едушку у няво  бедный  нужда  пришла".  Поливанов
вернул записку красавице.
   - Но здесь речь о дедушке, а вы... бабушка?
   - Ах! - вспыхнула Миклос. - Извините, я случайно не ту достала...
   Там, понимаете, все зависит от этой милой дыруси!
   Снова сунулась в ридикюль  -  извлекла  нужное:  "Милай  дарагой  послушь
дамочку бедная она ей помочь роспутин".
   - Вот что! - сказал Поливанов, не вставая. - Сейчас же убирайтесь  отсюда
вместе со своей вульгарной дыркой или дырусей...
   Баронессу  будто  ветром  сдуло.   Поливанов   позвонил   в   комендатуру
министерства на первом этаже здания.
   - Сейчас  мимо  вас  на  цыпочках  проследует  удивительно  элегантная  и
красивая лахудра. Арестуйте ее... -  После  чего  министр  соединил  себя  с
Сазоновым. - Добрый день, Сергей Дмитриевич, ну, как ваш грипп? Легче?
   Слава богу... Вы знаете, я сейчас начинаю жалеть  даже  о  Горемыкине!  С
этим рамолисментом хотя бы до девяти утра можно было о чем-то разговаривать.
Он хамил, отказывал, издевался, но это была правда... самая махровая,  самая
реакционная, но все-таки правда! А я сегодня схватился со Штюрмером,  теперь
жду, когда меня подцепят на лопату и перебросят через забор.
   - Мой милый,  -  задушевно  отозвался  с  Певческого  моста  министр  дел
иностранных, - у меня точно такое  же  положение.  Сейчас  возник  вопрос  о
самостоятельности Польши, и здесь я со Штюрмером  на  ножах...  Вся  нечисть
встает стенкой!
   - Сергей Дмитрич, как же дальше-то жить?
   - А мы не будем жить. Вы напрасно волнуетесь.
   - Почему так?
   - Потому что Россия уже  не  великая  держава...  Только  успел  повесить
трубку - звонок от Беляева.
   - У меня, - доложил тот, - сейчас  был  странный  разговор.  Из  Царского
позвонила Вырубова, потом  к  аппарату  подошла  сама  императрица,  которая
просила меня как начальника Генштаба приложить максимум  усилий  для  защиты
Распутина от покушений...
   - Это чума! - отвечал Поливанов. - Сейчас на охрану Распутина  поставлено
семь автомобилей, а если пересчитать всю громадную свору агентов,  берегущих
его жизнь, то можно составить батальон, способный прорвать  линию  фронта...
Как забастовки?
   - Путиловский завод - главная язва. А вот и новость:  видели  Сухомлинова
на перроне Царскосельского вокзала... с женой! Оба были  веселые,  он  ходил
гоголем, отчаянно допингируя.
   - Это ясно, - сказал Поливанов.  -  Шантеклер  со  своей  курочкой  ездил
клевать крупицы милостей. Но его все равно посадят!  Потом,  сцепив  пальцы,
министр думал: "Нет ли тут какойлибо игры Беляева? Кажется, нет..." Но  игра
была! Распутин рассказывал: "Вот Беляев - хороший министр был  бы,  что  там
папашка смотрит! Я маме сказал, что бог его желает, а папашка уперся..."

****

   Авангард пролетариата, путиловские рабочие, бастовали, и забастовка стала
главной темой для закрытою совещания. Министерские верхи были встревожены  -
стачка путиловского завода могла явиться сигналом для всеобщей забастовки  в
стране. России хотели заткнуть уши, чтобы она не услышала  рева  путиловских
цехов... Штюрмер униженно просил Поливанова:
   "Умоляю вас в Совете по государственной обороне даже  не  касаться  этого
вопроса... Ужасно неприятно!" Поливанов поступил наоборот: отчеты о закрытом
заседании он предал печатной гласности, "что, - докладывал Штюрмер  царю,  -
при существующей общей политической обстановке и наблюдаемом в рабочей среде
весьма серьезном брожении не может не быть  признано  чрезвычайно  опасным".
Алиса истошно взывала к мужу: "Обещай мне, что  ты  сразу  сменишь  министра
военного - ради самого себя,  твоего  сына  и  России!"  Распутин  продолжал
зудить  о  Поливанове:  "Гордый  он...  все  сапогами  скрипит,  на   нервия
действует. Нашел чем хвастать! Да у меня сапоги громчей евонных..."
   В кабинете военного министра  отзвонили  старинные  часы,  еще  помнившие
времена Кутузова, Барклая, Аракчеева и Ермолова. Вот и письмо от царя:
   "Алексей Андреевич. К сожалению, я пришел к заключению, что мне  нужно  с
вами расстаться..." По заведенной традиции, рескрипт  должен  сопровождаться
высочайшей благодарностью. Царь отщелкал  ответ:  "Объявление  благодарности
отменяю!" Это было уже чистое хамство... Поливанов  принял  министерство  от
Сухомлинова в состоянии развала, когда фронты трещали. Он взялся за  дела  в
пору  суматошной  эвакуации  промышленности  на  Восток,  он  сумел   заново
вооружить армию, при нем стабилизировалась линия фронта, - и теперь  Россия,
заполнив арсеналы, готова  к  неслыханному  наступлению,  которое  войдет  в
историю под названием Брусиловский прорыв. Надев шинель и скрипя  сапожками,
Поливанов удалился - без благодарности, как оплеванный...
   Выпивая рюмку ежевичной и расправив усы большим и средним пальцами  (жест
весьма неизящный), Николай II сказал:
   - Постный куверт передвиньте к моему куверту...
   Постничал в Ставке  только  один  генерал  -  главный  полевой  интендант
Дмитрий  Савельевич  Шуваев,  честный,  старательный  работяга.  Старик   не
понимал, за что ему выпала такая честь - сидеть подле самого императора.
   Царь огорошил его словами:
   - Сегодня вы уже мой военный министр... Постный груздь скатился  с  вилки
на скатерть.
   - Ваше величество, -  взмолился  Шуваев,  -  да  помилуйте,  какой  же  я
министр? Сын солдата, иностранных языков  не  знаю,  даже  за  вашим  столом
сидеть не умею. Вот служил верой и правдой по разным медвежьим углам  да  ни
одной всенощной не пропустил со своей  старухой...  Ну  какой  я,  к  черту,
министр!
   - Не спорьте со мною, - отвечал царь. - В том, что армия  стала  одета  и
накормлена,  ваша   заслуга.   Вы   искоренили   взяточничество   и   умеете
разговаривать с простым народом...
   Очевидец записал: "Шуваев так же вышел в  нахлобученной  на  уши  папахе,
руки в карманы, животом вперед - и пошел себе домой, как ходил всегда".
   Верный себе, он обладал простонародной честностью. Когда рука  самодержца
выводила  слова  "по  высочайшему  повелению",  Шуваев  дерзко  останавливал
императорскую длань:
   - Так нельзя!  Я  пришел  к  вам,  изложил  свои  мысли,  а  вы  вдруг  -
"высочайшее повеление". Да откуда ж оно взялось? Правильнее вам писать так:
   "По мнению генерала Шуваева..."
   Царя коробило от бестактности,  но  ничего  не  поделаешь  -  сам  выбрал
"постника". Шуваев, размахивая рукой, доказывал:
   - Опираться на армию,  чтобы  противодействовать  течению  жизни  народа,
нельзя. Да и вообще, ваше величество, какая у нас, к черту,  армия?  Возьмут
мужика от сохи или рабочего от станка, завернут их в  шинель,  покажут,  как
надо стрелять, и  вот  -  в  окопы.  Это  не  армия  -  милиция  какая-то...
ополчение!
   Кажется, царь уже пожалел, что взял богомола Шуваева, а не Беляева с  его
"мертвой головой". Прибыв  в  столицу,  новый  военный  министр  должен  был
неизбежно столкнуться с Распутиным...
   - Шуваев у аппарата, - сказал он, снимая трубку.
   - Это я, - прогудело, - я... Распутин...
   - Чего тебе от меня надо?
   - Помолиться бы мне за тебя надобно.
   - Больше меня тебе не намолиться.
   - Поговорить бы... Все мы человеки.
   - Приемные дни по четвергам. Запишись, как  положено,  у  адъютанта.  Что
надо - доложи. Станешь болтать - вышибу. Будь здоров!
   Шуваев велел допустить столичных журналистов.
   - Могу сказать одно: дела военного  министерства  я  принял  в  идеальном
порядке, в чем немалая заслуга моего талантливого предшественника -  Алексея
Андреевича Поливанова...
   Солдатский сын оказался благороднее царя!
   Была весна, Сухомлинова везли в Петропавловскую крепость  -  на  отсидку.
Нельзя узникам спать на домашней перине ему позволили, нельзя узникам сидеть
в мягком кресле - ему привезли кресло.  Вместо  обычных  тридцати  минут  он
гулял по два часа в сутки. Распутин ввел в кабинет царицы рыдавшую Екатерину
Викторовну.
   - Был чудный теплый вечер, - начала она, - и ничто  не  предвещало  беды.
Мой первый муж (негодяй, как выяснилось) абонировал ложу в киевской опере, а
мой второй муж (этот дивный человек!) как раз тогда овдовел.
   Альтшуллер сказал моему второму мужу, что в  Киеве  появилась  красавица,
рот которой - точная копия рта второй жены моего второго мужа. Эта красавица
с таким ртом была я! В театре он подошел ко мне, и мы сразу воспылали друг к
другу. Это была чистая любовь. Боже, сколько грязи потом  нанесли  к  нашему
порогу. И вот он... в крепости. За что?!
   Алиса взяла платочек для утирания слез.
   - Понимаю вас. Я сама изведала черную людскую ненависть. Меня, как и вас,
тоже называют германской шпионкой...
   Екатерина Викторовна, вся в глубоком трауре, протянула ей жалобу от мужа.
Дело в том, что в камере ј 43, где сидел Сухомлинов, был замечен ползущий по
стенке... клопс!
   - Это ужасное животное, - содрогнулась императрица.
   - И кипятком не выведешь, -  подал  голос  Распутин.  -  Я,  бывалоча,  в
деревне из чайника их шпарил,  шпарил...  Живучи,  окаянные!  За  што  энтим
ученым  деньги  платят?  Всякую  хреновину  выдумывают,  а  клопа  истребить
неспособны. Ну, скажем, телефон - оно понятно. Без него - не жисть. А на што
трамвай? На што нам всем ликтричества разные? Ох, грехи наши... А старикашка
мается!

11. ВОЙНА ИЛИ МИР?

   Конечно, если Россию нельзя  из  войны  выбить,  то  ее  можно  из  войны
вывести.  Германская  дипломатия  передоверила  вопрос   о   мире   магнатам
промышленности. В канун брусиловского наступления знаменитый капиталист Гуго
Стиннес, стоявший у  маховика  германского  военного  Молоха,  встретился  в
Стокгольме с японским послом:
   - Кажется, пришел  момент  смены  политических  настроений.  Я  думаю,  у
японцев нет желания продлевать войну с нами, а что касается  русских,  то  в
Берлине стало точно известно: двор царя в Петербурге, как никогда, склонен к
мирному диалогу.
   Япония, которая вдали от решающих событий Европы под шумок стряпала  свои
колониальные делишки на Дальнем Востоке, была  совсем  не  заинтересована  в
мире, означавшем конец  грабежа  Кореи  и  Китая,  а  потому  посол  отвечал
Стиннесу, что "Япония не нуждается в скороспелом мире". Стиннес ответил ему:
   - Но ведь кто-то из воюющих должен первым сказать роковое  "альфа";  если
никто из нас не возьмет на себя инициативы в делах  войны  и  мира,  то  мир
вообще станет невозможен до тех пор, пока не будет  убит  последний  в  мире
солдат... Мы надеемся, - заключил Стиннес,  -  что  содержание  этой  беседы
останется в глубокой тайне.
   В чем японский посол горячо его и заверил. А когда Стиннес  удалился,  он
снял трубку телефона и позвонил  в  русское  посольство,  которое  сразу  же
известилось о германских предложениях  мира.  Теперь  любопытно,  как  будет
развиваться эта политическая интрига далее, - каналы  ведь  очень  глубокие,
туннели ведь очень темные. Кто осмелится говорить с  немцами  о  мире?..  Из
клиники Бадмаева Протопопов выходил в широкий  мир,  веря  в  чарующую  силу
"цветка черного лотоса", веря в астральные  пророчества  хироманта  Перрена,
включенного в "7-й контрольный список" немецких шпионов!

****

   Верден - это символ героизма народов Франции...
   Итальянцы не имели своих "верденов", и, полностью разгромленные  в  битве
при Трентино, они истерично взывали к России о помощи, иначе - угрожал  Рим!
- Италия пойдет на заключение сепаратного мира.  На  конференции  в  Шантийи
союзники договорились, что Россия ударит всей мощью фронтов в  июне  месяце.
Но итальянцы драпали столь быстро, что в Могилеве решились нанести  удар  по
врагу раньше сроков... Императрица знала, что средь генералитета она  крайне
непопулярна, и потому наведывалась в Могилев чрезвычайно редко. Но  в  канун
Брусиловского прорыва Алиса зачастила к мужу.
   Главный же в Ставке, конечно, не ее муж, а этот вот неопрятный косоглазый
старик с усами в  стрелку  -  генерал  Алексеев.  После  обеда  Алиса  взяла
старикана под руку и сказала ему:
   - Погуляйте со мной по саду. Я так люблю природу...
   Когда цари о чем-либо просят, понимай так, что они  приказывают.  В  саду
губернаторского  дома  они  любовались  панорамою  зелени  на  обывательских
огородах,  дышали  и  ароматом  зацветающих  дерев,  в  которых  попискивали
могилевские птахи. Алиса возбужденно заговорила, что  люди  не  правы.  Люди
вообще всегда не правы, но в данном случае они клевещут на Распутина, считая
его первоклассным негодяем.
   - Старец - чудный и святой человек, он  горячо  привязан  к  нам,  а  его
посещение Ставки принесет крупный успех в войне...
   Алексеев за время службы при царе немало кривил душою, и не  всегда  была
чиста его воинская совесть. Но в этот момент старый русский генштабист решил
быть честным - он сухо ответил:
   - Ваше величество, допускаю, что Распутин  горячо  к  вам  привязан,  но,
ежели он появится в Ставке, я немедленно оставляю пост начальника верховного
штаба при вашем венценосном супруге.
   Императрица никак не ожидала такого ответа.
   - Это, генерал, ваше окончательное решение?
   - Несомненно, - ответил ей Алексеев...
   Чтобы он не слишком-то косился в сторону "бабья" и Распутина, из Царского
Села ему привезли в подарок дорогую икону, и царица сказала  Алексееву,  что
это дар самого старца.
   - Икону от Григория он принял, - рассказала она мужу,  -  а  значит,  бог
благословит его штабную  работу...  Ники,  почему  ты  стыдишься?  Не  бойся
открыто афишировать имя Григория, гордись,  что  тебя  любит  такой  великий
человек. Если же  Алексеев  посмеет  рыпаться,  укажи  ему  на  божественную
мудрость нашего друга...
   Брусилов  прибыл  в  Ставку,  где  встретился  с  Алексеевым;  он   решил
"торпедировать" Австрию немедленно и, отступая от шаблонов,  задумал  прорыв
фронта в пяти пунктах сразу, чтобы запутать противника, чтобы  Вена,  будучи
не  в  силах  разгадать  направление  главного  удара  русских,   не   могла
маневрировать своими резервами.
   - Но, - сказал Алексеев, - государь император  счел  за  благо  отсрочить
прорыв на две недели, и... планы меняются.
   - Войска уже на исходных позициях. Где государь?
   - Главковерх... спит.
   - Разбудите! - потребовал нервный Брусилов.
   - Я достаточно смел, чтобы разбудить главнокомандующего,  но  у  меня  не
хватит храбрости будить самого императора...
   Под храпение верховного Брусилов, на свой страх  и  риск,  пошел  ставить
Австрию на колени. Он  потерял  в  этой  битве  шестьсот  тысяч  солдат,  но
Габсбурги потеряли  их  полтора  миллиона,  а  еще  полмиллиона  неряшливыми
колоннами вытекали  из  дубрав  Галиции  и  Буковины  -  сдавались  в  плен;
эшелонами их вывозили  в  глубину  русских  провинций,  где  чехи,  словаки,
хорваты и сербы встретили самый радушный прием у населения... Кажется, что в
истории Брусиловского прорыва все уже давно ясно!  Но  стоит  коснуться  его
подоплеки, как  сразу  начинаются  какие-то  тайны.  Эти  тайны,  я  уверен,
сопряжены с тем, что весной  1916  года  Романовы  были  убеждены  в  скором
наступлении мира А потому геройский натиск армий Брусилова был сейчас крайне
невыгоден царизму. Подозрительно, что остальные фронты не поддержали прорыва
войск ЮгоЗападного фронта... Алиса снова прикатила в Могилев - к мужу.
   - Аня передала мне слова нашего друга, он просит тебя чтобы  ты  задержал
наступление на севере. Григорий сказал, что если наступаем на юге, то  зачем
же наступать и на севере? Наш друг сказал, что видел на севере окровавленные
трупы, много трупов!
   Царь спросил - это опять "ночное видение"?
   - Нет, на этот раз просто разумный совет...
   Видя, что Брусилова не схватить за хлястик,  царица  из  резерва  вызвала
могучее подкрепление в лице Анютки Вырубовой, явившейся в Ставку на костылях
и с фурункулом на шее. Если верить Алисе, то Вырубова "тоже принесла счастье
нашим войскам"!
   -  Не  спеши,  -  уговаривала  мужа  царица,  -  не  надо  наступать  так
настойчиво. Что тебе это даст? Зачем ты трясешь  дерево?  Подожди  осени,  и
созревший плод сам упадет тебе в руки...
   От внушений она переходила к истерике:
   - Скажи ты Брусилову, чтобы он,  дурак  такой,  не  вздумал  залезать  на
Карпаты... Этого не хочет наш друг, и это - божье! А еще хочу спросить какой
раз: когда ты избавишь нас от Сазонова?
   И все время, пока русская армия наступала, Распутин был  не  в  духе,  он
материл нашу армию, а царя крыл на все корки:
   - Во орясина! Мир бы делать, а он поперся...
   "Ах, отдай приказание  Брусилову  остановить  эту  бесполезную  бойню,  -
взывала в письмах императрица, - наш Друг волнуется!" Брусилов  не  внял  их
советам - нажимал. Под его командованием русская армия  доказала  миру,  что
она способна творить чудеса. В  результате  Россия,  будто  мощным  насосом,
откачала из Франции одиннадцать германских дивизий, а из Италии вытянула  на
Восток  шесть  дивизий  австровенгерских:  коалиция  Антанты   вздохнула   с
облегчением. Легенда о "русском паровом  катке",  способном  в  тонкий  блин
раскатать всю Европу, словно хороший блюминг, - эта легенда живуча...

****

   Корней Чуковский, молодой и обаятельный, открыл дорогу в Англию, где  его
чествовали как достойного представителя российской интеллигенции (с ним были
Набоков и НемировичДанченко). Переводчик Уитмена и Оскара Уайльда, друг Ильи
Репина и Маяковского,  писатель  острого  глаза,  он  отметил,  что  "Англию
захлестнуло книгами о России, о русском народе. Даже "Слово о полку Игореве"
переведено на английский...". Британцы,  подобно  немцам,  были  экономны  в
расходах; газеты пестрели объявлениями  -  как  из  старой  шляпы  соорудить
новую, как из газетной бумаги свернуть матрац и одеяло. Английская  дама  не
шила себе туалета, ибо туалет равен стоимости четырех снарядов калибра в 152
мм. Дэнди не рисковал выпивать бутылку  шампанского,  цена  которой  -  пять
винтовочных обойм. Корней Чуковский записывал на ходу:
   "Проходите по улице и видите вывеску: "Фабрика швейных машин". Не  верьте
- здесь уже давно собирают пулеметы. Вот другая вывеска: "Венские стулья"...
   Не верьте и ей - тут фабрикуют ручные гранаты..." После делегации русской
интеллигенции британское правительство  пригласило  и  парламентскую.  Засим
началась политика - довольно-таки кривобокая,  ибо,  едва  ступив  на  берег
Альбиона, профессор истории Милюков не придумал ничего  умнее,  как  заявить
англичанам: "Мы  не  оппозиция  его  величеству  -  мы  лишь  оппозиция  его
величества..." Бей нас, если мы такие  глупые!  А  возглавлял  парламентскую
делегацию Протопопов - отсюда он финишировал в историю...
   Английский парламент и его нравы потрясли русских думцев. Впереди спикера
бежали герольды, согласно  древней  традиции  кричавшие:  "Пусть  иностранцы
уходят! Пусть они уйдут..." Хвост  черной  мантии  спикера  несли  пажи,  на
головах секретарей качались седые букли париков времен Кромвеля.
   Спикер садился на мешок с шерстью, а депутаты  располагались  на  длинных
скамьях, говоря свои речи - без вставания. И никто не кричал ораторам:
   "Федька, кончай трепаться... Ты опять выпил!" На все  запросы  парламента
был готовый ответ правительства, и невольно вспоминался Штюрмер, ходивший  а
павильоне Таврического дворца по стеночке, крадучись, будто кому-то  должен,
но вернуть долг не в состоянии. Министры, отвечая парламенту,  опирались  на
ящик, в котором лежали Евангелие и клятва говорить  правду,  только  правду,
еще раз правду! А  вечером,  напомнив  легенды  старого  Лондона  с  ужасами
убийств и грабежей, прошли по  коридорам  солидные  привратники,  выкрикивая
старинный вопрос: "Кто идет домой? Кого проводить до дому?.."
   Английские министры спрашивали Протопопова:
   - Как могло случиться, что ваша страна, в которой  все  есть,  ничего  не
имеет и постоянно содрогается в конвульсиях?
   - Это наша вина, - отвечал Протопопов. - Мы сами не  знаем,  чего  хотим.
Уверен, что все русские в