"
   - Больше в Думу я не пойду,  -  сказал  Коковцев  жене.  -  Меня  нарочно
оскорбляют, чтобы я сорвался и наговорил нелепостей!
   Атака на премьера велась одновременно с двух флангов, и за царским столом
подал голос молодой и красивый капитан 1-го ранга Саблин, одинаково любезный
с царем (с которым он выпивал) и с царицей (с которой он спал).
   - Я недавно имел беседу с Петром Львовичем Барком, он сказал  ясно:  пора
кончать с "пьяным бюджетом" Коковцева, нельзя вытягивать  доход  государства
на одной водке.
   - Это возмутительно!  -  поддержала  его  Алиса.  -  Ники,  пора  указать
премьеру, чтобы прекратил спаивать верноподданных. О нас уже и так в  Европе
говорят небылицы, будто мы употребляем водку в сильную  жару  ради  создания
приятной прохлады в комнатах.
   - Да, это скверно! - согласился царь.
   - Барк очень разумно  рассуждает  об  экономике  государства,  -  добавил
Саблин и, дополнив рюмку царя, пододвинул к  императрице  тарелку  с  жирным
прусским угрем. - Если послушать Петра Львовича, то, вне  всякого  сомнения,
Коковцев тянет нас в...
   Вечером он тишком позвонил по дворцовому телефону:
   - Игнатий Порфирьич, это я... Саблин. Как вы и просили, я  сегодня  завел
разговор о Барке и разлаял Каковцева.
   - Муссируйте и дальше эти вопросы. Мне нужен Барк! Саблин, беря деньги от
Мануса, продолжал атаку:
   -  Барк  желает  национализации  кредита,  а  Коковцев   имеет   наглость
утверждать, что кредит космополитичен. Барк -  лучший  друг  банкира  Митьки
Рубинштейна, а Митька свой человек в доме  Горемыкиных,  и  вы  знаете,  что
Митька сделает все, что ни попросит  Григорий  Ефимыч...  Барк  уже  не  раз
помогал Распутину!
   - Ники, ты слышишь? - спросила царица. - Подумай об этом Барке...
   Коковцев уже столько ласки получил от нас! Дай ему титул графа,  и  пусть
он заберет свою водку и уходит от нас!
   Саблин опять названивал Манусу:
   - Кажется, они согласны отдать финансы Барку.
   - Погодите, - отвечал Манус, - у меня есть еще одна кандидатура.
   Очевидно, вам предстоит теперь перемешать Барка с навозом и  поддерживать
того человека, которого я...
   - Послушайте, - перебил его Саблин, - но я ведь не мальчик. Нельзя  же  с
полного вперед реверсировать машиной назад!
   В ближайшие дни Коковцев выслушал от царя  массу  демагогических  слов  о
спаивании бедного народа казенной водкой.
   - Скажите, - отвечал он, - будет ли бедняк пить меньше, если  он  узнает,
что пьет не казенную,  а  частную  водку?  Не  забывайте,  винную  монополию
изобрел все-таки не я, а граф Витте (С. Ю. Витте  ввел  винную  монополию  в
1894г., и она стала  одним  из  рычагов  "систематического,  беззастенчивого
разграбления народного  достояния  кучкой  помещиков,  чиновников  и  всяких
паразитов..."  (Ленин,  соч.,  т.12,  с.270).  Так,   например,   в   1913г.
себестоимость водки составила 200 млн. руб., а население оплатило ее в сумме
900 млн. руб. Конечно, все эти разговоры Романовых о  "спаивании  народа"  -
чистая демагогия, имевшая своей целью свергнуть В. Н.
   Коковцева.), проживающий  в  блаженстве,  а  все  оплеухи  за  построение
бюджета на "пьяном" фундаменте получаю за него я!
   На докладе присутствовала  и  Алиса,  листавшая  английский  журнал  "The
Ladies Field", в котором освещались помпезная жизнь великосветской  женщины,
курортный флирт, нравы Монако и  Монте-Карло,  игра  в  лаунтеннис,  свадьбы
принцев с принцессами и путешествия автоамазонок по Африке. Вздохнув, она из
этого журнала извлекла прошение Саблина  об  отводе  ему  дорогих  земель  в
Бессарабской губернии и протянула бумагу Коковцеву.
   - Он очень беден, - сказала царица, а царь добавил, что хорошо бы  помочь
Саблину. - Подпишите его прошение...
   Коковцев в нескольких словах, на основании законов империи, доказал,  что
эти казенные земли раздаче в частные руки не  подлежат.  Императрица  гневно
порвала прошение.
   - Когда прошу я (я!), то все мои просьбы незаконны.  Дома,  снимая  фрак,
Коковцев сказал жене:
   - Облава закончилась - я взят на мушку! В среду 28 января  премьер  делал
очередной доклад царю, в конце которого царь заглянул в календарь.
   - Следующий ваш доклад в пятницу? Отлично...
   А дома Коковцева ждало письмо Николая II, который  начинал  его  ненужным
сообщением, что "в стране намечается огромный экономический  и  промышленный
подъем, страна начинает жить очень ярко выраженной жизнью", за что он, царь,
особо благодарен Коковцеву, а в конце письма было сказано, что они останутся
хорошими друзьями. В пятницу, как и было договорено, Коковцев сделал доклад.
   Царя было не узнать. Голова его тряслась,  он  прятал  глаза.  Неожиданно
искренне  расплакался,  с  губ  императора  срывались  страшные,   терзающие
признания:
   - Простите... меня загоняли... эти бабы... с утра до вечера... Одно и  то
же... Владимир Николаич, я ведь понимаю, что ни  Барк,  ни  Горемыкин  ни  к
черту не нужны мне... Простите, если  можете...  Я  сам  не  знаю...  как...
это... случилось!
   Самому же Коковцеву пришлось и утешать царя:
   - Не отчаивайтесь! Я понимаю: тут не вы, а иные силы... Был очень сильный
мороз. С открытой головой, продолжая плакать,  царь  проводил  Коковцева  до
крыльца, повторяя:
   - Ко мне все-таки приставали... простите!
   Воздух звенел от стужи, снежинки таяли на  заплаканном  лице  императора,
мешаясь с его слезами, и в этот момент Коковцев  впервые  за  все  эти  годы
увидел в нем просто человека. 20 января был опубликован указ,  что  Коковцев
увольняется с поста председателя Совета Министров и заодно с поста  министра
финансов, "нисходя к его просьбе"... Жене Коковцев сказал:
   - Люди прочтут и  решат,  что  это  я  сам  устроил!  Министром  финансов
сделался ставленник Мануса банкир Барк, а премьером стал Горемыкин,  который
при  знакомстве  со  своим  секретариатом  выдал  свой  первый  убийственный
афоризм: "Если хотите со мной разговаривать, вы должны молчать..."

   Друг, не верь слепой надежде
   Говорю тебе - не верь
   Горе мыкали мы прежде,
   Горе мыкаем теперь.

****

   Альтшуллер, сидя в своей конторе, собирал сведения  о  русской  армии,  а
заодно, как он сам  признался,  "хотел  заработать"  на  пушках  с  паршивым
лафетом системы Депора. Тут история  темная.  Конная  артиллерия  готовилась
получить пушки Шнейдера, но  Сухомлинов  заказ  на  эту  пушку  Путиловскому
заводу притормозил, а на полигонных испытаниях он  разругал  ее,  нахваливая
пушки с лафетом Депора... Наталья Червинская, вся  в  модном  крэп  д'эшине,
шпарила на машинке какие-то непонятные для нее  бумаги,  а  на  Невском  уже
начало пригревать мерзлые колдобины снега.
   - Вы печатайте и дальше, - сказал ей Альтшуллер, - а я немножко пройдусь.
Весна, знаете, она всегда волнует меня...
   Он вышел и больше не вернулся. Альтшуллер был обнаружен в... Вене,  а  на
самом видном месте его питерской конторы остался висеть портрет  Сухомлинова
с дарственной надписью "Лучшему  другу,  с  которым  никогда  не  приходится
скучать!".
   Военный министр даже обиделся на своего друга:
   - Как же так? Уехал и забыл попрощаться... Червинская  оказалась  в  этом
случае умнее его:
   - Похоже, что  скоро  начнется  война...  В  эти  дни  Степану  Белецкому
доложили, что его  желает  видеть  доцент  Московского  университета  Михаил
Хохловкин.
   - Не знаю такого. Но  пусть  войдет,  если  пришел.  Перед  ним  предстал
молодой смущенный человек.
   - Я прямо из Вены, - сообщил он.
   - Из Вены? А что вы там делали?
   - Проходил научную стажировку в тамошнем университете, надеюсь в  будущем
занять кафедру в Москве по классу германской истории средневековья.
   Я ученик венского профессора Ганса Иберсбергера, который, в свою очередь,
учился в Москве.
   - Так, слушаю вас. Дальше.
   - На днях я пришел, как обычно, к профессору Иберсбергеру,  а  он  сказал
мне: "Миша, занятия кончились. Вы, как военнообязанный, возвращаетесь  домой
в Россию, ибо скоро начнется большая война и вы должны явиться в полк..."  Я
думаю, - закончил доцент, - этот факт должен быть известен правительству!
   Белецкий отпустил от себя наивного ученого и, сняв трубку телефона, долго
думал -  кому  бы  брякнуть?  Решил,  что  генерал  Поливанов  лучше  других
отреагирует на это известие. Он ему рассказал о визите Хохловкина и  получил
ответ:
   - Плохо, если война. Плохо! Мы к ней не готовы...

7. "МЫ ГОТОВЫ!"

   Борька Ржевский, нижегородский голодранец, уже сидел однажды в тюрьме  за
"незаконное ношение формы". Вторично он был  задержан  полицией  на  перроне
Николаевского вокзала, когда выперся из вагона в мундире офицера  болгарской
армии.
   - Позвольте, позвольте, - возмутился он.
   - Нет, это вы позвольте, - резонно отвечали ему.
   - Но я не позволю хватать себя, офицера...
   - Позвольте ваши документы!
   Документы  в  порядке.  Ржевский  самым  честным  образом  отгрохал   все
Балканские войны, получил от царя Фердинанда чин и право носить форму имел.
   В этой форме, с  немыслимым  орденом  на  груди  (величиною  с  десертную
тарелку) он без особого  трения  протерся  в  кабинет  к  военному  министру
Сухомлинову.
   - Корреспондент "Нового времени", честь имею!
   - Честь - это в наши дни то, на чем мы держимся.
   - Так точно, - отвечала шмольголь перекатная... Выяснилось, что  министру
он нужен. Именно он!
   -  В  пору  великого  напряжения  умов  и  накала   страстей   оголтелого
германского милитаризма  мы  не  отступим  ни  на  шаг!  -  продекламировал,
Сухомлинов.  -  Мы  должны  дать  достойный  ответ  берлинским  поджигателям
войны... в печати!
   - Это мне по зубам, - сказал Борька.
   - Тогда берите перо. Пишите...
   Кто был автор статьи - никто не знает. Наверное,  я  так  думаю,  министр
подкидывал идеи, как полешки в плохо горящую печку, а журналист  брызгал  на
них керосином, чтобы ярче горели.  Они  заранее  расписались  в  победе:  "В
будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток
снарядов... военно-автомобильная часть поставлена в  России  весьма  высоко.
Кто же не  знает  о  великолепных  результатах  аппаратов  Сикорского,  этих
воздушных дредноутах русской армии!" Два пижона, молодой и старый,  заверяли
русское общество, что арсеналы полны, солдат всем обеспечен для  боя,  пусть
только сунутся - мы их шапками закидаем... Щеголяя красными штанами, министр
диктовал:
   - Мы с гордостью можем сказать,  что  для  России  прошли  времена  угроз
извне. России не страшны никакие окрики. Записали? Особо выделите фразу:
   Россия готова!.. Идея обороны отлажена, русская армия будет активной.
   Всегда воевавшая только  на  чужой  территории,  она  совершенно  забудет
понятие об обороне... Наша армия является сейчас лучшей и передовой армией в
мире!
   Статье придумали заглавие: "РОССИЯ ХОЧЕТ МИРА, НО ГОТОВА К ВОЙНЕ",  и  ее
тут же опубликовали в газете "Биржевые ведомости", вызвав  немалую  сумятицу
мнений в самой России и большой переполох  среди  недругов.  По  сути  дела,
Сухомлинов и Ржевский дали пикантный материал в руки германских  шовинистов,
и те ускорили гонку событий, доказывая в рейхстаге, что,  если  войне  быть,
так лучше ей быть сейчас, нежели позже... Ржевский выходил на большую дорогу
журналистики! В Суворинском клубе, где сгущалась  слякоть  газетной  богемы,
некто Гейне приучил его к славе и кокаину, а потом... потом Борьку вызвал  к
себе Белецкий.
   - Когда вас заахентурили?.. Что ж, польщен иметь ахента из классиков.
   Приятель ваш Гейне... что о нем скажете?
   - Инженер из евреев. Кажется, врет, что потомок Гейне... того самого.
   Ну, пишет стихи. Ужасно бездарные!
   - А зачем набаламутили, что "мы готовы"?
   - При чем здесь я? Сухомлинов - голова...
   - Ну ладно. Оставим  классику.  Кокаин  есть?  Вместо  "кокаин"  Белецкий
говорил "хохаин".

****

   Петр Дурново, бывший министр внутренних дел, подавлявший  революцию  1905
года, повидался с царем...
   - Государь, - сказал он ему (Приношу извинения перед читателем за то, что
известную в истории "Записку" П. Н. Дурново я перевел в  прямую  речь,  дабы
мне было удобнее выделить в ней самое существенное.), - в перспективе у  нас
война с Германией, и это очень страшно для нас. Наш  нетрадиционный  союз  с
Францией и Англией противоестествен.
   - Вилли уже не раз говорил мне.
   - Кайзер прав! - подхватил Дурново. - Россия и  Германия  представляют  в
цивилизованном   мире   ярко    консервативное    начало,    противоположное
республиканскому.  Наша  война  с  немцами   вызовет   ослабление   мирового
консервативного режима.
   - Понимаю и это, -  тихо  отвечал  царь,  -  как  понимает  и  Вилли,  но
обстоятельства  сильнее  нас.  Нами  движет  рок!  Далее  Дурново   произнес
пророческие слова:
   - Сейчас уже безразлично, кто победит  -  Россия  Германию  или  Германия
Россию.  Независимо  от  этого  в  побежденной  стране  неизбежно  возникнет
революция,  но  при  этом  социальная  революция   из   побежденной   страны
обязательно перекинется в страну победившую, и потому-то, государь, не будет
ни победителей, ни побежденных, как не будет и нас с  вами.  Но,  -  выделил
Дурново, - любая революция в России выльется в социалистические формы!
   Николаи II пожал плечами. Дурново продолжал:
   - Я много лет посвятил изучению социальной доктрины и говорю на основании
антигосударственных  учений.  Германский  кайзер  отлично  знаком  с  идеями
социализма, и потому он столь часто напоминал вам, что военное  единоборство
монархических держав, каковы наши, вызовет неизбежный крах обеих монархий...
Так думаю не я один! Поговорите хотя бы со Штюрмером.
   - Я знать не желаю этого вора, - ответил царь.
   - Вор, может быть. Но думает одинаково со мною.
   - Штюрмер - германофил!
   - А почему вы не скажете этого же про меня?
   - Вы, Петр Николаич, истинно русский. Дурново даже засмеялся, довольный:
   - Совершенно верно. Истинно русский дворянин, я вынужден стать  отчаянным
германофилом. Поверьте,  что,  страдая  за  сохранение  вашего  престола,  я
становлюсь еще при этом самым горячим поклонником Германии... А что мне  еще
остается делать?
   Дурново нечаянно раскрыл секрет "германофильства" русских монархистов: не
любовь  к  Германии  двигала  ими  -   страх   перед   грядущей   революцией
пролетариата, вот что заставляло их нежно взирать  на  Германию,  грохочущую
солдатскими сапогами.
   - Не знаю, - сказал Дурново, поднимаясь, - убедил я вас или нет, но  если
имя графа Витте хоть что-нибудь для  вас  еще  значит...  он  один  из  ярых
противников войны с немцами.
   Николай II неожиданно вспылил:
   - Витте я никогда не позволял в  своем  присутствии  выражать  те  мысли,
которые я позволил выразить вам.
   - Благодарю за доверие,  государь.  А  жаль...  Витте,  правда,  выступал
против войны, но, в отличие от Дурново, граф был подлинным германофилом (уже
без  кавычек).  Витте  любил  Россию,  как   столоначальник   обожает   свою
канцелярию, где перед ним ходят на цыпочках, а он получает чины и наградные.
   Германия нравилась Витте порядком, отсутствие  которого  в  России  графа
всегда раздражало. Спору нет, немцы  посыпают  дорожки  песочком,  никто  не
справляет нужды в кустах, а  германские  ватеры  вызывали  у  Витте  чувство
восхищения. Помимо сказочной виллы в Биаррице Витте - с помощью  кайзера!  -
обрел в Германии большое имение, где  и  собирался  провести  остаток  своих
дней. Великий финансист не доверял своих денег даже Швейцарии - они лежали в
банках  Берлина,  под  надежной  охраной  кайзеровского   "порядка".   "Коли
возникнет  война,  -  говорили  ему  русские,  -  кайзер  все  ваши   деньги
секвеструет". "Быть того не может, - отвечал Витте, -  чтобы  кайзер  и  наш
император решились воевать между собой. Это было бы  актом  самоубийства  не
только двух монархий, но и двух миров, без которых жизнь человечества вообще
немыслима..." Он читал немецкие газеты, где говорилось о  "резком  оживлении
расового инстинкта" у славян;  пангерманцы  указывали,  что  грядущая  битва
будет расовой битвой, настала "пора всех  славян  выкупать  в  грязной  луже
позора и бессилия...".
   Витте гулял по дорожкам, посыпанным чистым песочком.
   В кустах никто не сидел!

****

   "Новое оружие - новая тактика", - плох  тот  генерал,  который  забыл  об
этом... И десяти лет не прошло со времени войны с Японией, а густые  колонны
пехоты уже рассыпались в цепи,  батареи  скатились  с  высот  и  укрылись  в
низинах, кавалерийская лава с полного аллюра распалась на эскадроны,  а  над
ними (все замечая и всему угрожая) поплыли рыбины дирижаблей  и  закружились
аэропланы. Вот-вот должен был родиться новый вид артиллерии - зенитной, а ко
всем тревогам людской жизни XX век прибавлял еще и  "воздушную  тревогу".  В
океанах настойчиво стучали дизели подводных лодок, поглощая жидкое  топливо,
соляры и мазуты, турбинные агрегаты выводили корабли в долгие плавания...
   Война  стучалась  в  дверь,  а  Сухомлинову  хотелось   побыть   в   роли
главнокомандующего, чтобы в  Потсдаме  поставить  кайзера  на  колени.  Дядю
Николашу в угол он уже поставил - надо его теперь высечь! Еще в декабре 1910
года Сухомлинов затеял военную игру на тему "нападение Германии на  Россию".
Он запланировал ловушку для великого князя, чтобы тот при всех  выявил  свою
бестолковость, но дядю Николашу предупредили о готовящейся каверзе,  и  царь
тогда запретил играть.
   Армия учится на маневрах. Генералы учатся побеждать во время военной игры
- игры, похожей на шахматную, но  построенной  на  твердом  основании  учета
боевых возможностей, своих и противника. В апреле 1914 года Сухомлинов снова
решился на игру, дабы всем стала ясна его мудрость как военачальника.
   Играли в Киеве, причем был созван весь цвет русского  генералитета.  Тема
игры актуальная: война России с Германией и Австрией.
   - Господа, начнем побеждать, - призвал министр.
   Он выступал в роли русского главковерха, а против него играли за  Австрию
и Германию генштабисты Янушкевич и Алексеев, с "русской армией"
   Сухомлинова бились опытные вояки - Брусилов, Жилинский, Иванов,  Гутор  и
прочие. В самый  разгар  игры  "наступление"  Сухомлинова  было  остановлено
арбитрами:
   - У вас больше нету снарядов. Стойте!
   - Мои арсеналы, вы знаете, полны.
   - Вы их исчерпали до последнего снаряда.
   - Но заводы мои работают.
   - Они не справляются с заказами фронта...
   "Русскую армию" начали загонять в тылы России.
   - Что вы на меня жмете, господа?
   - Но у нас, - отвечали генералы, двигая  фишки  дивизий  "противника",  -
арсеналы еще не иссякли. Наши заводы работают...
   - Я не могу так играть! - отказался Сухомлинов.
   Он запретил проводить разбор  игры,  и  генералы  разъезжались  по  своим
округам в поганейшем настроении: игра показала неготовность России к войне с
немцами. Министр  вернулся  в  столицу,  где  сделал  все,  чтобы  печальные
результаты киевской игры не дошли до широкой  публики...  Тут  его  навестил
Побирушка.
   - Как порядочный человек, я вижу цель жизни в том, чтобы открывать  людям
глаза на все несправедливости нашего мира...
   - Превосходно! Благородно! Достойно подражания!
   - И сейчас я хочу открыть глаза  вам,  -  заявил  Побирушка.  -  Я  долго
молчал,  страдая,  но  больше  молчать  не  стану.  Знайте:  ваша  Екатерина
Викторовна давно живет с Леоном Манташевым!
   - Как живет?
   - Плотски.
   - Зачем?
   - Не знаю.
   - Не верю. Такой приятный человек, миллионер...
   - Одно другому не мешает, - заверил его Побирушка.  Сухомлинов,  кажется,
прозрел:
   - Благодарю... То-то я не раз замечал:  даю  сто  рублей  -  жена  тратит
тысячу, даю тысячу - тратит десять тысяч.
   - Вот именно! - подхватил Побирушка,  указательным  пальцем  изображая  в
воздухе черту, которая должна стать итоговой... Сухомлинов резко поднялся из
кресла.
   - Сейча