шушукались:  "Стоило  в  это  дело
вмешаться Орлову, как, глядь, и наследник  сразу  же  появился..."  Впрочем,
иностранная печать, отлично осведомленная, никогда и не считала  Николая  II
отцом цесаревича Алексея.
   Теперь, когда цесаревич явился, император отобрал у  своего  брата  титул
наследника российского престола. Но Мишке тут же  было  присвоено  положение
"условного регента" (на всякие непредвиденные случаи жизни). Надо  признать,
что, повзрослев. Мишка и не напрашивался на корону. "А зачем мне эта морока?
   - говорил он,  когда  ему  делали  намеки  на  то,  что  он  имеет  право
претендовать на престол. - Разве мне и без  короны  плохо  живется?"  Михаил
Александрович рано начал кутить, отчаянно  прожигая  жизнь  по  шантанам,  к
двадцати годам это был уже  совершенно  облысевший  человек,  а  ресторанная
кухня наградила Мишку отличной язвой желудка. Вокруг него, щедрого на кутежи
и подачки, постоянно крутились  ищущие  злата  женщины.  По  натуре  он  был
добряк, не умевший ни в чем отказывать, и когда  одна  из  метресс,  госпожа
Косиковская, наступила ему на горло, чтобы он срочно на ней  женился,  Мишка
не стал отстреливаться до  последнего  патрона,  а  сразу  же  поднял  руки,
сдаваясь на милость победительницы...  Пришлось  вмешаться  матери,  которая
спровадила энергичную даму на Ривьеру, а сыночку устроила головомойку:
   "Пойми, что при скандальном браке ты теряешь все. Ты  теряешь  главное  -
право на занятие престола..." Это было крепко и звонко  сказано!  За  спиною
Мишки еще много лет  трещали,  ломаясь  в  поединках,  копья  царедворцев  и
родственников. Мария Федоровна, явно недовольная Николаем и своей невесткой,
кажется, была не прочь произвести  на  троне  шахматную  рокировку,  заменив
старшего сына младшим...
   А лето 1904 года выдалось знойное, с  частыми  грозами.  Короткие  бурные
ливни не освежали земли. Алиса, как  всегда,  болела:  полежав  на  постели,
перебиралась на  кушетку,  с  кушетки  -  в  шезлонг.  Николай  II,  подобно
дачнику-обывателю, шлялся по окрестным лесам,  собирая  в  лукошко  грибы  и
ягоды. Родители не могли нарадоваться на своего ребенка. "Удивительный  бэби
- никогда не плачет!" 8 сентября младенец доставил им первое беспокойство.
   Вдруг ни с того ни с сего началось  обильное  кровотечение  из  пуповины.
Врачам сделалось страшно.  Лейб-хирург  профессор  Сергей  Петрович  Федоров
первым нарушил тягостное молчание.
   - У наследника  престола,  -  доложил  он  царю,  -  болезнь,  называемая
"болезнью королей". В науке же зовут ее гемофилией. Пустяковый ушиб или укол
иглою, даже приступ кашля могут вызвать кровотечение,  которое  медицина  не
способна остановить. Ваше величество,  знайте  правду:  гемофилитики  обычно
умирают в детстве и очень редко они вступают в зрелую жизнь.
   Федоров  пощадил  царя,  умолчав  о  главном:  гемофилия  является  ярким
признаком  вырождения.  Странно,  что  женщины  этой  болезнью  никогда   не
страдают, и великобританская королева Виктория всю  жизнь  чувствовала  себя
отлично. Но именно она-то и несла в себе гены этой ужасной болезни,  которая
расползалась  как  лишай  по  дворам  старинных  династий  Европы,   поражая
отпрысков коронованных родителей. Три испанских инфанта,  потомки  Виктории,
уже умерли от гемофилии; родной брат кайзера, гросс-адмирал Генрих Прусский,
женатый на Ирене Гессенской, уже получил от нее сплошь отравленных сыновей.
   Принято думать, что Вильгельм II был особо заинтересован в браке  Николая
с Алисой, чтобы безжалостная гемофилия ускорила вырождение Романовых...  Ну,
а сама Алиса? Знала ли она об этом?  Да,  она  тоже  знала.  Всем  своим  не
женским, а чисто монархическим существом Алиса  стремилась  к  зарождению  в
себе не столько сына, сколько наследника, ибо вопросы династии для нее  были
дороже чувств материнства, и  вот  она  наследника  произвела...  Встреча  с
гемофилией состоялась, ничего исправить нельзя! Революция ампутирует то, что
уже отгнило...

13. БЕССТЫЖИЙ АПОСТОЛ

   Конокрады, они с коновалами всегда в дружбе. Им это надо - когда  жеребца
охолостить, когда кобылу  доправить,  чтобы  в  цене  шла  подороже.  Гришка
Распутин, пока с лошадиного воровства жил, немало повидал коновалов. От  них
и познал врачевальные тайны, что тянулись в XX век от ветхозаветной Руси, от
народного разума, от знахарских книг, писанных в  лихие  времена  славянскою
вязью, закапанных воском древности...
   Многое запомнил. Сберег. Пригодится!
   Покровские мужики хотя и  презирали  Гришку,  но  иногда  были  вынуждены
признать его превосходство над ними. Однажды  мальчонку  резанули  косой  по
ноге, кровью исходил малый на сенокосе, а Гришка пошептал  что-то,  приложил
травки - и кровь замерла... Чудеса творил Гришка и перед конскими ярмарками.
В канун торжища приволок откуда-то полудохлую  клячу,  запер  ее  в  амбаре.
Неделю отпаивал ветхую кобылицу снятым молоком с отрубями. А когда наступала
ночь, Гришка во мраке, тихо подкравшись, вдруг ожигал клячу  кнутом,  отчего
она стала пугливой. Зубы у лошади давно стерлись, верхушки их стали плоскими
(признак старости). Каленым железом Гришка  по-цыгански  выжег  ей  в  зубах
ямки, какие бывают только у молодых коней. Когда же повел клячу на  ярмарку,
все только ахали: выступал за ним резвый, подвижный  коняга,  дрожа  гладкой
шкурой, а по зубам дашь ему два года - не больше...
   Покровский староста Белов рассуждал:
   - Мазурик он! Может, исправнику нажалиться мне?
   Дошло это до Гришки, и он Белову грубил бесстрашно:
   - Ты, коли медаль нацепил на шею, так ко мне не совайся. Я человек  божий
и завсегда могу уйти в странники...
   Гришка часто уходил из села, пропадая в долгих отлучках, а потом являлся,
изможденный и мрачный, мутные глаза его скользко плавали  в  ободах  синевы;
был он тих после  богомолий,  посылал  свою  Парашку  до  лавки  с  запискою
собственного сочинения: "Милостив Гасудар  гаспатин  Лавашник  буть  любезна
Силетку мине по жирне и по толоче уважаюсчи тебе грегорий".
   Покровский лавочник спрашивал Парашку:
   - Тебе, Федоровна, какую - с икрой или с молоками? Иногда же брал  рубль,
ставя его ребром на прилавке.
   - Эво! - говорил,  подмигивая.  -  Красная  цена  тебе...  На  сеновал-то
придешь ли? Разведем мы икру с молоками.
   - Да будет вам, - отвечала Парашка. - Я ему про селедку, а он мне про это
самое. Эдак-то и до греха недалече.  Заворачивай  ту,  котора  с  молокой...
Когда на сеновал-то приходить мне?
   Была она, под стать мужу, бабой  скверной.  Под  самый  XX  век  пошли  у
Распутиных дети - сын  Митенька  да  две  дщерицы,  Варька  с  Матрешкой,  -
сопливые, нечесаные, зимой они по нужде босые по сугробам гоняли.
   "Распутинские,  -  говорили  на  селе,  -  живучие.  Их  и  оглоблей   не
проймешь...
   Ишь, заливаются - голосистые!"
   Без паспорта, без денег,  даже  без  лаптей  отваживался  Гришка  шляться
далеко. Когда отмечались Саровские торжества, он долго болтался  в  "нетях",
вернулся и брякнул мужикам в разговоре:
   - - А я вот царицу повидал, нагишом... быдто Еву!
   - Врешь ты все, - не верили ему.
   Гришка рассказал, что в Сарове, когда императрица в пруду купалась, он  в
кустах с одной монашкой радел и все видел.
   - Ну и кык она? - спрашивали. - Царицка-то у нас?
   - Да в темноте  они,  бабы,  все  одинакие.  Видел  я  тока,  что  больно
мосласта, нежирная... Я бы и лучшее ее разглядел, да мне монашка моя мешала:
   "Радей дале, говорит, коли уж на меня взобрался,  так  на  чужих  баб  не
разевайся..."
   Пока же он там болтался по  разным  святым  местам,  Парашка  его  вконец
истрепалась.  Путалась  исключительно  с  "аристократами"  -   с   писарями,
сотскими, лавочниками. Когда  Гришке  указывали  на  непотребство  жены,  он
только отмахивался небрежно:
   -  Жалеть  ли  добра  такого?  От  бабы  не  убудет...  Это  вы,  дикари,
закосматели тута, даже кофию ни разу не пробовали...
   - А ты рази кофий пил?
   - А как же! Я вот тока господского коньяка не пил.  Но  погоди,  я  и  до
энтого коньяка, даст бог, ишо доберусь...
   Вскоре было примечено, что после долгих отлучек по  богомольям  у  Гришки
начинали денежки шевелиться. Он даже лошадь с шарабаном купил,  стал  носить
высокий черный цилиндр, какие носили  тогда  провинциальные  священники.  "С
чего бы такая роскошь?"
   - Не убил ли кого? - толковали мужики. - С Гришки ведь всякое станется. А
со странствий добра не спроворишь...
   Вдруг прикатила в Покровское на тройке  с  бубенцами  вдовая  миллионерша
Башмакова, надарила Парашке разных платьев,  щедро  оделила  детвору  Гришки
гостинцами. Распутин выстроил на отшибе села новую баню  с  каменкой,  водил
туда миллионершу по вечерам, и там они знойно парились. "Греха не пужайся, -
говорил Гришка богачихе. - Потому как всякий грех я на себя забираю, и  пред
богом тебе виноватой стоять не придется. С богом я и сам разберусь!.."
   Башмакова растрезвонила по свету, что вот, мол, апостол какой объявился -
не только согрешит, но еще и от греха очистит. Понаехали из города и  другие
паскудницы  -  тоже  усердно  парились,  а  из  бани  Гришку,  вымытого   до
изнеможения, вели под локотки - словно гуся  важного!  "Осторожнее,  старец:
здесь крапива, - щебетали барыни. - Ах, устал наш старец..." (а старцу-то  и
сорока лет еще не исполнилось!). В голове Распутина, под  буйными  зарослями
волос, вечно спутанных в жесткий колтун, была адская мешанина отбросов чужих
мыслей. Все, что вынес он в юности из  радикальной  земской  больницы,  чего
набрался  в  трактирах  и  конокрадских  притонах,  что  впитал  в  себя  на
хлыстовских радениях, - все это,  вместе  взятое,  образовало  в  башке  его
ужасный шурум-бурум... Одну лишь истину разумел он крепко и жадно:
   - Чего это я стану ждать царствия небесного? На што мне облака да тучи? Я
на земле желаю жить по-царски. Чтобы бабы плясали! Чтоб вино лилось!
   Чтобы самовары кипели! Чтобы сапоги у меня скрипели! Чтобы рубахи вышиты!
   Чтоб... всем вам треснуть!
   Безжалостный к чужой жизни, харкая в самое святое людей,  Распутин  скоро
совсем распоясался. Казалось, ему доставляло  удовольствие  надругаться  над
извечным целомудрием крестьянского мира, и напрасно бабы пытались  увещевать
его жену:
   - Глаза-то твои бесстыжие видят ли, что деется? Ведь,  чай,  не  чужая...
жена ему! Нешто самойто тебе не противно?
   Парашку теперь было не узнать: развалив по подоконнику  тяжелину  грудей,
барыней сидела в окошке избы, сама в шелку, ела пастилу голубую и розовую, в
усладу себе щелкала орешками.
   - А чо мне? - отвечала с игривостью. - Кажинный мужчиночка должен на хлеб
супружнице заработать. А уж как сработал - меня не касаемо.
   А вскоре прибыл новый священник - отец Николай Ильин, сосланный Синодом в
Сибирь, ибо, будучи человеком  честным,  он  активно  выступал  против  попа
Гапона и его влияния на рабочих. Искренно желая отвратить Гришку от разврата
хлыстовского, Ильин стал по вечерам заманивать его к себе на чашку чая.  Вел
с Распутиным "душеспасительные" беседы, уговаривая вернуться на путь истины.
Знакомство пошло Гришке на пользу - поднабрался от попа словечек  церковных,
ловко молол о мощах и разных чудесах.  Ранее  манкируя  церковью,  он  вдруг
сделался самым усердным прихожанином, подолгу - напоказ!
   - постился. Не вера, а страх двигал Распутина в официальные храмы: боялся
он, как бы за хлыстовщину не упекли его в  края,  куда  и  ворон  костей  не
заносит... Не ко времени опять нагрянула в Покровское на тройке  миллионерша
Башмакова (уже рехнувшаяся). Зонтиком переколотила все стекла в окошках избы
Распутина, призывала истошно:
   - Гришуня, не покинь! Выйди, голубочек ясный...
   Распутин, зевая, вышел. Взял дуру старую за глотку, повалил наземь.
   Прижал коленом, чтоб не больно-то рыпалась, долго и молча совал кулаком в
сдобную морду. Звеня бубенцами и рыдая, мадам Башмакова отъехала... Когда же
мужики засомневались, можно ли эдаким  манером  обращаться  с  миллионершей,
Гришка оправил за поясок выдернутую из порток рубаху и отвечал рассеянно:
   - Хто? Она? Миллионщица? Так все едино - баба...
   Истомленный развратом и церковными бдениями, он заметно  похудел,  синяки
под глазами расширились. Случилось нечто странное: с лопатой  ушел  Распутин
за околицу, выкопал на опушке леса глубокую яму, будто колодец,  прыгнул  на
дно ямы и заявил оттуда:
   - Бес меня вконец истомил... Сами видите - отселе и кроту  не  выбраться.
Теперича здеся поститься стану. А вы мне за это силетку пожирней да потолсче
кидайте.
   Высидел он в яме несколько дней, заедая свое одиночество жирной и толстой
селедкой (когда с икрой, а когда попадалась и с молокою). Но однажды  пришли
односельчане на опушку, дабы навестить своего "подвижника", а  там,  в  этой
яме, Гришка уже не один - рядом с ним сидят на дне и три городские дамочки.
   - А греха не избежать, -  провозгласил  из  ямы  Распутин.  -  Почти  уже
спасся, да энти дуры скакнули сверху, быдто лягухи  поганые.  Всю  святость,
какая была, поломали, стервы. Вынимайте меня!

****

   Не сразу до сибирской глухомани долетели отзвуки революции, а потом пошли
разные кривотолки, будто скоро будет на Руси собрана  народная  Дума,  чтобы
думу о народе только и думать.
   - Расплясались! - говорил Распутин. - А на кой хрен вся эта  Дума  нашему
брату? Быдто в кошки-мышки с нами играются...
   Ох, не спеши, Григорий Ефимович!
   Именно предвыборная кампания  по  выдвижению  "кандидатов  из  народа"  и
выпихнула Гришку на поверхность путаной русской жизни, хотя об  этом  казусе
истории у нас мало кто знает.

14. ПАРЛАМЕНТ НА КРОВИ

   Легче всего ругать царей за то, что они... цари!
   Но марксистская история не осуждает царей за их происхождение.  Мы  судим
не монархов, а только их поступки...

   Раскинулась необозримо
   Уже кровавая заря,
   Грозя Артуром и Цусимой,
   Грозя Девятым января!

****

   Николаи II имел в быту репутацию un charmeur (то есть очарователя).
   Спокойными глазами глянем на него как бы со стороны... Милый и деликатный
полковник, умеющий, когда это надо, скромно постоять в  сторонке.  Предложит
вам сесть, справится  о  здоровье,  раскроет  портсигар  и  скажет:  "Праашу
вас..." Он умел  производить  впечатление  мягкого  и  доброго  человека,  а
скучноватое лицо императора  оживляли  глубокие  материнские  глаза  ("глаза
газели"). Военным людям царь импонировал умением держаться на парадах. В его
щуплом теле таился геликон удивительной мощи,  и  трубой  своего  голоса  он
свободно покрывал громадные площади, заставленные сплошь войсками...
   Внешне, таким образом, все обстояло благополучно.
   Но именно царствование Николая  II  было  самым  жестоким  и  злодейским,
недаром же он получил кличку  Кровавый.  Кровавое  царствование  -  и  самое
бесцветное. Картину своего правления Николай II обильно забрызгал кровью, но
безжизненная  кисть  царя  не  отразила  на  полотне  ни  одного  блика  его
самодержавной личности. Здесь  не  было  ни  упрямого  азарта  Петра  I,  ни
бравурной веселости Елизаветы, ни  тонкого  кокетничанья  Екатерины  II,  ни
либеральных потуг Александра I, ни жестокой прямолинейности  Николая  I,  не
было и кулацких замашек его отца. Даже те, кто  воспевал  монархию,  днем  с
огнем искали монарха в России и не могли найти его, ибо Николай  II,  словно
масло на солнцепеке, расплывался на фоне общих событий.  Реакционеры  желали
видеть в нем грозного самодержца, а  к  ним  выходил  из-за  ширмы  "какойто
веселый,  разбитной  малый  в  малиновой  рубашке   и   широких   шароварах,
подпоясанный шнурочком" (это форма  стрелков  Императорского  батальона).  О
своих политических планах царь долго помалкивал. Правда, после коронации  он
дружески повидался с  Вильгельмом  II:  "Константинополь  меня  сейчас  мало
тревожит, - сказал он кайзеру. - Мои взоры обращены исключительно на Дальний
Восток".  Летом  1903  года  царь  признался,  что   возвращает   страну   к
завоевательной политике, которую столь  прочно  затормозил  его  миролюбивый
отец. Николай II задумывал покорить  Персию,  захватить  Маньчжурию,  мечтал
"разжечь тибетцев против англичан"; надеялся "с  помощью  жестов  и  мимики"
аннексировать Корею... Восточный узелок был завязан прочно! Русские  корабли
обживали гавани Порт-Артура и Дальнего, через безлюдные степи  легли  рельсы
КВЖД, Харбин стал почти русским городом, а германский кайзер толкал  Николая
II все дальше и дальше от Европы: "Твое будущее на Востоке, на  тебе,  Ники,
лежит священная миссия - спасти христианский мир от желтой опасности..."
   Когда императорские яхты "Штандарт" и "Гогенцоллерн" расходились  в  море
после свидания, Вильгельм II поднимал на своих мачтах провокационный сигнал:
   АДМИРАЛ  АТЛАНТИЧЕСКОГО  ОКЕАНА  ПРИВЕТСТВУЕТ  АДМИРАЛА  ТИХОГО   ОКЕАНА,
Сухорукий кайзер настолько увлекся восточной агитацией  своего  кузена,  что
сам намалевал громадную картину, изображавшую столкновение  белой  и  желтой
рас, и переслал картину в дар Николаю II с  приказом  повесить  ее  в  своем
кабинете. И всюду,  куда  бы  теперь  ни  плыли  русские  крейсера,  даже  в
пустынности океана они встречали серые,  будто  обсыпанные  золой,  японские
броненосцы, молчаливо следящие за русскими через лучшую оптику мира -  через
линзы цейссовской фирмы. Конфликт обострялся...  Японский  посол  настойчиво
просил царя об аудиенции с глазу на  глаз,  однако  Николай  II  каждый  раз
отвечал "я занят".
   Когда же они повидались, император,  брякнул  в  лицо  послу:  "Ze  Japon
finira par me facher!" (Япония кончит тем,  что  меня  рассердит!).  В  этой
фразе он обнаружил мещанское понимание политики: так может  сердиться  сосед
на соседа, но никак не  государственный  деятель.  Зимний  сезон  1904  года
открылся в Петербурге шумными весельями. "Сарафановый" бал  19  января  стал
балом историческим... К императору подошла графиня Бенкендорф, жена русского
посла в Лондоне, и спросила: будет ли война с Японией? "Я  волнуюсь  не  как
жена дипломата, а как мать флотского офицера,  который  служит  на  кораблях
Порт-Артурской эскадры". - "Я войны не хочу, -  отвечал  царь,  -  и  ее  не
будет". В самый разгар бала в залах  Эрмитажа  появился  офицер  Генштаба  и
вручил царю телеграмму наместника Дальнего Востока: японские миноносцы - без
объявления войны! - атаковали нашу эскадру на рейде Порт-Артура...
   Танцы не прерывались. "Ведь это же не люди, а макаки!" - говорили дамы.
   "Иконами закидаем!" - угрожали японцам генералы.
   Из  Киева  приехал  на  генерал-адъютантское   дежурство   грубиян-остряк
Драгомиров, когда-то преподававший Николаю  II  тактику.  За  гофмаршальским
столом во время обеда,  когда  придворные  спрашивали  его,  чем  закончится
война, знаменитый тактик рукопашного боя приподнялся со стула и  громогласно
издал неприличное для царской резиденции звучание:
   - Вот чем закончится! - и снова сел за ботвинью...
   Настал страшный день на Руси - день 9 января... Это был великий  день  на
Руси - день, с которого началась Первая русская революция. "Тяжелый день,  -
записывал царь. - Произошли серьезные беспорядки вследствие желания  рабочих
дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города,
было много убитых и раненых. Мама приехала к нам прямо к обедне.  Завтракали
со всеми. Гулял с Мишей..." Даже в такой  день  он  все  же  не  забыл,  что
прогулки полезны для здоровья. А когда во дворец проникли отзвуки возмущения
народа, царица сказала:
   - Мы же  еще  и  виноваты  остались!  Теперь  нас  винят,  что  мы  убили
хулиганов, шумевших под нашими окнами, требуя  себе  хлеба,  как  будто  они
никогда хлеба не ели. Мы уже из своего кармана выложили пятьдесят тысяч - на
похороны... Им все еще мало?
   Сестра ее Элла (Елизавета Федоровна) проживала в Москве с  мужем  Сергеем
Александровичем, дядей царя. На лице этого сатр