искать новое место. К тому же я сделался на этот счет весьма  привередлив:
мне хотелось служить только у знатных господ, да и  то  я  решил  наводить
сначала тщательные справки о кондициях, которые мне предложат.  Я  считал,
что нет такого места, которое было бы слишком хорошо для меня,  настолько,
по моему мнению, лакей молодого сеньора стоял выше прочих лакеев.
   В ожидании того, что Фортуна пошлет мне службу, достойную моей персоны,
я решил посвятить свои досуги прекрасной Лауре, которой не  видал  с  того
самого дня, как мы разоблачили друг друга.  Я  не  смел  нарядиться  доном
Сесаром де Ривера; платье это было пригодно  только  для  мистификации,  и
всякий почел бы меня в нем за сумасбродного человека. Но помимо того,  что
собственная моя одежда была еще довольно опрятна, я обладал также изрядной
обувью и шляпой. А потому, принарядившись с помощью цирюльника  так,  чтоб
походить на нечто среднее между доном Сесаром и Жиль Бласом, я  отправился
в дом Арсении и застал Лауру одну в той самой горнице, где с  ней  однажды
уже беседовал.
   - Ах, это вы! - воскликнула она, увидав меня. - Я думала, что вы совсем
пропали. Вот уже семь или восемь дней, как я позволила  вам  приходить  ко
мне:  вижу,  что  вы  не  злоупотребляете  милостями,  которыми  дамы  вас
награждают.
   Я сослался в свое извинение на смерть дона Матео и  на  дела,  которыми
был занят, не забыв учтиво присовокупить, что и  среди  моих  работ  образ
любезной Лауры не переставал витать передо мной.
   - Коли так, - сказала она,  -  то  не  стану  вас  больше  попрекать  и
признаюсь, что также думала о вас. Когда я узнала про  несчастье  с  доном
Матео, то пришла мне на ум одна мысль, которая, быть может,  понравится  и
вам. Моя госпожа уже давно говорит, что нужен ей человек вроде управителя,
чтоб знал он экономию и вел бы  счет  деньгам,  которые  ему  отпустят  на
расходы по дому. Я и подумала о вашей милости; мне кажется, что вы отлично
справитесь с этой должностью.
   - Думаю, - отвечал я, - что справлюсь с ней как нельзя лучше.  Я  читал
аристотелево "Домостроительство",  а  что  до  счетоводства,  то  это  мой
конек... Однако, дитя мое, - добавил я,  -  есть  одна  преграда,  которая
возбраняет мне поступить к Арсении.
   - Какая же преграда? - спросила Лаура.
   - Я дал обет никогда больше не служить у мещан; я даже поклялся  в  том
самим Стиксом (*78). Коли Юпитер не смел нарушить этой клятвы,  то  судите
сами, сколь обязательна она для лакея.
   - А кто это, по-твоему, мещане? - гордо воскликнула субретка, - за кого
принимаешь ты артисток? Не равняешь  ли  ты  их  с  женами  адвокатов  или
стряпчих? Знай, друг мой, что артисток надо почитать за благородных,  даже
за сверхблагородных, по причине их любовных связей со знатными вельможами.
   - Раз дело обстоит так, моя инфанта, то я могу принять  место,  которое
вы мне предназначаете, и это не будет для меня предосудительным.
   - Отнюдь нет, - отвечала она, - перейти от петиметра к театральной диве
- это значит остаться в том же кругу. Мы стоим на равной ноге с дворянами.
У нас такие же экипажи, как у них, такой же роскошный стол, и по  существу
в  обиходной  жизни  между  нами  не  следует  делать  никакого  различия.
Действительно, - добавила она, - если сравнить,  как  проводят  свой  день
маркиз и комедиант, то разница будет не так уж велика. Если  три  четверти
дня маркиз стоит по своему положению выше комедианта, то зато в  остальную
четверть комедиант возвышается над маркизом, играя императоров и  королей.
А это, как мне кажется, заменяет актерам родовитость и ранг и равняет их с
придворными.
   - Действительно, - заметил я, - вы стоите на одном  и  том  же  уровне.
Оказывается, черт подери, что актеры вовсе не такая шваль, как я думал,  и
вы возбудили во мне великую охоту служить у этих приличных людей.
   - В таком случае, - отвечала она, - приходи сюда  дня  через  два.  Мне
удастся к тому времени убедить  свою  госпожу,  чтоб  она  тебя  взяла.  Я
замолвлю за тебя словечко, и так как имею на нее влияние, то уверена,  что
ты к нам поступишь.
   Поблагодарив Лауру за хорошее отношение, я заверил ее, что  преисполнен
величайшей признательности, и засвидетельствовал ей свои чувства  с  таким
пылом, что у нее не могло быть на этот счет никаких сомнений. Наша  беседа
продолжалась довольно долго и, вероятно, затянулась бы  еще,  если  бы  не
пришел мальчик-слуга и не заявил моей принцессе, что Арсения требует ее  к
себе. Пришлось расстаться. Я ушел от артистки со сладостной надеждой  быть
вскоре допущенным к высочайшему столу и не преминул вернуться  туда  через
два дня.
   - Я поджидала тебя, - сказала мне наперсница, - могу тебе сообщить, что
ты будешь нашим домочадцем.  Ступай  за  мной,  я  представлю  тебя  своей
госпоже.
   С этими словами отвела она меня в апартаменты, которые состояли из пяти
или шести горниц, расположенных  анфиладой  и  меблированных  одна  богаче
другой.
   Какая роскошь! Какое великолепие! Я вообразил себя у вице-королевы или,
лучше сказать, мне показалось, что я вижу все сокровища мира, собранные  в
одном месте. Действительно, там были представлены всевозможные  страны,  и
эти покои можно было назвать храмом  богини,  куда  каждый  путешественник
приносил в дар какую-нибудь  редкость  из  своей  земли.  Сама  же  богиня
восседала на  большой  атласной  подушке.  Я  нашел  ее  очаровательной  и
окруженной дымом жертвоприношений. На ней был элегантный пеньюар, а своими
прекрасными руками она мастерила новый головной убор, в котором  хотела  в
тот день выступить в театре.
   - Сеньора, - сказала субретка, - вот эконом, о котором я вам  говорила;
смею уверить, что трудно сыскать более подходящего человека.
   Арсения  оглядела  меня  весьма  внимательно,  и  я  имел  счастье   ей
понравиться.
   - Ай да Лаура! - воскликнула она. - Какой смазливый мальчик! Думаю, что
мы с ним уживемся.
   Затем, обращаясь ко мне, она добавила:
   - Вы мне подходите, дитя мое. Скажу вам только одно: если я  буду  вами
довольна, то и вы будете довольны мной.
   Я отвечал, что приложу все усилия, чтобы ей угодить. Убедившись в  том,
что мы договорились, я тотчас же отправился за своими пожитками и вернулся
назад, чтоб устроиться в этом доме.



   ГЛАВА X, которая не длиннее предыдущей

   Приближалось время спектакля, и  моя  госпожа  приказала  мне  и  Лауре
проводить ее в театр. Мы прошли в ее уборную, где  она  скинула  городское
платье и надела другое, более великолепное, в котором собиралась выступить
на сцене. Как только началось представление, Лаура провела  меня  в  такое
место, откуда я мог отлично видеть и слышать актеров, а  сама  поместилась
подле меня. Большинство  исполнителей  мне  не  понравились,  быть  может,
потому, что дон Помпейо внушил мне против них предубеждение. Тем не  менее
некоторым из них аплодировали, в том числе и таким, которые напомнили  мне
басню о поросенке.
   Лаура называла мне имена актеров  и  актерок,  по  мере  того  как  они
выступали перед нами. Но этим она не ограничилась: каждому из  них  давала
эта ехида меткие характеристики.
   - У этого, - говорила она, - в голове солома, а тот - редкостный нахал.
Видите ли вы вон ту милашку, у которой больше бесстыдства, чем грации?  Ее
зовут Росарда: неважное приобретение для нашего общества! Этаких следовало
бы посылать в труппу, которую набирают сейчас по приказу вице-короля Новой
Испании и на днях отправят в Америку (*79). Взгляните-ка на это лучезарное
светило, на это заходящее солнышко! Ее зовут Касильда. Если бы с тех  пор,
как завелись у нее любовники, брала она с каждого по одному тесаному камню
для  постройки  пирамиды,  -  как  это  сделала  некогда  одна  египетская
принцесса (*80), - то  возвела  бы  такое  сооружение,  которое  дошло  б,
пожалуй, до седьмого неба.
   Словом, Лаура всем перемыла косточки. Ах, злой язычок! Она не  пощадила
даже собственной госпожи.
   Признаюсь, однако, в своей слабости; я был пленен прелестной субреткой,
хотя она  и  не  отличалась  моральными  качествами.  Но  Лаура  так  мило
злословила, что я восхищался  даже  ее  язвительностью.  В  антрактах  она
выходила, чтоб узнать, не нуждается ли Арсения в  ее  услугах;  но  вместо
Того, чтоб тотчас же вернуться  на  свое  место,  она  слушала  за  сценой
комплименты мужчин, которые за ней  увивались.  Я  даже  раз  вышел,  чтоб
понаблюдать за ней, и заметил, что у нее весьма обширное знакомство.  Так,
я насчитал трех актеров, которые одним за другим  остановили  ее,  чтоб  о
чем-то поговорить, и мне показалось,  что  они  обращаются  с  ней  крайне
фамильярно. Это мне не понравилось, и я впервые в жизни испытал, что такое
ревность. Я вернулся на свое место в  такой  задумчивости  и  грусти,  что
Лаура, вскоре пришедшая туда же, тотчас это приметила.
   - Что с тобой, Жиль Блас? - спросила она удивленно. - С чего это напала
на тебя такая черная меланхолия после моего ухода? Ты мрачен и печален.
   - Не без причины, моя принцесса, - отвечал я, - вы ведете себя чересчур
бойко. Я только что видел, как вы с комедиантами...
   - Хороша причина для грусти! - прервала она меня, заливаясь хохотом.  -
Как? Это тебя огорчает? Ну, знаешь, мой милый, ты не  испил  еще  чаши  до
дна: тебе много кой-чего придется увидать между нами, актерами. Ты  должен
привыкнуть  к  вольному  обращению.  Брось  свою  ревность,  дитя  мое!  В
актерской среде ревнивцев почитают  за  простофиль;  а  потому  они  почти
совсем перевелись. Отцы, мужья, братья, дяди и кузены - самые  покладистые
люди на свете; порой они даже самолично заботятся о том,  чтоб  пристроить
нашу сестру в хорошие руки.
   Лаура долго увещевала меня, чтоб я ни к кому ее не ревновал и ко  всему
относился спокойно, и, наконец, объявила, что я - тот счастливый смертный,
который нашел путь к ее сердцу. Затем она  поклялась,  что  никого,  кроме
меня, никогда не полюбит. В ответ на эти уверения, в  которых  можно  было
усомниться,  даже  не  будучи  сугубым  скептиком,  я  обещал  больше   не
тревожиться и действительно сдержал слово. В тот  же  вечер  мне  пришлось
наблюдать, как она в уголках судачила и смеялась с мужчинами.
   По окончании спектакля мы проводили нашу  госпожу  домой,  куда  вскоре
приехала ужинать Флоримонда в сопровождении трех  престарелых  сеньоров  и
одного актера.  Помимо  меня  и  Лауры,  челядь  этого  дома  состояла  из
поварихи, кучера и мальчика. Все  мы  впятером  принялись  готовить  ужин.
Повариха, не уступавшая в искусстве сеньоре Хасинте,  принялась  вместе  с
кучером стряпать мясные кушанья. Камеристка и мальчик накрыли на стол, а я
расставил на поставце прекрасные  серебряные  блюда  и  несколько  золотых
сосудов, также поднесенных в дар  богине  этого  храма.  Украсив  поставец
бутылками различнейших вин, я взял на себя роль кравчего,  для  того  чтоб
показать своей госпоже, что я мастер на все руки.
   За ужином я подивился на обхождение артисток: они  разыгрывали  знатных
дам и воображали себя персонами первого ранга. Не только не  величали  они
сеньоров "сиятельствами", но даже  не  жаловали  их  "вашей  милостью",  а
называли просто по именам. Правда,  эти  вельможи  сами  их  избаловали  и
потворствовали их спеси,  обращаясь  с  ними  слишком  фамильярно.  Актер,
привыкший  играть  героев,  также  держал  себя  в  этом  обществе  весьма
развязно; он  провозглашал  тосты  за  здоровье  сеньоров  и  чуть  ли  не
председательствовал за столом.
   "Ах, ты черт! - подумал я про себя,  -  Лаура  доказывала  мне,  что  в
течение дня актер не уступит маркизу; она  могла  бы  сказать  это  еще  с
большим правом  относительно  ночи,  так  как  они  проводят  ее,  выпивая
вместе".
   Арсения и Флоримонда были  от  природы  веселого  нрава.  Кокетничая  и
позволяя гостям легкие вольности, они так  и  сыпали  игривыми  шуточками,
которые старые грешники смаковали с  превеликим  удовольствием.  Пока  моя
госпожа развлекала одного из них невинными шалостями, ее подруга, сидевшая
между двумя другими сеньорами, отнюдь не разыгрывала из себя целомудренной
Сусанны.
   В  то  время  как  я  присматривался  к   этому   зрелищу,   достаточно
соблазнительному для взрослого юноши, подали десерт. Тогда я  поставил  на
стол бутылки с напитками и  бокалы,  а  сам  удалился,  чтоб  поужинать  с
Лаурой, которая меня поджидала.
   - Ну, Жиль Блас, - спросила она, - что ты думаешь о вельможах,  которых
только что видел?
   - Это, должно быть, обожатели Арсении и Флоримонды, - отвечал я.
   - Ничуть не бывало, - возразила она, - это старые сластолюбцы,  которые
навещают прелестниц, но не  заводят  амуров.  Они  довольствуются  легкими
вольностями и щедро платят за те безделицы, которые  им  позволяют.  Слава
богу, ни у Флоримонды, ни у моей госпожи сейчас  нет  любовников,  я  хочу
сказать, таких любовников, которые корчат из себя супругов  и  хотят  одни
срывать все  удовольствия  только  потому,  что  несут  все  расходы.  Что
касается  меня,  то  я  этому  весьма  рада  и  утверждаю,  что   разумная
прелестница должна избегать подобных связей. К чему надевать на себя ярмо?
Лучше копить грош за грошем на обстановку и туалеты, чем получить их сразу
такою ценой.
   Лауре не приходилось лазить за словом в карман, когда она болтала, -  а
болтала она почти беспрерывно. Боже, какая речистая  особа!  Она  сообщила
мне тысячи происшествий, приключившихся с актерами Принцева театра,  и  из
ее рассказов  я  заключил,  что  не  мог  бы  найти  лучшего  места,  чтоб
познакомиться с пороками. К несчастью, я был еще в том возрасте, когда они
не внушают омерзения, и к тому же субретка изображала распутство  в  таких
привлекательных  красках,  что  я  не  усматривал  в  нем  ничего,   кроме
удовольствия. Она не успела рассказать мне и десятой части всех похождений
актерок, так как проговорила всего лишь три часа, а к тому времени сеньоры
и  комедиант  собрались  уезжать  вместе  с  Флоримондой,  которую  хотели
проводить домой.
   Как только они вышли, Арсения дала мне денег и сказала:
   - Вот вам, Жиль Блас, десять пистолей, чтобы завтра  утром  сходить  за
провизией. У меня будут обедать человек пять-шесть из  наших  кавалеров  и
дам; постарайтесь, чтоб было хорошее угощение.
   - Сеньора, - отвечал я, - на эти деньги  я  берусь  угостить  хоть  всю
актерскую банду вашего театра.
   - Друг мой, - сказала она, - прошу вас изменить  свои  выражения:  надо
говорить "общество", а не "банда".  Можно  сказать,  "разбойничья  банда",
"нищая банда", "писательская  банда",  но  знайте,  что  про  нас  следует
говорить "общество актеров" (*81); особенно мадридские актеры  заслуживают
того, чтоб их корпорацию называли обществом.
   Я извинился перед  своей  госпожой  за  то,  что  позволил  себе  столь
непочтительное выражение, и нижайше просил ее простить мне мое невежество.
При этом я обещал, что если мне придется говорить о мадридских комедиантах
вкупе, то буду впредь именовать их не иначе, как обществом.



   ГЛАВА XI. О том, как жили между собой актеры
   и как они обращались с сочинителями

   Итак, на следующее утро я принялся за дело и приступил  к  обязанностям
эконома. День был постный, но, по  приказанию  своей  госпожи,  я  накупил
хороших  жирных  цыплят,  кроликов,  куропаток  и  разной  мелкой   птицы.
Поскольку господа комедианты были не слишком довольны тем, как жаловала их
церковь, то и не соблюдали набожно всех ее уставов. Я принес домой  больше
съестного, чем потребовалось бы дюжине порядочных людей, чтоб как  следует
провести все три дня карнавала. Поварихе хватило  работы  на  целое  утро.
Пока она готовила обед, Арсения встала и до полудня  занималась  туалетом.
Тут подошли двое актеров, господа Росимиро и Рикардо.  После  них  явились
актрисы Констансия и Селинаура, а минуту спустя Флоримонда в сопровождении
человека, которого можно было принять за какого-нибудь "сеньора кавальеро"
из числа самых элегантных. У него была изящная  прическа,  шляпа  украшена
пучком коричневых перьев, штаны сильно в обтяжку, а сквозь прорезы камзола
виднелась рубашка из тонкого полотна с великолепными кружевами. Перчатки и
носовой платок были продеты  сквозь  эфес  шпаги,  а  епанчу  он  носил  с
особенной изысканностью.
   Хотя он был статен и недурен лицом,  однако  я  с  первого  же  взгляда
заметил в нем нечто странное.
   "Этот кавалер, наверное, большой чудак", - подумал я про себя.
   Действительно, я не ошибся: он был необычайной личностью. Войдя в покои
Арсении, он бросился обнимать поочередно актеров и актрис  еще  с  большей
экспансивностью, чем принято у петиметров. Я не изменил  своего  мнения  о
нем и тогда, когда он заговорил. Он  делал  ударение  на  каждом  слоге  и
произносил слова в напыщенном тоне, сопровождая свою речь соответствующими
жестами и взглядами. Я полюбопытствовал  спросить  у  Лауры,  что  это  за
кавалер.
   - Считаю твое  любопытство  извинительным,  -  сказала  она.  -  Нельзя
впервые увидать и услыхать сеньора Карлоса Алонсо де ла  Вентолерия  и  не
испытать того же желания, что и ты. Я опишу его тебе таким, каков он  есть
(*82). Во-первых, этот человек был прежде актером.  Он  покинул  театр  из
прихоти и впоследствии раскаялся в этом из  благоразумия.  Обратил  ли  ты
внимание на его черные волосы? Они у него крашеные, равно как усы и брови.
Он старее Сатурна, но так как его родители не отметили в приходской  книге
дату его рождения, то он пользуется их небрежностью  и  говорит,  что  ему
чуть ли не на двадцать лет меньше, чем есть на самом деле. К тому же нет в
Испании человека более самовлюбленного,  чем  он.  Первые  шестьдесят  лет
своей жизни он провел в глубоком невежестве; но затем, чтоб стать  ученым,
он взял наставника, который научил его маракать по-гречески  и  по-латыни.
Кроме того, сеньор де ла Вентолерия знает наизусть кучу всяких  анекдотов,
которые он столько раз приписывал  собственной  изобретательности,  что  в
конце концов и сам тому поверил; он  приводит  их  в  разговоре,  и  можно
сказать, что остроумие его блещет за счет памяти. Говорят, впрочем, что он
великий актер. Я готова этому свято верить, но признаюсь тебе, что мне  он
совсем  не  нравится.  Несколько  раз  мне  приходилось  слышать,  как  он
декламирует, и в числе прочих недостатков я нахожу,  что  у  него  слишком
много претенциозности, да к тому же дрожит голос, а это придает исполнению
что-то допотопное и смехотворное.
   Так обрисовала мне субретка почтенного гистриона, и,  действительно,  я
не видал ни одного смертного, который держал бы себя надменнее, чем он.  К
тому же сеньор де ла Вентолерия корчил из себя краснобая. Он  не  преминул
извлечь  из  своего  запаса  два-три  рассказца,   каковые   преподнес   с
импозантным и заранее заученным видом. Со своей стороны, актеры и  актерки
тоже пришли не для того, чтоб молчать, а потому не остались в  долгу.  Они
принялись без  всякой  пощады  судачить  насчет  отсутствующих  товарищей.
Впрочем, ни актерам, ни сочинителям этого не следует ставить в вину. Таким
образом завязался оживленный разговор, направленный против ближнего.
   - Вы не знаете, сударыня, какую новую штуку выкинул наш любезный собрат
Сесарино, - сказал Росимиро. - Он накупил сегодня  утром  шелковых  чулок,
бантов и кружев, которые приказал доставить к себе на дом через пажа,  как
бы от имени некоей графини.
   - Что за плутовство! - заметил сеньор  де  ла  Вентолерия,  улыбаясь  с
фатоватым и спесивым видом. -  В  мое  время  люди  были  честнее,  мы  не
помышляли о подобных баснях. Правда, знатные дамы избавляли нас  от  таких
выдумок; они сами делали эти покупки: такова была их прихоть.
   - Черт возьми! - воскликнул в том же тоне Рикардо, - они и по сие время
не бросили этой прихоти, и если б было позволено распространиться  на  эту
тему... но о таких приключениях  надлежит  молчать,  в  особенности  когда
замешаны особы известного ранга.