е встречи с  еврейскими  представителями
Распутин уже не скрывал свое  расположение  к  евреям".  Спору  нет,  Гришка
сионистом не стал, а его полемика с антисемитами отныне строилась на прочной
зубоврачебной основе (весьма существенной, если учитывать,  что  Гришка  всю
жизнь страдал зубами); он заводил речь так:
   - А ты пломбы ставил? Ты зубы лечил?
   - Ну, ставил. Ну, лечил.
   - Небось сверлили тебе?
   - Сверлили... страшно вспоминать.
   - Пломбы-то держатся? Не вываливаются?
   - Ну, держатся. А при чем здесь жиды?
   - А кто тебе  сверлил?  А  кто  пломбу  ставил?  Вить  ежели  всех  жидов
перебить, так мы совсем без зубов останемся...
   Сионисты начали с того, что бесплатно  вставили  Распутину  полный  набор
искусственных зубов.
   - Такой великий и умный человек, - внушал  ему  Симанович,  -  не  должен
думать о деньгах. Зачем отвлекаться от государственных проблем?
   Только скажите - и деньги будут.
   - А где возьмешь?
   - Это уж мое дело...
   Судьбы  международных  капиталов  вообще   запутанны.   Но   они   трижды
запутаннее, когда проходят через руки сионистов. Ибо деньги в  этих  случаях
выносит наружу в самых неожиданных местах, словно они прошли  через  фановые
глубины   канализации.   Распутин   скоро   обнаглел!    Он    поступал    с
евреями-банкирами как грабитель со случайными прохожими. Стало уже правилом,
что, встречаясь на улице с Гинзбургом или  Гинцбургом,  Гришка  бесцеремонно
распахивал на них  шубы,  забирал  бумажник,  дочиста  обчищал  карманы,  не
забывая при этом оставить ограбленным один полтинничек.
   - Это тебе на извозчика, чтобы до дому добрался...
   Рубинштейн вскоре открыл на Марсовом  поле  контору,  назначения  которой
никто не знал. Она ведала финансовым снабжением не самого Распутина, а  лишь
обслуживанием его окружения. Если кто просил  у  Гришки  денег,  он  отсылал
таких на Марсово поле.
   - Идите к Митьке... он умный... он даст!

1. ВСЕ СТАВКИ НА СТАВКУ

   После заживления распоротого живота Распутин лишь 12 сентября вернулся из
Сибири в столицу, где очень легко убедил царицу, что  умудрился  выздороветь
лишь благодаря "божественному попечению". По сути дела, все решено без него!
Война  объяла  Россию,  и  он,  который  всегда  войны  боялся,  в  туманных
выражениях давал понять, что страну ожидают большие несчастья. Однако  сухой
закон Гришка от души приветствовал, а на "Вилле Родэ" ему подавали  водку  в
чайнике, искусно загримированную от полицейского надзора под колер  крепкого
чая. Хлебнув из стакана, в который  предусмотрительно  быта  опущена  чайная
ложечка, Гришка говорил:
   - Это хорошо, что прижали нашего брата.  А  то  бы  мы,  грешные,  совсем
спились. Эта война, погоди, ишо поправит нам мозги!
   В стране возникло неудобство двоевластия:  Ставка  иногда  брала  верх  в
решениях, подавляя своим авторитетом правительство, а порой и царя. Сразу же
после возвращения Распутина в столицу Алиса сообщила  мужу,  что  черногорки
Милица и Стана хотят сделать главковерха царем в Польше или в Галиции.
   "Григорий, - писала она, - ревниво любит тебя,  и  для  него  невыносимо,
чтобы Н. играл какую-то роль..." Подначивать тоже надо уметь.
   - Газетку нельзя  раскрыть,  -  жаловался  Распутин  царице,  -  куцы  ни
сунешься, везде "верховный", быдто на Николае свет клином  сошелся.  А  царя
опосля ево поминают...
   Русская армия победно топала на Львовщину.
   - Эка жмут! - говорил Распутин. - Похоже,  что  дядя  Николаша  и  впрямь
спешит стать царем галицийским...
   Умом  он  понимал,  что  влияние  Ставки  на  жизнь  страны  огромно,   и
телеграммой обратился к главковерху с  просьбой  разрешить  ему  побывать  в
Ставке; Николай Николаевич отбил ему ответ: "Приезжай - выпорю". Распутин не
хотел верить, что  его  могут  выпороть;  он  дал  вторичную  телеграмму,  а
главковерх вторично отвечал ему: "Приезжай -  повешу"...  И  повесил  бы!  В
Ставке размещался эшафот с виселицей, никогда  не  пустовавшей.  Вешали  без
суда   и   следствия   пойманных   с   поличным   спекулянтов,    мародеров,
аферистов-поставщиков, интендантов, шпионов, дезертиров.
   - Начну с маленьких, - говорил верховный, - авось  и  до  главного  упыря
доберусь. Но прежде линчевания я буду лично пороть Распутина  в  столице  на
Марсовом  поле,  чтобы  при  этом  непременно  играл  оркестр  балалаечников
Андреева,  а  синодского  жида  Саблера  заставлю   распевать   при   народе
"аллилуйя"...
   Большой силой в Петербурге стали посольства  Англии  и  Франции  -  с  их
послами, влияние их отзывалось на оперативных планах русской  армии.  Гришка
решил дать "руководящие указания" Палеологу, как следует вести себя  Франции
во время войны. Палеолог получил от него листок  бумаги,  угол  которой  был
оборван; листок украшала абракадабра каких-то прерывистых линий.
   - Расшифруйте, - сказал посол, - а заодно отдайте  бумагу  на  анализ:  я
хочу знать, что здесь было оторвано...
   Лаборатория посольства дала ответ:  писано  на  бланке  царского  дворца,
оторван угол с императорским гербом,  из  чего  следует,  что  происхождение
письма из Царского Села решили скрыть. Вскоре секретарь закончил  работу,  и
Палеологу был предъявлен внятно изложенный текст распутинского поучения:

   Давай бох по примеру жить расси
   Оне укоризна страны
   На примерь
   Нестожества
   Сей минут евит бох евленье
   Силу увидете рать силу небес победа
   С вами и вас роспутин

   После  сложнейшей  обработки  текста  с  помощью  словарей  и  психиатров
дипломаты выяснили, что Распутин хотел сказать следующее: "Дай вам бог  жить
по примеру России, а не критикой нашей страны. Скоро бог явит силу.
   Французская армия победит".
   - Сдайте в архив посольства, - велел Палеолог. - И уже пора  заводить  на
Распутина досье...
   В этом году за Гришкой  установил  пристальное  наблюдение  и  российский
Генштаб, анализируя его окружение, исследуя потаенные каналы его связей.
   Теперь Гришка был просвечен со всех сторон,  словно  вражеский  дредноут,
плывущий   в   гуле   битвы   под   ослепительным   блеском   неприятельских
прожекторов... Плыл в гибель!

****

   В декабре военная мощь России стала замедлять ход, как усталый локомотив,
из которого выпустили пар  и  воду.  Военная  игра  в  Киеве  отрепетировала
поражение Сухомлинова: воевать без патронов и снарядов нельзя - стой, армия!
Зато, боже мой, как  танцевала  Малечка  Кшесинская:  тридцать  два  fouette
подряд -  без  передышки...  Читатель  удивлен  таким  резким  переходом  от
снарядного голода на фронте к балету, но я и сам удивлен не меньше.  Дело  в
том, что  артиллерией  ведал  великий  князь  Сергей  Михайлович,  точнее  -
Кшесинская, которая с ним сожительствовала (а заодно уж и с  великим  князем
Андреем Владимировичем - менее  чем  с  двумя  "великими"  не  стоило  ей  и
возиться!). Даже царица была возмущена. "Скоро ли  Сергей  будет  смещен  со
своего поста? - писала она мужу. - Кшесинская опять в этом  замешана  -  она
вела себя, как m-me Сух., - брала  взятки  и  вмешивалась  в  артиллерийское
управление..." Сухомлинов, невзирая  на  ненависть,  которую  питал  к  нему
главковерх, сидел на боевых доспехах нерушимо - как идол. Но царица (женщина
неглупая) поняла: "В сущности, - писала она, - он там сидит также для  того,
чтобы спасти Кшесинскую и Сергея Михайловича..."
   Сухомлинов позвонил в главное артиллерийское  управление  и  нарвался  на
генерала Кузьмина-Караваева, которому стал жаловаться, что на фронте пушкари
"расснарядили" все арсеналы, а заводы не справляются с требованиями  фронта.
Подскажите, что нам делать? Ответ ученого генерала Кузьмина-Караваева  можно
было бы высечь на его надгробном памятнике.
   - Заключайте мир, дураки! - отвечал он министру... На что Сухомлинов  дал
ответ - из области анекдотов:
   - Вот бы мою Катерину назначить к вам начальником:  снарядов  и  патронов
было бы у нас - хоть всю жизнь стреляй...
   Артиллерия в один день войны пожирала 45 000 снарядов (только в обороне),
а заводы давали в день самое большее 13 000 снарядов. Скоро навалилась новая
беда: нет винтовок, а у кого есть винтовка, нет патронов.
   Янушкевич докладывал министру из Ставки: "Волосы дыбом при мысли, что  по
недостатку патронов и винтовок придется покориться Вильгельму... Много людей
без сапог отмораживают ноги... Там, где перебиты офицеры, начались  массовые
сдачи в плен".  На  фронт  срочно  отъехала  жена  Сухомлинова  с  "царскими
подарками", в раздаче которых ей доблестно помогал патриотически настроенный
Манташев... Сухомлинов рассказывал Николаю II:
   - Жена, государь, честно скажу, взбодрила меня. Сейчас врачи уложили ее в
постель, но она снова рвется на фронт... вместе с патриотом Манташевым!
   Теперь очередь за "теплыми подарками". Катерина в восторге ото всего, что
ей показали на фронте...
   Ставка ему сообщала, что 900 000 мобилизованных (почти миллион  человек!)
сидят в бараках на казенной каше, но отправить на фронт их нельзя, ибо не во
что обмундировать; запасных отправляли на передовую  в  гражданской  одежде,
прикрыв ее сверху шинелями, ратники ехали с палками - ехали  под  германские
пулеметы.
   К министру явился гневно пыхтящий Родзянко.
   - Владимир Александрыч, на фронте нечем стрелять.
   - Патроны... просто жрут их! Но  меры  уже  приняты.  Родзянко  сказал  -
заранее продуманное:
   -  Мне  кажется,   общественность   России   будет   приветствовать   ваш
добровольный уход в отставку.
   - У нас все кипит, - отвечал Сухомлинов совсем непродуманно. - Как я могу
оставить министерство в такой момент, когда все кипит? Вы посмотрите, что  у
меня на столе творится...
   Шантеклер бодренько докладывал в  Ставку:  "Мое  дамское  начальство,  на
удивление всем, показывает пример энергии и кипучей деятельности. Вчера жена
опять помчалась в Москву: чего-то здесь нельзя достать, ну и покатила..." От
себя добавлю, что ее сопровождал миллионер Манташев, жертвующий  для  победы
тысячу валенок. Пессимисты тогда говорили:
   - Ну вот! Опять выяснилось, что мы были не готовы. Оптимисты отвечали  им
- даже с бравадой:
   - А что вы удивляетесь, машер? Быть неготовым - это же извечное состояние
нашей империи... Вы только не волнуйтесь: еще годик-два-три, и, глядишь, все
завертится как надо. Что вы? Или истории не знаете? Так было всегда. На этом
мы и держимся!

****

   Главная квартира Ставки - в Барановичах... В тупик железнодорожных  путей
загнали штабные  вагоны;  несколько  бараков,  шатер  походной  церкви,  все
ограждено высоченным забором. Две безбожно декольтированные дамы, неизвестно
откуда свалившиеся, служили пикантным соусом к завтраку дяди Николаши. Сухой
закон, зверюга страшный, рычал и здесь - главковерх ограничил себя  бутылкой
шартреза, да и ту не допил - на донышке осталось.
   Потом вместо утренней физзарядки было деловое битье  морды  полковнику  и
бравый энергичный "лещ" какому-то генерал-майору:
   - Расстреливать за отступление! Ни шагу назад...
   Кумир  московской   буржуазии,   идеал   мужчины   в   розовых   сумерках
первогильдийских спален, Николай Николаевич как полководец неинтересен,  ибо
работу  за  него  проводили  ученые  генштабисты.  Но  его  железная   воля,
"укрепленная"  частым  употреблением  коньяков  и   морфия,   помогала   ему
безжалостно задраивать пробоины  фронта  живым  человеческим  материалом.  А
германские самолеты, словно глумясь над  людскими  страданиями,  забрасывали
русских солдат почтовыми открытками. Каждая из них  была  разделена  на  две
части. В левой части изображался подтянутый кайзер.  С  метром  в  руках  он
деловито измерял калибр германского снаряда. В  правой  части  открытки  был
представлен стоящий на коленях унылый царь. С аршином  в  руках  он  измерял
Гришке Распутину ту  важную  деталь,  на  которую  с  кровельными  ножницами
покушался Митька Блаженный... В Берлине решили использовать семейную  распрю
Романовых   -   борьбу   между   дядей   и    племянником    за    должность
главнокомандующего.  На  русских  солдат  хлынул  с  неба  ливень   немецких
листовок:

   "СОЛДАТЫ.
   В самых трудных минутах своей жизни обращается к вам, солдатам, ваш царь.
   Возникла сия несчастная война против воли  моей:  она  вызвана  интригами
великого князя Николая Николаевича...  я  не  согласился  бы  на  объявление
войны, зная наперед ее печальный исход для матушки-России...
   Солдаты! Отказывайтесь повиноваться вашим вероломным генералам, обращайте
оружие на всех, кто угрожает жизни и свободе  вашего  царя,  безопасности  и
прочности дорогой Родины.
   Несчастный ваш царь - НИКОЛАЙ".

   Ставку навестил генерал Джунковский, у которого в сознании был  небольшой
вывих - относительно Распутина.
   - Гришка - это сложнее, нежели мы думаем, - сказал он главковерху.
   - Это орудие тайного масонского сообщества, которое использует  Распутина
в целях разрушения нашего государства. Перед  войной  в  Брюсселе  состоялся
международный конгресс масонов, а в резолюции съезда один пункт был  целиком
посвящен  Распутину,  и  сказано:  вполне  пригоден  для   целей   свержения
цезарей...
   Николай Николаевич ответил Джунковскому:
   - Чепуха! При чем здесь масоны? Я сам виноват. Во время революции,  когда
мы все, чего греха таить, растерялись, я решил,  что  царю  полезно  слышать
"глас божий - глас народный"... Вот и втащил жулика в Александрию.
   Теперь же, сколько  ни  бубню  царю,  что  Гришку  надо  убрать,  получаю
непроницаемый взгляд и сухой ответ: "Я все знаю, но не 'надо  вмешиваться  в
мои семейные дела..."

****

   2 января 1915 года, время - 17.20...  Ударил  гонг,  и  дачный  поезд  из
Царского Села тронулся в  столицу.  Вырубова  ехала  в  первом  от  паровоза
вагоне, до Петербурга оставалось шесть  верст...  "Вдруг  раздался  страшный
грохот, и я почувствовала, что проваливаюсь куда-то вниз головою и  ударяюсь
о землю, ноги же запутались, вероятно, в трубы отопления, и  я  чувствовала,
как они с хрустом переломились". Вырубовой не повезло - под  нею  провалился
пол вагона, и, пока поезд не остановили,  женщину  волокло  между  колес  по
шпалам. С помощью казаков ее высвободили из обломков. Вырубову рвало кровью.
   Она просила позвонить царице и родителям... Первой ее навестила надменная
княгиня  Орлова,  облаченная  в  костюм  сестры   милосердия.   Аристократка
приложила к глазам лорнетку, сказала: "Отбегалась, матушка!" - и ушла.
   Любимая  врачиха  царицы,  княгиня  Гейдройц,  ложкой   раздвигала   губы
Вырубовой, проливала мимо рта дорогой коньяк и грубо орала:
   - Да разожмите свои зубы, черт бы вас побрал! Студенты-санитары запихнули
искалеченную в теплушку, где ее с трудом  отыскал  генерал  Джунковский;  он
сказал, что царица с дочерьми найдут минутку (!),  чтобы  с  ней  проститься
(!).
   - Вам камфару давали? - спросил он.
   - Умираю... дайте святого причастия.
   - Ну, я не священник, - ответил Джунковский...
   В больнице ей ампутировали ступню. Предупредили, что если не поможет,  то
отхватят и выше - до колена. Но почему  не  придет  Распутин,  который,  аки
Христос, избавит ее  от  страданий?  По  ночам  она  орала:  "Отец,  отец...
помоги... помолись за меня!" Гришка пришел  однажды  в  палату,  и  Вырубова
выпалила ему в лицо, что он обманщик: если б мог, то положил  бы  предел  ее
боли...
   - Жить будешь, - посулил Распутин, - но калекой!
   Гришке было сейчас не до нее: он  хотел  поставить  императора  во  главе
Ставки, пусть царь застрянет в делах военных, а тогда он с царицей  приберет
к рукам все внутренние дела империи. Всюду  теперь  Распутин  трубил:  "Коль
немца нам не осилить, знать,  Николаша  богу  неугоден..."  Ставка  тоже  не
дремала, и средь генералов уже не раз возникала мысль устранить Гришку самым
конкретным способом - пулей! С фронта прибыл ротмистр  Образцов,  который  и
засел на "Вилле Родэ", подкарауливая Распутина в общем зале ресторана...  Но
револьвер дал осечку, свора охранников накинулась на Образцова, офицер встал
в дверях ресторана и, прощелкав полный барабан нагана, заявил спокойно:
   - Убью любого, кто шевельнется... не подходить! Он накинул шинель и отбыл
на фронт - в окопы.
   - Осечка? - говорил Распутин. - Это не осечка. Меня  сам  бог  бережет...
Ерунда все... Напузырька мне заварки из чайника!

2. ШТАБ-КВАРТИРА ИМПЕРИИ

   В начале войны Гришка прочно обосновался на Гороховой улице  (дом  ј  64,
квартира ј 20), и обычная питерская квартира стала "штаб-квартирой империи".
Легче было выяснить, что  думает  сейчас  Сухомлинов,  нежели  узнать  номер
телефона Распутина - 646-46, который не указывался в городских справочниках,
да и сам адрес Гришки был засекречен.
   Чтобы замаскировать его от излишнего любопытства  публики,  царь  изменил
ему фамилию - по паспорту он Новый. Распутинское жилище выдавало лишь особое
оживление шпиков, несколько автомобилей возле подъезда да  усиленная  охрана
дома, которую узнавали по серым тужуркам, по кепкам особой формы...
   Понимая,  что  целостность  его  шкуры  во  многом  зависит  от   Степана
Белецкого, он сам позвонил ему однажды.
   -  Слышь,  хватит  встречаться  то  у  Мануса,  то  у  Побирушки,   давай
сповидаемся как следоваит - в ресторане.
   - Я не могу. У меня сын болен, - отвечал Белецкий.
   - А я помолюсь. Гладишь, и поправится... Рядом,  округлив  глаза,  стояла
жена Белецкого.
   - Вешай трубку, - приказала она.
   Степан повесил трубку, начал перед ней оправдываться:
   - Не думай обо мне так... Я же знаю, какая это  гадина!  Через  мои  руки
ежедневно проходят филерные листки - день за днем, час за часом. А  я  ведь,
Ольга, клялся тебе перед богом...
   Начался 1915 год; филеры шли за Гришкою  по  пятам,  точно  фиксируя  его
шаги, слова, обеды, выпивки, встречи:

****

   Распутин на 50 минут посетил бани в д. ј 3 по 4-й Рождественской ул.,  но
был ли один или с кем-либо, наблюдение не установило.
   Распутину  принесли  1000  рублей  от  поставщика  угля  на  флот  Мозеса
Гинзбурга.
   Аарон Симанович принес Распутину несколько бутылок вина. В этот вечер был
вечер в честь каких-то евреев,  освобожденных  Распутиным  из  тюрьмы,  пели
песни, плясали и кому-то аплодировали.
   Фон Бок с неизвестным привез Распутину ящик вина.
   Распутин с неизвестной женщиной проведен в д. ј 15/17 по Троицкой улице к
кн. Андронникову (Побирушке). Выхода его не видели, в  4  с  половиной  утра
пришел домой в компании 6 пьяных мужчин (с гитарой), которые  пробыли  до  6
утра, пели и плясали. Утром никого не принимал, так как спал.
   Распутин вышел из д. ј 1 по Спасской ул. от Соловьевых с двумя  дамами  и
на таксомоторе уехал от наблюдения.
   Приходила Е.К.Ежова просить его содействия по устройству  ей  подряда  по
поставке белья для армии на 2 млн. рублей. Около часу ночи... компания  пела
песни, плясала, стучала, и все  пьяные  вышли  с  Распутиным  и  отправились
неизвестно куда.
   Распутин встречен на Гороховой и проведен нами до дома ј 8 по  Пушкинской
улице к проститутке Трегубовой, а оттуда в баню.
   Еврей Поган принес ему икону и кружку для установки в прихожей  Распутина
для сбора пожертвований в пользу фронта.
   Распутин в 1 час ночи привел к себе женщину... Распутин проведен в дом  ј
18 по Садовой улице к окончившему курс  Московского  университета  кандидату
наук А.С.Филиппову.
   Около 10  часов  вечера  стали  собираться  к  Распутину.  Пришел  Митька
Рубинштейн с бабой. Была  слышна  игра  на  гитаре  и  пляска,  они  кому-то
аплодировали.
   Было слышно, что Распутина вызывают в Царское Село. Но так как он еще  не
проспался после вчерашнего, то гости не советовали  ему  в  таком  неудобном
виде ехать, между собой вели разговоры: "Что-то  наш  царь  последнее  время
избаловался!"
   Распутин посылал швейцариху к массажистке, но та отказалась. Тогда  пошел
к портнихе Кате (18 лет), обещал ей дать 50 рублей.
   Распут