полсотни в месяц,  Кулак  жандарма  в  бешенстве
молотил по столу.
   - Так на что же ты, подонок, их тратишь?
   - Разрешите мне уйти? - живо поднялся Богров.
   - Сидеть! - гаркнул Кулябка. - Или тебе  кажется,  что  здесь  романтика?
Нет, братец. И над нашей лавочкой, как и в твоей вонючей  "Дорефе",  золотом
выбиты слова: ВОШЕДШИМ СЮДА ВЫХОДА НЕТ. - Богров при этом даже вздрогнул.  -
Я тебе не папа с мамой, - продолжал Кулябка спокойнее, - и  давать  буду  по
сотне. А за долг в рулетку расквитайся-ка, братец, сам!
   Встретив на себе обратный колючий взгляд, Кулябка вдруг понял, что  перед
ним не желторотый птенец, не знающий, где подзанять деньжонок, - нет,  перед
ним предстал опытный гешефтмахер, который пятьдесят рубликов от папеньки уже
расчетливо приложил к ста рублям от жандармов, и  теперь  он,  остродумающий
подлец, уже прикидывает, на сколько ему этих доходов хватит...
   Кулябка с треском выложил перед ним сотню:
   - Забирай. А теперь подумай и здесь же, не выходя на  улицу,  избери  для
себя тайную кличку... псевдоним.
   Предложив это, он смотрел с интересом: "Наверняка изберет себе имя -  как
с театральной афиши!" Жандарм не ошибся:
   - С вашего разрешения я буду Аленским.
   - Так и запишем. Нам плевать...
   Но рядом с этим именем новорожденного агента-провокатора Кулябка  записал
и  второе,  придуманное  самим:  Капустянский  -  это  уже  для  внутреннего
употребления (точнее - для сыщиков).  Николай  Николаевич  любезно  проводил
Богрова до швейцарской.
   - Я пойду спать, - сказал он жандарму. - Так намотался за день, что  ноги
не держат. Больше меня не тревожить... Но сон Кулябки был нарушен звонком по
телефону.
   - Докладываю, - сообщил агент наружного наблюдения, - гости от Шантеклера
выкатились в половине третьего. Замечены: Фурман, Бродский, Фишман, Марголин
и Фельдзер...
   - Это не все, - сонно сообразил Кулябка, - в гостях у Шантеклера был  еще
австрийский консул Альтшуллер. Где он?
   - Не выходил, - отвечал агент. - Остался ночевать.
   - Хорошенькая история, - буркнул Кулябка.
   История  грязная:  в  доме  киевского  генерал-губернатора   Сухомлинова,
прозванного Шантеклером, остался ночевать некто Альтшуллер, подозреваемый  в
шпионаже  в  пользу  Австро-Венгрии,  причем  секретные  документы  об  этих
подозрениях находятся в том же доме, где он сейчас ночует...

****

   В  эту  ночь  на  темном  горизонте  русской  истории  замерцала   звезда
провокации.
   Осыпались листья осени 1907 года.

1. СКАНДАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

   Каждая женщина вправе  сама  решать,  сколько  ей  лет.  Марии  Федоровне
исполнилось уже шестьдесят,  но  вдовая  царица  была  еще  миниатюрна,  как
барышня. При резких движениях на ней  посвистывала  жесткая  парча,  в  руке
трещал костяной веер; на груди Гневной умещалось,  трижды  обернутое  вокруг
шеи, драгоценное ожерелье  из  двухсот  восемнадцати  жемчужин  -  каждая  с
виноградину. Когда революция пошла  на  убыль,  она  съездила  в  Вену,  где
существовал единственный в мире Институт  красоты.  Там  ей  надрезали  веки
глаз, в которые врастили каучуковые ресницы - как  шпильки!  Лицо  стареющей
женщины облили каким-то фарфоровым воском,  предупредив,  что  за  успех  не
ручаются. Это верно: "фарфор" сразу дал массу  мельчайших  трещинок,  отчего
лицо императрицы стало похоже на антикварную тарелку. После этой рискованной
операции Мария Федоровна сразу же произвела вторую. Неожиданно для всех  она
вышла замуж. Из трех своих любовников царица выбрала в мужья одного - своего
гофмейстера князя Георгия Шервашидзе...
   В Царском Селе она появлялась как майская гроза.
   Между сыном и матерью возник серьезный разговор:
   - Я слышала, Ники, что ты недоволен Столыпиным. Но без него  тебе  нечего
делать. Можешь сразу убираться в Швейцарию!
   Только он, последний русский дворянин, еще способен скрутить революцию. А
на кого ты еще мог бы так опереться?
   - На Руси, мама, народу хватает.
   - А тебе кто нужен... народ или министры? Столыпин - это наш Бисмарк, так
не повтори ошибки кузена Вилли, который  много  потерял,  удалив  с  мостика
главного лоцмана германской политики. Где ты еще найдешь второго Столыпина?
   Камарилья  льстецов  и  жуликов  способна  поставить  лишь  петрушку  для
придворной ярмарки.
   - Бог еще не покинул меня, - отвечал император.
   - Бог! - воскликнула мать. - У тебя с ним какие-то странные отношения. Ты
говоришь "я и бог" в таком тоне, словно бог уже генерал-майор, а ты пока еще
только полковник...
   В этом году русский обыватель придумал про царя  такую  загадку:  "Первый
дворянин, хороший семьянин, в тереме  гуляет,  столом  гадает  -  стол  мой,
столишко, один сынишка, четверо дочек, женка да мать, а... куда бежать?"
   Алисе царь говорил:
   - В Древнем Риме толпа требовала у цезарей хлеба и зрелищ,  а  сейчас  от
нас хотят видеть только скандалы. - При  встречах  с  премьером  он  пытался
шутить:
   - Петр Аркадьич, а ведь вы -  мой  император!  -  Но  за  шуткой  таилось
уязвленное  самолюбие.  Столыпин  -  монолитная  фигура  реакции,   и   этот
классический монумент самодержавия отбрасывал на престол такую густую  тень,
в которой совсем уже не был  различим  император.  Николай  II  не  раз  уже
пытался накинуть узду на премьера:
   - Петр Аркадьич, отчего вы так старательно избегаете Распутина?
   - Ваше величество, - отвечал тот, непокорный, - да  будет  позволено  мне
самому избирать для себя приятелей...
   На парадах, когда Николай II, сидя в седле, перебирал поводья, пальцы рук
его безбожно тряслись, и лощеные гусарские эскадроны, в которых было  немало
мастеров-вахмистров, готовых выпить и закусить огурчиком, про себя отмечали:
"Эге, Николашка! А ты, брат, тоже, видать, зашибаешь..." Алкоголь всегда был
сильнее кесарей. На полковом празднестве царскосельских стрелков,  упившись,
царь в малиновой рубахе увлекся пляскою своих опричников и, следом за  ними,
выкатился из казармы на улицы,  демонстрируя  перед  прохожими  свое  умение
плясать вприсядку. Но при этом он еще выкрикивал слова лейб-казачьей песни:

   А и бывало - да, да и давала - да,
   Да другу милому да целовать себя.
   А теперь не то, да не стоит его
   Да лейб-гвардейский полк да в нашем городе...

   Потом кувыркнулся в  канаву.  Конечно,  в  канаве  не  ночевал  (все-таки
царь!), но в канаве уже побывал...

****

   Плачущая Анютка Танеева позвонила Распутину:
   - Прощай, отец... выдают меня за лейтенанта.
   - Ступай! - отвечал Гришка с широкой лихостью. - Но добра от флотских  не
жди. Вижу я, что не уживетесь вы!
   Непонятно, на что  рассчитывая  бравый  лейтенант,  но  святых  чувств  к
невесте у него не было да и не могло быть. Вырубов  кое-что  знал  о  связях
невесты, и кто говорил - сам царь, кто говорил - генерал Орлов... А  свадьба
была значительна и торжественна  ("Неутешно  плакала  императрица;  так  она
рыдала, как не рыдает купчиха напоказ, выдавая  своих  дочек.  Казалось  бы,
могла ея величество удержать свои слезы в своих комнатах..."). Вырубов знал,
что попалось ему не сокровище. А потому, когда торжественная  часть  брачной
процедуры закончилась  и  молодые  остались  одни,  свитский  моряк  изволил
заметить:
   - Я часто бываю в командировках по флотам,  но  это  не  значит,  что  вы
можете принимать у себя Орлова  или...  или  этого  ничтожного  господина  с
высоким положением. В случае же чего - во!
   И возле круглого  лица  новобрачной  вдруг  оказался  здоровенный  кулак,
обрамленный ослепительным манжетом с  янтарной  запонкой.  Огорченная  такой
увертюрой к семейной жизни, Анютка напрасно ждала мужа  в  постели.  Вырубов
решил играть в бильярд.
   - Сударь, где же вы? - пришла за ним Анютка. Намеливая кий и топорща  ус,
лейтенант ответил:
   - Чтобы я., да с царской шлюхой... никогда! Лучше пойду  на  улицу  и  за
рубль возьму проститутку. Это будет честнее... На все попреки Анютка шептала
в оправдание одно:
   - Я не я, а моя судьба лишь орудие чужой судьбы.
   - Ну, это слабое утешение! - отвечал лейтенант,  сам  с  собой  играя  на
бильярде. - Иди и спи... декадентка  паршивая!  Утром  уже  Вырубова,  а  не
Танеева, звонила Гришке:
   - Отец, ты прав. Ничего не получается.
   - А я что говорил? - обрадовался Распутин...
   Дача Вырубовой в Царском Селе находилась на Церковной улице в доме  ј  2,
который примыкал к дворцам, и  вскоре  (по  приказу  императрицы)  в  ограде
сделали особую калитку: толкни ее - и  сразу  из  дворца  можно  попасть  на
вырубовскую дачу. Недавно вернулся из Прибалтики генерал А.А.Орлов, звериная
сущность которого особенно импонировала императрице: "Если бы и мой Ники был
таким сильным и жестоким, подобно Орлову... Оо, как бы мучительно и пылко  я
его любила!" При дворе поговаривали, что Орлов за свои кровавые  карательные
экспедиции получит титул графа, но Николай II позволил палачу лишь  называть
себя Орлов-Балтийский. В опасном четырехугольнике (царь - Анютка,  царица  -
Орлов)  генерал-каратель  занимал  сейчас  особое   положение.   Императрица
внимательно изучала царствование Екатерины Великой, в котором  ее  потрясло,
что Екатерина мужа своего Петра III считала недостаточно твердым, как и  она
своего супруга Ники. С помощью фаворита Орлова Екатерина II устранила мужа с
престола, чтобы самой стать императрицей...
   - Аня - сказала Алиса как-то Вырубовой, - а ты не находишь, что  возникла
роковая аналогия? С одной стороны у меня Орлов, а с другой - Григорий.  Если
их совместить в именах, то получится Григорий Орлов - почти как у  Екатерины
Великой... Почему ты молчишь? Разве ты не веришь в символы судьбы?
   Вырубова даже не узнала своей  подруги:  Александра  Федоровна  сидела  в
кресле-качалке, чеканно-прямая, с ровным  холодным  настроением,  волевая  и
решительная. Синий папиросный дым обволакивал императрицу,  которой  недавно
исполнилось 35 лет.
   - Екатерина тоже была немкой, как и я, - говорила  она,  -  а  в  истории
России осталась с титулом "великой"!
   Один из современников писал:  "Царица  в  это  время  разделяла  тревоги,
которые приносит жертвам своим страшная  mania  perspecutiva,  с  молодым  и
красивым генералом Орловым. Связь была давно всем известна... Мужу не  могли
нравиться эти отношения, его самолюбие страдало, но отвлечь жену  от  Орлова
не было ни мужского умения, ни, может быть, охоты!"
   Бульварная пресса Европы подливала масла  в  огонь,  продолжая  указывать
истинного отца наследника русского  престола.  Летом,  при  открытых  окнах,
охрана Александрийского дворца не раз слышала, как ругались царь с царицей.
   Хотя, скандаля, они вели речь только  на  английском  языке,  но  в  речи
Николая II проскакивала русская брань и часто поминалось имя Орлова.
   В один из вечеров, когда императрица уже покинула дачу Вырубовой, а Орлов
еще приводил  себя  в  порядок,  с  улицы  раздался  звонок,  возвещавший  о
несвоевременном прибытии лейтенанта.
   - Ах, боже? - заметалась по комнатам Анютка. - Скорее  покидайте  меня...
это он... он. Я пропала... прыгайте в окно!
   Орлов выдержал характер до конца, и прежде чем  сигать  в  окно,  он  еще
поцеловал Вырубовой ручку. Лейтенант шквалом  ворвался  в  комнаты  и  успел
разглядеть, как в теплых сумерках улепетывал командир лейб-гвардии Уланского
полка императрицы.
   - Ну, теперь держись, царская шлюха!
   Но даже под тумаками Анютка стойко молчала, беря вину царицы на себя.
   Утром, собираясь  на  службу  в  морскую  канцелярию  его  императорского
величества, лейтенант сказал жене:
   - Будь готова! Вечером продолжим беседу... Второй раз такого не пережить,
и Анютка помчалась во дворец, стала показывать Алисе свои синяки.
   Она рыдала:
   - Он сошел с ума! Сана, спаси меня.
   - Говоришь, он сошел с ума! Вот и хорошо...
   Лейтенант А.В.Вырубов указанием свыше был объявлен при дворе умалишенным,
нуждающимся в особом надзоре. Но "лечиться" на  родине  не  пожелал,  и  его
спровадили в Швейцарию; перед отъездом он зашел в офицерское  собрание,  где
как следует и напился. Спьяна он высказал то, о чем другие помалкивали:
   - Вы думаете, я пьян? Не-ет, я не пьян. А этот романовский  бардак  давно
пора прихлопнуть. Вы думаете, я не знаю, от кого рожден наследник  престола?
Об этом вся Европа болтает...
   На беду его, здесь же в собрании оказались и великие князья,  числившиеся
в Гвардейском экипаже. Умные из них смолчали, а те,  что  поглупее,  донесли
лично императору.
   - Орлов прогнил уже до печенок, - сказал царь.  -  И  пусть  убирается  в
Египет на курорт в Геллуане, без права возвращения в отечество. Денег я  ему
дам. Но прежде поговорю с ним...
   После разговора с царем наедине, где Орлову была любезно предложена чашка
чаю, генерал вышел бледный, весь в поту. "Мне дурно", -  сказал  он,  падая.
Его подхватили и отправили на вокзал - прямо к отходу поезда. Была  глубокая
ночь, поезд приближался  к  пограничной  станции  Вержболово,  когда  Орлов,
испытав  облегчение,  попросил  крепкого  кофе...  Экспресс  Париж  -  С.  -
Петербург замер возле рубежного столба.  Агенты  тайной  полиции  при  свете
карманных фонарей вынесли красавца из вагона. "Умер  от  чахотки",  -  писал
граф Витте. "Отравился", - шептались в столице.  "Был  отравлен  по  приказу
царя", - точно указывала французская пресса. Императрица  велела  похоронить
Орлова в Царском Селе (вне кладбища!) и  теперь  заодно  с  Вырубовой  часто
навещала его могилу, осыпая  ее  цветами.  Сидя  на  скамейке,  они  навзрыд
плакали... "Мой соловушка", - говорила Алиса. "А какой  был  красавушка",  -
вторила ей Вырубова... Эта могила  тоже  соединяла  их.  Столь  разные,  две
женщины были отныне нерасторжимы, как сиамские близнецы.  Но  гибель  Орлова
была для императрицы страшным ударом. "Несомненно, - сказано в одной  книге,
- Орлов был одним из тех, на  кого  рассчитывала  с  наступлением  революции
супруга безвольного царя..."

****

   Царь не оставлял своих попыток покорить Столыпина:
   - Петр Аркадьич, а все-таки не мешало бы вам повидать Распутина...
   Поверьте, от него исходит почти зримая благодать.
   - Ваше величество, - отвечал Столыпин, - благодать стала анахронизмом,  а
мы живем  в  двадцатом  веке,  который,  как  я  догадываюсь,  станет  веком
революций... Что умного может сказать мне ваш Распутин? Или  вы  думаете,  я
никогда мужиков не видел?
   ...Скоро в Думе заговорили о генерале Сухомлинове.

2. CELA ME CHATAVILLE

   Сразу же берем под  наблюдение  киевского  генерал-губернатора  Владимира
Александровича Сухомлинова: вот он надевает красные гусарские штаны,  плотно
облегающие его старческое убожество; не оставаясь нем,  он  заполняет  время
туалета романсом:

   Отцвели уж давно хризантемы в саду,
   Но любовь все живет в моем сердце больном...

   Именно за это желание петушиться его и прозвали  Шантеклером.  А  красные
лосины нужны генералу ради  физиологического  омоложения.  Сухомлинов  опять
влюблен. Он бесстыдно  влюблен  в  замужнюю  женщину,  которая  по  возрасту
годится ему в дочери! Какой скандал... Покойный генерал  Драгомиров  не  раз
уже говорил ему:
   - Владимир Александрович, да ведь не штаны  красят  человека,  а  человек
штаны красит... Азбучная истина, милый вы мой!

****

   Современники считали, что  из  военных  наук  Сухомлинов  отлично  усвоил
салтыково-щедринскую  науку  "о  подмывании  лошадиных   хвостов".   Смолоду
отчаянный офицер  кавалерии,  он  полюбил  лишь  внешнюю  оболочку  жизни  -
красивых женщин, веселые компании,  комфорт  и  денежки.  Ради  популярности
много  писал  под  псевдонимом  Шпора;  под   старость   выпускал   брошюры,
прикрываясь именем Остапа Бондаренко, вымышленного  рубаки,  якобы  живущего
теперь в сытой тишине полтавского хутора. Генерал и сам не заметил, когда  и
как из дельного офицера он превратился в брюзгу-консерватора,  зубоскалящего
везде, где речь заходила о новшествах в армии... Военная  наука  вступала  в
кризис! Славная русская конница уже теряла генеральную роль,  ибо  ее  стали
подкашивать пулеметы. Н. Н. Сухотин, профессор Генштаба,  ратовал  за  новые
приемы кавалерийской тактики, - Сухомлинов, словно хороший жеребец,  оборжал
Сухотина в печати, назвав его "табуретным всадником". XX  век  ставил  перед
войсками задачу маскировки, воин нуждался в защитной  форме  цвета  хаки,  -
Сухомлинов опять ржал: не лучше ли одеть солдат в серые мешки с дырками  для
пяток, чтобы показывать их врагу, когда от него удираешь? Именно это плоское
остроумие стареющего бонвивана  было  принято  царем  за  творческий  ум,  а
бойкость пера - за деловые качества. Киевляне же знали истинную цену  своему
генерал-губернатору и умником его не считали. К тому же,  человек  в  летах,
Сухомлинов запутался в своих романах и браках. Первая  жена  его,  баронесса
Корф, не оставила по себе памяти. Вторую генерал вырвал уже с мясом и кровью
из объятий законного мужа - Корейши (это был директор Института  гражданских
инженеров). С этой второй женой история темная. Она  председательствовала  в
киевском Красном Кресте, и непонятно куда испарились 60000 казенных  рублей.
Киевляне убеждены, что Сухомлинов сам же и  понуждал  жену  к  растратам.  А
когда грабеж обнаружился, он вложил в рот жене капсулу с  ядом...  Возник  -
без передышки - новый роман.
   Екатерина Викторовна Бутович, урожденная Гошкевич, женщина была  статная,
с развитой грудью, волоокая; про таких, как она, принято говорить:
   "Баба с изюминкой  во  рту".  В  юности  служила  машинисткой  в  конторе
адвоката Рузского, где ее облюбовал помещик Бутович и взял себе в жены. 3000
десятин жирного чернозема,  которыми  владел  Бутович,  вскормили  захудалую
красоту, но мотовства по модным лавкам муж не одобрял, и  скромная  блузочка
мадам Бутович была украшена одним лишь крестиком, когда ее в киевском театре
Н.Н.Соловцова встретил Сухомлинов.
   - К такой очаровательной шейке, - сказал опытный  ловелас,  -  необходимо
колье египетской Клеопатры! Вы и без того прекрасны, но,  позволю  заметить,
вам нужна должная оправа...
   А что такое киевский генерал-губернатор? Это человек, у  которого  власть
почти королевская, и Екатерина Викторовна сообразила, что  Сухомлинов  может
создать ей "оправу". Первый шаг сделала она  сама,  имитировав  перед  мужем
сцену самоубийства.
   - Катя, скажи, зачем ты решила уйти из жизни?
   - Изверг! - отвечала она низким трагическим голосом.  -  Ты  загубил  мою
невинность и молодость, так не мешай мне любить человека, который так  чутко
понимает мою тонкую душу.
   Владимир Николаевич Бутович горько рыдал:
   - Я тебя люблю и не стану мешать твоему чувству...
   Сцена как в  дешевой  мелодраме!  Здесь  тебе  и  загубленная  юность,  и
благородный муж, жертвующий своим счастьем, и пылко  ожидающий  любовник  (в
красных штанах!). Наверное, тем  бы  все  и  закончилось,  как  уже  не  раз
кончалось на Руси,  но  тут  австрийский  консул  Альтшуллер,  владевший  на
Крещатике подозрительной конторой по сбыту чего-то, дал Сухомлинову совет:
   - Недавно из  дома  Буговичей  выехала  во  Францию  мадемуазель  Гастон,
служившая у них гувернанткой. Нужно бы достать справочку, заверяющую  нас  в
том, что  господин  Бутович  много  лет  подряд  тайно  прелюбодействовал  с
означенной француженкой...
   Мелодрама в доме Буговичей завершилась оплеухой:
   - Вот тебе, стерва! - сказал муж жене. - Я взял тебя  из  ничтожества,  а
ты... Тебе захотелось вывалять меня в грязи, а самой стать генеральшей?
   Так я не дам тебе развода!
   Он запер жену  в  полтавском  имении,  отдав  ее  под  охрану  кучеров  и
управителей, а сам, взяв сына, укатил в Ниццу.
   -  Что  будем  делать?  -  растерялся  Сухомлинов.  Альтшуллер   исправно
подогревал грязную похлебку:
   - Я уже приготовил свадебный подарок - коллекцию мехов,  которую  знатоки
оценивают в сто тысяч рублей.  Но  госпоже  Бутович  следует  тоже  проявит