -  спрашивал  я  себя.  -  Выполнить   ли   свое
первоначальное намерение: купить  сутанеллу  и  ехать  в  Саламанку,  чтоб
искать там место учителя? Но для чего мне одеваться лиценциатом?  Разве  я
собираюсь посвятить себя духовному званию? Да и чувствую ли я  влечение  к
не, Напротив того, у меня совсем противоположные вкусы: я чу носить  шпагу
и добиться успеха в свете".
   На этом я и остановился. Я решил одеться дворянином, убежденный, что  в
таком платье  не  премину  получить  какую-нибудь  пристойную  и  доходную
должность.  Льстя  себя  такими  надеждами,  я  с  величайшим  нетерпением
поджидал рассвета, и не успели первые лучи коснуться моих вежд, как я  уже
был на ногах и поднял такой шум,  что  разбудил  весь  постоялый  двор.  Я
принялся звать слуг, но те лежали еще в постелях и  ответили  на  мой  зов
одной только бранью. Все же им пришлось встать, и я  тормошил  их  до  тех
пор, пока они не сбегали за ветошником.  Вскоре  они  привели,  мне  этого
человека. За ним шло двое молодцов,  из  которых  каждый  нес  по  большой
пачке, завернутой в  зеленую  холстину.  Ветошник  поклонился  мне  весьма
учтиво и сказал:
   - Ваше счастье, сеньор кавальеро, что вам рекомендовали именно меня,  а
не кого-либо другого. Я вовсе не желаю опорочить своих собратьев  в  ваших
глазах и, упаси меня господь, хоть сколько-нибудь повредить их  репутации;
но между нами говоря, среди них нет ни одного совестливого  человека:  все
они прижимистее жидов. Я единственный ветошник  с  честными  правилами.  С
меня вполне достаточно и умеренного барыша: я довольствуюсь ливром на  су,
я хотел сказать: су на ливр. Благодарение богу, я веду дело без обмана.
   После этого вступления, принятого мною по глупости  за  чистую  монету,
ветошник приказал своим  молодцам  развязать  узлы,  в  которых  оказалось
платье всевозможных цветов. Сперва мне предложили одноцветные пары;  но  я
отверг их с презрением,  находя,  что  они  слишком  скромны.  Затем  меня
заставили примерить наряд, который оказался  сшит  прямо  на  мой  рост  и
ослепил меня, хотя и был уже несколько поношен. Он состоял  из  камзола  с
прорезными рукавами, из штагов и епанчи - все из синего бархата с  золотым
шитьем. Я остановился на этом наряде и спросил о цене. Заметив, что он мне
понравился, ветошник похвалил мой тонкий вкус.
   - Клянусь богом! - воскликнул он, - сразу видно, что вы знаете  в  этом
толк. Да будет вам ведомо, что платье это было сшито для одного  из  самых
именитых вельмож королевства, который не надевал его и трех раз. Взгляните
на бархат: лучшего нигде не сыскать. А что за  вышивка!  Признайтесь,  что
это отменнейшая работа.
   - Сколько же вы за него хотите, - спросил я.
   - Шестьдесят дукатов, - ответствовал он. -  Пусть  я  не  буду  честным
человеком, если мне уж раз не давали этой суммы.
   Поистине убедительная альтернатива!
   Я предложил сорок пять. Возможно, что платье не стоило и половины  этих
денег.
   - Сеньор кавальеро, - холодно возразил старьевщик, - я не запрашиваю  и
слово мое твердо. Не  угодно  ли  вам  взять  вот  эти,  -  продолжал  он,
показывая на товары, от которых я отказался. -  Тут  я  могу  вам  кое-что
скинуть.
   Тем самым он еще  пуще  разжигал  во  мне  желание  приобрести  платье,
которое я торговал, и так как мне показалось, что  он  на  самом  деле  не
сбавит ни гроша, то я отсчитал ему шестьдесят дукатов. Видя,  сколь  легко
они ему достались, он, несмотря на свои честные  правила,  был,  вероятно,
немало раздосадован тем, что не запросил больше. Успокоившись  все  же  на
том, что нажил ливр на су, ветошник удалился со своими молодцами,  которых
я не забыл вознаградить.
   Таким образом я обзавелся весьма изрядной епанчой, камзолом и  штанами.
Оставалось позаботиться об остальном моем туалете, на что у меня ушло  все
утро. Я купил белья, шляпу, шелковые  чулки,  башмаки  и  шпагу.  Затем  я
облачился во все свои обновки. Что за удовольствие испытал  я,  видя  себя
таким  нарядным!  Глаза  мои,  так  сказать,  не  могли  насытиться   этим
убранством. Даже павлин никогда не разглядывал своего оперения  с  большим
самодовольством.
   В тот же день я нанес второй визит донье Менсии, которая  приняла  меня
еще благосклоннее прежнего. Она  снова  поблагодарила  меня  за  оказанную
услугу. Затем мы  взаимно  обменялись  многими  учтивостями,  после  чего,
пожелав мне всяческих успехов, она попрощалась со  мной  и  удалилась,  не
подарив мне ничего, кроме перстня,  ценою  в  тридцать  пистолей,  который
попросила сохранить на память о ней.
   Я был  совершенно  ошеломлен,  так  как  рассчитывал  на  более  ценное
подношение. В задумчивости возвращался я на  постоялый  двор,  не  слишком
довольный щедростью доньи Менсии. Но не успел  я  переступить  порог,  как
туда вошел человек, шедший за мною следом; он  неожиданно  скинул  епанчу,
прикрывавшую ему лицо пониже глаз, и показал мне  большой  мешок,  который
нес под мышкой. При виде мешка, вероятно, туго набитого деньгами, я широко
раскрыл глаза; то же сделали и прочие лица, присутствовавшие при этом. Мне
почудилось, что я слышу глас серафима, когда этот  человек,  положив  свою
ношу на стол, сказал мне:
   - Сеньор Жиль Блас, вот что посылает вам сеньора маркиза.
   Я  отвесил  посланцу  несколько  глубоких   поклонов   и   осыпал   его
любезностями. Но не успел он уйти с постоялого двора, как я набросился  на
мешок, словно сокол на добычу, и унес его в свою комнату. Там  я  развязал
его, не теряя времени, и нашел в  нем  тысячу  дукатов.  Я  заканчивал  их
подсчет, когда вошел трактирщик, который слышал  слова  посланца  и  хотел
осведомиться о содержании мешка. Зрелище стольких  монет,  рассыпанных  на
столе, повергло его в сильное изумление.
   - Черт подери! - воскликнул он, - какая груда денег! Должно быть, вы не
дурак поживиться за счет женщин, - добавил он с лукавой улыбкой.  -  Вы  и
суток не пробыли в Бургосе, а уже облагаете маркиз контрибуцией.
   Эти слова пришлись мне по вкусу. Меня очень соблазняла  мысль  оставить
Махуэло при его  заблуждении,  которое  доставляло  мне  удовольствие.  Не
удивляюсь тому, что молодые люди любят слыть покорителями сердец.  Тем  не
менее мое простосердечие одержало верх над тщеславием. Я разуверил  своего
хозяина и рассказал ему  историю  доньи  Менсии,  которую  он  выслушал  с
большим вниманием. Затем я посвятил его в свои собственные дела и, так как
он делал вид, что принимает во мне участие, то я попросил его пособить мне
советом. Он сперва призадумался, а затем сказал серьезным тоном:
   - Сеньор Жиль Блас, я питаю к  вам  расположение,  и  так  как  вы  мне
настолько доверяете, что говорите со мной вполне откровенно,  то  я  скажу
вам без лести, к чему считаю вас более всего способным. Мне  кажется,  что
вы рождены для придворной жизни; советую вам ехать ко двору и пристроиться
к какому-нибудь знатному вельможе; старайтесь втереться  в  его  дела  или
споспешествовать его забавам, иначе вы зря потеряете  там  свое  время.  Я
знаю этих важных господ: они не ставят ни  во  что  рвение  и  преданность
честного человека и считаются только с теми, кто им нужен. Но у  вас  есть
еще один шанс, - добавил он, - вы молоды, пригожи собой и,  будь  вы  даже
вовсе лишены рассудка, этих качеств было  бы  достаточно,  чтоб  вскружить
голову богатой вдове или какой-нибудь хорошенькой  женщине,  несчастной  в
замужестве. Если любовь разоряет людей, обладающих богатствами, то она  же
зачастую кормит тех, у кого ничего нет. Поэтому я думаю, что  вам  надобно
поехать в Мадрид; но не следует являться туда без  прислуги.  Там,  как  и
везде, встречают по одежде и будут уважать  вас  сообразно  с  тем,  какую
персону вы из себя разыграете. Я отрекомендую вам  лакея,  верного  слугу,
скромного малого, словом, человека, за которого  я  ручаюсь.  Купите  двух
лошаков: одного для  себя,  другого  для  него,  и  поезжайте,  как  скоро
сумеете.
   Этот совет настолько пришелся мне  по  вкусу,  что  я  не  мог  ему  не
последовать. На другой же день купил  я  двух  отличных  лошаков  и  нанял
лакея, о котором мне говорил Махуэло. То был малый лет  тридцати,  на  вид
простой и набожный. Он сказал мне, что родился в Галисии и что  его  зовут
Амбросио Ламела. Одно только показалось мне  странным,  а  именно,  что  в
отличие от прочих слуг, которые обычно бывают весьма жадны до денег,  этот
вовсе  не  заботился  о  хорошем  жалованье  и  даже  заявил,  что   готов
довольствоваться платой,  которую  я  по  своей  доброте  соблаговолю  ему
назначить.
   Я присоединил к прочим покупкам еще полусапожки, а также чемодан,  чтоб
уложить туда свое белье и дукаты. Затем я рассчитался  с  трактирщиком  и,
выехав на следующий день перед рассветом из Бургоса, направился в Мадрид.



   ГЛАВА XVI, из которой явствует, что не следует
   обольщаться благополучием

   Первую ночь мы провели в местечке Дуэньяс, а на вторые  сутки  часам  к
четырем пополудни прибыли в Вальядолид  и  пристали  на  постоялом  дворе,
который по всем признакам показался  мне  одним  из  лучших  в  городе.  Я
предоставил лошаков попечению своего лакея,  а  сам  поднялся  в  горницу,
приказав трактирному слуге отнести туда чемодан. Чувствуя  себя  несколько
утомленным, я бросился на постель, не снимая полусапожек, и  сам  того  не
заметил, как заснул. Проснулся я, когда  уже  почти  стемнело.  Я  кликнул
Амбросио, но его на  постоялом  дворе  не  оказалось.  Впрочем,  он  скоро
явился. Я спросил его, куда он  ходил;  он  ответил  мне  с  благочестивым
видом, что был в церкви, где благодарил всевышнего,  сохранившего  нас  от
всяких напастей на пути из Бургоса в Вальядолид. Я похвалил  его  за  этот
поступок, а затем велел заказать мне к ужину цыпленка на вертеле.
   В то самое время, как я  отдавал  это  распоряжение,  в  горницу  вошел
гостинник, держа в руке свечу.  Он  освещал  путь  даме  (*25),  одетой  с
большим великолепием и показавшейся мне  более  красивой,  чем  юной.  Она
опиралась на руку престарелого  стремянного,  а  маленький  арапчонок  нес
шлейф ее платья. Я  был  немало  изумлен,  когда  эта  дама,  отвесив  мне
глубокий поклон, спросила меня, не имеет ли она удовольствия видеть  перед
собой Жиль Бласа из Сантильяны. Не успел я  ответить  утвердительно,  как,
оставив  руку  стремянного,  она  бросилась  обнимать  меня  с  порывистой
радостью, удвоившей мое изумление.
   - Да будет благословенно небо за этот счастливый случай! -  воскликнула
она. - Вас, сеньор кавальеро, именно вас-то я и ищу.
   Это  вступление  напомнило  мне  пеньяфлорского  паразита,  и  я   было
заподозрил, что  эта  сеньора  просто-напросто  искательница  приключений;
однако ее дальнейшая речь заставила меня возыметь о ней лучшее мнение.
   - Я - двоюродная сестра доньи Менсии  де  Москера,  которая  вам  столь
многим обязана, - продолжала она. -  Сегодня  поутру  я  получила  от  нее
письмо. Узнав, что вы направляетесь в Мадрид, она просит меня  попотчевать
вас, как следует, если вы будете проездом в Вальядолиде. Вот уже два часа,
как я катаюсь по всему городу от одного постоялого двора к другому и везде
навожу справки о приезжих, которые там остановились.  По  описанию  вашего
трактирщика я заключила, что именно вы - избавитель моей  кузины.  Но  раз
мне уж посчастливилось вас найти, - добавила она, -  то  я  хочу  показать
вам, сколь я признательна за услуги, оказанные моей семье и, в  частности,
моей любезной родственнице. Прошу вас теперь  же  переехать  ко  мне:  вам
будет там удобнее, чем здесь.
   Я попытался было  отказаться,  ссылаясь  на  беспокойство,  которое  ей
причиню, но не было никакой  возможности  воспротивиться  настояниям  этой
сеньоры. Карета уже поджидала нас у подъезда постоялого  двора.  Она  сама
распорядилась, чтоб мой чемодан перенесли в карету, так как, по ее словам,
Вальядолид кишел ворами, что, к сожалению, было более чем верно.  Затем  я
сел в экипаж с ней и стариком-стремянным и дал себя  увезти  с  постоялого
двора, к великому неудовольствию моего хозяина, рассчитывавшего на барыши,
которые должны были перепасть ему от меня  в  связи  с  приездом  сеньоры,
стремянного и арапчонка.
   Проколесив некоторое  время,  карета  наша  остановилась.  Мы  сошли  у
довольно большого дома и поднялись в опрятный покой, освещенный  двадцатью
или тридцатью свечами. Там нас встретило несколько слуг, у которых сеньора
осведомилась, не приехал ли дон Рафаэль, на что те ответили  отрицательно.
Затем, обратившись ко мне, она сказала:
   - Сеньор Жиль Блас, я ожидаю  брата,  который  сегодня  вечером  должен
вернуться из  нашего  замка,  находящегося  в  двух  милях  отсюда.  Какой
приятный сюрприз для него, когда он увидит в своем доме человека, которому
наша семья столь многим обязана.
   Не успела она договорить, как мы услышали шум  и  тут  же  узнали,  что
причиной его был приезд дона Рафаэля. Вскоре и сам  он  явился.  Я  увидел
перед собой рослого и весьма пригожего молодого человека.
   - Радуюсь, братец, вашему возвращению, -  сказала  ему  сеньора,  -  вы
поможете мне радушно принять сеньора Жиль Бласа из  Сантильяны.  Мы  не  в
состоянии достаточно отблагодарить его за все то, что он сделал для кузины
нашей, доньи Менсии. Вот вам ее письмо, - добавила  сеньора,  -  прочтите,
что она пишет.
   Дон Рафаэль развернул послание и прочел вслух:

   "Любезная Камила, сеньор Жиль Блас  из  Сантильяны,  который  спас  мне
честь и жизнь, только что отъехал отсюда ко двору. Он, без сомнения, будет
держать путь через Вальядолид. Заклинаю вас узами крови и дружбой, что нас
соединяет, попотчевать его и удержать у себя несколько времени. Льщу  себя
надеждой, что вы не преминете оказать  мне  это  удовольствие  и  что  мой
избавитель будет всячески обласкан, как вами, так и  кузеном  моим,  доном
Рафаэлем. Остаюсь всегда ваша, готовая к услугам кузина
   донья Менсия, Бургос".

   - Как? - прочитав письмо, воскликнул дон Рафаэль, - вы и есть тот самый
кавальеро, которому наша родственница обязана  спасением  чести  и  жизни?
Благодарю небо за эту счастливую встречу!
   С этими словами он подошел ко мне, крепко обнял меня и затем продолжал:
   - Сколь я рад видеть здесь сеньора Жиль Бласа из  Сантильяны.  Напрасно
кузина  наша,   маркиза,   трудилась   писать,   чтоб   мы   оказали   вам
гостеприимство:  ей  следовало  только  сообщить,  что  вы  поедете  через
Вальядолид; этого было бы достаточно. Я и сестра моя Камила отлично знаем,
как надо принять человека, оказавшего величайшую в мире услугу члену нашей
семьи, к коему мы питаем особенную привязанность.
   Я отвечал, сколь мог учтивее, на эти речи, за  которыми,  вперемежку  с
объятиями, последовали многие другие в том же духе, после  чего,  заметив,
что я все еще в полусапожках, дон Рафаэль приказал своим слугам снять их с
меня.
   Затем мы перешли в покой, где было приготовлено угощение. Кавалер, дама
и я уселись за стол.  Во  время  ужина  они  наговорили  мне  кучу  всяких
любезностей. Не успевал я проронить слово, как брат и сестра провозглашали
его  перлом  остроумия.  Стоило  взглянуть,  с  какой  заботливостью   они
предлагали мне всякие кушанья. Дон Рафаэль часто  пил  за  здоровье  доньи
Менсии. Я следовал его примеру и порой  как  будто  замечал,  что  Камила,
которая пила с нами, кидает на меня многозначительные  взгляды.  Мне  даже
показалось, что она  выискивала  для  этого  подходящие  моменты,  как  бы
опасаясь, чтоб брат не заметил ее уловок. Этого было достаточно; я  сейчас
же решил, что ранил сердце Камилы, и возмечтал использовать это  открытие,
если только пробуду  некоторое  время  в  Вальядолиде.  Сия  надежда  была
причиной того, что  я  без  возражений  сдался  на  просьбу  своих  хозяев
погостить у них несколько дней. Они поблагодарили меня  за  любезность,  и
радость, которую при этом выказала Камила, пуще укрепила меня  во  мнении,
что я ей весьма приглянулся.
   Дон Рафаэль, удостоверившись в моем намерении пробыть у  них  несколько
дней, предложил мне посетить его замок. Он расписал свои владения в  самых
великолепных красках и перечислил те развлечения,  которые  собирался  мне
там предоставить.
   - Мы будем забавляться то охотой, то рыбной ловлей, - сказал  он,  -  а
если вы любите прогулки, то у нас есть  упоительные  леса  и  сады.  Кроме
того, там соберется приятное общество, и я надеюсь, что вы не соскучитесь.
   Я принял предложение и мы условились на следующий же день отправиться в
этот прекрасный