ированных туалетах... На вопрос Николая Михайловича
- что же будет дальше, Пуришкевич ответил:
   - А что? Уже много сделано, чтобы всем нам  быть  повешенными,  но  толку
никакого. Никто из нас не собирается строить баррикады, а следовательно,  не
станем призывать на баррикады и других.  Дума  -  лишь  клапан,  выпускающий
избыток пара в атмосферу.
   - Штюрмер слетит, - сказал Николай Михайлович. - По секрету сообщаю:  вся
наша когорта Романовых на днях переслала государю коллективное письмо, прося
его величество устранить свою жену от участия в государственных делах.
   - Вы тоже один из авторов этого письма?
   - Я даже не подписался под этой чушью. - Почему?  -  спросил  Пуришкевич,
протирая пенсне. - Семейной болтовни было достаточно...
   Два человека, по-своему умных и страстных, сидели друг против друга, один
прямой  внук  Николая  I,  другой  внук  крестьянина,  их  объединяло  общее
беспокойство. Николай Михайлович признался, что  составил  свою  собственную
записку для императора. "Боюсь, - сказал он ему, - что после этой записки ты
арестуешь меня". - "Разве так страшно? - спросил Николай  П.  -  Ну  что  ж,
будем надеяться, все обойдется мирно..."
   - Он прочел мое письмо, и теперь я в опале! -  Историк  открыл  шифоньер,
извлек из него свою записку. - Я возил ее в Киев для прочтения  вдовствующей
императрице Марии, здесь  вы  можете  видеть  ее  три  слова  по-французски:
"Браво, браво, браво! Мария".
   Он дал записку Пуришкевичу, и тот прочел:
   "Где кроется корень зла?.. Пока производимый тобою  выбор  министров  был
известен только ограниченному кругу лиц, дело еще могло идти. Но раз  способ
стал известен всем и каждому и о  твоих  методах  распространилось  во  всех
слоях общества, так дальше управлять Россией немыслимо. Неоднократно ты  мне
сказывал, что тебя...  обманывают.  Если  это  так,  то  же  явление  должно
повториться и с  твоею  супругой...  благодаря  злостному  сплошному  обману
окружающей ее среды. Ты веришь Александре Федоровне! Оно и понятно.  Но  что
исходит из ея уст, есть результат ловкой подтасовки...  огради  себя  от  ея
нашептываний...
   Ты находишься накануне эры новых волнений.
   Скажу больше - накануне эры крушений".
   - Как реагировал на это царь? - спросил Пуришкевич.
   - Обычно. Теперь за мною по пятам  шляются  сыщики.  Ваш  визит  ко  мне,
будьте покойны, тоже станет известен царю. Недавно  я  видел  Палеолога,  он
сказал мне: "До сих пор мы имели дело с русским правительством. Но отныне  у
вас в верхах такая дикая неразбериха, что мы, французы, иногда уже перестаем
понимать, с кем же имеем дело..."
   Пуришкевич поведал, что всю долгую дорогу, пока его поезд шел  с  фронта,
он не сомкнул глаз - мучился:
   - Я не могу покинуть ряды правых, ибо я есть правый  и  горбатого  могила
исправит. Но бывают моменты (вы как историк это знаете  лучше  меня),  когда
нельзя говорить со своей уездной колокольни. Надобно бить в  набат  с  Ивана
Великого.
   - Вы хотите выступить в Думе?
   - Да. Поверьте, - сказал Пуришкевич, - моя  речь  не  будет  даже  криком
души. Это будет блевотина,  которую  неспособен  сдержать  в  себе  человек,
выпивший самогонки больше, чем нужно...

****

   Ноябрь 1916 года - это обширное предисловие к февралю 1917 года.
   Россия даже пропустила мимо ушей сообщение газет о том,  что  австрийский
император Франц-Иосиф, достигнув возраста 97 лет, пребывает в агонии...  Бог
с ним! Внутри государства происходили вещи  более  интересные.  Распутин  до
предела упростил роль русского самодержца. Штюрмер и сам не заметил, когда и
как Гришка задвинул его за шкаф, а все дела империи решал с царицей, которая
стала вроде промежуточной  инстанции,  передававшей  мужу  указания  старца.
Николай II не обижался! Зато был недоволен Штюрмер,  имевший  от  могущества
непомерной  власти  один  кукиш.   Положение   в   стране   создалось   явно
ненормальное. Пересылая в  Ставку  список  распоряжений,  царица  наказывала
мужу: "Держи эту бумажку  всегда  перед  собой...  Если  б  у  нас  не  было
Распутина, все было бы давно кончено!" Штюрмер висел на  тонком  волоске,  а
думские речи о его "измене" обрезали этот волосок, как ножницы. С непомерных
высот величия Штюрмер рухнул в скоропостижную отставку. Подумать только!  За
короткий срок супостат успел побыть президентом великой страны, владычил над
народом в министерстве внутренних дел, наконец, таскал портфель министра дел
иностранных... Один хороший пинок - и  упорхнул!  В  утешение  любимцу  царь
пожаловал ключ камергера, носимый, как известно, висящим над ягодицей, о чем
и сказано в придворных стихах:

   Не обижайся, мир сановный,
   Что ключ алмазный на холопе!
   Нельзя ж особе столь чиновной
   Другим предметом дать по ж...

   На место Штюрмера вылезал в  премьеры  генерал  А.Ф.Трепов  -  мрачный  и
жестокий сатана, умудрявшийся в одном  слове  из  трех  букв  делать  четыре
ошибки (вместо "еще" Трепов писал "исчо").  Распутина  никак  не  устраивало
назначение и Трепова.
   - Как можно его в примеры брать? - возмущался он.  -  Да  спроси  любого:
фамилия Треповых всегда была несчастливой,  при  Треповых  кровушка  лилась,
будто дождичек...
   Под диктовку Бадмаева он составил  резкие,  почти  хамские  телеграммы  к
царю. В бадмаевской же клинике генерал Мосолов, состоявший  при  Трепове,  и
разыскал Гришку Распутина, пившего какую-то возбуждающую микстуру.
   - Слушай, ты, падаль! - заявил ему генерал безо всякого почтения. -  Хочу
предупредить, что если станешь мешать...
   - А чо? Чо ты мне сделаешь? - заорал Распутин.
   - Шлепну, и все, - сказал треповский генерал...
   Морис Палеолог  записывал:  "Штюрмер  так  удручен  опалой,  что  покинул
министерство, даже  не  простившись  с  союзными  послами...  Сегодня  днем,
проезжая вдоль Мойки на автомобиле, я заметил его у придворных конюшен. Он с
трудом продвигается пешком против ветра и  снега,  сгорбив  спину,  устремив
взгляд в землю... Сходя с тротуара, чтобы перейти  набережную,  он  чуть  не
падает". Трепов накануне своего назначения повидался с Коковцевым.
   -  Я,  кажется,  единственный  за  последние  годы  председатель   Совета
министров,  который  прошел  сам  -  без  Распутина...  Владимир   Николаич,
подскажите, что я могу сделать для Родины?
   - Гришка уже все сделал на сто лет вперед, - отвечал бывший премьер.
   - Я просто не вижу, Александр Федорыч, что бы вы  еще  могли  добавить  к
тому, что уже сделано...
   Трепов, вступая в должность, сказал царю прямо:
   - Только уберите прочь дурака Протопопова! Царь  убрал  со  стола  письмо
жены, в котором она советовала повесить Трепова на одном суку с Родзянкой  и
Гучковым.
   - Не вижу причин убирать Протопопова, -  ответил  царь.  Трепов,  человек
жесткий, вызвал к себе Распутина. Бестрепетно выложил перед ним двести тысяч
рублей.
   - Забирай, и чтобы я больше тебя в столице не видел! Я не позволю  мужику
вмешиваться в государственные дела.  Мужик  низконизко  поклонился  премьеру
России.
   - Хорошо, генерал. Согласен взять твои денежки. Тока вот есть у меня один
человечек... С ним прежде посоветуюсь. Через несколько дней Гришка явился  к
Трепову.
   - Переговорил я со своим человечком. Сказал он мне -  не  бери  денег  от
Трепова, я  тебе,  Григорий,  еще  больше  дам!  Трепов  спросил,  кто  этот
"человечек".
   - А царь наш, - сказал Распутин и вышел...Трепов продержался только  один
месяц!

****

   Теперь, когда Штюрмера не стало, кричали так: "Протопопова - в  больницу,
а Трепова - на свалку!" Перед Царским  Селом  встала  задача  взорвать  Думу
изнутри, и царица имела платного агента, который  за  десять  тысяч  рублей,
взятых им у Протопопова,  брался  это  сделать.  Грудью  вставая  на  защиту
Распутина,  депутат  Марков-Валяй  низвергал   с   думской   трибуны   такие
ругательства, что Родзянко лишил  его  слова.  Тогда  Марков  сунул  к  носу
Родзянко кулак и произнес несколько раз - со сладострастием:
   - Мерзавец ты, мерзавец ты, мерзавец и болван!
   "Он рассчитывал, - писал Родзянко, - что я не сумею  сдержаться,  пущу  в
него  графином,  и  по  поводу  этого  скандала  можно  будет  сказать,  что
Государственную Думу держать нельзя и надо  ее  распустить...  Графин  такой
славный был, полный  воды,  но  я  сдержался!"  Дабы  утешить  оскорбленного
Родзянку, его избрали почетным членом университета, а посол Франции  украсил
его сюртук орденом Почетного легиона (одновременно Палеолог вручил  орден  и
Трепову за то, что тот потребовал удаления Протопопова). Но вот настал  день
19 ноября - на трибуну поднялся Пуришкевич.
   - Ночи последние не могу спать, - начал он, - даю вам честное слово.
   Лежу с открытыми глазами, и  мне  представляется  ряд  телеграмм...  чаще
всего к Протопопову. Зло идет от темных  сил,  которые  потаенно  двигают  к
власти разных лиц...
   Над лысиной оратора сразу брякнул колокольчик.
   - Прошу не развивать этой темы, - сказал Родзянко.
   - Да исчезнут, - возвысил голос  Пуришкевич,  -  Андронников-Побирушка  и
Манасевич, все те господа, составляющие позор русской жизни. Верьте  мне,  я
знаю, что  моими  словами  говорит  вся  Россия,  стоящая  на  страже  своих
великодержавных задач и не способная мириться  с  картинами  государственной
разрухи...
   - Владимир Митрофаныч, не увлекайтесь!
   - В былые столетья, - вырыдывал Пуришкевич, -  Гришке  Отрепьеву  удалось
поколебать основы нашей державы. Гришка Отрепьев  снова  воскрес  теперь  во
образе Гришки Распутина, но этот Гришка, живущий в условиях XX века, гораздо
опаснее своего пращура. Да не  будет  впредь  Гришка  руководителем  русской
внутренней и общественной жизни...
   Гостевые ложи заполняла публика, было множество дам, все аплодировали.
   Завтра его речь (если ее не зарежет думская цензура) появится  в  печати.
Он был смят и оглушен выкриками:
   - Браво, Пуришкевич, браво!
   В числе прочих дам Пуришкевича обласкала  и  баронесса  Варвара  Ивановна
Икскульфон-Гильденбрандт (известная  репинская  "Дама  под  вуалью");  чтобы
сразу  нейтрализовать  это  горячее  выступление,   баронесса,   кокетничая,
предложила Пуришкевичу:
   - Умоляю... немедленно... мотор на площади... едем к Григорию Ефимычу! Он
так любит все оригинальное...
   Пуришкевич не попался на эту удочку и  поехал  на  трамвае  домой,  чтобы
впервые за много дней как следует выспаться. На следующий день его одолевали
телефонные звонки. Пуришкевич не хотел ни с кем  разговаривать,  но  вечером
жена настояла:
   - Тебе что-то хочет сказать князь Феликс  Юсупов,  а  это,  Володя,  лицо
значительное, отказывать ему не стоит...
   Юсупов сказал, что сейчас он сдает экстерном экзамены в Пажеском корпусе,
а потому 19 ноября не мог лично приветствовать оратора, ибо, нарушив  уставы
корпуса, посетил бы Думу в штатском.
   - Владимир Митрофанович, я хочу с вами побеседовать, но разговор  не  для
телефона. Когда вы можете меня принять?
   - Завтра, в девять утра.
   Юсупов прибыл на квартиру Пуришкевича и,  как  родственник  императорской
семьи, сообщил последнюю придворную новость:
   - Моя тетя (царица) грызет ковры от злости. А вы знакомы с Митей? Я  имею
в виду великого князя Дмитрия Павловича... Он прочел вашу речь и сказал, что
вы ошибаетесь. Вам кажется, что если открыть глаза царю, то этим вы  спасете
Россию.
   - А как же иначе? - отвечал Пуришкевич.
   - Этого мало, - с милой улыбкой сказал Феликс.

2. АНКЕТА НА УБИЙЦ

   Замешанных в заговоре на жизнь Распутина было  много  (даже  больше,  чем
нужно), но главных убийц было трое. О них и поведаем в порядке - согласно их
титулованию.

****

   ДМИТРИЙ ПАВЛОВИЧ - великий князь (1891-1942).
   Единственный сын  великого  князя  Павла  Александровича,  родного  брата
покойного Александра III, и, таким  образом,  двоюродный  брат  Николая  II,
который был на двадцать три года его старше  и  называл  кузена  запросто  -
Митей... Мать его была греческой королевной.  Отец  же  известен  сложностью
матримониальных отношений. Когда его брат, гомосексуалист Сергий, женился на
Элле Гессенской (сестре Алисы), Павел  поспешил  исправить  ошибку  природы,
совершая набеги на пустующий альков своего брата. Гречанка не вынесла  измен
мужа  и,  родив  Дмитрия,  сразу  же  приняла  сильную   дозу   яда.   Павел
Александрович, овдовев, утешил себя  тем,  что  стал  выступать  в  качестве
актера на любительской сцене.
   Митя с сестренкой Машей росли в Москве, отданные на воспитание тете Элле,
овдовевшей после взрыва бомбы эсера Каляева. По  утрам  брат  с  сестричкой,
взявшись за руки, ходили в  гимназию,  одетые  попростецки  -  в  валенки  и
тулупчики, подпоясанные красными  кушаками.  Митя  освоил  привычки  уличных
мальчишек, и полиция не раз  снимала  великого  князя  с  "колбасы"  уличной
конки. Сестра его Маша была силком выдана за  принца  Зюдерманландского,  от
которого бежала, оставив в Швеции ребенка, и вышла  по  страстной  любви  за
офицера Путятина (которого с такой же страстью и бросила). О ней много пишет
А.А.Игнатьев в своей книге "50 лет в строю"...
   Дмитрий прошел курс офицерской кавалерийской школы, начав службу корнетом
в конной лейб-гвардии, позже был шефом  11-го  гренадерского  Фанагорийского
полка. Сиротское положение без отца и матери, общение с патриархальным бытом
Москвы сделали Дмитрия очень простым в обращении с  людьми,  он  никогда  не
заносился своим происхождением. Красивый и стройный  юноша,  умевший  носить
мундир и смокинг, Митя пользовался популярностью на  вечеринках  гвардейской
молодежи.   Храбро   участвовал   в   боях,    став    штабс-ротмистром    и
флигель-адъютантом.
   В семье Николая II его считали "нашим". Дмитрий подписывал свои письма  к
императору не совсем прилично: "Мокро и слюняво амбрасирую твоих детей.
   Тебя же заключаю не без некоторого уважения в  свои  объятия.  Твой  всем
сердцем и телом, конечно, кроме ж..., преданный Дмитрий! Возьми это послание
с собой, когда пойдешь с... - соедини приятное с  полезным!"  В  него  пылко
влюбилась старшая дочь царя Ольга, и в 1912 году они были помолвлены.
   Брак был предрешен интересами  династии:  в  случае  смерти  гемофилитика
Алексея эта молодая пара должна занять российский престол. Но Распутин резко
восстал  против  этого  брака,  доказывая  царю,  что  "Митька  болен  такой
скверной, что ему и руки подать страшно" (это  была  ложь!).  Через  великих
князей из клана Владимировичей, давно рвавшихся к  престолу,  Распутин  свел
Дмитрия с известною московской куртизанкой г-жой  М.,  которая  очень  ловко
вовлекла юношу в серию грязных кутежей, и Ольга,  узнав  об  этом,  отказала
своему жениху...
   К мысли об убийстве Распутина Дмитрий пришел сознательно, желая,  как  он
писал, "дать возможность государю открыто  переменить  курс,  беря  на  себя
ответственность за устранение этого человека... Аликс ему этого бы  не  дала
сделать!". После революции Дмитрий  говорил:  "Наша  родина  не  могла  быть
управляема ставленниками по  безграмотным  запискам  конокрада,  грязного  и
распутного мужика... Старый строй должен был неминуемо привести Романовых  к
катастрофе".
   Белоэмигрантские круги в Париже не раз выдвигали Дмитрия в претенденты на
русский престол, но великий князь старался  держаться  в  тени.  Женился  на
очень богатой американке, получившей титул графини Ильинской. В годы Великой
Отечественной войны, проживая частным лицом  в  Швейцарии,  выступал  против
гитлеризма и приветствовал Советскую Армию, веря в ее победу.
   Умер в марте 1942 года - от туберкулеза.

****

   Князь Ф.Ф.ЮСУПОВ, граф СУМАРОКОВЭЛЬСТОН (1887-1967).
   Родился  от  брака  генерала  графа  Ф.Ф.Сумарокова-Эльстон  с  последней
княжной Зинаидой Юсуповой, - отсюда  и  возникла  его  тройная  фамилия.  По
матери наследник колоссальных юсуповских богатств, остатки которых сейчас  в
СССР  представляют  известные  музеи-заповедники,  наполненные   сокровищами
искусства. Главной фигурой в семье была его  мать,  очень  умная  и  стойкая
женщина. Валентин Серов оставил нам облик этих людей на портретах (отца -  с
лошадью, матери - со шпицем, а самого Феликса изобразил с английским догом).
   Молодой  Юсупов  окончил  Оксфордский  университет,  имел   тяготение   к
литературе. Был кумиром золотой молодежи, имел прозвище русский Дориан Грей,
а непомерное почитание Оскара Уайльда привело его  к  извращению  вкусов.  К
Распутину в 1911 году Феликса привело не любопытство (как он писал),  а  то,
что Распутин взялся  излечить  его  от  "уайльдовщины".  Гришка  лечил  так:
раскладывал жертву на пороге комнаты и порол ремнем до  тех  пор,  пока  наш
Дориан Грей не молил о пощаде. (Протокол следствия по  делу  Ф.  Ф.  Юсупова
донес до нас слова Распутина, сказанные им князю: "Мы тебя совсем  поправим,
только еще нужно съездить к цыганам, там ты увидишь  хорошеньких  женщин,  и
болезнь совсем пройдет".) Историк  Н.  М.  Романов,  знавший  тайны  высшего
света, писал: "Убежден, что были какие-либо  физические  излияния  дружбы  в
форме поцелуев, взаимного ощупывания и возможно... еще более циничного.
   Насколько велико  было  плотское  извращение  у  Феликса,  мне  еще  мало
понятно, хотя слухи о его похотях были распространены".
   В  1914  году  Ф.Ф.Юсупов  сделал  предложение  великой   княжне   Ирине;
племянница царя,  девушка  удивительной  красоты,  до  безумия  влюбилась  в
Юсупова, а ее родители дали согласие на брак. Но  Распутин  опять  вмешался,
противореча: "Нельзя, - говорил он, - Феликсу на Иринке  женихаться,  потому
как он мужеложник поганый и детей не будет у них". Однако богатства Юсуповых
были значительнее богатств Романовых, и это решило судьбу.  Из  своей  самой
крупной в мире  коллекции  драгоценных  камней  Феликс  выбрал  для  невесты
диадему и колье, каких не было даже у императрицы; подарки  жениха  занимали
несколько стендов, напоминая ювелирный магазин, а потому  Романовы  искренно
считали, что Ирина сделала выгодную партию, о какой только можно мечтать...
   Женившись, Феликс забыл свои скверные  привычки,  стал  хорошим  отцом  и
мужем, а Распутина с тех пор он лютейше возненавидел и до  осени  1916  года
больше с ним не встречался.
   После революции, оставив в России все свои несметные  богатства,  Юсуповы
поначалу эмигрировали в Рим, где открыли белошвейную  мастерскую.  Отец  так
ничего и не понял, продолжая бубнить: "Я говорил государю: мол, немцам народ
не верит, окружите себя русскими, а он... Ну и началась кутерьма!" А княгиня
Зинаида  Юсупова  восприняла  перемену  жизни   как   закономерное   явление
диалектики  и  никогда  не  порицала  случившееся  на  родине.  "Мы  сами  и
виноваты", - говорила она.  Влияние  матери  сказалось  и  на  сыне:  Феликс
отказался вступить в белую гвардию, не стал участвовать в гражданской войне.
   В эмиграции он часто нуждался: так, например, в Париже он с  женою  ходил
обедать в ресторан, съедая пулярку по-юсуповски, которую - ради  рекламы!  -
им подавали даром. Скоро в нем  проявился  недюжинный  талант  живописца,  и
Феликс писал странные, но оригинальные картины. Издал два  тома  мемуаров  -
"До изгнания" и "В изгнании" (отрывки из них печатались в советской прессе).
   До самых преклонных лет князь  сохранил  небывалую  живость  и  юношескую
стройность, он румянился и подкрашивал губы, любил принимать живописные позы
(очевидно, не мог изжить в себе юношеские повадки Дориана Грея).
   Когда  разразилась  война  и  Гитлер  напал  на  СССР,  Юсупову  пришлось
выдержать  очень  серьезный  экзамен  на  мужество  и   доказать,   что   он
действительно любит свою Родину. Фашисты активно заманивали его  к  себе  на
службу. Юсупов с отвращением (которого даже  не  скрывал)  отказался!  Немцы
обещали ему,  жившему  впроголодь,  вернуть  уникальную  драгоценность  рода
Юсуповых - черную жемчужину, стоившую миллионы долларов, которая хранилась в
берли