ь
некоторую активность...
   Прослышав о подарке, красавица бежала с унылого  хутора  и  объявилась  в
кабинете генерал-губернатора.
   - Только вы, благородный и чистый рыцарь,  -  встала  она  перед  ним  на
колени, - только вы можете спасти мою  невинность,  и  я,  благодарная  вам,
вручу вам то самое трепетное и святое,  что  только  может  вручить  женщина
мужчине...
   В это время (совсем некстати) явился Кулябка:
   - Ваше высокопревосходительство,  а  я  опять  к  вам.  Опять  по  поводу
Альтшуллера... Отдел контрразведки Генштаба  вторично  напоминает  вам,  что
общение с этим господином угрожает безопасности нашего государства.
   Альтшуллер - шпион, и это ясно!
   - Допустим. Но... где доказательства?
   - Альтшуллер четырежды в год  ездит  в  Вену  для  дачи  отчетов,  и  мы,
конечно, при его докладах не присутствуем.  Но  есть  подозрения,  и  весьма
основательные. Также хотел бы обратить ваше внимание,  что  в  Киеве  бродят
нехорошие слухи,  своими  ушами  слышал,  как  хохлы  зовут  вас  "жидовским
батькою". Обществу  не  понять,  отчего  генерал-губернатор  избрал  в  свои
ближайшие друзья маклеров Марголина, Бродского, Фурмана и прочих.
   - Помилуйте, - возмутился  Сухомлинов,  -  но  я  ведь  бываю  и  в  доме
Стуковенковых, всем известно о моей дружбе с ними.
   - Стуковенков - сифилисолог, и  ваши  регулярные  захождения  к  нему  по
пятницам наводят киевлян на мысль... Сухомлинов схватился за виски.
   - Боже мой, боже мой... Сколько мрази нанесли  к  моему  порогу.  Николай
Николаич, а не можете ли помочь мне? Кулябка пожал плечами:
   - Корпус жандармов - это ведь не пожарная команда на все случаи  жизни...
Что я могу сделать, если Бугович находится в Ницце? Могу лишь послать к нему
доверенное лицо, и пусть оно  повлияет  на  него,  чтобы  он  в  разводе  не
упорствовал.
   Уходя из кабинета, Кулябка веско добавил:
   -  Но  всему  есть  предел,  ваше  высокопревосходительство!  Нельзя   же
черновики своих бумаг по бракоразводному делу Екатерины Викторовны  сочинять
на бланках конторы Альтшуллера...
   В Ниццу им был командирован Дмитрий Богров.
   - Владимир Николаич, - заявил провокатор  Бутовичу,  -  вам  предлагается
уступить жену мирным путем... без  военных  действий.  Известная  вам  фирма
расходов на развод не пожалеет.
   - Опять гешефты! - разъярился Бугович.
   - Воля ваша, - ответил ему Богров, - но мне кажется, что своим  согласием
на развод вы лишь закрепите Постфактум.
   - Что это значит? - обомлел несчастный муж.
   - А это значит, что ваша супруга не на хуторе... Она уже давно ночует под
кровом генерал-губернаторского особняка.
   Бугович вернулся в Киев, взял в руки  тяжелую  дубину  и  стал  караулить
Сухомлинова при его выездах. Он хотел  треснуть  Шантеклера  по  его  лысому
гребню, но удар дубины отбили ловкие  адъютанты.  Тогда  он,  как  дворянин,
вызвал Сухомлинова на дуэль, однако не нашел секундантов.  Быть  на  стороне
оскорбленного Бутовича,  противостоя  самому  генерал-губернатору,  в  Киеве
ник-то не осмелился. Затравленный муж решил не сдаваться.
   -  Мне  уже  не  нужна  моя  жена,  -  говорил  Бугович,  -  эта   алчная
беспринципная женщина... Но мне важен принцип чести!
   Однажды вечером его настиг, как выстрел из-за угла, звонок по телефону из
генерал-губернаторского дома.
   -  Господин  Бугович,  -  сказал  ему  Альтшуллер,   -   от   имени   его
высокопревосходительства имею честь  заверить  вас,  что  генерал-губернатор
согласно существующим законам империи обладает правом выслать вас  в  Сибирь
как возмутителя общественного порядка. И потому мы дружески вам  советуем...
уступите жену?
   Альтшуллер звонил из кабинета Сухомлинова, куда он имел доступ на  правах
друга, и адъютанты генерал-губернатора уже не раз ловили его за  руку  в  те
моменты, когда он начинал рыться в секретных бумагах. В это время радио  еще
только  входило  в  быт  нашей  армии,  оно  было  новинкой   и   называлось
"беспроволочным  телеграфом".   На   первых   киевских   опытах   армейского
радирования присутствовал и Альтшуллер, внимательно  приглядываясь.  Офицеры
киевских штабов иногда звонили на  дом  главнокомандующему  военным  округом
Сухомлинову и... вешали трубку.
   - Опять к телефону подоспел консул Альтшуллер, а назвался такими словами:
"Генерал-губернатор у аппарата". Но его  выдает  акцент,  каким  Сухомлинов,
слава богу, пока еще не владеет!

****

   - День еще только начался, - сказал император, -  а  у  меня  уже  трещит
голова. Опять меня ждет эта каторга...
   - Ты ждешь доклада Столыпина? - спросила Алиса.
   - Петр Аркадьич заявится в субботу,  а  сегодня  мне  никак  не  избежать
доклада от Александра Федоровича.
   Александр Федорович Редигер - военный министр империи. Имя этого человека
почтенно и уважаемо. Профессор Академии российского Генштаба,  всем  внешним
обликом - воплощение интеллигента (залысина, тонкий облик, пенсне),  Редигер
принял военную машину России в период поражений на полях  Маньчжурии.  Автор
многих  научно-военных  трудов,  которые  долгое   время   считались   почти
классическими,  высокообразованный  человек,  он  имел  смелость   указывать
Николаю II на необходимость демократических реформ в армии.
   Обрусевший швед, Редигер был суховатым педантом-аккуратистом.  Некрасивый
и лишенный светского блеска, он не развлекал царя своими докладами,  а  лишь
пытался вовлечь его в ту сложную работу,  которую  проводил  сам...  Вот  он
опять стоит на пороге, а из-за  эполет  Редигера  выглядывают  адъютанты,  и
скоро  кабинет  императора  оказывается  завален  схемами   железных   дорог
Германии, графиками  мобилизаций  Австрии,  картограммами  достоинств  пушек
Крезо и Шнейдера, Круппа и Путилова... С указкой в руке, похожий на строгого
учителя, Редигер говорил нудным писклявым голосом: "Итак,  ваше  величество,
глядя на эту схему, мы имеем коэффициент полезного  действия  артиллерии  на
площади, равной показателю, выраженному у нас в сумме икс - игрек. Далее..."
В руках исполнительных генштабистов шуршали свитки новых схем, и Николай  II
прилагал неимоверные усилия, чтобы, скрывая зевок,  показать  министру,  как
ему все это безумно интересно.
   - Продолжайте, Александр Федорович, я вас слушаю... - А после доклада  он
жаловался Алисе:
   - Нет, я не выдержу. Редигер делает из меня мочалку На весь  день  я  уже
выбит из колеи.
   - Так убери его, Ники, и поставь другого министра.
   - Кого, Аликс? - надрывно вопрошал император.
   - Ну, хотя бы того же Куропаткина.
   - Он опозорился в войне с японцами. Не могу простить ему, что при бегстве
он оставил японцам свою дурацкую кровать...
   - Тогда возьми помощника  Редигера  -  Поливанова  (А.А.Поливанов  (1855-
1920) - генерал от инфантерии, ученый генштабист, одним  из  первых  царских
генералов перешел на службу в Красную Армию; скоропостижно скончался в  Риге
при заключении советско-польского мирного договора; согласно  его  завещанию
погребен в Ленинграде в мундире российского Генштаба.).
   - Поливанов - знающий генерал, но беда в том,  что  якшается  с  думскими
горлопанами, либеральничает с Гучковым...
   Поглощенный наукой и службою, Редигер только за пятьдесят  лет  огляделся
по сторонам и увидел, что жизнь прошла мимо. Он срочно и по-деловому женился
на петербургской барышне Ольге Ивановне, робевшей от сознания величия своего
мужа. Когда молодые подкатили из церкви к своему дому на Фонтанке, из  толпы
встречающих вдруг выскочил неизвестный толстый  человек  и  поднес  пылавшей
невесте букет ароматных хризантем. Редигер, полагая, что это давний знакомый
жены, учтиво пригласил его в свой  дом,  дабы  совместно  выпить  по  бокалу
шампанского.
   - Оленька, - шепнул он жене, - а кто этот господин?
   - А я сама хотела спросить вас об этом...
   Выяснилось, что в их дом проник князь Андронников, известный в свете  под
именем Побирушка; мало того, он зачастил в дом  Редигеров,  давно  испытывая
подозрительное пристрастие к делам войны и  мира  России.  Но  деликатный  и
умный хозяин вел себя с Побирушкой холодно и сдержанно, не пуская его дальше
пуговиц своего мундира. Побирушке это не нравилось. Вскоре появились  слухи,
что государь от Редигера "скучает", и  Побирушка  сразу  затерся  в  кабинет
помощника военного министра Поливанова.
   - Я думаю, - заявил с апломбом, - что  именно  вам  следует  занять  пост
министра, а Александра Федорыча попросим вон...
   - Пошел ты вон, - спокойно отвечал Поливанов... Профессионал  военный  до
мозга  костей,  Редигер  доказывал  царю,  что  армия  не  должна  исполнять
карательные функции:
   - Допустимо ли держать в гвардии офицеров, которые тушили папиросы о тела
женщин, лишали узников воды, насильно поя их водкой, практиковали,  осмелюсь
доложить, прыганье по грудной клетке человека до тех пор, пока не раздавался
хруст ребер?..
   Но, как писал очевидец, "нет той картины человеческих страданий,  которая
могла бы тронуть это высушенное вырождением сердце, нет предела  полномочий,
которыя царь не был бы готов дать кому угодно для непощадного избиения своих
подданных".
   Редигеру царь отвечал злорадным смешком:
   - Cela me chatoville (Это щекотно)!
   ...в Думе опять делали запрос о Сухомлинове.

3. ХОТЬ ТОПОР ВЕШАЙ!

   Третья Дума! "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй..." Иногда  в
газетах писали: депутат такойто "из фракции правых перешел к националистам".
Пусть обыватель думает, что депутат сильно полевел. Но верить нельзя. Я  при
этом вспоминаю, как однажды на воловьей  ярмарке  разговорились  два  хохла:
"Слушай, - сказал один, - наших гусаров  переводят  в  ваше  село,  а  ваших
переводят на постой в наше местечко".
   - "Скажи на милость! Какая же разница?" - "Разница очень большая: у ваших
гусар штаны желтого цвета, а у наших синие". - "Так  не  лучше  ли  оставить
всех гусаров на прежних постоях, только обменять им штаны?" - "Можно и так!
   Но, посуди сам, в чем же будут ходить гусары, пока им обменяют штаны?"...
   Примерно так же происходили и партийные перебежки в Думе - кто левел, кто
правел. На самом же деле все оставались на прежнем "постое" реакции,  только
менялся цвет их партийных штанов. Какая, скажите мне, разница, если  был  ты
черный, как сапог, а стал чернее сажи? Ведь нету, черт побери, разницы между
Понтием и Пилатом и быть ее не может, ибо это - одно и то же лицо...
   Внимание, читатель! Столыпин (усы вразлет, глаза навыкате)  уже  поднялся
на думскую трибуну, которую депутаты имели неосторожность наречь "эстрадой".
   - Реформы - дело будущего, - говорил он увесисто. - Вот  когда  в  России
появится крепкий фермер, земельный  собственник,  живущий  богатым  хутором,
оснащенный машинами и наемной рабочей силой, тогда  вы  не  узнаете  прежней
России...

****

   Тон в Думе задавали октябристские и кадетские лидеры. Профессор  Родичев,
явно рисуясь перед  дамами,  заполнившими  ложи  для  публики,  намекнул  на
"столыпинский галстук", который премьер затягивал на шее русского  общества.
Моментально затрещал звонок в руке  председателя  Хомякова,  и  Родичев  был
исключен из Думы на 15  заседаний,  а  депутаты  устроили  Столыпину  шумную
овацию  со  вставанием.  Даже  черносотенцы  поняли,  что  это   смешно.   В
расшаркиваниях  перед  властью  кадеты  уклонились  в  область  политической
проституции. Знаменитый думский хулиган Марков (по прозванию  Марков-Валяй),
сам будучи крайне правым, нанес  зубодробительный  удар  тем,  что  были  не
крайне правыми.
   - Господа, - заявил он им с  "эстрады",  -  в  моих  глазах  вы  достойны
жалости. О чем хлопочете вы там? Никакой конституции у нас, слава богу, нет.
   Не было ее и не будет... А за вами ведь не стоит никакой силы.  -  Марков
при этом показал на скамьи левых, где сидели социал-демократы,  связанные  с
Лениным.  -  Вот  эти  господа,  когда  они  резко  и  грубо   нападают   на
правительство, то за ними есть сила! Сила решимости идти на баррикады, а  вы
на баррикады не пойдете... Так что же стоит за вами? -  вопросил  Марков.  -
Перестаньте же размахивать картонными саблями,  не  пугайте  нас  хлопушками
либеральных программ. Я ведь знаю, что, если вам скажут -  пошли  прочь,  вы
покорно встанете и уйдете отсюда, трясясь от страха...
   Марков-Валяй, как видите, был неглуп.  Правда,  благодаря  присутствию  в
Думе таких вот  Марковых  Столыпину  пришлось  подумать  о  создании  особой
полиции - думской. Когда начинались рукопашные разногласия между  партийными
господами,  в  зал  заседаний  влетали  соколы-приставы  и  в  одну   минуту
растаскивали фракционеров за фалды их  фраков,  словно  дерущихся  собак  за
хвосты.  А  с  высоты  "эстрады"  председатель  Хомяков   (сын   знаменитого
славянофила) обзванивал Думу колокольчиком. Впрочем, по правде  говоря,  сам
Хомяков и сделал  из  Думы  это  вульгарное  "чрево  общества".  Именно  его
сомнительные остроты, которые он время от времени бросал в раскаленный  зал,
и положили начало новой скандальной эпохе русского парламентаризма.
   Образовался  особый  вид   жаргона   -   парламентарный,   перенасыщенный
словечками, за которые на улице городовой  призвал  бы  к  порядку.  Депутат
Вараксин (кстати, священник) столь часто прибегал к  помощи  матерного  лая,
что пришлось составить протокол о его "духовном неистовстве". На  хорах  для
публики, куда пускали по билетам, не раз уже краснели дамы, а  некоторым  из
них мужья вообще запретили шляться  в  парламент:  "Соня,  ты  же  приличная
женщина... Как тебе не стыдно?" Обстановка иногда напоминала такую, о  какой
в народе  принято  говорить:  хоть  топор  вешай!  Русский  парламент  -  не
английский, а русские депутаты - это вам не милорды.
   Вот Родичев произносит речь, а из зала кричат:
   - Кончай, Федька, все равно врешь...
   Берет слово похожий на моржа историк Милюков.
   - Пошел вон... ты опять пьяный! - провожают его.  Депутат  Караулов  имел
несчастье сидеть в тюрьме.
   - А ты, рожа каторжная, вообще молчал бы...  А  в  кулуарах  Думы,  сунув
пальцы в кармашки жилета, похаживал курский депутат Марков-Валяй.
   - Хожу вот... выжидаю, когда Пуришкевич в уборную побежит, - сообщает  он
радостно. - Решил, знаете ли, набить ему морду...
   Раскрывая газеты, обыватель заранее хихикал:
   - Ну, поглядим, что нонче в Думе отмочили. Кого матюшком приласкали, кому
пенсне протерли... Веселые собрались люди! Да и с чего им печалиться,  ежели
по червонцу в день получают.
   Одного пассажира в поезде мужики расспрашивали:
   - Скажи нам, пожалуйста, ваше благородие: есть нонче Дума  в  Питере  или
это одна газетная брехня?..

****

   Но царь постоянно испытывал влияние Думы, которую по кривой  дорожке  уже
не объедешь. Надо 11 миллионов для закладки новых крейсеров, а там, глядишь,
на "эстраду" вылез Пуришкевич.
   - Россия не переживет второй Цусимы! - кричал он. - Вторая Цусима  -  это
вторая революция, а значит, и полное уничтожение монархии, без которой мы не
мыслим себе жизни. Пусть сначала министры дадут нам гарантии, что Цусима  не
повторится, что больше не будет броненосца "Потемкина" с его  бунтом,  а  до
тех пор, господа, мы не дадим на флот ни копейки!
   Из полумрака министерской ложи беспокойно посверкивал цыганскими  глазами
Столыпин - слушал. В отличие от царя, желавшего игнорировать  Думу,  премьер
активно сдружался с нею, понимая, что парламент, пусть даже самый  плюгавый,
все-таки это труба общественного мнения. Столыпин вел большую игру с членами
ЦК октябристской партии, которой он безбожно  польстил,  назвав  ее  лидеров
"сливками общества". Россия  после  поражения  в  войне  с  японцами  быстро
набирала военную мощь, потому и дебаты об ассигнованиях на  дело  обороны  -
самые острые, самые ранящие. А  к  портфелю  военного  министра  судорожными
рывками,  словно  пантера,  завидевшая   лань,   уже   давно   подкрадывался
ситце-хлопчато-бумажный  фабрикант  Александр  Иванович  Гучков,  с  которым
Столыпин вошел в глубокие конфиденции... Гучкова военные дела привлекали еще
смолоду. Он сражался в Трансваале за буров против  англичан  и  был  жестоко
ранен пулей "дум-дум", участвовал в Македонском восстании за свободу Греции,
под Мукденом был взят в плен  японцами.  Гучков  смело  дрался  на  кровавых
дуэлях, - робким купчишкой его никак не назовешь!
   27 мая 1908 года Гучков попер на рожон - пошел  на  конфликт  с  великими
князьями, плотно обсевшими все горушки военного правления. Главный  удар  он
обрушил на Николая Николаевича,  который  возглавлял  Совет  Государственной
Обороны. Гучков прицелился точно: если ты занимаешь ответственный пост,  так
будь любезен и быть ответственным за свои деяния. Но в том-то и дело, что их
высочества Романовы  суду  общества  не  подлежали,  а  Гучков  штамповал  с
"эстрады" страшные слова:
   - Постановка неответственных лиц во главе ответственных отраслей военного
дела  является  делом  совершенно  ненормальным...   Государственный   Совет
Обороны, во главе с великим князем Николаем Николаевичем, является серьезным
тормозом в деле улучшения нашей армии и нашего флота...
   Дядя Николаша, прочитав речь Гучкова  в  газете,  побежал  с  жалобой  на
оратора к царственному племяннику:
   - Престиж древнего института великих князей подорван окончательно.
   Россия больше не может относиться с доверием ни ко мне, ни к моему  брату
Петру и прочим великим князьям... Опровержения-то  не  последовало?  Редигер
смолчал? Ты тоже молчишь?
   Николай II обещал дяде опубликовать "благодарственный рескрипт", обещал в
нем высоко оценить "научное и практическое" значение дяди  в  деле  развития
оборонных сил своей державы.
   - Выходит, меня на свалку? - обиделся дядя.
   - Ну, а что я  могу  сделать?  Мы  схвачены  за  горло...  Дядя  Николаша
вернулся  в  Стрельну,  где  проживал,  выпил  пять  бутылок  шампанского  и
распахнул двери кабинета.
   - Ванда, ко мне! - позвал он любимую суку.
   Помахивая хвостом, вошла красивая борзая. Дядя  Николаша  снял  со  стены
клинок и одним взмахом отсек голову собаке. Горячая собачья  кровь  пламенем
ударила ему в лицо...

****

   Пора раскрыть карты: речь Гучкова -  это  слова  Столыпина,  но  премьер,
нанося из-за кулис удар по камарилье, кажется, не рассчитал силы взрыва.
   Рикошетом осколки полетели  в  него  же,  Столыпина,  -  назревал  кризис
власти.
   Со дня на день все ждали, что премьер подаст  в  отставку.  Вместо  этого
Петр  Аркадьевич,  как  ловкий  престидижитатор  на  арене  цирка,   выкинул
неожиданный фортель: от  партии  октябристов  переметнулся  к  националистам
(сменил  темно-серые  штаны  на  светло-черные).  Но  кампания  против  него
продолжалась, и Николай II эти  дни  с  большим  удовольствием  наблюдал  за
унижением премьера, попавшего в "кризис".
   - Столыпин не  Бисмарк,  а  Редигер  не  Мольтке.  Столыпина  я  заставил
подобрать хвост, а Редигеру никогда не прощу, что он  публично  не  опроверг
высказывания Гучкова...
   И тут, читатель, мы подошли к роковой развязке. Слухи о старческих шашнях
Сухомлинова  уже  давно  щекотали  воображение  думских  депутатов.   Однако
потребовать у царя отставки Шантеклера либералы побоялись. Они избрали  путь
окружной   -   завели   нудную    речь    о    нерентабельности    киевского
генерал-губернаторства  вообще,  надеясь  таким  окольным  путем  свалить  и
Сухомлинова. Но результат, которого добивались  думцы,  оказался  совершенно
обратный их чаяниям... Николай II признался жене:
   - Если Сухомлинова бранят в Думе, значит,  в  этом  человеке  есть  нечто
значительное. Я видел Владимира Александровича на последних маневрах. Он так
смешил меня анекдотами... Не чета этому бубниле Редигеру с его таблицами  во
всю стенку!
   В декабре 1908 года к перрону вокзала в Киеве  был  подан  вагон-люкс,  в
который  грузили  множество   кафров   и   чемоданов.   Возле   отъезжающего
Сухомлинова, держа е