а значит, не  стоит
ему и кланяться... На Бородинском поле средь местных крестьян нашлись ветхие
старцы и старухи, свидетели Бородинской битвы. В торжестве принимали участие
и французы - внуки наполеоновских гвардейцев; в суровом молчании, под мирные
возгласы рокочущих барабанов французы возложили венки  как  на  французские,
так и на русские могилы.
   Время стерло следы прежней вражды!
   В это же время германский рейхстаг, под бурные овации кайзеру,  вотировал
новый закон об увеличении рейхсвера.
   - Мы тоже... допингируем, - говорил Сухомлинов.

****

   Николай II был достаточно воспитан, чтобы не выражать свою  кровожадность
открыто. Зато в охоте проявил себя настоящим убийцей Кажется, он  вступил  в
негласное соревнование с другим фанатиком уничтожения природы -  эрцгерцогом
Фердинандом, наследником австрийским... Бывали дни (только дни!), когда царь
успевал набить тысячу четыреста штук дичи; в особом  примечании  Николай  II
записывал в дневнике - с садизмом: "Убил еще и кошку". Сколько уничтожено им
редких животных - не поддается учету. Для него охота не  была  охотой,  если
число жертв не округлялось двумя нулями. А после кровопролития  очень  любил
взгромоздиться  с  ружьем  на  еще  теплые  трупы  животных,  и  тогда   его
фотографировали...  После  Бородинских  торжеств  царь  со  всем  семейством
отъехал в Польшу -  в  заповедное  имение  Спалу.  Его  сопровождал  богатый
арсенал орудий убийства и целый штат придворных палачей, готовых помочь царю
в уничтожении природы. Был чудесный теплый октябрь, и Крулев ляс затрещал от
выстрелов, быстро росла  гора  окровавленных  трупов.  В  промежутке  отдыха
царская  семья  забавлялась,  наблюдая  за  матросом  Деревенько,   который,
обвешавшись шевронами "за безупречную службу", носился бегом  с  наследником
престола на сытом своем загривке...
   Гемофилия сделала из ребенка калеку. Однажды в Спале катались  по  озеру,
и, когда подгребли к берегу, мальчик не вытерпел - решил первым спрыгнуть на
землю. При этом нечаянно ударился о борт лодки. Две недели спустя в  паху  у
ребенка образовалась кровяная опухоль - гематома;  в  Спалу  спешно  вызвали
лучших врачей - Федорова, Раухфуса,  Боткина.  В  таких  случаях  необходимо
вмешательство хирургии, но  гемофилия  не  допускала  применения  скальпеля:
резать его -  значило  тут  же  убить!  21  октября  температура  у  Алексея
подскочила до 39,8Вё. Федоров сказал царю, чтобы он с женою  были  готовы  к
самому худшему исходу.
   Сразу возник вопрос о судьбах престола. "Условный регент"  великий  князь
Михаил под именем графа Брасова околачивался за границей.  Породить  второго
сына царица, в силу женских немощей, была уже не способна. А великие  князья
Владимировичи, Борис и Кирилл, уже таскались к Щегловитову, спрашивая, какие
у них есть юридические права на престол. Ванька Каин ответил им, что прав  у
них нету, но права сразу появятся, если их мать из  лютеранства  перейдет  в
православие. Чтобы  добыть  права  на  престол  забулдыгам-сыновьям,  старая
потаскуха  Мария  Павловна  (из  дома  Мекленбург-Шверинского)  разделась  и
полезла в купель,  дабы  восприять  веру  византийскую.  Говорят,  что  дядя
Николаша сказал ей: "А чего  ты  раньше  думала,  дура  старая?.."  Об  этом
Щегловитов моментально сообщил в Спалу. В  спальской  церкви  днем  и  ночью
текли клубы ладана; царь телеграфировал Саблеру, чтобы перед Иверской иконой
отслужили торжественную литургию; в столичном Казанском соборе круглосуточно
совершали молебны о выздоровлении наследника...
   - Можете ли спасти мне сына? - спросил царь врачей.
   - Мы не боги, - ответил за всех старый Раухфус.
   23 октября в Спалу приехал министр иностранных дел  Сазонов;  было  очень
раннее утро, в охотничьем шале все  еще  спали,  министр  пристроился  возле
камина, наслаждаясь теплом. Он привез царю доклад о положении на Балканах, о
том, что схватка с германским милитаризмом близится... По лестнице, убранной
рогами оленей, спустилась умиротворенная сияющая императрица.
   - Вы улыбаетесь? Значит, наследнику лучше?
   - Нет, - отвечала Алиса, - моему сыну хуже. Но я получила  телеграмму  от
Распутина, который написал мне,  что  господь  увидел  мои  слезы  и  теперь
наследник останется жить.
   Что тут можно сказать? Сазонов промолчал.
   Днем температура пошла на убыль, а гематома  медленно  рассосалась.  Если
это чудо, то Распутин и в  самом  деле  святой!  Кровотечение  наследника  и
прекращение  его  давно  меня  занимали  (Здесь  же  позволю  себе  выразить
благодарность полковнику медицинской службы Виталию Сергеевичу  Чернобурову,
который, будучи учеником С.П.Федорова (1869-1936), многое поведал мне из его
рассказов о лечении  наследника  и  влиянии  Распутина  на  дела  придворной
медицины.) Тропинка исторических подозрений заводит нас  в  клинику  доктора
Бадмаева... Шарлатан снабжал Вырубову странным китайским снадобьем,  которое
увеличивало любое кровотечение, не только гемофилическое. Вырубова незаметно
подсыпала эту отраву в пищу ребенка, а потом, когда болезнь  обострялась,  в
интригу  активно  вторгался  и  сам  Распутин,  действуя  "заговорами"   или
"божественной силой".  Вырубова  прекращала  давать  наследнику  бадмаевские
травки - наследник выздоравливал. В любом  случае  все  трое  имели  выгоду:
Распутин усиливал свою власть в царской  семье,  Вырубова  держала  в  руках
Распутина, а Бадмаев обретал право шантажировать обоих, что он очень тонко и
делал!
   Как бы то ни было, но Дума при известии о выздоровлении наследника дружно
встала и пропела "Боже, царя храни...".

****

   А когда петь закончили, Родзянко решил малость поправить свои отношения с
Царским Селом - он сказал с трибуны:
   - Государственная  Дума  четвертого  созыва  продолжает  свои  занятия  с
неизменным чувством незыблемой преданности своему венценосному вождю...
   Поручите   мне   передать   государю    императору    чувство    огромной
верноподданнической    радости    по    случаю    чудесного    выздоровления
наследника-цесаревича!
   С линзой в руках я обшарил всю  громадную  фотографию,  на  которой  -  в
развороте амфитеатра Таврического дворца -  открывается  панорама  четвертой
Думы; я нашел того, кого искал. Вот он, заложив руки  назад,  с  напряженным
вниманием выслушивает речь председателя,  а  на  лице  застыла  почтительная
внимательность... Это Хвостов! "Избранники народа" домогались  у  Фредерикса
"о счастии представиться государю императору", на что Фредерике, переговорив
с царем, дал благосклонное согласие. Естественно, что в эту депутацию  вошел
и лидер правых. Поверх камергерского мундира он укрепил пышный бант из  трех
национальных цветов имперского флага, а поверх банта нацепил... значок!
   Николай II, обходя шеренгу "умеренных", спросил Хвостова:
   - Что это у вас за значок?
   - Значок "Союза русского народа".
   Согласно  чиновному  положению  ношение  значков  при  форменной   одежде
возбранялось, и царя покоробило это афиширование патриотизма. Неожиданно  он
повернул обратно, указал пальцем:
   - Снимите... вот это!
   Но, запомнив дерзость Хвостова, государь, конечно, теперь будет и помнить
о самом Хвостове. В тамбуре дачного поезда, возвращаясь  из  Царского  Села,
Хвостов жадно курил, мрачно размышляя: "Черт!  Неужели  не  стану  министром
внутренних дел?.."

****

   Министр  внутренних  дел   Макаров,   загруженный   ювелирными   деталями
тончайшего политического сыска, закончил свой очередной доклад императору...
   Был декабрь 1912 года.
   - Благодарю за службу, - сказал царь, выслушав его, - а теперь, Александр
Александрыч, вы можете подавать в отставку.
   - Простите, государь, я не ослышался? Царь повторил. Макаров зарыдал.
   - Голубчик мой, - говорил  царь,  утешая  опричника,  -  да  что  вы  так
переживаете? Я ведь к вам зла не имею... Люблю вас!
   - За что же... за что меня гоните?
   - Ах, боже мой, да успокойтесь...
   - Чем я не угодил вашему величеству?
   - Всем! Всем угодили. Не надо плакать.
   Непонятно, каковы же причины, по  которым  убрали  Макарова.  Субъективно
рассуждая, этот старый полицейский волк был "на своем месте". Коковцев -  за
него! Царь тоже стоял за Макарова!
   Тогда... почему же его бессовестно вышибали?
   Макаров удалился, так и не осознав, что нельзя быть министром  внутренних
дел, не выказав основательного решпекта Гришке Распутину. На место  Макарова
царь вызвал из Чернигова клоуна и имитатора Николая  Алексеевича  Маклакова,
вошедшего в историю МВД под кличкою  Влюбленная  Пантера.  В  это  же  время
Степан Белецкий лелеял в душе ту мысль, которая уязвляла  и  душу  Хвостова:
"Как посмотришь вокруг, так  нет  ничего  слаще  эмвэдэ  с  его  рептильными
фондами... Неужели я недостоин?"

4. В КАНУН ТОРЖЕСТВА

   Петербург  пробуждался,  весь  в  приятном  снегу,  тонкие  дымы,   будто
сиреневые  ветки,  тянулись  к  ледяному  солнцу,  заглянувшему  в   спальню
директора департамента полиции. Белецкий еще спал, и жена дожидалась,  когда
он откроет свои бесстыжие глаза...
   - Степан, я давно хочу с тобою поговорить. Оставь все это. Ты уже  достиг
поднебесья. Просись обратно в губернию. Поняв причину ее вечных страхов,  он
сказал:
   - Губернаторы тоже причислены в эмвэдэ.
   - Пусть! Но перестань копаться в этом навозе.
   - С чего бы мы жили, если бы я не копался?
   - Лучше сидеть  на  одной  каше,  но  спать  спокойно.  Я  же  вижу,  как
полицейщина засасывает  тебя,  словно  поганое  болото...  Белецкий  натянул
штаны, пощелкал подтяжками.
   - С чего ты завела это нытье с утра пораньше?
   - Я завела... Да ведь мне жалко тебя, дурака! Погибнешь сам, и я  погибну
вместе с тобою... Пожалей хоть наших детей.
   - Можно подумать, - фыркнул Белецкий, - что все служащие полиции  обязаны
кончить на эшафоте. Оставь заупокойню! Жена заплакала.
   - Об одном прошу, поклянись мне, что  никогда  не  полезешь  в  дружбу  с
этим... Ну, ты знаешь, кого я имею в виду.
   - Распутина? Так он мне не нужен...
   Жена в одной нижней рубашке соскочила с кровати.
   - Не так! - закричала она. - Встань  к  иконе!  Пред  богом,  на  коленях
клянись мне, Степан, что Распутин тебе не нужен.
   Он любил жену и встал на колени. Директор  департамента  полиции,  широко
крестясь, принес клятву перед богом и перед любимой женой,  что  никогда  не
станет искать выгод по службе через Гришку Распутина... Жена подняла с  пола
уроненную шпильку, воткнула в крепкий жгут волос на затылке.
   - Смотри, Степан! Ты поклялся. Бог накажет тебя... В прихожей он  напялил
пальтишко с вытертым барашковым воротником, надел немудреную шапчонку, сунул
ноги в расхлябанные фетровые боты. У подъезда его поджидал казенный "мотор".
   - В департамент, - сказал, захлопывая дверцу...
   "Ольга, как и все бабы, дура, - размышлял директор в  дороге.  -  Где  ей
понять, что в таком деле, какое я задумал, без Гришки не обойтись, но  я  ей
ничего не скажу... Господи, жить-то ведь надо! Или мало я киселя хлебал?
   О  боже,  великий  и  насущный,  пойми  раба  своего  Степана..."  Шофер,
распугивая зевак гудением рожка, гнал машину по заснеженным улицам столицы -
прямо в чистилище сатаны! На Фонтанку - в департамент.

****

   Ротмистр Франц Галле в шесть утра уже был в полицейском  участке.  "Много
насобирали?" - спросил, зевая. Дежурный  пристав  доложил  о  задержанных  с
вечера:  нищие,  воры,  налетчики,   взломщики,   наркоманы,   барахольщики,
хинесницы, проститутки... По  опыту  жизни  Галле  знал,  что  рабочий  день
следует начинать с легкой разминки на нищенствующих (это вроде физзарядки).
   - Давайте в кабинет первого по списку,  -  указал  он;  вбросили  к  нему
нищего, сгорбленного, в драной шинельке.
   - Ах ты, сучий сын... Где побирался, мать твою так размать!
   - На Знаменской... какое сейчас побирание!
   - Почему не желаешь честно трудиться?
   - Дык я б пошел. Да кому я нужен?
   - Семья есть? - спросил Галле, еще раз зевая.
   - А как же... чай, без бабы не протянешь.
   - Дети?
   - Ууу... Мал мала меньше.
   - Детей наделать ума хватило, а работать - так нет тебя? - Сорвав  трубку
телефона, Галле стал названивать в Общество трудолюбия на  Обводном  канале,
чтобы прислали стражников. - Да, тут одного охламона надо пристроить...
   Шмыгнув красным носом, нищий швырнул на стол ротмистру открытый спичечный
коробок, из которого вдруг  побежали  в  разные  стороны  клопы,  клопищи  и
клопики - еще детеныши.
   - Я тебя в "Крестах" сгною! - орал Франц  Галле,  давя  клопов  громадным
пресспапье, и с  кончиною  каждого  клопа  кабинет  его  наполнялся  особым,
неповторимым ароматом...
   - Честь имею! - сказал "нищий", распахивая на себе шинельку, под  которой
скрывался мундир. - Я министр внутренних дел Маклаков, а клопов сих набрался
в твоем клоповнике... Ну, что? Не дать ли вам,  ротмистр,  несколько  капель
валерьянки?
   Началась потеха: всех арестованных за ночь погнали из камер на "разбор" к
самому министру... Одна бесстыжая краля, понимая, что в  жизни  еще  не  все
потеряно, мигнула Маклакову.
   - Слышь! - сказала. - Ты со мной покороче. Я ведь тебе не Зизька, которая
по пятерке берет, а у самой  такой  триппер,  что  ахнуть  можно...  Я  ведь
честная, здоровая женщина!
   - Ах, здоровая? Тогда проваливай...
   Взломщики сочли Маклакова за своего  парня.  Он  угостил  их  папиросами,
душевно побеседовал  о  трудностях  воровского  мастерства.  Несколько  дней
полиция Петербурга находилась в состоянии отупляющего  шока.  Боялись  взять
вора-домушника. Страшились поднять с панели пьяного...  "Поднимешь,  в  зубы
накостыляешь, а потом окажется, что это сам  министр".  Маклаков,  подлинный
мистификатор, являлся в участки то под видом адъютанта  градоначальника,  то
бабой-просительницей, то тренькал шпорами гусарского поручика.  Гримировался
- не узнаешь! Голос менял - артистически! Петербург хохотал над полицией,  а
сам автор этого фарса веселился больше всех.  Озорная  клоунада  закончилась
тем, что царь сказал Маклакову:
   - Николай Алексеич, пошутили, и хватит... Я прошу вас (лично  я  прошу!),
окажите влияние на газеты, чтобы впредь они больше не трепали имени Григория
Ефимовича..
   Обывателю не возбранялось подразумевать, что Распутин где-то  существует,
но он, как вышний промысел, всеобщему обсуждению не подлежит.
   Натянув на прессу намордник, Маклаков вызвал к себе Манасевича-Мануйлова,
которого отлично и давно уже знал по общению  с  ним  в  подполье  столичных
гомосексуалистов.
   - Ванечка, ты больше о Распутине не трепись, золотко.
   - Коленька, ты за меня не волнуйся...
   Влюбленная Пантера совершала  немыслимые  прыжки  и,  покорная,  ложилась
возле ног императрицы, облизывая ей туфли. Царь отверг резолюцию  Коковцева,
который о Маклакове писал: "Недостаточно образован, малоопытен и  не  сумеет
сыскать доверие в законодательных учреждениях и авторитет своего ведомства".
Но что значит в этом мире резолюция? Бумажка...

****

   Ванечка зашел на Невском, дом ј 24/9, в парикмахерскую "Молле", владелица
которой Клара Жюли сама делала ему маникюр. Между прочим, болтая с  неглупой
француженкой, Манасевич-Мануйлов  краем  уха  внимательно  слушал  разговоры
столичных дам:
   - Теперь чулки  прошивают  золотыми  пальетками,  так  что  ноги  кажутся
пронизанными лучами утреннего солнца.
   - Слава богу, наконец-то и до ног добрались! А то ведь  раньше  только  и
слышишь: глаза да глаза... Как будто, кроме глаз, у женщины больше ничего  и
нету.
   - А Париж уже помешался на реверах из черного соболя.
   - Ужас! Следует быть очень осторожной.
   - Неужели опять обман?
   - Да! От белой кошки берут шкуру, а от черной кошки берут хвост.
   Продается под видом egalite "под нутрию"!
   - С ума можно сойти, как подумаешь... За  какого-то  зайца  под  белку  я
недавно отдала двадцать рублей.
   - Вам еще повезло! А я за собаку  под  кошку  -  пятнадцать  и  была  еще
счастлива, что достала...
   - Главное сейчас в жизни - это муфта.
   - Да. В нашем жестоком веке без муфты засмеют!
   - Мне один знакомый молодой человек (так, знаете,  иногда  встречаемся...
как друзья!) рассказывал, что скоро в Сибири перестреляют  всего  соболя,  и
тогда мы будем ходить голыми.
   - Уже ходят! Недавно княгиня Орлова, урожденная  Белосельская-Белозерская
(та самая, которую Валентин Серов писал на диване, где она на себя пальчиком
показывает), вернулась из Парижа... Вы не поверите - ну, чуть-чуть!
   - Как это, Софочка, "чуть-чуть"?
   - Атак. Прикрыта. Но... просвечивает.
   - Конечно, ей можно! У нее заводы на  Урале,  у  нее  золотые  прииски  в
Сибири. А если у меня муж в отставке без пенсии, а любовник под  судом,  так
тут при всем желании... не разденешься.
   - Ну, я пошла. Всего хорошего. Человек!
   - Чего изволите?
   - Подними мою муфту. Еще раз - до свиданья.
   - Счастливая! Вы заметили, какой у нее "пароди"?
   - Это старо. Сейчас Париж помешался на "русских блузках".
   Конечно, в  одной  блузке  на  улицу  не  выйдешь.  К  скромной  блузочке
необходимо приложение. Хотя бы кулон от Фаберже!
   - В моде сейчас крохотная голова и длинные ноги.
   - Об этом давно говорят. А к очень маленькой голове нужен  очень  большой
"панаш" из перьев райских птиц... Человек!
   - Чего изволите?
   - Вынеси шляпу... не урони. Ремонт очень дорог...
   Ванечка небрежным жестом оставил Кларе Жюли  пять  рублей  за  маникюр  и
помог одной даме надеть шубу (из кошки или из собаки - этого  он  определить
не мог), прочтя ей четверостишие:

   Последний звук последней речи
   Я от нее поймать успел,
   Ея сверкающие плечи
   Я черным соболем одел.

   Дама оказалась знающей и мгновенно парировала:

   Настоящую нежность не спутаешь
   Ни с чем. И она тиха.
   Ты напрасно бережно кутаешь
   Мне плечи и грудь в меха...

   Действуя по наитию, Ванечка подошел к телефону.
   - Здравствуй, Григорий Ефимыч, - сказал приглушенно. - Не узнал? Это я  -
Маска... враг твой! Я прямо от Маклакова, он к тебе хорошо относится.
   За что? Не знаю. Он  сказал:  "Ванюшка,  только  не  обижай  моего  друга
Распутина..." Встретимся?
   - Да я в баню собрался, - отвечал Распутин, явно  обрадованный  тем,  что
Маклаков к нему хорошо относится.
   - Ну, пойдем в баню. Я тебе спину потру.
   - Соображай, парень... Я же с бабами!
   - Соображай сам: я уже столько раз бывал женщиной, что  меня  твое  бабье
нисколько не волнует. К тому же я еще и женат.
   - Ладно. Приходи. Я моюсь в Ермаковских.
   - Это где? Бывшие Егоровские?
   - Они самые. В Казачьем переулке... у вокзала.
   Распутина сопровождали семь женщин (четыре  замужние,  две  овдовевшие  и
одна разведенная). Гришка тащил под локтем здоровущий веник, так что подвоха
с его стороны не было. Пошли в баню с приятными легкими разговорами.
   Ванечка семенил сбоку, слушая. Неожиданно Распутин спихнул его с  панели,
сказав:
   - А меня, брат, скоро укокошат... это уж так!
   - Кто? - спросил Ванечка, испытав зуд журналиста.
   - Да есть тут один такой... Ой и рожа у него! Не приведи бог... Я вчера с
ним мадеру лакал. Человек острый...
   Интересно  было  другое.  На  углу  Казачьего  переулка  стояла   грязная
баба-нищенка, и Распутин окликнул ее дружески:
   - Сестра Марефа, а я мыться иду... Не хошь ли?
   - Руль дашь, соколик, тогда уступлю - помоюсь.
   - Трешку дам. Пива выпьем. Чего уж там! Причаливай...
   Из соображений нравственного порядка я  дальнейшие  подробности  опускаю,
как не могущие заинтересовать нашего читателя. Но хочу  сказать,  что  после
бани Распутин платье баронессы Икскульфон-Гильденбрандт, пошитое в Париже на
заказ, отдал нищенке,  а  знатную  аристократку  обрядил  в  отрепья  сестры
Марефы.
   - Горда ты! - сказал ей. - Теперича смиришься...
   При выходе из бани заранее  был  расставлен  на  треноге  громадный  ящик
фотоаппарата, и Оцуп-Снарский  (тогдашний  фот