на миг,  не  ждали.  Когда
Айз Седай задавалась  какой-то  целью,  то  она  делалась  тверже  холодного
кованого железа. Шесть дней назад Лойал перестал читать  на  скаку  -  после
того как поднял взор от книги и обнаружил, что отстал на целую милю,  а  его
спутники почти скрылись из виду за холмом.
   Подле  здоровенной  лошади  огир,  позади  белой  кобылы  Морейн,  Перрин
придержал Ходока и опять зевнул. Лан ускакал вперед, на разведку. Еще час, и
солнце за спинами путников закроют вершины деревьев, но Страж заявил, что до
наступления темноты они доберутся до городка под названием Ремен, на  берегу
Манетерендрелле. Что ждало их там, Перрин ведать не ведал. Он даже не  знал,
что их может ждать, но дни, минувшие после отъезда из Джарры. заставляли его
быть настороже.
   - Мне не понять, почему тебе не спится, - сказал юноше  Лойал.  -  Я  так
выматываюсь к тому времени, когда она разрешает остановиться  на  ночь,  что
засыпаю. не успев лечь.
   Перрин  только  головой  качал.  Ну  как  объяснить  Лойалу,  что  он  не
осмеливается спать крепко, что даже сон вполглаза полон  тревожных  видений.
Подобных  тому  странному  сну  с  Эгвейн  и   Прыгуном.   Что   ж,   ничего
удивительного, что она мне снится. Свет, знать  бы,  как  она,  что  с  ней.
Сейчас, наверное, в безопасности, в Башне, учится на Айз Седай. Верин за ней
присмотрит. И  за  Мэтом.  Перрину  и  в  голову  не  приходило,  что  нужно
присмотреть за Найнив. Сам-то он полагал, что в присмотре нуждаются те,  кто
рядом с Найнив. Думать  о  Прыгуне  Перрину  не  хотелось.  Ему  удалось  не
впускать в свои мысли живых  волков,  хотя  он  и  заплатил  за  достигнутое
ощущением, будто его торопливой рукой  то  молотом  плющат,  то  протягивают
через волоку. А уж думать, что в его  мысли  пробрался  мертвый  волк...  Он
мотал головой и заставлял себя держать глаза широко открытыми. Даже  Прыгуна
он не впустит в свой разум.
   Кроме дурных снов, хорошо спать мешало и  другое.  Отряду  встречались  и
прочие знаки, указывающие на то, что здесь  прошел  Ранд.  Между  Джаррой  и
рекой Эльдар о Ранде ничего не напоминало, по крайней мере Перрин не заметил
никаких следов. Но когда путники пересекли Эльдар по каменному мосту,  дугой
перекинутому с одного пятидесятифутового утеса на другой, позади них остался
обращенный в пепел городок. Он назывался Сидон, и все  дома  в  нем  пожрало
пламя. Только остатки каменных стен и редкие печные  трубы  все  еще  стояли
среди руин.
   Всклокоченные и закопченные  горожане  говорили,  что  пожар  занялся  от
упавшего в амбаре фонаря,  а  потом  огонь  будто  взбесился,  и  все  пошло
наперекосяк. Половина ведер, что сумели сыскать, оказались дырявыми. Объятые
пламенем стены падали наружу, а не внутрь, и огонь перекидывался на соседние
дома.  Горящие  бревна  постоялого  двора,  обрушившись,  каким-то   образом
докатились до колодца на площади, а ведь из него черпали воду для  борьбы  с
огнем, и к колодцу стало не подступиться. И на крыши  трех  других  колодцев
завалились  стоящие  рядом  дома.  Казалось,   сам   ветер   кружил,   менял
направление, раздувая пламя и гоня его во все стороны.
   Спрашивать у Морейн, не появление ли  Ранда  стало  причиной  пожара,  не
приходилось - ответом было ее лицо, похожее на  холодное  железо.  Сам  Узор
обретает форму вокруг Ранда, и сплелось все  в  дикий,  будто  взбесившийся,
клубок.
   После Сидона маленький отряд проскакал  еще  через  четыре  городка,  где
только мастерство Лана-следопыта подсказывало, что Ранд по-прежнему впереди.
Теперь Ранд шел пешком, причем уже довольно давно. За Джаррой преследователи
нашли  его  лошадь,  дохлую;  выглядела  она  будто  ее  терзали  волки  или
взбесившиеся собаки. Перрин с трудом сдержался и не обратился с  вопросом  к
братьям-волкам, особенно туго ему пришлось,  когда  Морейн  перевела  хмурый
взор с лошади на него. К  счастью,  Лан  обнаружил  отпечатки  сапог  Ранда,
убегающих от мертвой лошади. След Ранда ни с каким другим не  спутать  -  на
каблуке сапога была треугольная вмятина от  острого  камня.  Но,  пеший  или
верхом, он, как казалось, все время оставался впереди.
   В четырех деревеньках за Сидоном наибольшое волнение вызывал въезжающий в
поселение  Лойал,  тамошним  жителям  западало  в  память,  что  перед  ними
представал настоящий огир. Их настолько захватывало  это  зрелище,  что  они
почти не обращали внимания на глаза Перрина, а если и  подмечали...  Что  ж,
коли огир были реальностью, почему бы не ходить по  свету  людям  с  глазами
какого угодно цвета.
   Но после тех деревень путникам встретился небольшой поселок под названием
Виллар, и там был праздник. На общинной земле снова забил  родник.  До  того
целый год воду приходилось таскать из ручья за милю, а все попытки  выкопать
колодец ничего не дали, поэтому половина жителей ушла из поселка. Но теперь,
обретя  источник,  Виллар  не  умрет.  Потом,  за  один  день,  мимо  отряда
промелькнули еще три не затронутые необычными происшествиями деревни,  затем
была Самаха, где за ночь пересохли все колодцы, и люди бормотали  о  Темном.
Затем - Таллан, где накануне утром все  старые  споры  и  свары,  когда-либо
вспыхивавшие  в  деревне,  выперли   наружу   зловонными   пузырями,   будто
переполненные  выгребные  ямы,  и  только  три  убийства  как-то  образумили
потрясенных обывателей и остудили страсти. И наконец,  Файолл,  где  озимые,
похоже, дали самый скудный урожай на памяти селян, но мэр,  копавший  позади
дома новый нужник, нашел сгнившие кожаные мешки, набитые  золотом,  так  что
голодать никто не будет. В Файолле никому не были знакомы толстые монеты - с
женским ликом на одной стороне и орлом на другой. Морейн сказала, что  такие
чеканили в Манетерене.
   Наконец однажды вечером, когда они сидели возле лагерного костра,  Перрин
решился порасспросить Морейн:
   - После Джарры мне казалось...  Они  все  были  так  счастливы,  с  этими
свадьбами. Даже Белоплащники походили на шутов. В Файолле все понятно:  Ранд
никак не мог ничего сделать с их урожаем, колос набирал силу,  когда  его  и
близко  не  было,  а  то  золото  им  наверняка  пригодится,  раз  все   так
обернулось... Но все остальное... Тот сгоревший городок, и высохшие колодцы,
и... Это - зло, Морейн. А я не верю, что  Ранд  -  зло.  Пусть  вокруг  него
оплетается Узор, но разве Узор может быть таким злом? В  этом  нет  никакого
смысла, а все имеет какой-то смысл! Если делаешь инструмент, у которого  нет
назначения,  работа  бессмысленна,  а  этот  инструмент  -  напрасная  трата
металла. А зачем Узору такая расточительность?
   Лан искоса глянул на Перрина и исчез  в  темноте,  отправляясь  в  обход.
Лойал, уже растянувшийся на своих одеялах, поднял голову. Настороженные  уши
дрогнули.
   Морейн помолчала, отогревая руки. Наконец она заговорила, глядя в огонь:
   - Создатель есть добро, Перрин. Отец Лжи есть зло. Узор  же  Эпохи,  само
Кружево Эпохи, - ни то, ни другое. Узор является тем, что  он  есть.  Колесо
Времени вплетает в Узор все жизни, все поступки. Узор, что состоит  лишь  из
одного цвета, не назовешь узором. Для  Узора  Эпохи  добро  и  зло  являются
основой и утком.
   Даже  три  дня  спустя,  под  жарким  послеполуденным   солнцем,   Перрин
чувствовал холодок, который он впервые ощутил,  услышав  эти  слова  из  уст
Морейн. Ему хотелось верить, что Узор добр. Хотелось верить, что, когда люди
творят  зло,  они  идут  наперекор  Узору,  искажают   его.   Перрину   Узор
представлялся великолепным и тонким произведением, работой  мастера-кузнеца.
От мысли, что в таком великолепии с хорошей сталью смешан чугун  с  медью  и
свинцом, а то и что похуже, и никому нет до этого дела, веяло равнодушием  и
холодом.
   - А мне есть до этого дело, - тихо бормотал он. -  О  Свет,  мне  не  все
равно, вот я и тревожусь.
   Морейн оглянулась на его бормотание, и Перрин умолк. Он не знал,  о  чем,
кроме Ранда, беспокоилась Айз Седай.
   Пролетело несколько минут, и впереди показался Лан. Страж  приблизился  к
отряду и развернул своего вороного подле кобылы Морейн.
   - За следующим холмом лежит Ремен, - сообщил Лан. -  Похоже,  день-другой
событий у них было хоть отбавляй.
   Уши Лойала задергались:
   - Ранд?
   Страж покачал головой:
   - Не знаю. Может, Морейн, когда сама взглянет, сумеет сказать.
   Айз Седай посмотрела на него  пытливым  взглядом  и  ускорила  шаг  белой
кобылы.
   Путники поднялись на гребень холма, и внизу перед  ними  открылся  Ремен,
протянувшийся вдоль реки.  Тут  Манетерендрелле  разливалась  более  чем  на
полмили в ширину, и мостов не было. Но через  реку  медленно  скользили  два
парома, полные народа. Паромы эти походили на баржи с выставленными по бокам
длинными веслами. Еще один, почти пустой, возвращался с того берега. Чуть  в
стороне виднелись три длинных каменных причала, у которых выстроилось  около
дюжины речных торговых  судов,  однои  двухмачтовых.  Внушительных  размеров
склады из  серого  камня  отделяли  пристань  от  города,  дома  которого  в
большинстве своем казались  сложенными  из  того  же  камня;  правда,  крыши
щеголяли  черепицей  всевозможных  цветов,  от  желтого  до  красного,  даже
лилового, и улицы разбегались во всех направлениях от центральной площади.
   Прежде чем двинуться по холму к  городу,  Морейн,  пряча  лицо,  сдвинула
пониже глубокий капюшон своего плаща.
   Как обычно, народ на улицах таращился на Лойала, но на сей раз  до  слуха
Перрина долетал благоговейный и восторженный шепот:  "Огир!  Смотри,  огир!"
Лойал сидел в седле прямее  обычного,  уши  его  стояли  торчком,  и  уголки
широкого рта приподнимала улыбка. Лойал явно старался не показать радости  и
самодовольства, но вид у него был как у кота, которого чешут за ухо.
   Для Перрина Ремен ничем не отличался от любого из дюжины других городков:
повсюду пахнет людьми, полно всяких запахов человеческого жилья  и  ремесел,
и, разумеется, сильный запах реки. Юноша все удивлялся, что же имел  в  виду
Лан, но тут у него волосы на загривке  зашевелились  -  он  учуял  что-то...
неправильное. Едва его нос  принюхался,  как  запах  исчез,  словно  конский
волос, упавший на горячие угли, но Перрин помнил его. Он чуял его в  Джарре,
и  тогда  этот  запах   так   же   пропал.   Это   не   Испорченный   и   не
Никогда-не-рожденный  -  Троллок,  чтоб  мне  сгореть,  а  не   Испорченный!
Никогда-не-рожденный, нет! Мурддраал, Исчезающий, Получеловек.  что  угодно,
но не Никогда-не-рожденный! - не троллок и не Исчезающий, и все же  зловоние
било в нос, при малейшем вдохе резко несло смрадом, все в этой вони  кричало
о мерзости. Но, что бы ни издавало столь отвратительный запах, казалось, оно
не оставило за собой устойчивого следа.
   Отряд выехал на городскую площадь.  На  месте  вывороченной  из  мостовой
большой плиты точно посередине площади была поставлена виселица. На вбитом в
грунт толстенном бревне держалась расчаленная поперечина, с которой  свисала
железная клетка. Дно ее висело в четырех шагах  от  земли.  В  клетке  сидел
высокий мужчина, облаченный в серо-коричневое одеяние.  Он  сидел,  подтянув
колени к  подбородку  -  сидеть  иначе  не  позволяла  тесная  клетка.  Трое
мальчишек бросали в него камнями. Мужчина  смотрел  прямо  перед  собой,  не
уклоняясь от пролетающих между прутьями камней. По лицу его сбегала  уже  не
одна струйка крови. Спешащие мимо горожане обращали на мальчишек  не  больше
внимания, чем сам мужчина, хотя почти каждый прохожий поглядывал на клетку -
большинство с одобрением, кое-кто со страхом.
   Морейн издала горловой звук, который  можно  было  принять  за  выражение
отвращения.
   - И того хуже, - сказал Лан. -  Едем.  Я  уже  распорядился  в  гостинице
насчет комнат. Я решил, что вам это будет интересно.
   Проезжая мимо виселицы следом за Ланом и Морейн, Перрин  оглянулся  через
плечо на мужчину в клетке. Что-то знакомое  в  этом  человеке  зацепило  его
взгляд, но он не мог понять, что именно.
   - Зря они так. - Громыхание Лойала прозвучало почти как рычание. -  Дети,
я имею в виду. Взрослым надо бы остановить их.
   - Да, наверно, надо бы, - согласился Перрин почти  мимоходом.  Почему  он
кажется таким знакомым?
   Лан свернул ближе к реке и вскоре привел отряд к гостинице,  вывеска  над
ее дверью гласила: "Кузница странников", что Перрин счел добрым знаком, хотя
окрест ничего не  напоминало  о  кузнице,  кроме  намалеванного  на  вывеске
мужчины в кожаном фартуке и с молотком. Гостиница была  большим  трехэтажным
зданием из серого обтесанного  и  отшлифованного  камня,  под  темно-красной
черепичной крышей, с широкими окнами  и  резной,  завитушками,  дверью.  Вид
гостиницы свидетельствовал о процветании. К прибывшим бегом явились  конюхи,
подхватили под уздцы лошадей, а после  того  как  Лан  оделил  их  монетами,
принялись кланяться еще ниже.
   Переступив порог, Перрин принялся внимательно  рассматривать  людей.  Как
ему показалось, все, и  мужчины,  и  женщины  за  столами,  были  празднично
разодеты. Такого обилия украшенных вышивкой  кафтанов,  разнообразия  тонких
кружев на платьях, разноцветия лент и шарфов  с  бахромой  он  давненько  не
видывал. Лишь четверо мужчин, сидевших  за  одним  столом,  были  в  простых
куртках, и только они не подняли выжидающего взора на  вошедшего  Перрина  и
его спутников. Эта четверка продолжала тихий разговор. Перрин уловил  из  их
беседы немногое: о преимуществах в качестве груза ледяных перцев над  мехами
и о том, как могут повлиять на цены беспорядки в Салдэйе. Капитаны  торговых
судов, решил Перрин. Остальные, видимо, местный люд. Даже служанки,  похоже,
красовались в своих лучших нарядах, их длинные фартуки  были  надеты  поверх
вышитых платьев с полосками кружев у ворота.
   На кухне кипела работа - Перрин уловил запах баранины, телятины, цыплят и
говядины, учуял и кое-что из овощей. И  ароматный  пирог,  от  пряного  духа
которого на мгновение забыл о мясе.
   Гостей встретил у порога сам хозяин - полный  лысый  мужчина  с  сияющими
карими глазами на гладком розовом лице. Он беспрестанно кланялся  и  потирал
руки. Не подойди толстяк к ним, Перрин  ни  за  что  не  признал  бы  в  нем
хозяина, поскольку вместо ожидаемого белого передника на том, как и на  всех
остальных,  была  куртка  -  из  плотной  синей  шерсти,  щедро   украшенная
бело-зеленой вышивкой. Мужчине было жарко в теплой куртке, и он потел.
   Почему они все вырядились, как на праздник? - удивлялся Перрин.
   - А-а, мастер Андра, - сказал хозяин гостиницы, обращаясь  к  Лану.  -  И
огир, как вы и сказали. Нет, конечно, я не сомневался. Сомневаться  в  ваших
словах, господин? Никогда! Да еще после всего, что произошло. Почему  бы  не
огир? Ах, друг огир, ваше присутствие в доме для меня такое удовольствие, вы
представить себе не можете! Это просто прекрасно, такой конец  всему  венец!
Ага, и госпожа... - Его цепкий  взгляд  скользнул  по  темно-голубому  шелку
платья Морейн и по дорогой шерсти плаща, хоть и пыльного с дороги, но тонкой
выделки и прекрасного. - Простите меня,  пожалуйста,  леди.  -  Он  согнулся
подковой  в  поклоне.  -  Мастер  Андра,  леди,  не   сказал,   что   вы   -
высокопоставленная дама. Я вовсе не хотел  проявить  неуважение.  Вы,  леди,
здесь гость не менее желанный, чем друг огир. Пожалуйста, не  обижайтесь  на
косноязычные речи Гайнора Фурлана.
   - Я не обижаюсь. - Судя по голосу, Морейн спокойно приняла титул, который
присвоил ей Фурлан. Айз Седай не впервые принимала другое имя и  не  впервые
выступала под маской. И не в первый раз Перрин слышал, как Лан называет себя
Андра. Глубокий капюшон по-прежнему скрывал гладкое лицо Морейн  Айз  Седай,
одной рукой она, будто кутаясь от холода, придерживала полы плаща. Но не той
рукой, на которой носила кольцо Великого Змея.
   - Насколько я понимаю, хозяин, у вас в городе случились какие-то странные
происшествия. Полагаю, ничего такого, что могло бы обеспокоить  путников.  -
Ах, леди, их и  в  самом  деле  можно  назвать  странными.  Ваше  лучезарное
присутствие само по себе немалая честь для этого скромного дома, леди,  а  с
вами еще и огир... Но у нас в Ремене есть и Охотники. Прямо тут, в  "Кузнице
странников", да-да. Охотники за Рогом Валир, которые отправились из  Иллиана
на поиски приключений. И приключение они нашли у нас здесь, в Ремене,  всего
в  паре  миль  выше  по  реке  -  сразились  с  дикими  айильцами,  во  как!
Представляете, айильские дикари, с этими  черными  вуалями  -  да  еще  и  в
Алтаре, а, леди?
   Айил. Теперь Перрин понял,  что  показалось  ему  знакомым  в  мужчине  в
клетке. Однажды он видел айильца, одного из этих свирепых, почти легендарных
обитателей сурового края, прозванного Пустыней. Тот очень походил на Ранда -
выше большинства людей, с серыми глазами и рыжеватыми волосами,  и  одет  он
был так же, как человек в клетке - серо-коричневые одежды, незаметные  среди
скал и кустарника, зашнурованная до колен мягкая обувка. Перрин почти  наяву
услышал голос Мин. Айилец в клетке. Поворотный пункт твоей жизни, или  нечто
важное. чему суждено случиться.
   - Почему вы?.. - Перрин остановился, чтобы  прочистить  горло,  а  то  уж
больно хрипло он заговорил. - Как так вышло, что у вас в клетке на городской
площади оказался айилец?
   - Ах, молодой господин, это целая история...  Фурлан  умолк,  разглядывая
юношу с головы до пят, ощупывая взором простую деревенскую  одежду,  длинный
лук в руках, остановившись на топоре за поясом возле колчана. Когда пытливый
взгляд толстяка добрался до лица Перрина, хозяин  гостиницы  вздрогнул,  как
будто только сейчас заметив желтые глаза Перрина.
   - Он, видимо, ваш слуга, мастер Андра? - спросил он осторожно.
   - Ответьте ему, - только и молвил Лан.
   - Угу. Ну конечно, мастер Андра. Но один человек тут может рассказать все
лучше меня. Вот он. Лорд  Орбан,  собственной  персоной!  Его-то  мы  все  и
собрались послушать.
   По лестнице в глубине общего  зала  спускался  на  костылях  темноволосый
моложавый мужчина в красном кафтане, с перевязанной головой,  левая  штанина
отрезана до колена, и икра  до  лодыжки  толсто  обмотана  бинтом.  Горожане
принялись перешептываться, словно узрев нечто  невероятное.  Капитаны  судов
продолжали свою негромкую беседу; разговор их вновь  вернулся  к  обсуждению
мехов. Может, Фурлан и считал,  что  человек  в  красном  кафтане  расскажет
историю лучше, но заговорил он сам:
   - С двадцатью дикими айильцами встретились лицом к лицу Лорд Орбан и Лорд
Ганн, а было с ними всего десять слуг. Ну и яростный был же бой  и  тяжелый,
множество ран получено и множество нанесено. Пали шесть славных слуг, и  все
воины были ранены, а серьезнее прочих - Лорд  Орбан  и  Лорд  Ганн,  но  они
поразили всех айильцев, кроме тех, кто спасся бегством,  а  одного  взяли  в
плен. Того, которого можно видеть  на  площади,  где  он  больше  не  станет
беспокоить честных селян своими дикарскими выходками, как не станут  учинять
беспорядков и мертвые дикари.
   - Вас в здешних краях беспокоили айильцы? - поинтересовалась Морейн.
   Над тем же размышлял и Перрин, и с немалым испугом. Если обыватели  порой
по-прежнему и говаривали "айил в  черной  повязке",  имея  в  виду  человека
ожесточенного  и  вспыльчивого,  то   это   свидетельствовало   о   глубоком
впечатлении, что оставила Айильская Война, но она уже  двадцать  лет  как  в
прошлом, и до нее и после айильцы ни разу не выходили из Пустыни. Но я видел
одного по эту сторону Хребта Мира. а теперь видел уже двух. Хозяин гостиницы
потер лысину:
   - Угу. Ах нет, леди, не совсем так. Но хлопот у нас было бы выше  головы,
будьте уверены! Чего бы натворили эти двадцать дикарей, дай  им  волю.  Вот,
каждый помнит, как  они  убивали,  грабили,  жгли,  пройдя  так  через  весь
Кайриэн! Из этой самой деревни мужчины ушли на Битву у Сияющих  Стен,  когда
все государства объединили силы,