ил сонным голосом. - Чево надо-то?
   - Григорий Ефимович, здравствуйте, - сказала Екатерина Викторовна, -  это
я,  госпожа  Сухомлинова...   министерша.   Распутин   долго-долго   молчал,
ошарашенный.
   - Вот вить как бывает! Ране-то, покеда муженек твой в  министерах  бегал,
ты от меня нос воротила на сторону.  Конечно,  я  тебе  не  дурак  Манташев,
тряпок не стал бы тебе покупать. Гордые вы! Видать, приспичило, язва, что до
меня звонишься?
   В гостиную от телефона она вернулась плачущей.
   - Катенька, он тебя оскорбил, этот изверг?
   - Хуже - он повесил трубку...
   Сухомлинов искренно страдал, качаясь, над столом.
   - Какой позор... до чего я дожил!
   Но это еще не  позор.  Весь  позор  впереди.  Под  лампою  абажура  жирно
лоснилась его гладкая большая голова.

5. МОИ ЛЮБИМЫЕ ДОХЛЫЕ КОШКИ

   Распутин, скучая,  завел  граммофон  и,  поставив  на  круг  пластинку  с
бразильским  танго,  задумчиво  расчесывал  бороду.  Под   жгучие   всплески
нездешней музыки отворилась дверь в его спальню - на пороге стояла...  мадам
Сухомлинова. Я бы ее сейчас не узнал. Она была в блеске красоты  и  женского
здоровья. Оделась с вызывающим шиком.  Напялила  все  лучшее,  что  нашла  в
гардеробе. Подвела  брови...  Распутин  в  полной  мере  оценил  ее  женскую
храбрость.
   - Чего ты хочешь? - спросил без приветствия.
   - Избавьте мужа... от позора.
   Танго закончилось, пластинка, шипя, бегала по кругу - Раздевайся, - велел
Распутин.
   - Как раздеваться? - пролепетала она.
   - А так... быдто ты в баньку пришла.
   Закрывая локтями груди, мелко переступая длинными  ногами  по  лоскутному
половику, вся зябко  вздрагивая,  она  пошла  на  постель.  В  этой  постели
предстояло разрешить  первый  юридический  казус.  За  шесть  лет  правления
военным министерством Сухомлинов получил от казны жалованья двести семьдесят
тысяч рублей, а сейчас в банке на его имя лежали семьсот две  тысячи  двести
тридцать семь рублей. Откуда они взялись - в этом  Сухомлинов  не  мог  дать
отчета  следователям,  ссылаясь  на  свою  бережливость.   Распутин   обещал
Екатерине  Викторовне  разобраться  в  "фунансах"  ее  мужа.  Но  со   своей
протекцией не спешил по той причине, что он... влюбился. Историкам  известно
его признание: "Только две бабы в мире украли мое сердце -  это  Вырубова  и
Сухомлинова".
   - Задела ты меня, задела, - говорил он Сухомлиновой, сам себе  удивляясь.
Распутин и любовь - вещи несовместимые, но случилось невероятное: весь конец
его жизни прошел под знаком любви к Сухомлиновой, которую он не  скрывал  от
людей, откровенно трепался по городу:
   - Хороша бабенка была у военного старикашки.  Как  куснешь,  так  уснешь.
Вскочишь - опять захочешь... Ох, задела она!
   В один из визитов к Распутину женщина случайно - через раскрытую дверь  -
увидела, что здесь же отирается и Побирушка.
   - Григорий, - сказала Сухомлинова с содроганием,  -  как  же  ты,  знаток
людских душ, можешь пускать в свой дом Побирушку? Это же  сущий  Каин...  Он
тебя предаст, как и нас предал. Такой негодяй способен даже яду подсыпать!

****

   Хвостов никак не ожидал, что Белецкий его спросит:
   - А каково происхождение тех двухсот  тысяч  рублей,  что  вы  предлагали
Комиссарову за убийство Распутина?
   Стало ясно, что Комиссаров (перед отбытием в Ростов) проболтался о  делах
министра. Хвостов даже смутился:
   - Не двести я давал, а только сто тысяч.
   - Это все равно. Сумма  где-либо  заприходована?  Степан  хватал  его  за
глотку. Хвостов вывернулся - Товарищ министра - товарищ министру, но министр
- не товарищ товарищу министра... Удовлетворитесь пока этим!
   Теперь уже не Белецкий, а я (автор!) ставлю вопрос  -  откуда  он  черпал
деньги? Может, транжирил ассигнования, отпущенные на  предвыборную  кампанию
осени 1917 года? Впрочем, к его услугам была распахнута гигантская  мошна  -
личный кошелек княгини Зины Юсуповой, графини СумароковойЭльсгон,  богатства
которой неисчерпаемы. Хвостов уже вошел в конфиденцию с этой женщиной, умной
и  очаровательной;  его  планы  встретили  в   Москве   поддержку   тамошней
аристократии. Сразу не  ответив  на  вопрос  Белецкого,  Алексей  Николаевич
придумал ответ чуть позже:
   - Я держу в  провинции  большое  свиноматочное  хозяйство.  Отсюда  и  те
денежки, что я предлагал Комиссарову...
   Белецкий, будь он на месте Хвостова, наверное, тоже пытался бы  придавить
Гришку в кривом переулке. Но сейчас все силы мрачной, уязвленной честолюбием
души Степан направлял исключительно на то, чтобы спихнуть Хвостова и  самому
занять его кресло. А в такой ситуации Распутин, несомненно,  был  ему  очень
нужен, - товарищ министра оберегал Распутина от покушений министра!
   Хвостов, кажется, так и не раскусил до конца, какая обильная власть  была
вручена ему - он скользил по поверхности, тиранствуя даже с  юмором,  словно
МВД -  это  забавная  игрушка.  Играл  он  Нижегородской  губернией,  теперь
баловался министерством... Зато Белецкий знал  полноту  власти  во  всем  ее
беспредельном объеме и эту власть всегда использовал в своих целях...
   Исподтишка  он,  между  прочим,  собрал  все  антисемитские  высказывания
Хвостова в одну папочку и  передал  ее  Симановичу.  Тот  принял  с  большой
благодарностью и спросил - что  нужно?  "Сами  знаете,  чего  хочет  товарищ
министра... чтобы у него был товарищ министра!" Симанович  обещал,  что  вся
распутинская машина,  смазанная  деньгами,  будет  работать  для  возвышения
Белецкого, а досье на антисемитизм  Хвостова  подбросили  в  Думу,  где  оно
попало в руки Керенского, и в печати вокруг имени Хвостова  возник  если  не
шум, ТО, во всяком случае, неприятный для него  шумок...  Тут  и  Комиссаров
проболтался некстати! Теперь Хвостову ничего не оставалось, кроме вовлечения
Белецкого в свои криминальные планы.
   - Подготовьте  мне  схему  ликвидации  Распутина...  Белецкий,  затягивая
время, накидал ему на стол сразу несколько вариантов убийства - один другого
романтичнее.
   - Но мы же не в карты играем - давайте яд!  Вы  же  знаете,  что  я  хочу
спасти Россию от этого грязного мужика... Надо делать это скорее, пока сидим
на чердаке, а пожар бушует еще в подвалах!
   Тут надо остановиться, читатель. Не Россию хотел он спасать от Распутина,
а в первую очередь спасал сам себя от распутинщины. Хвостов  сознавал:  пока
Гришка стоит у кормила власти, он,  Хвостов,  будет  напрасно  цепляться  за
штурвал управления страной - штурвал выбьют из его рук...
   Белецкий, утомленный, сказал:
   - Вы не верите мне? Хорошо, я  вам  докажу...  У  меня  в  Саратове  есть
знакомый провизор. Через него я  достану  сильный  яд.  Гришку  мы  отравим,
насыпав яду в бутылки с его любимой мадерой.
   Хвостов проявлял страшное нетерпение  (и  это  закономерно,  ибо  Штюрмер
ползал уже где-то по верхушкам власти, удобряя их):
   - Но почему в Саратов, черт  побери!  Неужели  мы,  всемогущие  чиновники
эмвэдэ, не можем достать циана в столице?
   - Нельзя здесь! Вызовет подозрения...
   Вскоре он доложил, что яд прибыл. Хвостов спросил:
   - А как вы мыслите забабахать его в бутылки?
   - Распутин получает мадеру  от  евреев,  с  которыми  снюхался.  Я  решил
отравить мадеру от Митьки Рубинштейна... Заодно уж я испорчу биографию этому
банкиру, которого терпеть не могу!
   - Я тоже. Работайте, - воодушевил его министр.  Но  через  день  Белецкий
сказал:
   - Нельзя травить мадеру  от  Митьки!  Распутин,  получив  ящик  с  вином,
наверняка позвонит Митьке по телефону, чтобы поблагодарить за подношение.  А
тот скажет: "Какая мадера? Я не посылал..." - и наш отличный план  сразу  же
рухнет.
   - Так что вы предлагаете? Пусть Гришка живет?
   - Я сам, - отвечал Белецкий, - подсыплю ему яду...
   Далее  он  живописал,  что  на  кухне  МВД  давно   крутится   приблудный
котбродяга, и он сегодня дал коту яд, а этот кот страшно вертелся,  помирая,
и Хвостов был очень доволен рассказом.
   - Вот и Гришка... завертится, как этот кот.
   Белецкий позже показал: "Свидания наши  с  Распутиным  на  конспиративной
квартире продолжались, но А.Н.Хвостов начал часто уходить в соседнюю комнату
под видом отдыха, прося меня говорить с Распутиным по поводу его кандидатуры
на пост председателя Совета (министров), с сохранением  портфеля  МВД,  и  в
целях проверки меня настолько  подозрительно  громко  храпел,  что  Распутин
заметил притворство А.Н.Хвостова, и мне на это он указал..." Волк волку - не
товарищ, но волки всегда живут среди волков!

****

   В канун покушения Белецкий спрашивал Хвостова:
   - Может, подождем с отравлением Гришки? Пусть он сначала проведет  вас  в
премьеры, а тогда уж мы его закопаем поглубже. Хвостов отвечал страстно:
   - Сначала труп, а потом премьерство!
   Белецкий сам принес мадеру на Гороховую. "Сегодня угощаю я", - сказал  он
Распутину; здесь уже сидел Побирушка, участвуя в  общем  разговоре.  Хвостов
был бы очень доволен, если бы увидел,  как  его  "товарищ"  налил  Распутину
полную рюмку отравленного вина. Но Хвостов  был  бы  немало  удивлен,  когда
Белецкий того же самого винца налил  и...  Побирушке.  Наконец,  Хвостов  на
стенку бы полез, если бы увидел, что Белецкий плеснул вина с ядом и себе!
   - Ваше здоровье,  господа,  -  сказал  Степан.  Дружно  выпили.  Распутин
оживился:
   - А мадера - первый сорт. Где взял?
   Побирушка при этом прочел Гришке лекцию на тему,  как  делают  мадеру  на
острове Мадера, после чего "отравились" вторично.
   - Ну, мне надо идти, - заторопился Белецкий.
   - Да посиди, - уговаривал Распутин.
   - Некогда. И жена жалуется, что дома не бываю...
   В прихожей, где стояли миски для кормления распутинских  кошек,  Белецкий
насыпал в молоко порошок белого цвета (кажется, это был фенацетин).
   Побирушка вскоре тоже покинул Распутина, который в одиночестве  употребил
шесть бутылок мадеры, отравленной, по мнению Хвостова, цианистым калием.
   Кончилось все это ужасно - вбежала Нюрка.
   - Дядь Гриша, глядикось, кошки у нас не ворочаются.
   - Как не ворочаются? Кискискис, - позвал он.
   - Полакали молочка и легли себе...
   Распутин с матюгами брал дохлых кошек за хвосты, рядком укладывал  их  на
диване - черных, белых, рыжих и серых.
   - Мои любимые кисаньки. Отыгрались вы, родимааи... О кошачьей погибели он
оповестил Сухомлинову.
   - А кто у тебя был сегодня? - спросила она.
   - Да все порядочные люди! Белецкий - так не станет  же  он  травить  моих
кисок, на што ему? Ну, и Побирушка был.
   - Вот он и отравил, - сказала Сухомлинова.
   - Да какая ему выгода с дохлых кошек?
   - Ах, Григорий, как ты  не  понимаешь!  Этот  негодяй  принес  яд,  чтобы
подсыпать тебе. Но  присутствие  Белецкого  помешало  ему  свершить  гнусное
злодейство, и тогда он решил отравить кошек, зная, какую глубокую  сердечную
рану это тебе нанесет...
   Логично! Распутин с плачем звонил Вырубовой.
   - Побирушка, гад,  кисок  сгубил.  Ну,  держись...  Ночью  Побирушка  был
арестован... Белецким!
   - По указу ея императорского  величества,  -  объявил  он,  -  вы,  князь
Андронников, ссылаетесь из Петрограда в Рязань.
   - А за что? - обалдел тот, ничего не понимая...
   Колеса закрутились - поехал! Таким образом, Побирушке  на  себе  довелось
испытать, что значит в чужом  пиру  похмелье.  В  семнадцатом  году  он  дал
чистосердечные показания. "Меня особенно возмущало, что меня приплели в  эту
историю, будто я отправил на тот свет  распутинских  кошек..."  Подлаживаясь
под характер революции, Побирушка уверял судей, что  является  всего-навсего
"жертвой гнусного режима угнетения малых  народностей"  (он  был  гибрид  от
связи потомка кахетинских царей с курляндсконемецкой баронессой).
   Хвостов, свирепея, спустился в подвалы обширной кухни МВД.
   - Говорят, у вас кот недавно помер? - спросил министр.
   - Кискискис,  -  позвал  мальчишкамясорез.  Хвостову  предъявили  кота  -
ершистого, желтоглазого.
   - И давно он у вас на кухне?
   - Почитай, с прошлой осени. Как приблудился, так и не выжить. А зовут его
превосходительство - Ерофеич!
   - Сволочь, - сказал Хвостов.
   - Это верно. Стоит отвернуться, как обязательно печенку в окно сдует -  и
поминай как звали...
   Хвостов повернул на выход из кухонь.
   - Я не о коте - я об одном своем товарище!

6. АХТУНГ - ШТЮРМЕР!

   Питирим влезал в политику, как вордомушник влезает в чужое  жилище  через
чердачное окошко. Он явился на квартиру Родзянки.
   - Почтеннейший старец Горемыкин, -  сказал  он,  -  протянет  недолго.  Я
думаю, место его займет... Штюрмер.
   - Тоже почтеннейший? - съязвил Родзянко.
   В обществе упорно держались слухи, что Горемыкин, уже "набивший  руку  на
закрывании Думы", желает нанести парламенту последний  решающий  удар.  Этот
вопрос - быть Думе или не быть? - волновал умы и союзных послов. "Надо было,
- писал Родзянко, - придумать что-либо, чтобы рассеять  эти  слухи,  поднять
настроение в стране и успокоить общество. Необходимо  было,  как  я  считал,
убедить государя посетить Думу..."
   - Одного старца, - ворчал Родзянко, - заменяют другим. Горемыкин хоть был
русский  дворянин,  а  Штюрмер  таскает  такую  фамилию,  которая   невольно
оскорбляет слух каждого россиянина.
   Питирим быстро сказал:
   - Фамилия - ерунда! Штюрмера сделают Паниным.
   - Опять нелепость. Саблер стал Десятовским, Ирман - Ирмановым, Гурлянд  -
Гурьевым... Кого хотят обмануть? А вы, -  закончил  Родзянко,  -  ставленник
грязного Гришки Распутина и ведете нечистую игру... Я не желаю  вас  видеть.
Уходите прочь, владыка!

****

   Хвостов говорил: "Штюрмер пришел  (к  власти)  с  фирмой  определенной  и
ясной. Мне хотелось, кроме фирмы,  каких-либо  доказательств  принадлежности
его к немецкой или иудейской  партии...  Прежде,  говорят,  он  был  вхож  к
немецкому послу!" Штюрмер создал в  обществе  легенду,  будто  его  дед  был
австрийским комиссаром на острове  Святой  Елены  во  время  пребывания  там
Наполеона;  согласно  второй  легенде,  которую  он  тоже  поддерживал,  его
происхождение шло  от  канонизированной  в  православии  Анны  Кашинской,  -
ахинея, какую трудно  придумать.  Но  в  синагогах  хорошо  знали  подлинную
родословную Штюрмера... Образовался  мощный  толкач,  подпиравший  Штюрмера,
чтобы он не падал:  от  Распутина  до  царицы,  от  сионистского  кагала  до
православного Синода! Многим уже тогда было ясно, что Штюрмер станет  только
премьером, но управлять делами будет Манасевич-Мануйлов. Союзные  посольства
Антанты спешно собирали материалы о Штюрмере, заодно подшивались дела  и  на
"русского Рокамболя". Впрочем, посольство Франции уже давно имело Ванечку  в
числе своих тайных осведомителей. Ванечка для Палеолога был даже  интересен,
как "странная смесь Панурга, Жиль Блаза, Казаковы, Робера Макэра и Видока, а
вообще - милейший человек!". Сегодня заявился он - осанист и напомажен.
   - Чего может ожидать страна со  ставосьмидесятимиллионным  населением  от
правления Штюрмера? - спросил его посол.
   - Трудно сказать что-либо определенное,  но  Штюрмер  мечтает  воскресить
славные времена Нессельроде и Горчакова.
   - Этих имен, - отвечал Палеолог, - никогда  нельзя  объединять.  Они  как
противоположные  полюса.  Нессельроде  шел  на  поводу   венского   кабинета
Меттерниха, а  князь  Горчаков,  разрушив  систему  Нессельроде,  подготовил
Россию к союзу с Францией...
   -  Существует  немало  способов  оставить  глубокий  след  в  истории,  -
невозмутимо высказал Ванечка. - Нужно ли говорить, как этого желаю я?
   Поверьте, Россия сейчас на правильном пути.
   Конечно, во французском посольстве Манасевич умолчал о том, что Штюрмер -
вор и жулик. Но жулик проснулся в нем самом, когда он, глянув на часы,  стал
прощаться с графом Палеологом.
   - На всякий случай запомните - если вам что-либо понадобится, обращайтесь
ко мне, а мне Штюрмер ни в чем не откажет...
   Палеолог записал: "Долго не забуду выражение его глаз в эту  минуту,  его
взгляда, увертливого и жестокого, циничного и хитрого. Я видел  перед  собой
олицетворение  всей  мерзости  охранного   отделения".   Палеолог   попросил
секретаря принести из архивов секретное досье на того же Ванечку.  Там  была
отражена одна слишком интимная деталь  его  биографии:  в  1905  году  он  -
выкрест! - был одним из устроителей еврейских погромов в Киеве и Одессе...
   Палеолог не мог при этом не рассмеяться:
   - А вообще - милейший человек! С ним забавно...

****

   Горемыкину исполнилось 87 лет, Штюрмеру - уже 67, а Хвостову стукнуло  43
годочка, отчего в Царском Селе его сочли слишком "молоденьким";  премьерства
он не  получит,  а  Штюрмер,  выпестованный  в  канцеляриях  Плеве,  отлично
сознавал всеобъемлющую силу аппарата МВД, и вряд ли он удовольствуется одним
только премьерством ("Нет, - размышлял Степан Белецкий, - наложит он лапу  И
на портфель Хвостова...").
   Белецкий осторожненько переговорил с Ванечкой:
   - Как ты думаешь, кто свернет шею раньше?
   - Штюрмер тих и въедлив, а Хвостов - трепач.
   - Верно, что служенье муз не терпит суеты, как  писал  наш  великий  поэт
Некрасов... Особенно это относится к эмвэдэ!
   - Какой еще Некрасов!  Это  же  Пушкин,  -  поправил  его  Манасевич,  не
понимавший, как можно служить в МВД без суеты.
   - Плевать на обоих, важно другое. Передай  Борису  Владимировичу,  что  я
буду информировать его о делах... Хвостова.
   Ванечка сообщил Белецкому, что Питирим на днях выезжает в Ставку -  везет
речь, которую и произнесет царю, о том, что лучше  Штюрмера  еще  не  бывало
человека на свете. Белецкий распорядился, чтобы для Питирима  и  его  "жены"
дали отдельный вагон, назначил жандармов для сопровождения владыки.
   Через несколько дней Манасевич-Мануйлов известил его по телефону:
   - Все в порядке! Смена премьера произойдет  по  возвращении  государя  из
Ставки в Царское Село...
   Белецкий поехал на Моховую - к Горемыкиным, чтобы пронюхать обстановку, и
Горемыкин сказал, что недавно видел государя:
   - И он меня так лобызал, так  он  меня  лобызал...  Ну,  если  царь  кого
лобызал, тому - крышка!

****

   "Мой родной, - писала царица мужу, - опять тепло  и  идет  снег.  Сегодня
именины нашего Друга. Я рада, что благодаря принятым мерам все  в  Москве  и
Петрограде прошло спокойно и забастовщики  вели  себя  прилично  (здесь  она
намекала мужу на кровавый "юбилей 9  января").  Слава  богу,  видна  разница
между Белецким и Джунковским..." Николай  II  заранее  предупредил  ее,  что
назначение Штюрмера произведет в стране впечатление "громового  удара".  Она
утешала его, что поболтают, а потом привыкнут к немецкой  фамилии.  Распутин
вообще был против изменения "Штюрмера" на "Панина":
   - Что брито, что стрижено - какая разница? А старикашка ничего. Мы с  ним
поцеловались... Он даже заплакал.
   На радостях, что все так хорошо, Распутин принес со своего стола  бутылку
мадеры. Из кармана затхлых штанов он извлек сильно измятый  ландыш  и  сунул
его в руку императрицы.
   - Вот, понюхай... - К ландышу он приложил корку черствого хлеба. - А  это
- папашке! Перешли с мадерцей и корочку, чтобы закусил, когда выпьет.
   Я энти предметы благословил...
   С выражением восторженного благолепия  Алиса  и  Вырубова  приложились  к
бутылке, сделав из нее по  глоточку,  будто  это  святое  причастие.  Царица
захлопнула бутыль  пробкой:  срочно  -  в  Ставку!  "...Вылей  в  стакан,  -
наказывала она мужу, - и выпей разом за Его здоровье. Ландыш и корочка также
от Него, мой милый ангел. Говорят, у Него перебывала масса народу, и Он  был
прекрасен".  Телеграф  Ставки  отстучал  решительный  и  мужественный  ответ
самодержца: "Я выпил вино прямо из бутылки за Его здоровье  и  благополучие.
Выпил все - до последней капли" (через горлышко; жаль, что при  этом  он  не
стоял в подворотне!). Шпормер заступил на пост премьера 20 января 1916 года.
Белецкий не ошибся в своих догадках -