нек.
     -  Точно сдадут, - вмешалась  Меральда,  затягивая  на талии  ремень  с
мечом, - и пощады запросят.
     Смуглая  и коренастая, Меральда ростом не  уступала Фэйли,  но тайренка
тотчас  же опустила  голову и виновато пробормотала извинения, когда Селанда
бросила на нее хмурый взгляд. Не приходилось сомневаться, кому, после Фэйли,
подчиняются ча Фэйли.
     Фэйли  радовало,  что нет нужды менять среди них старшинство,  ими же и
установленное.  Селанда  была  самой сообразительной, уступая  остротой  ума
разве  что Парелиану, да, может, Арреле с Камейле. И у нее было, сверх того,
еще  одно полезное качество - надежность, словно бы  она уже преодолела свои
самые  жуткие  страхи  и  теперь  ничто не  могло ее  испугать. Конечно,  ей
хотелось,  чтобы у нее  тоже был  шрам, как у  некоторых Дев.  У  Фэйли было
несколько шрамиков, большей частью - меток  чести, но нарочно  искать  новых
она считала несусветной глупостью. Ладно хоть в этом своем стремлении особой
настойчивости Селанда не проявляла.
     -  Как вы и  просили,  миледи,  мы сделали карту,  - закончила Селанда,
бросив напоследок предостерегающий взгляд на Меральду. -  Мы набросали схему
дворца лорда Телабина, но боюсь, не очень много удалось узнать - лишь сады и
конюшни.
     Фэйли развернула свиток, но  разбирать рисунок в лунном свете не стала.
Сама бы она, конечно, зарисовала дворец и изнутри.  Ну да ладно.  Сделанного
не воротишь, как любит говорить Перрин. И этого хватит.
     - Вы уверены, что никто  не осматривает выезжающие из города фургоны? -
Даже  в бледном  свечении луны  Фэйли  разглядела  замешательство  на  лицах
разведчиков. Никто не знал, зачем она посылала их в Бетал.
     Селанда ничуть не смутилась.
     -  Да,  миледи,  уверены,   -  спокойно  ответила  она.  Умна  и  очень
сообразительна.
     Донесся порыв  ветра,  зашелестели листья на  деревьях, зашуршала палая
листва,  и  Фэйли вдруг пожалела, что  у  нее  не  такой  острый слух, как у
Перрина. Да и  нюх бы не помешал. Не  важно, если кто-то  увидит ее  тут, но
если подслушают - совсем другое дело.
     - Ты хорошо справилась, Селанда. Все  вы  молодцы.  - Перрин знал,  что
опасностей здесь подстерегает  не  меньше, чем на юге. Знал, однако,  как  и
большинство мужчин, думал  не  только головой,  но  и сердцем.  А  вот  жене
следует быть  практичной  и оберегать  мужа от  беды. Таков был чуть  ли  не
первый совет матери Фэйли касательно жизни в замужестве. - С  первыми лучами
солнца вы вернетесь в Бетал, и если получите  от меня весточку, сделаете вот
что...
     Даже  Селанда в потрясение  округлила глаза,  услышав  слова  Фэйли, но
возразить никто не посмел. Распоряжения касались самой сути  дела. Опасность
есть, но в данных обстоятельствах она не  настолько велика -  могло  быть  и
хуже.
     - Вопросы? - под конец спросила Фэйли. - Все поняли?
     И хором Ч а Фэйли ответили:
     - Мы живем, чтобы служить леди Фэйли.  - И это означало,  что они будут
служить и ей, и ее возлюбленному волку, хочется того Перрину или нет.
     Майгдин ворочалась на постели, сон бежал от нее. Теперь ее зовут именно
так - новое имя для  новой жизни. Майгдин, в честь матери, и Дорлайн - семья
с  таким именем жила  в поместье, которое  когда-то принадлежало  ей. Старая
жизнь долой, здравствуй,  жизнь новая, но сердечные узы  нельзя разрубить. А
теперь... Теперь...
     Слабый  шорох  сухой листвы  заставил  ее  приподнять  голову.  Майгдин
увидела  среди деревьев  смутный силуэт.  Леди Фэйли  возвращается  к себе в
палатку.  Приятная  молодая  женщина, добросердечная и  учтивая. Из какой бы
семьи  не  происходил  ее муж, она  определенно знатного рода. Но молода.  И
неопытна. Этим можно воспользоваться.
     Майгдин опустила голову на свернутый плащ,  заменявший подушку. О Свет,
что  она  тут  делает?  Поступить  на службу в  горничные!  Нет! Она  должна
держаться. Она  еще может найти в себе силы. Может - если поищет  в глубине.
Майгдин затаила  дыхание, уловив приближающиеся  шаги. Рядом с ней на колени
опустился Талланвор. Он был  без рубашки, лунный свет блестел на мускулистой
груди. Лицо скрывали тени. Легкий ветерок шевельнул его волосы.
     - Что  за  безумие? - тихо  спросил он.  - Поступить  на службу? Что ты
задумала? И не говори мне о новой жизни. Это все  ерунда!  Я этому не  верю.
Никто не верит.
     Она  попыталась  отвернуться, но  он положил ладонь ей на плечо.  Чтобы
удержать ее, он не прилагал никаких усилий, но она  замерла, точно осаженная
лошадь.  О  Свет, только  бы  не задрожать!  Свет  не прислушался  к ней, но
удалось совладать с голосом, и она ровным тоном произнесла:
     - Если ты еще не заметил, я иду своим путем.  Лучше  быть горничной при
леди, чем  прислугой в  таверне.  Тебя никто не держит. Если  служба тебя не
устраивает, ступай куда хочешь.
     - Отрекшись от трона, ты не лишилась ни ума, ни гордости, - пробормотал
Талланвор.  Чтоб Лини  сгореть,  разболтала  ведь!  -  А  коли  не  так,  не
позавидую, когда до тебя доберется Лини.  -  Он смеет  насмехаться  над ней!
Да-да,  он  же смеется!  - Она хочет  перемолвиться словечком  с  Майгдин и,
подозреваю, не будет столь обходительна с Майгдин, как была с Моргейз.
     В гневе она села, отбросив его руку.
     - Ты что, ослеп? Или вдобавок оглох? У Возрожденного Дракона есть планы
на Илэйн!  Свет, мне бы не понравилось, даже  если  б он только имя ее знал!
Талланвор,  наверняка  не  просто   случай  привел  меня  к  одному  из  его
приспешников Не просто случай!
     - Чтоб мне  сгореть, знал же,  что  так будет.  Надеялся, что ошибался,
но... - Он говорил, как и она, сердито. У него нет никакого права сердиться!
- Илэйн - в Белой Башне,  ей  ничто не грозит. И Амерлин  не  подпустит ее к
мужчине, способному направлять Силу, даже если это  Возрожденный Дракон. Тем
более,  если  это  он!  А  Майгдин  Дорлайн  ничего не может поделать  ни  с
Престолом Амерлин,  ни  с Возрожденным Драконом, ни  со Львиным  Троном. Она
только одного добьется - ей шею свернут либо горло перережут! Или же...
     - У Майгдин Дорлайн есть глаза! -  перебила она, отчасти чтобы прервать
жуткое перечисление. - И  уши! И  она может!.. - В досаде  Моргейз  умолкла.
Действительно, а  что  она может? Вдруг  она  сообразила, что сидит в тонкой
сорочке  и поспешно  набросила на плечи  одеяло. Ночь и в  самом деле  вроде
стала прохладнее.  Или же мурашки по коже  из-за  того, что на  нее  смотрит
Талланвор?  От  этой  мысли на  щеках  вспыхнул  румянец;  будем  надеяться,
Талланвору этого не видно. К счастью, стыд добавил запальчивости в ее голос.
Она  же  не девочка, чтобы  заливаться краской потому, что  на  нее  мужчина
смотрит! -  Я сделаю что  смогу. Если мне  выпадет случай что-то  узнать или
сделать и тем самым помочь Илэйн, я им непременно воспользуюсь!
     - Опасное решение, - отозвался Талланвор. Как бы ей хотелось разглядеть
его  лицо, скрытое тенью.  Конечно,  только чтобы увидеть выражение. - Ты же
слышала, как он грозился повесить любого, кто косо на него посмотрит. Охотно
верю - у него такие глаза. Как у зверя.  Как он только отпустил того парня -
я  думал, он  ему  глотку  порвет! Если он узнает, кто ты такая, кем была...
Тебя может выдать Балвер. Он ведь так и не объяснил, почему помог нам бежать
из Амадора. Может, надеялся занять высокое положение при королеве Моргейз? А
теперь  ему прекрасно известно - ничего подобного не предвидится;  вдруг  он
захочет подольстится к новым хозяевам?
     -  Ты боишься лорда Перрина Златоокого? - с  презрением  спросила  она.
Свет, этот человек напутал ее! У него же глаза - волчьи!  - Балверу известно
достаточно, чтобы держать язык за зубами. Любое слово на нем же и отразится.
В конце концов, он ведь со мной пришел. А если ты боишься, уезжай!
     -  Вечно ты кидаешь мне в лицо эти слова, - вздохнул Талланвор,  садясь
на корточки. Она не видела его глаз. - Уезжай, уезжай. Когда-то жил  солдат,
который любил королеву, любил издалека, зная, что любовь его безнадежна, что
он никогда и  заговорить-то  с  ней не сможет. Теперь королевы нет, осталась
только  женщина, и  я обрел надежду. Чтоб ей сгореть, этой  надежде! Если ты
хочешь, чтоб я ушел, Майгдин, так и скажи. Одно единственное слово. "Уходи!"
Одно-единственное.
     Она  открыла рот. Одно слово, подумала она. О Свет, только одно  слово!
Почему  я  не могу его  произнести? О Свет, ну пожалуйста! И  второй  раз за
сегодняшнюю  ночь  Свет  не  услышал ее мольбы.  Она сидела, завернувшись  в
одеяла, а лицу становилось все горячее и горячее. Если Талланвор усмехнется,
она его  ножом ударит. Если засмеется или еще как-то выкажет  свою победу...
Вместо этого он наклонился и нежно поцеловал ее. Она издала  горлом какой-то
звук, не в силах пошевелиться. Круглыми  глазами она смотрела, как Талланвор
встает.  Его  фигура  неясно вырисовывалась  в лунном сиянии. Она королева -
была королевой, - привыкшей повелевать, принимать  тяжелые решения в трудные
времена,  но  сейчас  в   голове  у  нее  звучал   лишь  частый-частый  стук
собственного сердца.
     -  Если бы  ты  сказала "уходи", - сказал он,  -  я  бы  похоронил свою
надежду, но никогда бы не оставил тебя.
     Лишь  когда Талланвор  ушел, Майгдин  сумела лечь  и  натянула  на себя
одеяла. Она тяжело дышала, будто пробежала без остановки целую  милю. Ночь и
в самом  деле была прохладна; Майгдин даже не дрожала, ее  просто трясло  от
озноба. Талланвор слишком юн. Слишком! И что хуже всего - он  прав. Чтоб ему
сгореть!  Горничная леди  не может  влиять на события, и если  этот убийца с
волчьими глазами, прихвостень Возрожденного Дракона, узнает, что в его руках
Моргейз  Андорская, ею  могут воспользоваться  против  Илэйн. Какая  уж  тут
помощь! Но Талланвор не имел права оказаться правым,  когда она хотела, чтоб
он был неправ! Нелогичность этой мысли привела ее  в ярость. Есть же способ,
которым она могла бы воспользоваться! Должен быть!
     Где-то в  глубине сознания послышался смех.  Не можешь забыть, что ты -
Моргейз Траканд,  с  ехидцей  заметил внутренний  голос, даже  отрекшись  от
трона,  королева  Моргейз не в  силах удержаться, чтобы  не  поучаствовать в
делах сильных мира сего.  А  ведь  сколько уже дров наломала! И не  в  силах
приказать мужчине уйти, потому что только и думает, как сильны его руки, как
складываются в улыбку губы...
     В  ярости  она натянула  одеяло на голову,  стараясь  не  слышать этого
голоса. Дело ведь не в том, что она не может отказаться от власти. А что  до
Талланвора... Нужно самым решительным образом поставить его на место. На сей
раз  - непременно! Но... Где теперь его  место, если  та женщина  больше  не
королева?  Она  попыталась  выбросить  Талланвора  из  головы и  не обращать
внимания  на насмешливый  голосок,  который  все  не  унимался,  - и наконец
заснула, ощущая на своем лице прикосновение мужских губ.


        ГЛАВА 9. Путаница



     Как обычно,  Перрин  проснулся  до  рассвета, и, как  обычно, Фэйли уже
встала и  ушла.  Когда  ей  было  надо,  рядом с нею и  мышь  показалась  бы
неуклюжей;  Перрин  подозревал,  что даже если  он проснется через час после
того,  как лег, то она уже окажется на ногах. Дверные клапаны были завязаны,
боковые панели  снизу  приподняты, благодаря  отверстию в крыше  для притока
воздуха создавалась некая  иллюзия  прохладного сквозняка. Пока Перрин искал
штаны и  рубаху,  он и в самом  деле  почувствовал что  замерз.  Что ж, если
верить календарю, то сейчас зима, хотя погода о том и забыла.
     Он оделся, не зажигая лампы, почистил солью зубы, влез в сапоги и вышел
из шатра. В сером сумраке раннего утра Фэйли собрала вокруг себя своих новых
слуг.
     Кто-то держал зажженные фонари. Дочери лорда нужны слуги, как он раньше
не подумал? Мог бы и сам об этом позаботиться. Кое-кого из двуреченцев Фэйли
немного обучила, но их нельзя было взять с собой, ведь требовалось сохранить
поход в тайне. Мастер  Гилл, наверное, захочет поскорее вернуться домой, а с
ним и Ламгвин с Бриане, но, может, Майгдин и Лини останутся.
     Сидевший у  палатки Айрам выпрямился, выжидающе глядя на Перрина. Когда
бы  не  прямой  запрет,  Айрам  и  спать  бы, верно, укладывался  на  пороге
Перриновой  палатки.  Сегодня утром он  надел красно-белую полосатую куртку,
несколько  замызганную,  и даже сейчас  над плечом у  него виднелась рукоять
меча,  сработанная в  виде  волчьей  головы.  Свой  топор  Перрин оставил  в
палатке, чему  был  только  рад. У  Талланвора на  поясе висел меч,  но ни у
мастера Гилла, ни у двух других мужчин оружия при себе не было.
     Должно  быть,  Фэйли заметила  вышедшего Перрина, потому что  сразу  же
указала на шатер, явно  отдавая какое-то  распоряжение.  Мимо него  и Айрама
торопливо проскользнули Майгдин и Бриане, пахло от них почему-то решимостью.
Приятный  сюрприз -  ни  та, ни другая кланяться не стали. Только Лини, едва
согнув колено,  склонила  голову  и  кинулась следом,  бормоча что-то насчет
"своего места". Перрин подозревал, что Лини из тех женщин, которые полагают:
их дело - быть главными.  Ну, если подумать, так считает большинство женщин.
И не только в Двуречье.
     Талланвор  и  Ламгвин от  женщин не отстали; оба  поклонились  - вполне
серьезно. Перрин вздохнул и поклонился в  ответ.  Мужчины даже вздрогнули от
неожиданности, недоуменно  посмотрели  на  него, и  двинулись к палатке лишь
после окрика Лини.
     Одарив Перрина  улыбкой, Фэйли  зашагала  к  повозкам,  переговариваясь
попеременно то с Базелом Гиллом,  то с Себбаном Балвером. Те шли по бокам от
нее и фонарями освещали дорогу. Разумеется, десятка два идиотов держались от
Фэйли поблизости - чтобы услышать,  если она повысит голос, - с важным видом
поглаживая эфесы  мечей  и вглядываясь в  сумерки,  словно ожидая нападения.
Перрин подергал себя за короткую бороду.  У Фэйли всегда находилось  дело, и
никто не отбирал у нее работу - просто не осмеливался.
     Горизонт едва заалел, но вокруг  повозок уже суетились кайриэнцы, а при
виде Фэйли они задвигались быстрее прежнего. Когда  она приблизилась  к ним,
все  уже чуть ли не бегали. В сумраке качались фонари. Двуреченцы, привыкшие
к работе в поле с раннего утра, возились с завтраком, кто-то смеялся и шумел
возле  костров,   кто-то  брюзжал.  Тех,  кто  вознамерился  еще  подремать,
бесцеремонно вытряхнули из  одеял. Грейди и Неалд тоже встали и, как всегда,
держались несколько  в  стороне -  тени в  черных  мундирах  среди деревьев.
Перрин  не  помнил,  доводилось ли  ему  видеть  их  без  курток,  -  всегда
застегнуты  на все пуговицы,  до горла, всегда чистые и свеженькие  с самого
восхода  (хотя накануне вечером могут  творить  всяческие  безобразия).  Они
упражнялись С мечами, в точности следуя ежеутреннему  ритуалу.  Все в лагере
знали,  кто  такие эти  двое,  и  держались  от  них подальше. Даже Девы  их
сторонились.
     Вздрогнув,  Перрин понял: что-то  он упустил. Фэйли ухитрилась устроить
так, что поутру  ему неизменно подавали миску  густой каши, но сегодня  она,
видимо,  была  очень  занята. Сообразив, что к чему,  Перрин  заторопился  к
кострам, надеясь, что раздобудет себе каши.
     На полпути его  встретил Фланн Барстер,  худощавый парень с ямочкой  на
подбородке, и сунул в руки деревянную миску. Фланн был из Сторожевого Холма,
и Перрин не  очень хорошо  его  знал, но  раза два они вместе  охотились,  а
однажды  Фланн помогал  ему вытаскивать из  болота  в  Мокром Лесу  одну  из
отцовских коров.
     - Перрин, Леди Фэйли велела тебя накормить, - сказал  Фланн. - Ты скажи
ей, я все исполнил? Немного меда нашел и ложки две добавил.
     Перрин  постарался  не  вздыхать.  Хорошо хоть Фланн  его  "лордом"  не
обозвал.
     Что ж, ответственность за людей, что трапезничали под деревьями, с него
никто не снимал. Не будь его, они остались бы со  своими  семьями, трудились
на фермах, доили коров, рубили дрова, а не гадали,  кого убьют до заката или
кто  убьет их.  Быстро  покончив  со сдобренной медом  кашей,  Перрин  велел
позавтракать Айраму, но у того был такой  жалкий вид, что он смилостивился и
взял Айрама с собой в обход лагеря.
     При  приближении  Перрина  люди  отставляли   миски,  даже  вставали  и
почтительно ждали, пока он пройдет  мимо.  Всякий раз, как парень, с которым
он  вместе вырос, или,  еще хуже, тот, кто  его мальчишкой гонял  почем зря,
называли его лордом Перрином, он скрипел зубами.
     Не  все  так  к нему  обращались,  конечно, но многие. Слишком  многие.
Сколько ни тверди им, они от своего не отступались.  Пришлось махнуть рукой,
да и как не махнуть, когда слышишь в ответ: "О!  Как скажете, лорд  Перрин".
От одного этого взвоешь!
     Перрин заставил себя перекинуться словом-другим с каждым встреченным. А
главное -  смотрел, слушал и  принюхивался.  У всех хватало ума заботиться о
луках,  оперении и наконечниках стрел,  но  находились  и  те,  кто  мог  бы
стоптать до дыр  сапоги, разодрать  штаны  или натереть  мозоль.  Двуреченцы
имели привычку  при  всяком удобном  случае припасать бренди, а  двоим-троим
пить и вовсе не стоит - бренди не для них, сразу в голову шибает.
     Вот уж диво дивное!. Когда мать или Элсбет Лухан говорили  Перрину, что
ему  нужны  новые  сапоги или что штаны  залатать надо, он всегда  смущался.
Поэтому Перрин был уверен, что и другим слушать подобные вещи не  слишком-то
приятно. Но чтобы двуреченцы, начиная  от  седого Джондина Баррана, говорили
просто "Ну,  ваша правда, лорд Перрин;  я прямо сейчас этим займусь"! Не раз
Перрин, проходя мимо, краем глаза  ловил,  как  они ухмыляются друг другу. И
пахло от  них довольно!  Когда он  выудил  из седельной сумки Джора  Конгара
кувшинчик с  грушевым бренди, Джор сделал  круглые глаза и развел  руками  -
мол, знать не знаю, откуда взялся этот  кувшин. Тощий Джор, который ел вдвое
больше любого и всегда выглядел так, словно неделю во рту маковой росинки не
держал, мастерски стрелял из лука, но  выпить тоже был не дурак  и пил, пока
на  ногах  стоял.  К  тому же и пальчики у него  были  шаловливые. Но  когда
Перрин, опорожнив кувшин наземь,  пошел дальше, Джор засмеялся:  "От вас  не
скроешься, лорд  Перрин!" И в голосе его слышалась гордость!  Иногда Перрину
казалось, будто он один в здравом уме среди толпы безумцев.
     И еще он кое-что. Все как один время от времени поглядывали на шесты со
знаменами - Красная Волчья Голова и Красный Орел колыхались на слабом ветру.
Косясь  на  знамена, люди наблюдали  за Перрином,  ожидая  приказа,  который
получали ежедневно, с того самого дня, как вошли в Гэалдан. Только вот вчера
Перрин ничего  такого не приказывал,  и сегодня  тоже; и  лагеря мало-помалу
охватывало волнение. Стоило ему пройти, люди сбивались в  кучки, принимались
возбужденно перешептываться, посматривая то на знамена, то на своего вожака.
Он  старался  не прислушиваться. Что если он  ошибся, если  Белоплащники или
король  Айлрон  решат  ненадолго  пренебречь  Пророком  и Шончан  и подавить
восстание?  Он  в ответе за своих  людей; и  так слишком  многие уже сложили
головы.
     Завершил он обход, когда солнце выглянуло над горизонтом, бросив вокруг
пронзительно-яркие  утренние лучи.  У шатра,  под чутким руководством  Лини,
Талланвор  и  Ламгвин таскали  сундуки, а  Майгдин  с  Бриане,  по-видимому,
рассортировывали содержимое:
     одеяла,  простыни, длинные яркие отрезы атласа, которыми предполагалось
накрывать "потерянную"  кровать. Фэйли, должно быть, шатре, потому что шайка
остолопов прохлаждалась неподалеку. Тяжести таскать - это не по  ним. Пользы
от них как от крыс в амбаре.
     Перрин подумал, не проверить ли, как там Ходок с Трудягой, но, взглянув
в  сторону коновязей,  понял, что его заметили. Из-за деревьев выступили три
конюха. Плотно  сбитые, в кожаных фартуках, они походили друг на  друга, как
яйца из корзины,  хотя  лысую голову Фалтона окаймлял белый  венчик волос, у