Чем шутка проще и глупее, тем больше нравится толпе. (Никогда мне
так не аплодировали, как однажды, когда я тоже заменял Калигулу в  цирке  на
распорядительском месте. Зрители сердито требовали, чтобы появился обещанный
заранее, но не выходивший на арену гладиатор  по  имени  Голубь.  Я  сказал:
"Терпение, друзья. Сперва поймайте голубя, а уж  потом  ощипывайте  его!"  А
по-настоящему остроумные шутки до них не доходят.)
   - Давайте продолжать игры, друзья, - повторил я,  и  на  этот  раз  крики
прекратились. Бои оказались  очень  удачными.  Два  гладиатора  одновременно
убили друг друга ударом меча в живот, что случается  очень  редко.  Я  велел
принести мне их  оружие,  чтобы  сделать  из  него  ножички;  такие  ножички
считаются лучшими талисманами при эпилепсии. Калигула оценит этот подарок  -
если простит меня за то, что я успокоил толпу, когда ему это не удалось.  Он
так перепугался, что поспешно выехал из Рима в  Антий  и  не  возвращался  в
течение нескольких дней.
   Но все  обошлось.  Калигула  был  доволен  ножичками,  которые  дали  ему
возможность поразглагольствовать о необыкновенных свойствах его  болезни,  а
когда он спросил, что в его отсутствие произошло  в  амфитеатре,  я  сказал,
будто я предупредил толпу о том, что их ждет, если они не раскаются в  своем
вероломстве и неблагодарности. Я сказал,  что  после  этого  мятежные  крики
сменились мольбами о пощаде, и у всех  сделался  испуганный  и  пристыженный
вид.
   - Да, - проговорил Калигула, - я был с ними слишком  мягок.  Я  решил  не
уступать им ни на йоту. Отныне мой девиз - "Непреклонная твердость".
   И, чтобы не позабыть об этом решении, он теперь  каждое  утро  упражнялся
перед зеркалом в спальне, корча грозные рожи и испуская жуткие вопли в своей
личной ванной, где было хорошее эхо.
   Я спросил Калигулу:
   - Почему ты не объявишь публично о  своей  божественной  сути?  Ничто  не
приведет их в такой трепет.
   Он ответил:
   - Мне еще надо кое-что совершить в моем смертном обличий.
   Первое, что он совершил, - приказал начальникам портов Италии  и  Сицилии
задержать все суда больше определенного  водоизмещения  и,  оставив  груз  в
залог, отправить порожними под конвоем  военных  кораблей  в  Неаполитанский
залив. Никто не мог понять, что  означает  этот  приказ.  Предполагали,  что
Калигула задумал вторжение в  Британию  и  хочет  использовать  эти  суда  в
качестве  транспортных.  Но  ничего   подобного.   Калигула   просто   решил
опровергнуть слова Фрасилла,  будто  он  с  таким  же  успехом  может  стать
императором, как пересечь верхом залив между Байями и Путеолами.  Он  собрал
около четырех тысяч судов - из них  тысяча  была  построена  специально  для
этого случая, - и поставил их на якоре в два ряда борт к  борту  через  весь
залив от доков в Путеолах до его  виллы  в  Байях.  Носы  кораблей  смотрели
наружу, кормой каждую пару сцепили между собой. Так как  носы  были  слишком
высоки для его цели, Калигула велел их подровнять, спилив сидение рулевого и
носовое украшение, что очень огорчило моряков, - ведь фигура на носу корабля
считается его богом-хранителем.  Затем  Калигула  велел  уложить  деревянный
настил  через  все  корабли,  накидать  на  доски  землю,  увлажнить  ее   и
утрамбовать; в результате получилась твердая широкая дорога  в  шесть  тысяч
шагов длиной от края до края. Когда появились новые корабли, вернувшиеся  из
плавания на Восток, Калигула велел связать их вместе так, чтобы образовалось
пять "островов", которые присоединили к  "дороге"  на  расстоянии  в  тысячу
шагов один от другого. По сторонам "дороги"  построили  множество  лавок,  и
Калигула приказал старшинам корпораций в десятидневный  срок  обеспечить  их
товарами и продавцами. На "дорогу" была подведена питьевая вода  и  посажены
сады, на "островах" устроены поселения.
   К счастью, во время этих приготовлений погода была тихая и на море  стоял
полный штиль. Когда все было готово,  Калигула  надел  нагрудник  Александра
(Август считал себя недостойным носить перстень Александра, а Калигула надел
ни мало ни много как его нагрудник), а  поверх  него  -  пурпурный  шелковый
плащ, стоявший колом от золотой вышивки с драгоценными камнями;  в  руки  он
взял меч Юлия Цезаря, боевой  топор,  который,  как  считалось,  принадлежал
Ромулу, и щит, которым, по  преданию,  владел  Эней,  оба  -  хранившиеся  в
Капитолии (и то и другое, по моему мнению, подделка, но такая давняя, что их
можно считать настоящими); на голову он  надел  венок  из  дубовых  листьев.
После того как были принесены искупительные жертвы: Нептуну  -  тюлень,  так
как это плавающее животное, богу зависти -  павлин,  на  случай,  если,  как
сказал Калигула, кто-либо из богов ему позавидует,  он  сел  на  Инцитата  и
поскакал по "мосту" в Путеолы. Следом скакала вся конная гвардия, позади нее
- отряд  кавалерии,  отозванный  из  Франции,  за  ним  шли  двадцать  тысяч
пехотинцев. Когда Калигула достиг последнего "острова" недалеко  от  Путеол,
он велел трубить сигнал  атаки  и  ринулся  на  город  так  яростно,  словно
преследовал разгромленного врага.
   Калигула провел в Путеолах ночь и большую часть следующего дня, как будто
отдыхал после битвы. Вечером он вернулся обратно в триумфальной колеснице  с
позолоченными колесами и боками, в которую были запряжены Инцитат  и  кобыла
Пенелопа, на которой Калигула  женил  своего  любимца  согласно  положенному
ритуалу. Калигула был в том же великолепном наряде, с одной лишь разницей  -
на голове вместо дубового венка красовался лавровый.  Следом  за  колесницей
ехал длинный  обоз,  груженный  "военной  добычей"  -  мебелью,  статуями  и
украшениями,  взятыми  в  домах  богатых  купцов.   Пленников   у   Калигулы
представляли заложники, которых мелким восточным царькам надлежало присылать
в Рим как гарантию своего хорошего поведения, и все рабы,  каких  от  только
сумел заполучить, одетые в национальные костюмы, с цепями на руках и  ногах.
Затем в  разукрашенных  колесницах  следовали  друзья  Калигулы  в  нарядных
вышитых тогах, воздающие ему хвалу. За ними шла армия и, наконец,  процессия
из двухсот тысяч граждан в праздничном платье. На холмах, окружающих  залив,
горело бесчисленное  множество  костров,  и  каждый  солдат  и  горожанин  в
процессии нес зажженный факел. Это  был  самый  эффектный  спектакль,  какой
видел мир, и, по-моему, самый бессмысленный. Но как все веселились! На  мысе
Мизен к юго-западу от вилл загорелся сосновый лес -  еще  одно  великолепное
зрелище. Как только Калигула достиг земли, он потребовал подать ему  золотой
трезубец и другой шелковый плащ, расшитый серебряными рыбами  и  дельфинами.
Экипированный  таким  образом,  он  сел  на  самый  большой  из  своих  пяти
прогулочных кораблей, ждавший его у берега, и гребцы отвезли его к  среднему
"острову", превосходившему размерами все  остальные.  Большая  часть  войска
сопровождала его на военных судах.
   Калигула сошел с корабля, поднялся  на  увешанный  шелковыми  полотнищами
помост и принялся разглагольствовать,  обращаясь  к  проходившей  мимо  него
толпе. Специально поставленные стражники не давали  никому  останавливаться,
так что никто, кроме друзей Калигулы, находившихся возле помоста -  в  числе
которых оказался и я, - и солдат  на  ближайших  военных  судах,  не  слышал
больше одной-двух фраз. Среди прочего Калигула назвал Нептуна трусом за  то,
что тот без сопротивления позволил  надеть  на  себя  оковы,  и  пообещал  в
ближайшем будущем еще крепче проучить старика. (Похоже было, что  он  совсем
забыл об  искупительной  жертве,  принесенной  им  морскому  царю).  Что  до
императора Ксеркса,  некогда,  во  время  своего  неудачного  похода  против
Греции, построившего мост через Геллеспонт, то Калигула даже думать о нем не
может без смеха. Он сказал, что этот  прославленный  мост  был  в  два  раза
короче его "моста" и куда менее прочный. Затем Калигула объявил, что намерен
дать каждому солдату по два золотых, чтобы они выпили  за  его  здоровье,  а
всем остальным, кто там был, по пять серебряных монет.
   Приветственные крики не смолкали в течение  получаса,  что,  по-видимому,
удовлетворило его. Калигула остановил их и велел начать раздачу денег. Толпа
двинулась мимо него в обратном порядке;  приносили  и  опорожняли  мешок  за
мешком. Часа через два деньги кончились, и Калигула сказал тем, кому  ничего
не досталось, чтобы они выместили свое разочарование на тех, кто  успел  все
захватить себе. Это, естественно,  привело  к  свалке.  А  как  пили,  какие
горланили песни,  какие  отпускали  шутки,  какая  поднялась  потеха,  какие
вспыхивали  потасовки!  Ни  одна  ночь  не  может  сравниться  с  той,   что
последовала за этим  днем.  Сам  Калигула  под  воздействием  хмельного  был
склонен   к   довольно   злым   проделкам.   Во   главе   "разведчиков"    и
телохранителей-германцев он носился по "острову" вдоль ряда лавок,  спихивая
людей в воду. Море было таким спокойным,  что  только  мертвецки  пьяные  да
старики и дети не сумели спастись. Утонуло всего двести.или триста человек.
   Около  полуночи  Калигула  устроил  нападение  на   один   из   небольших
"островов", сперва разрушив мост по обе стороны от него, а затем  отталкивая
один за другим корабли, из которых он  состоял,  пока  обитателя  "острова",
лишившись всех путей спасения, не сгрудились на крошечном пятачке посредине.
Последняя  атака  была  оставлена  флагманскому  кораблю.  Калигула   стоял,
размахивая трезубцем, на полубаке, откуда он устремился на еще оставшихся  в
живых перепуганных людей и  сбросил  их  всех  в  море.  Среди  жертв  этого
морского сражения был самый  удивительный  участник  триумфальной  процессии
Калигулы - Елеазар, парфянский заложник, самый высокий человек в мире - рост
его равнялся одиннадцати футам. Однако сила его  не  соответствовала  росту,
голос напоминал рев верблюда, у него была слабая спина, и говорили,  что  он
придурковат. По происхождению он был еврей. Калигула велел  сделать  из  его
тела чучело, нарядить в военные доспехи и поставить у дверей  своей  спальни
для устрашения убийц.
   ГЛАВА XXXI
   Это  двухдневное  развлечение  совершенно  опустошило  государственную  и
императорскую  казну.  Мало  того,  Калигула  не  только  не   вернул   суда
владельцам, но, велев починить "мост", уехал в Рим и занялся другими делами.
Нептун, в доказательство того, что он вовсе не трус, наслал с запада сильный
ветер и потопил около тысячи кораблей. Примерно столько же сорвалось с якоря
и было выброшено на берег. Около двух тысяч благополучно переждали шторм  на
месте, но потеря чуть не половины торгового флота привела к  нехватке  судов
для привоза зерна из Египта и других областей Африки, а следовательно,  и  к
серьезной нехватке продовольствия в Риме. Калигула  поклялся,  что  отомстит
Нептуну. Чтобы раздобыть деньги, он прибегнул  к  новым,  весьма  остроумным
способам, забавлявшим всех, кроме его жертв, их  друзей  и  слуг.  Например,
юношей, которых он штрафами и конфискациями довел до такой  глубокой  нужды,
что они стали его рабами, Калигула  отправлял  в  школы  гладиаторов.  Когда
кончался срок учения, он посылал их в амфитеатр  сражаться  за  свою  жизнь.
Тратился он при этом лишь на их стол и кров; будучи рабами, они не  получали
платы. Если их убивали, на том делу был конец. Если они  одерживали  победу,
Калигула продавал их с  аукциона  магистратам,  в  чью  обязанность  входило
устраивать подобные состязания - масса людей помимо воли  удостоилась  этого
почетного поста, - и всем, кто хотел участвовать в торгах. Калигула поднимал
цены до самой несообразной величины, так  как  стоило  кому-нибудь  почесать
голову или потереть нос, как Калигула делал вид, будто принимает это за знак
того, что ему предлагают надбавку. Мой нервный тик  привел  меня  к  большой
неприятности - у меня на  руках  оказались  три  гладиатора  по  две  тысячи
золотых каждый. Но мне еще повезло; судье по  имени  Апроний,  уснувшему  во
время  аукциона,  Калигула  продал  гладиаторов,  которых  никто  не   хотел
покупать, повышая цену всякий раз,  что  голова  Апрония  падала  на  грудь;
проснувшись, он обнаружил,  что  должен  заплатить  ни  мало  ни  много  как
девяносто тысяч золотых за тридцать совершенно не  нужных  ему  гладиаторов.
Один из гладиаторов, которых я купил, был очень хорош, но  Калигула  побился
со мной об заклад против него на большую сумму. Когда наступил день боя, мой
гладиатор едва стоял на ногах и его легко победили. Оказалось, что  Калигула
велел подмешать какие-то снадобья в его еду. Многие богатые люди участвовали
в этих аукционах и по собственному почину назначали за  гладиаторов  высокие
цены не потому, что нуждались в них, а потому, что надеялись, раскошелившись
сейчас, спастись в дальнейшем  от  облыжного  обвинения,  которое  будет  им
грозить потерей не только денег, но и самой жизни.
   Забавная вещь произошла в тот  день,  когда  победили  моего  гладиатора.
Калигула поспорил со мной на тысячу золотых, которые заставил меня поставить
против его пяти тысяч, что  в  предстоящем  бою  между  пятью  гладиаторами,
вооруженными сетью и  трезубцем,  и  таким  же  числом  "преследователей"  -
гладиатором,  вооруженных  мечом  и  щитом,  выиграют  "преследователи".   Я
смирился с тем, что потеряю свои  деньги,  но  как  только  бой  начался,  я
заметил, что гладиаторы с трезубцами поддаются  противникам  -  видимо,  они
были подкуплены. Я сидел рядом с Калигулой и сказал ему:
   - Похоже, что ты выиграешь, но, по-моему,  эти  ребята  сражаются  спустя
рукава.
   И действительно, гладиаторы с трезубцем и сетью один за другим сдались, и
в конце концов все пятеро лежали на арене лицом в песок, а над каждым из них
стоял "преследователь", подняв меч. Зрители опустили вниз большие  пальцы  в
знак  того,   что   побежденные   заслуживают   смерти.   Калигула,   бывший
распорядителем, мог по своему усмотрению последовать совету публики или нет.
Он ему последовал.
   - Убейте их, - вскричал он, - они и не пытались выиграть!
   Ничего не скажешь, не повезло беднягам, ведь Калигула обещал им сохранить
жизнь, если они дадут себя победить; я был далеко не единственный,  кого  он
принудил на них поставить, - он выиграл бы восемьдесят тысяч  золотых,  если
бы победу одержали "преследователи". Что же было дальше? А вот что: один  из
побежденных  гладиаторов  так  вознегодовал  на  этот  обман,  что  внезапно
сцепился со своим противником, свалил его на землю, схватил сеть и  лежавший
неподалеку трезубец и кинулся прочь. Вы  не  поверите,  но  в  результате  я
выиграл пять тысяч золотых!  Сперва  этот  взбешенный  гладиатор  убил  двух
"преследователей", которые, стоя к нему спиной над  умерщвленными  жертвами,
отвечали на приветствия толпы, затем, по очереди, остальных трех, в то время
как они бежали к нему, каждый на несколько шагов  позади  другого.  Калигула
расплакался от досады и воскликнул:
   - О, чудовище! Погляди, он убил пять искусных многообещающих юношей  этой
мерзкой острогой!
   Когда я говорю, что выиграл пять тысяч золотых, я  имею  в  виду,  что  я
выиграл бы  их,  если  бы  у  меня  не  хватило  такта  объявить  наше  пари
недействительным.
   - Разве это бой, когда один убивает пятерых? Где тут  справедливость?!  -
сказал я.
   До этого времени Калигула всегда отзывался  о  Тиберии  как  о  форменном
негодяе и поощрял всех других делать то же самое. Но однажды он произнес ему
в сенате длинную хвалебную речь: Тиберия, мол, неправильно понимали, и он не
позволит никому и слова худого сказать против своего названного отца.
   - Я - император, и в таком качестве  имею  право  его  критиковать,  если
захочу,  но  у  вас  этого  права  нет.  По  сути  дела,   это   равносильно
государственной измене. На днях один из сенаторов официально  заявил,  будто
Тиберий убил моих братьев Нерона и Друза после того, как посадил их в тюрьму
на основании ложных обвинений. Надо же придумать такое!
   Затем Калигула вынул судебные  материалы,  которые  якобы  сжег,  и  стал
читать оттуда длинные выдержки. Из них следовало, что сенат не  усомнился  в
показаниях, собранных Тиберием против его братьев и единодушно  проголосовал
за то, чтобы юноши были переданы в руки  императора  и  наказаны.  Некоторые
сенаторы даже выступили против них свидетелями. Калигула сказал:
   - Если вы знали, что факты, с которыми Тиберий знакомил вас  (сам  приняв
их на веру), ложны, то убийцы вы, а не он;  а  теперь,  когда  он  умер,  вы
осмеливаетесь перекладывать на него собственное  вероломство  и  жестокость.
Если вы все время считали, что факты эти истинные, значит, он не  убийца,  и
вы очернили его доброе имя. А если вы думали, что они ложные и Тиберий знает
это, то вы не менее виновны, чем он, к тому же еще и трусы.
   Калигула грозно нахмурился, подражая Тиберию, громко постучал,  как  тот,
кулаком по столу,  что  напомнило  всем  ужасные  процессы  по  обвинению  в
государственной  измене,  и  произнес  хриплым  голосом  -  точь-в-точь  как
Тиберий:
   - Хорошо сказано, мой сын! Никому из этих шавок нельзя доверять. Погляди,
какого божка они сотворили из Сеяна, перед тем как обратились против него  и
разорвали на куски! Они поступят так же  с  тобой,  если  будут  иметь  хоть
какую-то возможность. Все они ненавидят тебя и молят небо  о  твоей  смерти.
Мой тебе совет: руководствуйся только своими интересами и прежде всего думай
об удовольствиях. Никто не  любит,  чтобы  им  командовали,  и  единственный
способ сохранить власть - держать в  страхе  всю  эту  шваль.  Следуй  моему
примеру. Чем хуже ты будешь с ними обращаться, тем  больше  они  будут  тебя
чтить.
   Затем Калигула заявил, что снова вводит смертную казнь за государственную
измену, приказал выгравировать свою речь на бронзовой доске и  повесить  эту
доску на стене сената над местами консулов и поспешно покинул зал. Больше  в
этот день сенат ничем не занимался - все  были  подавлены.  Но  назавтра  мы
принялись расточать Калигуле хвалы, называя его  праведным  и  благочестивым
правителем, и подписали декрет о ежегодных жертвоприношениях в благодарность
за его милосердие. А что еще мы могли сделать? У Калигулы за  спиной  стояла
армия, он был волен в нашей жизни и  смерти,  и  пока  не  найдется  человек
достаточно смелый и умный, чтобы устроить против него успешный заговор,  нам
оставалось лишь ублажать императора и надеяться на  лучшее.  На  пиру  через
несколько дней  Калигула  неожиданно  разразился  диким  хохотом.  Никто  не
понимал, что его так рассмешило. Консулы, сидевшие по обе стороны  от  него,
спросили, не будет ли он столь милостив и не разрешит ли он им разделить его
веселье. В ответ на это Калигула захохотал еще громче.
   - Нет, - сказал он, давясь от смеха, и вытер глаза.  -  В  том-то  все  и
дело. То, над чем я смеюсь, вовсе не покажется вам смешным.  Я  смеялся  при
мысли, что стоит мне только кивнуть, и вам обоим туг же перережут горло.
   Против двадцати самых богатых,  по  слухам,  людей  Рима  было  выдвинуто
обвинение в государственной измене. Их лишили возможности покончить с  собой
до суда и всех приговорили к смертной казни. Один из них, старший магистрат,
оказался совсем бедным.
   "Идиот, - сказал Калигула. - Зачем  он  делал  вид,  будто  у  него  есть
деньги? Я попался на его удочку. Ему совсем ни к чему было умирать".
   Я помню только одного человека,  обвиненного  в  государственной  измене,
которому удалось спастись. Это был Афр, выступавший в роли  обвинителя  моей
родственницы Пульхры, адвокат, славившийся своим красноречием.  Афр  написал
на подножии статуи Калигулы, которую поставил у себя  в  доме,  что  в  свои
двадцать семь лет Калигула уже второй раз занимает  пост  консула.  Калигула
увидел в этом насмешку над своей молодостью и упрек в том,  что  он  получил
пост,  которого  по  закону  еще  не  был  достоин,   и