а ни в коем случае не переступали германской  границы.  Я
никак не могу уложить в своем сознании: с одной стороны,  Германия  объявила
нам войну, а с другой стороны, эта же Германия  просит  нас  не  переступать
границы...
   - Этого я вам объяснить не могу, - ответил Пурталес.
   - В таком случае извините. Всего вам хорошего.
   На этом они нежно (и навсегда) расстались...
   В эти дни в Германии застрелился близкий друг детства кайзера - граф  фон
Швейниц. Он был  таким  же  русофилом  в  Германии,  каким  П.Н.Дурново  был
германофилом в России. Самые умные монархисты Берлина и  Петербурга  отлично
понимали, что в этой войне победителей не будет - всех сметут  революции!  В
1914 году все почему-то были уверены, что революция начнется в Германии...

****

   - Побольше допинга!  -  восклицал  Сухомлинов.  -  Германия  -  это  лишь
бронированный пузырь. Моя Катерина  просто  кипит!  В  доме  сам  черт  ногу
сломает! Лучшие питерские дамы устроили из  моей  квартиры  фабрику.  Щиплют
корпию, режут бинты... Лозунг наших великих дней: все для  фронта!  Все  для
победы!
   Ему с большим трудом удалось скрыть бешенство, когда стало известно,  что
все-таки не он, а дядя Николаша назначен верховным главнокомандующим.
   Петербург уже давно не ведал такой адской жарищи, а Янушкевич уже завелся
о валенках и полушубках.
   - Помилуйте, с меня пот льет. Какие валенки?
   - Еще подков с шипами. На случай гололедицы.
   - Да мы через месяц будем в Берлине! - отвечал министр...
   На Исаакиевской площади озверелая толпа громила германское  посольство  -
уродливый храм "тевтонского духа", к проектировке которого приложил  руку  и
сам кайзер, за все бравшийся.  С  крыши  летели  на  панель  бронзовые  кони
буцефалы, вздыбившие копыта над русской столицей.  Толпа  крушила  убранство
посольских покоев, рубила старинную мебель, под ломами дворников  с  хрустом
погибала драгоценная коллекция антиков графа Пурталеса...

   Морду в кровь разбила кофейня,
   Зверьим криком багрима:
   "Отравим кровью воды Рейна!
   Громами ядер на мрамор Рима!"

   Масса  русских  семейств,  отдыхавших  на  германских   курортах,   сразу
оказалась в концлагерях, где их подвергали  таким  гнусным  издевательствам,
которые лучше не  описывать.  Берлин  упивался  тевтонской  мощью,  немецкие
газеты предрекали, что это будет  война  "четырех  F"  -  frisher,  frommer,
frolicher, frier (война освежающая, благочестивая, веселая и вольная).
   Кайзер напутствовал гвардию на фронт словами:
   - Еще до осеннего листопада вы вернетесь домой...
   Сухомлинов,  как  и  большинство  военных  того  времени,  тоже  верил  в
молниеносность  войны.  Скоро  из  Берлина  в  составе  русского  посольства
вернулся военный атташе полковник Базаров; в министерстве он  попросил  дать
ему свои отчеты с 1911 по 1914 год.
   - Читал ли их министр? Я не вижу пометок.
   - Подшивали аккуратно. Но... не читали. Базаров отшвырнул  фолиант  своих
донесений.
   - Это преступно! - закричал он, не выбирая выражений. - На кой  же  черт,
спрашивается, я там  шпионил,  вынюхивал,  подкупал,  тратил  тысячи?  Я  же
предупреждал, что военный потенциал немцев превосходит  наш  и  французский,
вместе взятые...
   Бравурная музыка лилась в  открытые  настежь  окна.  Маршировала  русская
гвардия - добры молодцы, кровь с молоком, косая сажень в плечах, - они  были
воспитаны на традициях погибать, но не сдаваться... Ах, как звучно громыхали
полковые литавры!

   И поистине светло и свято
   Дело величавое войны.
   Серафимы, ясны и крылаты,
   За плечами воинов видны...

   Сухомлинов названивал в Генштаб - Янушкевичу:
   - Ради бога, побольше допинга! Екатерина моя кипит... Такие великие  дни,
что  хочется  рыдать  от  восторга.  Я  уже  отдал  приказ,  чтобы   курорты
приготовились для приема раненых. Каждый защитник отечества хоть  разочек  в
жизни поживет как Ротшильд.
   - Владимир Александрыч, - отвечал Янушкевич, - люди по три-четыре дня  не
перевязаны, раненых не кормят по сорок восемь часов. Бардак  развивается  по
всем правилам великороссийского разгильдяйства. Без  петровской  дубинки  не
обойтись! Пленные ведут себя хамски - требуют вина и пива,  наших  санитаров
обзывают "ферфлюхте руссен"! А наша воздушная разведка...
   - Ну что? Здорово наавиатили?
   - А наша артиллерия...
   - Небось наснарядили? Дали немчуре жару?
   - Я кончаю разговор. Неотложные дела.
   - Допингируйте, дорогой. Побольше допинга!
   Империя вступала в войну под истошные вопли пьяниц, с ужасом узнавших  из
газет о введении сухого закона и спешивших напоследки надраться так, чтобы в
маститой старости было что рассказать внукам: "А то вот помню,  когда  война
началась... у-у, что тут  было!"  Мерно  и  четко  шагала  железная  русская
гвардия. Под грохот окованных сапог кричали женщины "ура" и в воздух чепчики
бросали...

   Вздувается у площади за ротой рота,
   У злящейся на лбу вздуваются вены.
   Постойте, шашки о шелк кокоток
   Вытрем, вытрем в бульварах Вены!

   Из храмов выплескивало на улицы молебны Антанты:
   - Господи, спаси императора Николая...
   - Господи, спаси короля Британии...
   - Господи, спаси Французскую Республику...
   Литавры гремели не умолкая,  и  дождем  хризантем  покрывались  брусчатые
мостовые "парадиза" империи. Самое удивительное, что добрая половина  людей,
звавших сейчас солдат "на Берлин!", через три  года  будет  кричать:  "Долой
войну!" А газетчики надрывались:
   - Купите вечернюю!  Страшные  потери!  Кайзер  уже  спятил!  Наши  войска
захватили парадный мундир императора Франца-Иосифа...

****

   Звонок "Что вы, мама?"
   Белая-белая, как на фобе глазет.
   "Оставьте!
   О нем это, Об убитом телеграмма.
   Ах, закроите, Закройте глаза газет".
   На пороге кабинета Сазонова уже стоял Палеолог:
   - Умоляем... спасите честь Франции!
   Август 1914 года. Битва на Марне. Немцы перли на Париж.

****

   Август четырнадцатого - героическая тема нашей истории, если наше прошлое
правильно понимать... Об этом писали, пишут и еще будут писать.
   Известно, что русская армия мобилизовывалась за сорок дней, а  германская
за семнадцать (это понятно, ибо русские просторы не сравнить с немецкими).
   Далее следует чистая арифметика: 40-17 = 23.
   За эти двадцать три дня  кайзер  должен  успеть,  пройдя  через  Бельгию,
поставить Францию на колени, а потом, используя прекрасно работающие дороги,
перебросить все свои силы против  русской  армии,  которая  к  тому  времени
только еще начнет собираться возле границ после мобилизации.
   Антанта потребовала от Петербурга введения в бой  наших  корпусов  раньше
сроков мобилизации, дабы могучий русский пластырь, приставленный к  Пруссии,
оттянул жар битвы на Марне в дикие болота Мазурии... Читателю ясна подоплека
этого дела!
   А речь идет о знаменитой армии Самсонова.
   "Он умер совершенно одиноким, настолько одиноким, что о подробностях  его
последних минут никто  ничего  достоверного  не  знает".  Наши  энциклопедии
подтверждают это:  "Погиб  при  невыясненных  обстоятельствах  (по-видимому,
застрелился)". Для начала мы разложим карту... Вот  прусский  Кенигсберг,  а
вот польская Варшава; если между ними провести  линию,  то  как  раз  где-то
посередине ее и находится  то  памятное  место,  где  в  августе  1914  года
решалась судьба Парижа, судьба Франции, судьба всей войны.

11. ЗАТО ПАРИЖ БЫЛ СПАСЕН

   Александр Васильевич Самсонов был генерал-губернатором в Туркестане,  где
осваивал новые площади под посевы  хлопка,  бурил  в  пустынях  артезианские
колодцы, в Голодной степи проводил  оросительный  канал.  Он  был  женат  на
красивой молодой женщине, имел двух маленьких детей.  Летом  1914  года  ему
исполнилось пятьдесят пять лет. Вместе с  семьей,  спасаясь  от  ташкентской
жары, генерал кавалерии Самсонов выехал в Пятигорск - здесь  его  и  застала
война...
   Сухомлинов срочно вызвал его в Петербург:
   - Немцы уже на подходах к Парижу, и французы взывают о помощи. Мы  должны
ударить по Пруссии, имея общую дирекцию - на Кенигсберг! Вам  дается  Вторая
армия, которая от Польши  пойдет  южнее  Мазурских  болот,  а  Первая  армия
двинется на Пруссию, обходя Мазурию с севера.  Командовать  ею  будет  Павел
Карлович Ренненкампф.
   - Нехорошее соседство, - отвечал  Самсонов.  -  Мы  друг  другу  руки  не
подаем. В японской кампании, когда шли бои под Мукденом, я повел свою лаву в
атаку, имея соседом Ренненкампфа. Я думал, он поддержит меня  с  фланга,  но
этот трус всю ночь просидел в гальюне и даже носа оттуда не выставил...
   - Ну, это пустое, батенька вы мой!
   - Не пустое... После атаки я пришел к отходу поезда на вокзал в  Мукдене,
когда Ренненкампф садился в вагон. В присутствии  публики  я  исхлестал  его
нагайкой... Вряд ли он это позабыл!
   Народные  толпы  осаждали  редакции  газет.  Парижане  ждали  известия  о
наступлении русских, а берлинцы с минуты на минуту ожидали,  что  германская
армия захватит Париж... Всю ночь  стучал  телеграф:  французское  посольство
успокаивало Париж, что сейчас положение на Марне изменится  -  Россия  двумя
армиями сразу вторгается в пределы Восточной Пруссии!.. Россия не  "задавила
немцев количеством". Факты проверены: кайзеровских войск в  Пруссии  было  в
полтора раза больше, нежели русских. Немецкий генерал  Притвиц,  узнав,  что
корпус Франсуа вступил в бой, велел ему отойти, но получил заносчивый ответ:
   "Отойду, когда русские будут разгромлены". Отойти не  удалось  -  бежали,
бросив всю артиллерию. Но перед этим Франсуа  нахвастал  по  радио  о  своей
будущей победе над русскими. "Ах, так?.."  -  и  немецкие  генералы  погнали
солдат в атаку "густыми толпами, со знаменами и пением". Немцы пишут:
   "Перед нами как бы разверзся ад... Врага не  видно.  Только  огонь  тысяч
винтовок, пулеметов и артиллерии". Это был день полного разгрома  германской
армии, а в летопись русской боевой  славы  вписывалась  новая  страница  под
названием ГУМБИНЕН! Черчилль признал: "Очень немногие слышали о Гумбинене, и
почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа..."
   Зато эту победу как следует оценили в ставке кайзера Вильгельма II:
   - Притвица и Франсуа в отставку, - повелел он.
   Русские вступали в города, из которых  немцы  бежали,  не  успев  закрыть
двери квартир и магазинов; на плитах кухонь еще кипели  кофейники.  А  стены
домов украшали яркие олеографии, изображавшие чудовищ в  красных  жупанах  и
шароварах, с пиками в руках; длинные волосы сбегали вдоль спин  до  копчика,
из раскрытых пастей торчали клыки, будто кинжалы, а глаза - как два  красных
блюдца. Под картинками было написано: "Это  русский!  Питается  сырым  мясом
германских младенцев"... На бивуаке в ночном лесу Самсонов проснулся оттого,
что тишину прорезало дивное пение сильного мужского голоса.
   Конвойные казаки поднимались с шинелей.
   - А поеть лихо. Пойтить да глянуть, што ли!
   Светила луна, на поляне они увидели германского офицера с гладко  бритым,
как у актера, лицом, который хорошо поставленным голосом изливал свою душу в
оперной арии.
   - Оставьте его, беднягу, - велел  Самсонов  казакам.  -  Он,  видимо,  не
перенес разгрома своей армии... Бог с ним!
   Париж и Лондон умоляли Петербург - жать и жать на немцев, не  переставая;
из Польши в Пруссию, вздымая  тучи  пыли,  носились  автомобили;  обвешанные
аксельбантами генштабисты чуть ли не в спину толкали Самсонова:
   "Союзники требуют от нас - вперед!" Александр Васильевич уже ощутил  свое
одиночество: Ренненкампф после битвы  при  Гумбинене  растворился  где-то  в
лесах и замолк...
   - Словно сдох! - выразился Самсонов. - Боюсь, как бы он  не  повторил  со
мной штуки, которую выкинул под Мукденом.

****

   Оказывается, в германских штабах знали о столкновении двух  генералов  на
перроне мукденского вокзала - и немцы учитывали даже этот пустяк. Сейчас  на
место смещенных Франсуа и Притвица кайзер подыскивал замену... Он говорил:
   - Один нужен с нервами, другой совсем без нервов!
   Людендорфа взяли прямо из  окопов  (с  нервами),  Гинденбурга  из  уныния
отставки (без нервов). Армия Самсонова, оторвавшись  от  тылов,  все  дальше
погрязала в  гуще  лесов  и  болот.  Не  хватало  телеграфных  проводов  для
наведения связи между  дивизиями.  Обозы  безнадежно  отстали.  Узкая  колея
немецких железных дорог не могла принять  на  свои  рельсы  расширенные  оси
русских вагонов. Из-за этого эшелоны с боеприпасами  застряли  где-то  возле
границы, образовав страшную пробку за Млавой.
   - Если пробка, - сказал Самсонов, - пускай сбрасывают вагоны  под  откос,
чтобы освободить пути под новые эшелоны...
   Варшава отбила ему честный ответ, что за Млавой откоса не имеется.
   Солдаты шагали через глубокие пески - по  двенадцать  часов  в  день  без
привального роздыха. "Они измотаны,  -  докладывал  Самсонов.  -  Территория
опустошена, лошади давно не ели овса, продовольствия  нет..."  Армия  заняла
Сольдау: из окон пучками сыпались пули, старые прусские  мегеры  с  балконов
домов выплескивали  на  головы  солдат  крутой  кипяток,  а  добропорядочные
германские дети подбегали к павшим на мостовую раненым и камнями вышибали им
глаза. Шпионаж у немцев был налажен превосходно! Отступая, они  оставляли  в
своем тылу массу солдат, переодетых в пасторские сутаны, а чаще  всего  -  в
женское платье. Многих разоблачали. "Но еще больше не поймано, - докладывали
в Генштаб из армии. - Ведь каждой женщине не станешь  задирать  юбки,  чтобы
проверить их пол..." Самсонов карманным фонарем освещал карту.
   - Но где же этот Ренненкампф с его армией?
   Первая армия не  пошла  на  соединение  со  Второй  армией;  Людендорф  с
Гинденбургом сразу же отметили эту "непостижимую неподвижность"
   Ренненкампфа;  Самсонов  оказался  один  на  один  со   всей   германской
военщиной, собранной в плотный кулак...  Гинденбург  с  Людендорфом  провели
бессонную ночь в деревне Танненберг, слушая, как вдали громыхает клубок боя.
   Им принесли радиограмму Самсонова, которую удалось раскодировать.
   Людендорф подсчитал:
   - Самсонова от Ренненкампфа отделяет сто миль...
   Немцы начали отсекать фланговые корпуса от армии Самсонова,  а  Самсонов,
не зная, что его фланги уже разбиты, продолжал выдвигать центр армии  вперед
-  два  его  корпуса  ступили  на   роковой   путь!   Армия   замкнулась   в
четырехугольнике  железных   дорог,   по   которым   войска   Людендорфа   и
маневрировали, окружая ее. Правда, здесь еще не все ясно. Из Мазурских болот
до нас дотянулись слухи, что поначалу Самсонова в  окружении  не  было.  Но,
верный долгу, он верхом на лошади  проскакал  под  пулями  в  "мешок"  своей
окруженной армии. При этом он якобы заявил штабистам: "Я буду там,  где  мои
солдаты..."
   Курсировавшие по рельсам бронеплатформы осыпали  армию  крупнокалиберными
"чемоданами".  Прусская  полиция  и  местные   жители,   взяв   на   поводки
доберман-пинчеров (натасканных на ловле  преступников),  рыскали  по  лесам,
выискивая раненых. Очевидец сообщает: "Добивание раненых, стрельба по  нашим
санитарным отрядам и полевым лазаретам стали обычным явлением".  В  немецких
лагерях  появились  первые  пленные,  которых  немцы   кормили   бурдой   из
картофельной шелухи, а раненым по пять-шесть дней не меняли повязок.
   "Вообще, - вспоминал один солдат,  -  немцы  с  нами  не  церемонятся,  а
стараются избавиться сразу, добивая прикладами". Раненый  офицер  К.,  позже
бежавший из плена, писал: "Пруссаки обращались со мной столь бережно, что  -
не помню уж как - сломали мне здоровую ногу... Во время пути  они  курили  и
рассуждали, что делать со мною. Один предлагал  сразу  пристрелить  "русскую
собаку", другой - растоптать каблуками мою физиономию, третий - повесить..."
Людендорф беседовал  с  пленными  на  чистом  русском  языке,  а  Гинденбург
допрашивал их на ломаном русском языке:
   - Где ваш генерал Самсонов?
   - Он остался с армией.
   - Но вашей армии уже не существует.
   - Армия Самсонова еще сражается...
   В лесах и болотах, простреленная на просеках  пулеметами,  на  переправах
встреченная броневиками, под огнем тяжелой крупповской  артиллерии,  русская
армия не сдавалась - она шла на прорыв!  Документы  тех  времен  рисуют  нам
потрясающие картины мужества и героизма русских воинов... По ночам, пронизав
тьму  леса  прожекторами,  немцы  прочесывали   кусты   разрывными   пулями,
рвавшимися даже от прикосновения к листьям. Это  был  кошмар!  Гинденбург  с
Людендорфом (оба уже с нервами!) признали открыто, что русский солдат  стоек
необычайно. Германские  газеты  тогда  писали:  "Русский  выдерживает  любые
потери и дерется даже тогда, когда смерть является для него уже неизбежной".
   Самсонов, измученный приступом астмы, выходил из окружения пешком, спички
давно кончились, и было нечем осветить  картушку  компаса;  солдаты  шли  во
мраке ночи, держа друг друга за руки, чтобы не потеряться; среди них шагал и
Самсонов. "В час ночи он отполз от сосны, где было темнее. В тишине  щелкнул
выстрел. Офицеры штаба пытались найти его тело, но не смогли".
   Известие о гибели Самсонова не сразу дошло до народа; еще долго  блуждали
темные легенды, будто его видели в лагере военнопленных, где он,  переодетый
в гимнастерку, выдавал себя за солдата. Вдова его,  Екатерина  Александровна
Самсонова, под флагом Красного Креста перешла линию фронта, и немцы  (весьма
любезно) показали ей, где могила мужа. Она узнала  его  лишь  по  медальону,
внутри которого он хранил крохотные фотографии ее самой и своих детей.
   Самсонова вывезла  останки  мужа  на  родину.  Александр  Васильевич  был
погребен в селе Егоровка Херсонской губернии... В одной из первых  советских
книг,  посвященных  гибели  его  героической  армии,  сказано  с  предельной
четкостью:
   "Над трупом павшего солдата принято молчать - таково требование  воинской
этики, и никто не может утверждать,  что  генерал  Самсонов  этой  чести  не
заслужил!"

****

   Задолго до начала этой войны Фридрих Энгельс пророчески предвидел ее.
   "И, наконец, для Пруссии-Германии  невозможна  уже  теперь  никакая  иная
война, кроме всемирной войны. И это  была  бы  всемирная  война  невиданного
раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат  будут
душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой  степени  дочиста,
как никогда еще не объедали тучи саранчи". Энгельс предсказывал, что в конце
этой бойни короны цезарей покатятся по мостовым и уже не  сыщется  охотников
их подбирать... Так оно и было: первая мировая война расшатала престолы - по
мостовым Петербурга, Берлина и Вены, громыхая по булыжникам, катились короны
Романовых, Гогенцоллернов и Габсбургов...
   В битве народов, длившейся четыре года, один погибший  приходился  на  28
человек - во Франции, в Англии -  на  57  человек,  а  Россия  имела  одного
убитого на 107 человек. Прорыв армии Самсонова заранее  определил  поражение
Германии, и те из немцев, кто умел здраво мыслить,  уже  тогда  поняли,  что
Германия победить не сможет... Ныне гибель армии Самсонова брошена  на  весы
беспристрастной истории: мужество наших солдат спасло Париж, спасло  Францию
от позора оккупации! Немцы проиграли войну не за столом Версаля в 1918 году,
а в топях Мазурских болот - еще в августе 1914 года! Да, армия погибла.  Да,
она принесла себя в жертву. Сегодня наши историки пишут:  "Восточно-прусская
операция стала примером самопожертвования русской армии во  имя  обеспечения
общесоюзнической победы..."
   Так строится схема исторической справедливости.
   Других мнений не может быть!

ФИНАЛ ПЯТОЙ ЧАСТИ

   Концлагерь в Пруссии для военнопленных. Средь прочих, взятых в  плен  под
Сольдау, находился и поручик Колаковский. С неба сыпал снежок, было зябко  и
постыло; на помойной яме ковырялись голодные  солдаты  и,  хряпая  кочерыжки
турнепса, расс