шел
другой отшельник, нагруженный туго набитой сумой. Он  вернулся  из  города
Куэнсы, где собрал  обильные  пожертвования.  Выглядел  он  моложе  своего
товарища, а борода его была рыжая и очень густая.
   - Добро пожаловать, брат Антонио, - сказал  старый  анахорет.  -  Какие
новости принесли вы из города?
   - Довольно  дурные,  -  отвечал  рыжий  брат,  передавая  ему  бумажку,
сложенную в форме письма. - Вы узнаете все из этой записки.
   Старец вскрыл письмо и, прочитав с должным вниманием, воскликнул:
   - Ну, и слава богу! Раз хвостик найден, то нам остается только  принять
какое-нибудь решение. Переменим тон,  сеньор  Альфонсо,  -  продолжал  он,
обращаясь к молодому кавалеру. - Вы видите перед собой  человека,  подобно
вам подверженного капризам судьбы. Мне сообщают из Куэнсы, лежащей в одной
миле отсюда, что  меня  очернили  в  глазах  правосудия,  все  сподвижники
которого должны с завтрашнего же дня двинуться походом на этот скит,  чтоб
заручиться моей особой. Но они не застанут зайца в норе. Я уже не  впервые
попадаю  в  такие  переделки.  Благодарение  господу,  мне  почти   всегда
удавалось отвертеться с умом. Я предстану перед вами в новом обличьи,  ибо
ваш покорный слуга вовсе не отшельник и вовсе не старик.
   С этими словами он скинул с себя свой  длинный  балахон  и  оказался  в
камзоле из черной саржи  с  прорезными  рукавами.  Затем  он  снял  треух,
развязал  шнурок,  на  котором  держалась  его  приставная  борода,  и  мы
неожиданно увидели перед собой человека в возрасте от двадцати  восьми  до
тридцати лет. По его примеру брат Антонио сбросил отшельническую одежду и,
отделавшись от бороды тем же способом,  что  и  его  товарищ,  вытащил  из
старого, наполовину источенного деревянного  баула  дрянную  сутанеллу,  в
которую тут же и облачился. Но представьте себе  мое  удивление,  когда  я
узнал в старом анахорете сеньора  Рафаэля,  а  в  брате  Антонио  -  моего
дорогого и верного слугу Амбросио Ламела.
   - Ого! - вырвалось у меня, - я, кажется, попал в знакомую компанию!
   - Действительно так, сеньор Жиль Блас, -  отвечал  мне  со  смехом  дон
Рафаэль, - вы встретили двух своих друзей в тот момент, когда меньше всего
этого ожидали. Согласен, что у вас есть кой-какие основания жаловаться  на
нас; но забудем прошлое и возблагодарим небо за то,  что  оно  нас  свело:
Амбросио  и  я  предлагаем  вам  свои  услуги,  коими  отнюдь   не   стоит
пренебрегать. Не считайте нас злодеями. Мы ни на кого не нападаем и никого
не убиваем: мы только стараемся жить на чужой счет; но если кража является
несправедливым    поступком,    то    необходимость    оправдывает     эту
несправедливость. Присоединитесь к нам и давайте бродить вместе. Это очень
приятный образ жизни,  если  кто  умеет  соблюдать  осторожность.  Правда,
несмотря  на  всю  нашу  предусмотрительность,  сцепление   второстепенных
обстоятельств бывает  иногда  таково,  что  с  нами  случаются  неприятные
приключения; но наплевать, ибо зато  мы  еще  больше  ценим  приятные.  Мы
привыкли к смене погоды, к превратностям Фортуны.
   - Сеньор кавальеро, - продолжал  мнимый  отшельник,  обращаясь  к  дону
Альфонсо, - мы делаем вам такое же предложение, и с вашей стороны было  бы
неблагоразумно отвергать его в вашей теперешней ситуации, ибо,  не  говоря
уже о деле, заставляющем вас  скрываться,  вы,  вероятно,  сейчас  не  при
деньгах.
   - Вы угадали, - отвечал дон Альфонсо, - и признаюсь, что это  усиливает
мои огорчения.
   - В таком случае, - продолжал дон Рафаэль, - не  покидайте  нас.  Самое
лучшее, что вы можете придумать, это присоединиться к нам. У вас не  будет
недостатка ни в чем, и мы сделаем бесплодными преследования ваших  врагов.
Нам знакома почти вся Испания, которую  мы  обошли  вдоль  и  поперек.  Мы
знаем, где находятся леса, горы и все  места,  пригодные  для  того,  чтоб
служить убежищем от жестокостей правосудия.
   Дон  Альфонсо  поблагодарил  их  за   хорошее   отношение   и,   будучи
действительно  без  денег  и  без  всяких   других   средств,   согласился
сопровождать их. Я тоже решился на это, так как не хотел покидать молодого
человека, к которому начинал питать большое расположение.
   Мы условились отправиться вчетвером и  не  расставаться.  Договорившись
относительно этого, мы принялись обсуждать, двинуться ли нам в путь тотчас
же или сперва приложиться к бурдюку с отличным вином, который брат Антонио
принес накануне из Куэнсы; но Рафаэль, как наиболее опытный,  заявил,  что
сперва следует подумать о безопасности и  что,  по  его  мнению,  надлежит
добраться за ночь до дремучего леса между Вильярдесой и Альмодаваром,  где
мы можем сделать привал и без малейшей тревоги провести  день,  предаваясь
отдыху. Мы одобрили это предложение. Тогда мнимые отшельники собрали в два
узла всю провизию и все свои пожитки и нагрузили ими, наподобие переметных
сумок, коня дона Альфонсо. Это было  выполнено  с  невероятной  быстротой,
после чего  мы  удалились  из  скита,  оставив  в  добычу  правосудию  два
отшельнических балахона, одну  седую  и  одну  рыжую  бороды,  две  жалких
лежанки, стол, дрянной баул, два старых соломенных  кресла  и  изображение
св.Пахомия.
   Мы  прошагали  всю  ночь  и  уже  начали  испытывать  усталость,  когда
заметили, на заре лес, к которому стремились. Вид  гавани  придает  свежие
силы матросам, утомленным  долгим  плаванием.  Это  ободрило  нас,  и  мы,
наконец, достигли  цели  нашего  странствования  еще  до  восхода  солнца.
Углубившись в самую гущу леса, мы расположились в весьма приятном месте на
лужайке, окруженной несколькими могучими дубами, сплетенные ветви  которых
образовывали свод, не проницаемый для дневной жары. Разгрузив и  разнуздав
коня, мы предоставили ему пастись, а сами уселись на газоне.  Извлекши  из
сумы брата Антонио несколько здоровенных ломтей хлеба  и  кусков  жареного
мяса, мы принялись уписывать за обе щеки.  Но,  несмотря  на  аппетит,  мы
нередко прерывали еду, чтобы  хлебнуть  из  бурдюка,  который  то  и  дело
переходил из одних объятий в другие.
   Под конец трапезы дон Рафаэль сказал дону Альфонсо:
   - Сеньор кавальеро, в ответ на вашу откровенность считаю долгом с такой
же искренностью рассказать вам историю своей жизни.
   - Вы  доставите  мне  этим  большое  удовольствие,  -  ответил  молодой
человек.
   - А мне в особенности, - воскликнул я. - Сгораю от  любопытства  узнать
ваши похождения, которые, несомненно, стоят того, чтоб их послушать.
   -  Ручаюсь  вам  за  это,  -  возразил  дон  Рафаэль.  -  Я   собираюсь
когда-нибудь записать их, но приберегаю эту забаву на старость, ибо я  еще
молод и надеюсь основательно пополнить сей том. Однако  все  мы  утомлены;
давайте поспим несколько часов. Пока  мы  трое  будем  отдыхать,  Амбросио
покараулит во избежание какой-либо неожиданности, а затем вздремнет в свою
очередь.
   С этими словами он растянулся на земле. Дон Альфонсо сделал  то  же.  Я
последовал их примеру, а Амбросио стал на стражу.
   Вместо того чтоб предаться отдыху, дон  Альфонсо  принялся  раздумывать
над своими несчастьями. Я тоже не сомкнул глаз. Что касается дона Рафаэля,
то он вскоре заснул, но, проснувшись час спустя и видя, что мы расположены
его слушать, сказал Ламеле:
   - Друг Амбросио, ты сможешь теперь усладить себя сном.
   - Ни-ни, - отвечал Ламела, - я вовсе не хочу спать, и хотя мне известны
все происшествия вашей жизни, однако они так поучительны для  людей  нашей
профессии, что я с охотой послушаю их снова.
   Тотчас же дон Рафаэль приступил к своему повествованию и рассказал  нам
следующее.




КНИГА ПЯТАЯ


   ГЛАВА I. Похождения дона Рафаэля

   Я сын мадридской актрисы, прославившейся своим декламаторским талантом,
а еще больше своими любовными связями. Ее  звали  Лусиндой.  Что  касается
отца, то не дерзну приписать себе такового. Я могу назвать  вам  вельможу,
который был влюблен  в  мою  мать,  когда  я  появился  на  свет;  но  эти
хронологические  данные   едва   ли   в   состоянии   служить   бесспорным
доказательством того, что он был творцом моих дней. Особы, принадлежащие к
профессии моей матушки, весьма ненадежны в  этом  отношении;  в  то  самое
время, когда  эти  дамы  кажутся  вам  особенно  преданными  какому-нибудь
вельможе, они почти всегда находят ему помощника за его же деньги.
   Что может быть достойнее чем стоять выше злословия?!
   Вместо того чтоб дать мне воспитание на стороне, Лусинда без  стеснения
брала меня за руку и открыто водила в театр,  не  смущаясь  ни  сплетнями,
ходившими на ее счет, ни лукавыми насмешками, которые обычно вызывало  мое
появление. Словом, я был ее радостью, и все навещавшие ее мужчины  ласкали
меня: возможно, что родная кровь влекла их ко мне.
   Первые двенадцать лет я провел во  всяких  пустых  забавах.  Меня  едва
обучали читать и писать и еще меньше старались о том, чтоб  преподать  мне
догматы нашей веры. Я научился только танцевать, петь и играть на гитаре -
это было все, что я умел, когда маркиз де Леганьес предложил взять меня  к
своему сыну,  который  был  в  одном  со  мной  возрасте.  Лусинда  охотно
согласилась, и тут я всерьез принялся за  учение.  Молодой  Леганьес  ушел
немногим дальше меня. Этот юный сеньор, видимо, не был рожден  для  науки;
он не знал почти ни одной  буквы  алфавита,  хотя  прошло  уже  пятнадцать
месяцев, как при нем состоял гувернер. Другие учителя тоже не добились  от
него никакого толку; он выводил их из терпения. Правда, им было  запрещено
прибегать к строгости,  а  также  решительно  приказано  обучать  его  без
мучений. Этот приказ вдобавок к слабым способностям  ученика  делал  уроки
довольно бесполезными.
   Но гувернер, как вы сейчас увидите, изобрел отличное средство  стращать
молодого сеньора, не нарушая при этом отцовского запрещения. Он решил сечь
меня  всякий  раз,  как  маленький  Леганьес  провинится,  и  не  преминул
выполнить свое намерение. Этот педагогический прием  пришелся  мне  не  по
вкусу; я удрал и побежал к матушке  жаловаться  на  несправедливость.  Но,
несмотря на всю ее нежность ко мне, у нее хватило мужества устоять  против
моих слез, и, учитывая важные преимущества, с которыми было связано для ее
сына пребывание у маркиза де Леганьеса, она приказала тотчас же  водворить
меня обратно. Таким образом я снова попал в лапы гувернера.  Заметив,  что
его изобретение дает хорошие результаты, он  продолжал  сечь  меня  вместо
маленького  барчука  и,  для  того  чтоб  произвести  на   него   побольше
впечатления, порол меня вовсю. Я  каждый  день  знал  наверняка,  что  мне
придется расплачиваться за юного Леганьеса. Могу сказать, что он не выучил
ни одной буквы алфавита без того, чтоб мне не всыпали добрых  ста  ударов:
судите сами, во что обошлось мне его начальное обучение.
   Но кнут не был единственной неприятностью, которую мне пришлось вынести
в этом доме: так как все знали, кто  я,  то  последняя  челядь  вплоть  до
поварят попрекала меня моим рождением. Это так меня обозлило, что  в  один
прекрасный день я  сбежал,  изловчившись  захватить  все  наличные  деньги
гувернера, а это составляло около ста пятидесяти дукатов. Такова была  моя
месть за порку, которой он меня подвергал, и полагаю,  что  я  не  мог  бы
изобрести более для  него  чувствительной.  Я  совершил  свою  проделку  с
немалой ловкостью, хотя  это  был  мой  первый  опыт,  и  у  меня  хватило
изворотливости уклониться от преследования, которое продолжалось в течение
двух дней. Я покинул Мадрид и  направился  в  Толедо,  не  видя  за  собой
никакой погони.
   Мне шел тогда пятнадцатый  год.  Какое  удовольствие  в  этом  возрасте
чувствовать себя независимым  человеком  и  хозяином  своих  поступков!  Я
познакомился с молодыми  людьми,  которые  меня  обтесали  и  помогли  мне
спустить мои дукаты. Затем я пристал к шулерам, которые  так  развили  мои
природные способности, что я вскоре стал одним  из  первых  рыцарей  этого
ордена. По прошествии пяти лет  меня  обуяло  желание  постранствовать:  я
покинул  своих  собратий  и,  намереваясь  начать   свои   путешествия   с
Эстремадуры, отправился в Алкантару; но еще по дороге  в  этот  город  мне
представился  случай  использовать  свои  таланты,  и  я  не  захотел  его
упустить. Так как я путешествовал пешком и к тому же нагруженный  довольно
увесистой котомкой, то от времени до времени устраивал привалы  под  тенью
деревьев, расположенных в нескольких шагах от  проезжей  дороги.  Тут  мне
повстречались два папенькиных  сынка,  которые  наслаждались  прохладой  и
весело болтали лежа на траве. Я отвесил им вежливый  поклон  и  вступил  с
ними в разговор, что, как мне показалось не вызвало у них  неудовольствия.
Старшему из них не было еще пятнадцати лет, и оба выглядели простачками.
   - Сеньор кавальеро, - сказал мне младший, -  мы  сыновья  двух  богатых
пласенских   горожан.   Нам   сильно   захотелось   увидать    Королевство
Португальское, и, чтобы удовлетворить свое любопытство, мы взяли каждый по
сто пистолей у наших родителей. Хотя  мы  и  путешествуем  пешком,  однако
собираемся пройти очень далеко с этими деньгами. Каково ваше мнение?
   - Если б у меня было столько денег, то я пробрался бы бог знает куда! -
отвечал я им. - Я обошел бы все четыре части света. Ах  ты,  черт!  Двести
пистолей!  Да  это  колоссальная  сумма,  которой  конца  не  видно!  Если
позволите, господа,  то  я  провожу  вас  до  города  Альмерина,  где  мне
предстоит получить наследство от дяди, прожившего там лет двадцать.
   Оба  папенькиных  сынка  заявили,  что   мое   общество   доставит   им
удовольствие.
   Слегка отдохнув, вы зашагали по направлению к Алкантаре,  куда  прибыли
еще до сумерек, и отправились ночевать в  хорошую  гостиницу.  Нам  отвели
горницу, в которой стоял шкап, запиравшийся на ключ. Мы заказали  ужин,  а
пока его готовили, я предложил своим спутникам прогуляться по городу.  Они
согласились на мое предложение, и, заперев наши котомки в  шкап,  ключ  от
которого забрал один из юношей, мы вышли из гостиницы. Затем мы  принялись
посещать церкви, и когда зашли в  соборную,  то  я  внезапно  притворился,
будто у меня неотложное дело.
   - Господа, - сказал я своим спутникам, - чуть было я не забыл, что один
толедский знакомый попросил меня  переговорить  с  купцом,  который  живет
подле  этой  церкви.  Пожалуйста,  подождите  меня  здесь;  я  моментально
вернусь.
   С этими словами я их покинул.  Бегу  в  гостиницу,  подлетаю  к  шкапу,
взламываю замок и, обшарив котомки юных горожан, нахожу их пистоли. Бедные
дети! Я не оставил им даже столько, чтоб расплатиться за ночлег: я  забрал
все. После этого, быстро выйдя из города, я пошел по дороге в  Мериду,  не
беспокоясь о том, что станется с ними.
   Это приключение, не вызвавшее у меня  ничего,  кроме  смеха,  дало  мне
возможность путешествовать с приятностью. Несмотря  на  молодость,  я  уже
умел вести себя с осторожностью и, могу сказать, был развит не по летам. Я
решил купить мула, что и осуществил в первом же местечке.  Кроме  того,  я
сменил котомку на чемодан и вообще начал разыгрывать из себя более важного
барина.
   На третий день я встретил на проезжей дороге человека, который  во  всю
глотку распевал вечерню. По виду я заключил, что он  псаломщик,  и  сказал
ему:
   - Валяйте, валяйте, сеньор бакалавр! Это у вас здорово  выходит.  Вижу,
что вы любитель своего ремесла.
   - Сеньор, - отвечал он, - с вашего позволения я - псаломщик и не  прочь
поупражнять голос.
   С этого у нас  завязался  разговор,  и  я  заметил,  что  имею  дело  с
остроумнейшим и приятнейшим человеком. Ему было года двадцать  четыре  или
двадцать пять. Так как он шел пешком, то я поехал шагом, для того чтобы не
лишить себя удовольствия побеседовать с ним. Между  прочим,  разговорились
мы о Толедо.
   - Я хорошо знаю этот город, - сказал псаломщик. - Мне пришлось  прожить
в нем довольно долгое время, и у меня даже есть там несколько друзей.
   - А где вы изволили жить в Толедо? - прервал я его.
   - На Новой улице, - отвечал он. - Я проживал там  с  доном  Висенте  де
Буэна Гарра, доном Матео де Кордел и  еще  двумя  или  тремя  благородными
кавалерами. Мы квартировали вместе, столовались вместе и отлично проводили
время.
   Эти слова поразили меня, ибо надо сказать, что  названные  им  кавалеры
были те самые плуты, с которыми я хороводился в Толедо.
   - Сеньор псаломщик, - воскликнул я, - господа, которых вы назвали,  мне
знакомы, и я тоже жил с ними на Новой улице.
   - Я вас понял, - сказал он  с  улыбкой,  -  вы,  значит,  вошли  в  эту
компанию три года тому назад, когда я из нее вышел.
   - Я только что расстался с этими господами, - отвечал я, -  так  как  у
меня явилась охота попутешествовать. Я  собираюсь  объехать  Испанию.  Чем
больше у меня будет опыта, тем выше станут меня ценить.
   - Безусловно, - возразил он,  -  кто  хочет  набраться  разума,  должен
постранствовать. Я покинул Толедо по той же причине, хотя жил там  в  свое
удовольствие. Благодарю небо за то, - продолжал он, - что оно послало  мне
рыцаря моего ордена в  тот  момент,  когда  я  меньше  всего  этого  ждал.
Объединимся:  давайте  бродить  вместе,  посягать  на  мошну  ближнего   и
пользоваться всеми случаями, которые нам представятся, чтоб проявить  свои
таланты.
   Он сделал мне это предложение так дружески и чистосердечно, что  я  его
принял. Своей откровенностью он сразу завоевал мое доверие.  Мы  открылись
друг другу. Я рассказал ему все, что случилось со мной, а он не  скрыл  от
меня своих похождений.  При  этом  он  сообщил,  что  только  что  покинул
Порталегре, откуда, переодевшись псаломщиком, ему пришлось поспешно удрать
из-за какой-то провалившейся мошеннической проделки.  После  того  как  он
исповедался мне во всех своих делах,  мы  порешили  вдвоем  отправиться  в
Мериду попытать  счастья,  поживиться  там,  если  удастся,  и  тотчас  же
улепетнуть в другое место. С этого момента  наше  имущество  стало  общим.
Правда, дела Моралеса - так звали моего собрата - были неблестящи; все его
достояние состояло из пяти или шести дукатов и кой-какой одежонки, которую
он таскал с собой в торбе; но если я был богаче его деньгами, то  зато  он
превосходил меня в искусстве надувать людей. Мы поочередно ехали на муле и
таким манером добрались до Мериды.
   Прибыв в предместье, мы разыскали постоялый  двор,  и  как  только  мой
соратник переоделся в платье,  извлеченное  им  из  торбы,  то  тотчас  же
отправились пройтись по городу, чтобы  нащупать  почву  и  посмотреть,  не
представится ли случай поработать. Мы весьма внимательно приглядывались ко
всему, что попадалось нам на глаза, и походили - как сказал бы Гомер -  на
двух черных коршунов, рыщущих взглядом по  окрестностям  в  поисках  птиц,
которые могли бы стать для них добычей. Словом, мы выжидали, чтобы  судьба
доставила нам возможность использовать наше искусство, когда  заметили  на
улице седого кавалера с обнаженной шпагой, отбивавшегося от трех  человек,
которые сильно его теснили. Неравенство этого поединка возмутило  меня,  и
так как я от природы охотник до драки, то кинулся на помощь  кавалеру.  Мы
атаковали трех противников старца и принудили их обратиться в бегство.
   После отступления врагов старик рассыпался в благодарностях.
   - Мы очень рады, - слазал я ему, - что очутились здесь кстати и  смогли
вас выручить. Но разрешите спросить,  кому  мы  имели  честь  оказать  эту
услугу, и скажите, ради бога, почему эти трое хотели вас укокошить.
   - Господа, - отвечал он,  -  я  обязан  вам  слишком  многим,  чтоб  не
удовлетворить вашего любопытства. Меня зовут Херонимо де Мойадас, и я живу
в этом городе на доходы от своего состояния. Один из убийц, от которых  вы
меня освободили, влюблен в мою дочь. На днях он попросил у меня ее руки и,
не получив моего согласия, взялся за шпагу, чтобы мне отомстить.
   - Не разрешите ли также