слима монархия  в  кристальном  виде,  -  заявляла
Наталья открыто. - О чем думает царь? В наше время он обязан  быть  монархом
конституционным, а не самодержавным...
   Под влиянием жены Мишка тоже начал фрондировать:
   - Вот мне говорят: Англия, парламент,  подготовка  общественного  мнения,
выборы. А у нас на Руси  -  бах-тарарах!  -  словно  пьяный  мужик  с  печки
свалился, - бац тебе на стол указец царский... Что? Зачем? Почему?
   Никто того не ведает...
   Однажды вечером он пришел домой, отряхнул с шинели пласты  сырого  снега.
Денщик поднес великому князю чарку с ежевичной. Мишка  выпил  и  на  закуску
поцеловал красавицу Наталью.
   - Вот мы и дожили! - сказал  он  ей.  -  За  нами,  дорогая,  установлено
негласно политическое наблюдение тайной полиции...
   - Тем лучше для нас, - отвечала жена, понимая изощренным разумом, что  со
славою либералки, взятой под подозрение, она легче поскачет к  престолу;  ей
казалось, что, когда революция произойдет, она произойдет лишь затем,  чтобы
призвать на престол ее с мужем, и толпы народные будут выкликать на  стогнах
империи: "Хотим Михаила и Наталью!"...

****

   Отдав своего брата под надзор полиции, царь с женою решали, что им делать
с Гришкой... Анютка им рассказывала:
   - Это так страшно, что слов нет. Недавно еду я с  Григорием  в  санях  по
Французской набережной. Денек такой яркий, кони бегут хорошо,  все  искрится
от мороза, а Григорий вдруг закрыл глаза и меня за ляжку схватил и держит.
   Сам весь трясется. Так страшно... И вдруг стал выкрикивать, что он видит.
Он видел на льду Невы горы сваленных трупов, средь  которых  лежали  мертвые
великие князья и масса всяких графов, а вода в  полыньях  текла  красной  от
крови. "Так будет, - сказал мне Григорий, - но будет тогда, когда  меня  при
царях уже не будет!"
   Императрица представила себе эту картину при  ярчайшем  сиянии  солнечной
русской зимы. Мужу она сказала твердо:
   - Ники, надо что-то решать с нашим другом. До сих пор  мы  еще  ничем  не
отблагодарили его за молитвы.
   - Хорошо. Я дам ему денег.
   - Это не выход. Может опять нарваться на Мишку, который его и поколотит и
еще деньги отнимет, - он такой...
   - Ну, тогда я не дам ему денег, - сказал царь.
   - Нет, ты деньги ему дай!
   - Ладно. Ядам...
   При очередной  встрече  с  Распутиным  император,  стесняясь,  извлек  из
бумажника 20 рублей. Самому стало неловко от своей  скромности  и,  подумав,
доложил еще две бумажки.
   - Молитвами сыт не станешь... возьми, Григорий.
   Распутин выбрал из вазы твердое английское печенье и  сунул  его  в  чай,
размачивая. Перед ним лежало 40 рублей - всего-то! Да ему даже от Восторгова
больше перепадало. При всем своем нахальстве он растерялся.
   Затаив глаза под бровями, соображал: "Брать или не брать?" -  Решительным
жестом Распутин отодвинул от себя никудышную царскую подачку.
   - Рублев не люблю, - заявил  крепко.  -  От  них  одна  блажь  и  тревога
исходит. От беса оне, от беса... Ну их!
   Кажется, отказ Распутина от денег не был запланирован в семье  Романовых:
им думалось, что мужик так и кинется на рублишки, будто воробей на  пшено...
Императрица потом говорила:
   - Ники, надо сделать так,  чтобы  Григорий  имел  официальное  право  для
посещения наших  резиденций.  Чтобы  его  не  обыскивали  при  входе.  Чтобы
пропускали сразу, без проверки.
   Перед сном Николай II истово молился в  спальне.  Беспорядочное  изобилие
икон сплошь заливало даже стенки алькова. Здесь царь фиксировал свою веру на
изображениях божества. У него были иконы на все случаи жизни, и  Николай  II
всегда знал, какой иконе следует ему поклоняться. Вот эта от скорби, а та от
зубной боли, третья помогает прервать запой. Поставщиком икон для  царя  был
Исаак Губерман, в прошлом московский  старьевщик,  которому  надоело  трясти
тряпки и мусор, а на закоптелых иконах, особо ценимых царем,  он  не  только
разбогател, но и получил от царя титул "почетного гражданина"...
   Отмолясь, Николай II воспрянул с пола:
   - Аликс, я понял, как поступить с  Григорием:  мы  дадим  ему  придворный
титул возжигателя царских лампад!
   Сразу стало все на свои места. Конечно, Романовым не всегда было  удобно,
что их навещает мужик без роду и племени, без определенных занятий.
   А теперь Распутин был закреплен при дворе на  официальном  положении  как
служащий в императорском штате. В эти дни императрица позвонила по  телефону
Герасимову, начальнику санкт-петербургского охранного отделения.
   - Александр  Васильевич,  -  сказала  она  жандарму,  -  у  нашего  друга
(надеюсь, вы понимаете, о ком я  говорю)  немало  врагов.  Мне  будет  очень
больно,  если  кто-либо  осмелится  его  обидеть.  Я  была  бы   чрезвычайно
признательна вам  лично,  если  бы  департамент  полиции  приставил  к  нему
надежную охрану.
   - Глубоко тронут доверием вашего величества, -  отвечал  Герасимов.  -  К
обоюдному счастью, мы предвосхитили ваше высочайшее  пожелание,  и  Распутин
уже давно находится под наблюде... Простите, я хотел сказать -  под  охраной
полиции!

****

   После этого случая с 40 рублями Распутин закатился на два дня в ресторан,
где просадил с проститутками сотню рублей. Вернувшись в номера, еще  пьяный,
он ругался:
   - Во сквалыги, не могут человека по прилику уважить... Молись тут за них!
Чтоб вас всех чирьями закидало...
   Это верно, что Николай II и  его  жена,  богатейшие  люди  в  мире,  были
страшными скупердяями. Уж как  они  боготворили  Распутина,  но  подачки  их
всегда были жалкими. Распутин понял, что рассчитывать на божественный шелест
тысячных бумажек здесь не приходится. Ему  следует  зарабатывать  при  дворе
царя только влияние, а деньги предстоит изыскивать в других местах.

12. ПРЕМЬЕРЫ И ПРИМЕРЫ

   Возьмем-ка  снова  за  шкирку  князя  Андронникова,  приглядимся  к  нему
внимательнее... Побирушка действовал на психику  власть  имущих  сигарами  и
фазанами, напоминал их женам о себе конфетами и букетами.
   С цинизмом (непревзойденным!) он сам  однажды  и  раскрыл  секрет  своего
влияния: "В порядочные люди выбиться трудно, и потому я решил не выбиваться.
   Сначала в меня плевались, а теперь привыкли. Моя метода проста! Допустим,
какой-либо финтифлюшкин назначается, предположим, управлять одним  из  наших
генеральных ватерклозетов. Я посылаю ему письмецо: мол, наконец-то  воссияло
солнце правды, настала счастливая эра процветания и прочее...  Финтифлюшкину
приятно! Он начинает барабанить мне по телефону. Но я не подхожу.  Только  с
пятого звонка, набив себе  цену,  я  снимаю  трубку  и  строго  предупреждаю
финтифлюшкина, что его в клозете окружают недостойные люди, которых  я,  как
человек  благородный,  называть  не  стану.  После  этого  появляюсь  в  его
ватерклозете с портфелем, он встречает меня стоя и спрашивает: "Чем  я  могу
быть вам полезен?"..."
   Сановный Петербург (за редкими  исключениями)  поверил  во  всемогущество
Побирушки так же слепо,  как  гоголевский  городничий  уверовал  в  то,  что
Хлестаков - птица важная. Никогда не выпуская из  рук  "делового"  портфеля,
восторженный  и  болтливый,  намекающий  на  важные   обстоятельства   своих
поручений, он испытывал особую слабость к военным министрам. Конечно,  такой
проныра  не  мог  не  привлечь  внимания  охранки.  Голубые  господа   давно
приметили, что Побирушка никогда не расстается с портфелем. Герасимов  очень
интересовался, что внутри его.
   - Побирушка часто катается за каким-то лешим  в  Берлин,  говорят,  имеет
неясные шашни с самим кайзером. Правда, отец у него  восточный  "чеаэк",  но
мать-то типичная немка...
   Тайны портфеля Побирушки оставались неоткрыты.
   - Не удается! Он будто приклеен к своему портфелю. Но ведь в  одно  место
он бегает.
   - Бывает и там. Но опять-таки с портфелем...
   Чиновник МВД навестил тюрьму "Кресты", просил отвести его в камеру ј 216,
где по мертвой сидел попавшийся  на  "мокром  деле"  опытный  вор-рецидивист
Ванька Свист... Сейчас он был занят общественно полезным  трудом,  расплетая
на паклю измочаленные на флоте канаты. Чиновник МВД сказал отпетому вору:
   - Ванька! Дело есть.
   - А ну вас всех, - отвечал тот, зевая.
   - Держи пять рублей. Надо портфельчик прощупать.
   - Пять рублей - не товар. Погулять бы дали.
   - Обчисти портфель, и под честное слово честного  ворюги  мы  дадим  тебе
дневной отгул на Выборгской стороне...
   Ванька Свист на одну лишь секунду перехватил портфель Побирушки и  выгреб
из него все наличное. На  столе  директора  департамента  полиции  оказалась
масса нужных и полезных  для  жизни  вещей.  Жандармы  с  сомнением  изучали
недоеденный бутерброд  со  швейцарским  сыром,  комки  старых  газет,  пачку
туалетной бумаги и берлинский журнал, издаваемый  -  с  согласия  кайзера  -
специально для гомосексуалистов (с картинками).
   - И это все? - спросил Герасимов.
   - Все.
   - Так чего он тут голову нам морочит? Одна декорация!
   Но за этой "декорацией" скрывался опытный  аферист.  Еще  никто  не  смог
подтвердить шпионаж князя Андронникова в пользу  Германии,  но  никто  и  не
опроверг этой версии. Полезно вспомнить, что германский генштаб утверждал:
   "Отбросов нет - есть кадры!"

****

   - У меня, вы знаете, столько дел, что не продохнуть, - говорил Побирушка,
навестив вечерком квартиру столичного градоначальника  фон  дер  Лауница.  -
Владимир Федорович, не помешаю?
   - Да нет, входите, Мишель... Что слышно в мире?
   - Да ничего нового, - сказал Побирушка, кладя  за  свою  спину  портфель,
ужасно раздутый, и попросил чаю. - Сами  знаете,  какие  сейчас  могут  быть
новости! Пожить не дают спокойно  порядочному  человеку.  Куда  ни  придешь,
везде неприятности. С тех пор как в 1897 году я благодаря  любезности  графа
Витте получил чин коллежского регистратора, с тех  пор  у  меня  лет  минуты
покоя. Понимаю, что министром не стану! Но уже ни один министр не  обойдется
без моих практических советов... Владимир Федорович, спасибо вам за  вкусный
чаек, не откажусь и от ужина.
   Лауниц сам был жуликом. Мало того, погромщик. Именно этими  качествами  и
выдвинулся. Побирушка пришел к нему за  сплетнями,  платя  за  каждую  своей
сплетней. Это был производственный обмен  натуральным  сырьем  -  деловой  и
честный. Календарь в гостиной показывал 2 ноября 1906 года, за окнами сильно
пуржило...
   Лауниц, накормив Побирушку ужином, сказал ему:
   - Сегодня из-за границы вернулся Витте.
   - Кто-о? - оторопел Андронников.
   - Витте... Рванут его здесь как миленького. Департамент уже извещен,  что
на него готовится покушение.
   - Представьте, я  извещен  тоже,  -  сказал  Побирушка  и,  раскрыв  свой
портфель, извлек из недр его бумагу. - О  покушении  знаю  раньше  вас.  Мои
связи велики... сами понимаете! И вот, прочтите, что я телеграфировал  Витте
в Париж.
   Фон дер Лауниц с удивлением прочел: "Умоляю вас  продлить  пребывание  за
границей. Опасность для вашей жизни гораздо серьезнее, чем вы  думаете.  Это
мое последнее слово. Тем хуже для вас, если вы хотите умереть..."
   - Если приехал, значит, хочет! - сказал Лауниц. Побирушка не верил.
   Лауниц вызвал по  телефону  жандармское  управление  Варшавской  железной
дороги, велев перечислить высокопоставленных персон, прибывших с  берлинским
экспрессом, после чего приставил трубку телефона к уху Побирушки:
   - Слушайте сами, князь, если не верите моим словам...
   Среди статских и тайных советников с вокзала упомянули и бывшего премьера
графа Витте. Побирушка сразу заторопился:
   - Дела, сами знаете. Просто вздохнуть некогда... Витте встретил Побирушку
спокойно.
   - Да, приехал, - сказал он. - При дворе могут морщиться, но я считаю, что
моя государственная карьера закончена.
   - Столыпин сидит крепко, - предостерег его Андронников.  -  На  следующей
неделе уже  публикуется  указ  о  свободном  выходе  крестьян  из  общины...
Затевается аграрная реформа.
   - Столыпин крепок, - согласился Витте.  -  Но  он  вульгарный  временщик.
Лупоглазый, зато безглазый...
   Кто еще, кроме Витте, способен заместить Столыпина?
   - Горемыкин - труха, а Коковцев - болтун.
   Витте покрыл их всех козырным тузом:
   - Я должен повидать... Распутина!
   Сразу стало ясно, зачем он приехал. Тут Побирушку даже замутило - как  же
он, великий мастер интриги, проморгал Распутина, в  котором  заискивает  сам
бывший премьер? В мире что-то  изменилось.  Надо  срочно  перекраивать  свои
политические взгляды. Побирушка схватил свой портфель и снова заторопился:
   - Извините, бегу! Знаете, столько дел,  столько  дел...  Просто  не  знаю
когда будет минута покойного времени!

****

   Распутин (новая политическая сила великой империи) вставал с похмелюги  -
тяжело и натужно. Долго шарил в карманах брюк - не осталось ли  там  деньжат
"после вчерашнего"? Бормотал:
   - Куды ж я их потратил? Неужто все саданул? Наскреб копеек с  тридцать  и
заскучал.
   - Пивка бы... мать вас всех за ногу.
   Открылась дверь, и вошли два неизвестных господина. Из раздутых  карманов
шуб торчали горлышки пивных бутылок. Сами они - вида наглейшего!
   Расселись на венских стульях, как у себя дома. С треском  выставили  пиво
на стол.
   - Лакай, - сказали. - Чего вылупился? Распутин жадно выхлебал три стакана
пива.
   - Полегчало... благодарствую. Тока вот не пойму, отколь вы  такие  ангелы
свалились? Чтой-то не видывал я вас ранее.
   - Надень порты, варначе, - отвечал ему один и отряхнул с  котелка  тающий
снег. - Мы за тобой приглядывали, как ты вчера в ресторации мадеру  дюжинами
глушил. Вот с товарищем Ипполитом Гофштетгером и решили: небось трещит башка
у нашего Ефимыча! Не взять ли баварского да не навестить ли его по-дружески?
   - Хорошие люди. Заботливые. Уважаю. А... кто вы? Первый сунул ему к  носу
свою визитную карточку:
   - Читай, если грамотный... Сазонов я, Егорий Петрович, кандидат  права  о
бесправии и работник прессы. А это - Гофштетгер из "Нового Времени",  знаешь
такую газету? Вот он там и пишет.
   - Чего ж он пишет? О фунансах небось?
   - Что хочешь, - заговорил. Гофштетгер. - Могу про  тебя  такое  накатать,
что обратно в Сибирь без порток убежишь.
   - А я твоей газеткой подотрусь! - реагировал Распутин.
   - Всего тиража тебе не осилить, - засмеялся Сазонов. - А карточку мою  не
рви. Здесь и адресок обозначен:  Кирочная,  двенадцать.  В  случае  нужды  -
забредай. Спать положу. И накормлю...
   Распутин стал натягивать штаны. Сомневался:
   - Чтой-то вы, господа, не  очень  понятные.  Начали  за  упокой,  я  даже
испугался, а кончаете во здравие...
   - Похмелиться хочешь? - конкретно спросили его.
   - А нешто ж я не православный?
   - Тогда поехали...
   Внизу ждал "мотор" (так называли тогда автомобили). Сели и покатили.
   Распутин автомашинам всегда дивился:
   - Бежит себе и даже овса не просит! Одно в ем плохо: вони много, а навозу
не видать. Вы не  смейтесь,  ребята!  Навоз  -  первейшая  вещь  в  мужицком
хозяйстве... От него вся сила!
   Вот и загородный  ресторан  (скромненький).  Березы  в  снегу.  Пустынные
комнаты. В отдельном кабинете сидел... Витте.
   - Оставьте нас, - сказал, и журналисты выкатились. Витте разливал  коньяк
в плоские рюмки-блюдца.
   - Пусть эта встреча останется между нами, - предупредил граф властно.
   - И мне и вам так будет удобнее.
   - Как хошь. Молчать умеем...
   Когда им подали лангеты, Витте начал дело:
   - Григорий Ефимыч, как это ни странно, но между нами  много  общих  точек
соприкосновения. Я начал свою карьеру, можно сказать, с того же, с  чего  ее
начинаете и вы... Не поняли? Тогда поясню.  Кому  был  известен  скромнейший
инженер-путеец Сережа Витте, который в 1887 году предсказал царскому  поезду
катастрофу в Борках? Но я ее предсказал,  и  семейство  нашего  незабвенного
императора Александра Третьего покатилось под откос...
   - Так и шваркнулись? - не поверил Распутин.
   - Да, если вам угодно, то... шваркнулись! Мария  Федоровна,  ныне  вдовая
императрица, босиком и голая выбралась из  обломков.  Ей  один  солдат  свою
шинель дал... Вот тогда, в Борках, меня и заметили! Тогда же и выдвинули. По
слухам я извещен достаточно, что  вы  тоже  пророчите  и  ваши  предсказания
сбываются. Будем откровенны! Меня задвинули в угол, как старый шкаф.  Сейчас
в моде новая мебель. Жесткая, зато модная. Но я, старый гусь, по опыту жизни
знаю - все возвращается на старые круги. Мы  бы  с  вами  сошлись.  В  любом
случае, - заключил Витте, жуя мясо, - вы найдете во мне то, чего никогда  не
сыщете в Столыпине!
   Распутин все понял. Понял и сказал твердо:
   - Примером не станешь, граф. Папа слаб! У него в башке зайчик прыгает.
   За ним пригляд нужен - ой как! А мама крута. Хозяйка! Но она-то тебя и не
любит. Вот все говорят: царь, царь, царь. А я говорю: не царь, а царицка!
   Вот как...
   Витте явно смутился оттого,  что  его  подпольные  каверзы  столь  быстро
раскусил этот мужик, залезающий  пальцами  в  салат  и  выбирающий  из  него
кусочки вареной курятины. Чистоплотный телом, граф  Витте  морально  никогда
чистым  не  был,  и  сейчас  он   решил   приставить   к   Распутину   своих
агентов-соглядатаев.
   - Я назову вам людей, на которых вы можете положиться, как на  меня:  это
князь Андронников-Побирушка, это  писатель  Егорий  Сазонов,  это  журналист
Манасевич-Мануйлов, это.. И опять Распутин проник в его замыслы.
   - Не надо мне твоих табелев, - хмуро отвечал он графу. - Я ведь людей  не
с чужого языка снимаю. Мне они все как на ладони. Я и  тебя  насквозь  вижу,
что ты за человек...
   Гришка уставился на Витте упорным взором, и граф почувствовал себя крайне
неуютно. Желая пресечь неудобство своего положения,  он  протянул  Распутину
радужную квитанцию - чек.
   - А на кой? - косо глянул в бумагу Гришка.
   - Не отказывайтесь. Здесь немалая сумма. Распутин налил  стопку  водки  и
выпил, крякнув:
   - Эх, не люблю я водки... мадерца лучше! - Его рука потянулась к закуске,
но попутно схватила чек. - Давай! - согласился  он  так,  будто  сделал  для
Витте великое одолжение. - Сами-то мы людишки махонькие, зато  брюхо  у  нас
большуще! По невежеству своему сибирскому  так  и  быть,  Виття,  возьму,  а
благодарить не стану. Тебе ведь Столыпина не  спихнуть  -  кишка  тонка.  Но
утешу: Столыпин и без тебя шею сломает... Я так вижу!

****

   1906   год   заканчивался.   31   декабря    в    Петербурге    открывали
кожно-венерологическую  клинику.  Ждали  премьера,  но   Столыпин   накануне
загрипповал и не прибыл. Это его спасло. Премьера поджидал на морозе молодой
человек, модно одетый. Поняв, что Столыпин не придет, он разрядил  обойму  в
сатрапа фон дер Лауница. А в ночь на 26 января какой-то  дядя  в  верблюжьей
шубе,  не  совсем  трезвый,  околачивался  возле  особняка  графа  Витте  на
Каменно-островском проспекте. Потом окликнул дворника:
   - А где барин твой Сергей Юльевич дрыхнет?
   - А эвон, окошко светится. Видать, книжку читает...
   Через четыре дня истопник в  комнатах  Витте  обнаружил,  что  сверху  по
дымоходу тянутся какие-то  веревки,  на  которых  привязан  пакет  -  больше
кирпича, обтянутый холстиной.
   - Ваше сиятельство, что вы тут спрятали? Витте, как  увидел  этот  пакет,
так и шарахнулся:
   - Полицию сюда, скорее... Адская машина! С чинами сыска прибыл  профессор
Забудский, специалист по взрывчатым веществам. Ученый муж  отважно  распорол
холстину.
   - Смесь гремучего студня с аммиачной селитрой, - сказал  он,  понюхав,  и
даже что-то лизнул с пальца, пробуя на вкус. - Да, я не ошибся...  А  вот  и
будильничек! Скажите,  граф,  этим  часикам  спасибо.  Они  остановились  за
тридцать  пять  минут  до  девяти  часов,  когда  эта  машинка   должна   бы
сработать...
   Витте решил на этом покушении крупно сыграть. Но  протокол  и  заключение
экспертизы легли на стол Столыпина, который погубил тщеславные замыслы Витте
с самого нач