м под его покровительством.  Иродиада,
слишком гордая, чтобы  согласиться  на  это,  отвечала,  что  Антипа  всегда
относился к ней хорошо и она не  бросит  его  в  беде.  Она  принялась  было
распространяться на эту тему, надеясь смягчить сердце  Калигулы,  но  он  ее
оборвал. На следующий день Антипа и Иродиада отплыли в Лион. В Палестину они
не вернулись.
   Благодарность Ирода не знала границ. Калигула  показал  мне  его  письмо.
"...Но каков вояка,- писал Ирод,- семьдесят тысяч боевых доспехов  -  и  все
для его личного удовольствия. Каждый день надевай другие,  и  то  хватит  на
двести лет! Ну не обидно ли, что такой человек зря пропадает в  Лионе.  Тебе
надо было отправить его в Германию, он собственноручно покорил бы  ее.  Твой
отец всегда говорил: когда имеешь дело с  германцами,  единственный  путь  -
уничтожать их поголовно без всякой пощады,  а  тут  к  твоим  услугам  такой
беспощадный, такой жадный до драки человек, что  делает  для  себя  запас  в
семьдесят тысяч доспехов, все  по  мерке".  Ну  и  посмеялись  мы  над  этим
письмом! В конце Ирод добавлял, что  должен  приехать  в  Рим,  чтобы  лично
поблагодарить Калигулу, так как перо и бумага не могут выразить всего  того,
что он чувствует. Он оставит своего брата Аристобула - под присмотром Силы -
временным правителем Галилеи и Гилеада, а младшего брата,  Ирода  Поллиона,-
временным правителем Башана.
   Ирод приехал в Рим  вместе  с  Кипридой  и  отдал  кредиторам  деньги  до
последней монеты, сообщая всем встречным и поперечным, что никогда больше не
будет влезать в долги. В первый год  правления  Калигулы  у  Ирода  не  было
никаких затруднений, стоящих того, чтобы о них говорить. Даже когда Калигула
поссорился с моей матерью из-за Гемелла, которого  он  приказал  убить,-  вы
можете не сомневаться, что Ирод его отнюдь не отговаривал,- и  ей  пришлось,
как я писал в предыдущей книге,  покончить  с  собой,  Ирод  был  совершенно
убежден в том, что Калигула по-прежнему верит в его преданность, и, чуть  ли
не единственный из  ее  друзей,  надел  по  ней  траур  и  присутствовал  на
похоронах. Я думаю, смерть ее была для Ирода большим ударом, но Калигуле  он
сказал так:
   - Я был бы форменным негодяем, если бы не отдал последний долг духу  моей
благодетельницы.  То,  что  ты   выразил   неудовольствие   по   поводу   ее
вмешательства  в  твои  дела,  должно  было  пробудить  у  госпожи   Антонии
глубочайшее горе и  глубочайший  стыд.  Если  бы  я  вызвал  твою  немилость
подобным образом - но об этом смешно и думать,- я бы поступил  так  же,  как
она. Мой траур - дань ее мужественному уходу из современного мира, в котором
такие люди, как она, следующие традициям древности, оказываются неуместны.
   Калигула отнесся к его словам вполне благосклонно и сказал:
   - Не волнуйся, Ирод, ты поступил, как должно. Она нанесла обиду мне, а не
тебе.
   Но когда в результате болезни Калигула повредился в уме, объявил о  своей
божественной сущности и принялся отсекать головы изваяниям богов и  заменять
их слепками с собственной головы, Ирод не  на  шутку  встревожился.  Он  был
правителем многих тысяч евреев  и  предвидел,  что  его  ждут  неприятности.
Первые признаки грядущей беды появились в Александрии, где его враги, греки,
настояли на том, чтобы губернатор Египта принудил евреев воздвигнуть  статуи
императора в синагогах, подобно тому, как они сами  воздвигали  их  в  своих
храмах, а также заставил их клясться, подобно грекам, его священным  именем,
принося присягу в суде. Губернатор  Египта  -  враг  Агриппины  и  сторонник
Тиберия Гемелла - решил, что  лучшим  способом  доказать  верность  Калигуле
будет силой провести в жизнь императорский эдикт,  хотя  он  касался  только
живших в городе греков. Когда  евреи  отказались  признавать  божественность
Калигулы и поклоняться в синагогах его статуям,  губернатор  издал  указ,  в
котором  все  живущие  в  Александрии  евреи   объявлялись   чужеродцами   и
самозванцами. Греки праздновали победу. Начались  погромы;  богатых  евреев,
живших на широкую ногу в разных районах города рядом с греками и  римлянами,
изгоняли в узкие и тесные улочки Дельты. Было разграблено  более  четырехсот
купеческих домов, а владельцы их убиты или искалечены. На тех, кто остался в
живых, градом сыпались оскорбления. Потери убитыми и материальный ущерб были
столь велики, что греки решили послать в Рим к Калигуле  делегацию,  которая
должна была оправдать их поступок: мол, отказ евреев поклоняться  императору
привел в ярость наиболее молодых и необузданных александрийских греков, и те
осмелились взять дело отмщения на себя. Евреи, в свою очередь, тоже  послали
делегацию во главе с братом алабарха Филоном, известным  человеком,  лучшим,
как считали, философом в Египте. Когда Филон прибыл в Рим, он,  естественно,
нанес визит Ироду, с которым состоял теперь в  родстве.  Дело  в  том,  что,
заплатив алабарху восемь тысяч золотых долга, а также десять процентов  этой
суммы за два года - чем привел того в полное  замешательство,  поскольку  по
закону еврей не может  брать  с  единоверца  проценты,-  Ирод  выразил  свою
благодарность еще и тем, что обручил старшую дочь Беренику со старшим  сыном
алабарха. Филон попросил Ирода, чтобы тот вступился за него перед Калигулой,
но  Ирод  ответил,  что  предпочитает  не   иметь   к   делегации   никакого
касательства: если дела примут серьезный оборот, он приложит все силы, чтобы
смягчить гнев императора, а что гневаться тот  будет  жестоко,  в  этом  нет
никакого сомнения; больше он ничего пока сказать не может.
   Калигула  милостиво  выслушал  греческую  делегацию,  а  евреев,  как   и
предвидел Ирод, сердито выгнал вон.  Мало  ли,  что  Август  обещал  свободу
вероисповедания, заявил Калигула, сам он и слышать об этом не хочет;  Август
давным-давно умер, а его дурацкие эдикты устарели.
   - Ваш Бог - я. Никаких других богов у вас не будет.
   Филон обернулся к остальным членам делегации и сказал:
   - Я рад, что мы приехали  сюда;  эти  слова  -  сознательный  вызов  Богу
Живому. Теперь мы можем быть  спокойны,  что  этого  глупца  ждет  печальный
конец.
   Хорошо, что ни один из придворных не понимал по-еврейски.
   Калигула отправил  губернатору  Египта  послание,  где  говорилось,  что,
применив силу в знак протеста против  вероломства  евреев,  греки  выполнили
свой верноподданнический долг, и, если  евреи  будут  упорствовать  в  своем
неповиновении, он явится в Александрию во главе войска и уничтожит  их  всех
до одного. А пока он приказал заключить в  тюрьму  алабарха  и  всех  высших
должностных лиц еврейской колонии. Он  объяснил,  что,  не  будь  алабарх  в
родстве с его другом Иродом Агриппой, он приказал бы казнить как его самого,
так и его брата Филона. Единственное, что покамест  смог  сделать  Ирод  для
александрийских евреев, это избавить их от губернатора Египта.  Он  уговорил
Калигулу его арестовать на том основании, что тот  в  свое  время  враждебно
относился к  Агриппине  (между  прочим,  матери  Калигулы),  и  отправить  в
изгнание на один из греческих островов.
   Затем Ирод сказал  Калигуле,  который  уже  стал  испытывать  нехватку  в
деньгах:
   - Надо посмотреть, что мне удастся сделать в Палестине,  чтобы  раздобыть
деньги для твоей казны. Аристобул  сообщает,  что  этот  забияка,  мой  дядя
Антипа,  был  еще  богаче,  чем  мы  предполагали.  Раз   ты   отправляешься
завоевывать Британию и Германию - кстати, если окажешься случайно  в  Лионе,
передай от меня горячий привет  Антипе  и  Иродиаде,-  в  Риме  будет  очень
тоскливо тем, кто останется здесь. Самое время мне тоже  уехать  и  посетить
мое царство; как только я услышу, что ты возвращаешься, я  поспешу  обратно;
надеюсь, ты будешь доволен результатами моей поездки.
   А дело было в том, что из  Палестины  к  Ироду  пришли  весьма  тревожные
известия. Он отплыл на Восток в тот самый день, на который Калигула назначил
начало своего нелепого похода,- в действительности прошло около года, прежде
чем он покинул Рим. Калигула отдал приказ,  чтобы  его  статую  поставили  в
святилище иерусалимского храма - скрытом от всех глаз внутреннем покое, где,
как считали иудеи, обитал в кедровом ларце их Бог и куда лишь один раз в год
заходил первосвященник. Калигула приказал также,  чтобы  в  праздничные  дни
статую выносили из святилища в наружный  храмовый  двор,  где  бы  ей  могли
поклоняться все собравшиеся, равно иудеи и люди других верований. Он  то  ли
не знал, то ли и знать не желал, о том благоговейном страхе, с  каким  иудеи
относятся к своему божеству. Когда новый  губернатор  Иудеи,  присланный  на
место Понтия Пилата (который, кстати сказать, вернувшись в Рим,  покончил  с
собой), прочитал  в  Иерусалиме  этот  приказ,  начались  такие  невероятные
беспорядки, жители так буйствовали, что губернатор был вынужден  укрыться  в
своем лагере за пределами  города,  где  оказался  по  сути  дела  в  осаде.
Известие об этом застало Калигулу в Лионе.  Он  впал  в  страшную  ярость  и
отправил депешу новому губернатору Сирии, сменившему моего  друга  Вителлия,
где   приказывал   ему   сформировать   вооруженный   отряд   из   сирийских
вспомогательных войск и пойти во главе этого отряда и двух римских полков  в
Иудею, чтобы силой оружия добиться повиновения. Губернатор - по имени Публий
Петроний  -  был  солдатом  старой  школы.  Он  не  теряя  времени  исполнил
императорский приказ - в той части, которая касалась подготовки  похода,-  и
двинулся к Акре. Отсюда он отправил  письмо  первосвященнику  и  старейшинам
еврейской колонии, где писал о полученных им инструкциях и своей  готовности
провести их в жизнь. Тем временем Ирод тоже вступил в игру, хотя держался по
возможности в тени. Он тайно связался с  первосвященником  и  порекомендовал
ему, какому курсу тому лучше следовать.  По  его  совету  губернатора  Иудеи
вместе с гарнизоном отправили под надежным эскортом в  Акру,  где  находился
Петроний. За ним последовала десятитысячная делегация первых людей еврейской
колонии, обратившихся к нему с мольбой не совершать чудовищное святотатство,
которое приведет к гибели родину их отцов, ведь ее тут же поразит проклятье.
Они сказали, что клялись в политической верности Риму и им нельзя предъявить
претензии в том, что  они  нарушили  эту  клятву  или  отказывались  платить
налоги, но прежде всего они должны быть верны Богу  своих  предков,  который
хранил их в прошлом (если они не  нарушали  Его  закона)  и  строго-настрого
запретил поклоняться другим божествам в своем храме.
   Петроний ответил им:
   - Я не берусь обсуждать вопросы религии. Возможно, все обстоит  так,  как
вы сказали, возможно - иначе. Моя верность  императору  не  делится  на  две
половины: религиозную и политическую. Это слепая верность.  Я  его  слуга  и
должен выполнять его приказания, будь что будет.
   Евреи ответили:
   - А мы верные слуги нашего Бога и станем выполнять Его  приказания,  будь
что будет.
   Дело зашло в тупик. Петроний двинулся в Галилею. По совету  Ирода  против
него не было предпринято никаких враждебных действий, но, хотя подошло время
осеннего сева, поля оставались невспаханными, а люди надели траур и посыпали
головы пеплом. Торговля  замерла,  ремесленники  бездействовали.  В  Кесарии
(той, что в Самарии) Петрония ждала новая делегация во главе с братом  Ирода
Аристобулом;  губернатора  вновь  заверили,  что  у   евреев   нет   никаких
воинственных намерений, но, если он и дальше будет настаивать на  выполнении
приказа императора, богобоязненные евреи потеряют всякий интерес к  жизни  и
страна будет разорена. Петроний не знал, как ему быть. Он хотел обратиться к
Ироду за помощью или советом, но тот, чувствуя  шаткость  своего  положения,
успел отплыть в Рим. Петрония не страшила встреча с самым  яростным  врагом,
будь то в регулярном бою или когда противник с криком  кидался  на  него  из
засады, но что было  делать  этому  старому  воину,  если  почтенные  старцы
подходили к нему и склоняли перед ним головы со словами:
   - Мы не оказываем сопротивления. Мы верные данники Рима, но наша  религия
требует отдавать должное Богу наших отцов, по  закону  которого  мы  жили  с
самого  детства;  убей  нас,  если  хочешь,   мы   не   можем   жить,   видя
надругательства над нашим Богом.
   Петроний ответил им прямо.  Он  сказал,  что  долг  римлянина  велит  ему
держать  клятву  верности,  данную  императору,  и  повиноваться   ему   без
рассуждений; они сами видят, что при тех воинских силах,  которые  он  имеет
под своим началом, ему ничего не стоит выполнить полученный  приказ.  Однако
он не может не отметить проявленную ими твердость и то, что они воздержались
от насилия. Он признался, что, будучи  человеком  разумным  и  гуманным,  он
просто не в состоянии поступить так, как от него требует приказ,  хотя,  как
официальное лицо, знает, в чем заключается его долг. Не  подобает  римлянину
убивать безоружных стариков за то только, что они чтят Бога  своих  предков.
Петроний сказал, что снова напишет Калигуле и представит все  обстоятельства
в самом благоприятном для них свете.
   Вполне вероятно, что наградой ему  будет  смерть,  но  если,  пожертвовав
своей жизнью, он спасет жизнь тысяч трудолюбивых мирных  жителей  провинции,
он готов на это. Он просил их приободриться и надеяться на  лучшее.  Первое,
что надо сделать, как только он напишет письмо - а он напишет его сегодня же
утром,- это выйти на поля.  Если  землю  по-прежнему  не  обрабатывать,  это
приведет к голоду, а за ним последуют разбои  и  мор,  и  дело  примет  куда
худший оборот, чем сейчас. Случилось так, что,  пока  он  говорил,  западный
ветер нагнал грозовые тучи и начался сильный  ливень.  В  том  году  обычные
осенние дожди не выпадали ни разу и время для них  прошло,  так  что  ливень
этот сочли счастливым предзнаменованием, и толпы евреев в траурных одеждах с
песнями разошлись в разные стороны, радостно прославляя небеса.  Дождь  лил,
не переставая, и вскоре земля снова ожила.
   Петроний сдержал слово. Он  отправил  Калигуле  письмо,  где  сообщал  об
упорстве евреев и просил пересмотреть его решение. Евреи глубоко  его  чтят,
но утверждают, будто  страну  поразит  проклятье,  если  в  их  храме  будет
воздвигнута чья-либо статуя, даже статуя их славного императора. Он особенно
подчеркнул то, что отчаявшиеся жители страны перестали обрабатывать землю  и
теперь есть только два выхода: первый - воздвигнуть статую в храме и  обречь
страну на разорение, что приведет к огромным потерям  в  налогах  и  сборах,
идущих в Рим, второй - отменить  императорский  приказ  и  заслужить  вечную
благодарность прекрасного народа.  Он  умолял  императора  по  крайней  мере
отложить посвящение статуи, пока не будет собран урожай.
   Но еще до того, как это письмо прибыло в Рим,  заступником  иудеев  и  их
Бога выступил вернувшийся из Малой Азии Ирод Агриппа. Они с Калигулой горячо
приветствовали друг друга после долгой разлуки, и Ирод отдал ему привезенные
с Востока огромные сундуки, полные золота, самоцветов и других ценных вещей.
Часть этого была из его собственной сокровищницы, другая -  из  сокровищницы
Антипы,  а  остальное,  как  я  полагаю,  он  заимствовал   из   подношений,
принесенных ему в дар евреями Александрии.
   Ирод  пригласил  Калигулу  на  самый  роскошный  пир,  какой   когда-либо
устраивали в Риме; никто и не слышал о таких деликатесах,  которые  подавали
на стол: огромные пироги с начинкой из птичьих языков, необыкновенно  нежная
рыба, привезенная в бочках из Индии,  жаркое  из  мяса  животного  неведомой
породы, похожего на молодого слона, но покрытого  шерстью  -  его  нашли  на
Кавказе во льду промерзшего до дна озера и доставили в Рим, обложив  снегом,
через Армению, Антиохию и Родос. Калигула был поражен великолепием  стола  и
признался, что у него не хватило бы выдумки на такой  подбор  необыкновенных
яств, даже если бы хватило денег. Напитки были столь  же  удивительные,  как
яства, и по мере того, как  пиршество  шло  к  концу,  Калигула  все  больше
веселел и наконец, заявив, что все его прошлые милости по отношению к  Ироду
не стоят даже упоминания, пообещал даровать тому все, что в его силах.
   - Проси у меня все, чего хочешь, дражайший Ирод,- сказал Калигула,- и это
будет твое.- И повторил: -  Все,  что  хочешь.  Клянусь  своей  божественной
сутью, я дарую это тебе.
   Ирод стал заверять его, что устроил этот пир вовсе  не  для  того,  чтобы
добиться благодеяний. Он сказал, что Калигула и так сделал для него  больше,
чем любой другой правитель для своего подданного или союзника за всю историю
мира, как о том свидетельствуют  предания.  Он  сказал,  что  ему  абсолютно
ничего не надо, и единственное, чего бы он  хотел,-  хоть  в  какой-то  мере
выразить свою благодарность. Однако Калигула,  продолжая  подливать  вино  в
хрустальный бокал, продолжал настаивать: может быть, у  Ирода  все  же  есть
какое-нибудь сокровенное желание? Какое-нибудь  новое  царство  на  Востоке?
Халкида или Итурия? Ему стоит только пожелать.
   Ирод:
   - О самый щедрый, великодушный, божественный цезарь,  повторяю,  что  для
себя лично я не хочу ничего. Единственное, о  чем  я  мечтаю,  это  почетное
право служить тебе. Но ты прочитал мои мысли. Ничто не может ускользнуть  от
твоего проницательного  взора.  Действительно,  у  меня  есть  к  тебе  одна
просьба, но этот дар принесет пользу прежде всего тебе самому.  Моя  награда
будет лишь в том, что я дал тебе совет.
   Эти слова раздразнили любопытство Калигулы.
   - Не бойся, проси, Ирод, - сказал он. - Ведь я поклялся, что исполню твою
просьбу. Разве я не хозяин своего слова?
   - В таком случае мое единственное  желание  заключается  в  том,-  сказал
Ирод,- чтобы ты перестал  и  думать  о  воздвижении  своей  статуи  в  храме
Иерусалима.
   Наступило долгое молчание. Я присутствовал на этом историческом пиру и не
могу припомнить, чтобы когда-либо в жизни мне  было  так  не  по  себе,  как
тогда, когда я ожидал, к чему приведет бесстрашие  Ирода.  Как,  скажите  на
милость, должен был  поступить  Калигула?  Он  поклялся  своей  божественной
сущностью  выполнить  просьбу  Ирода,   причем   в   присутствии   множества
свидетелей, и вместе с тем, не брать же ему назад свое слово  унизить  этого
иудейского Бога, который, единственный из всех  богов  мира,  не  желал  ему
покориться?!
   Наконец Калигула заговорил. Кротко, чуть ли не умоляюще, словно  надеясь,
что Ирод поможет решить дилемму, он сказал:
   - Не понимаю, дражайший Ирод, почему исполнение твоей просьбы пойдет  мне
на пользу?
   Ирод продумал этот разговор во всех деталях еще прежде, чем сел за  стол,
и теперь ответил с кажущейся серьезностью:
   - Потому, цезарь, что, поместив свою  священную  статую  в  иерусалимском
храме, ты не приумножишь свою  славу.  Как  раз  наоборот.  Ты  знаешь,  что
представляет собой статуя, которая находится в самом внутреннем покое храма,
в его святая святых, и какие обряды  совершаются  там  по  праздникам?  Нет?
Тогда послушай, и ты сразу поймешь, что злостное упрямство, как  ты  считал,
моих единоверцев, есть не что иное, как  нежелание  твоих  верных  подданных
повредить своему императору. У  иудеев,  цезарь,  очень  странный  Бог.  Его
называют анти-Бог. У него глубокое отвращение к  статуям,  в  особенности  к
статуям с величественной и горделивой осанкой, таким, как  статуи  греческих
богов.  Чтобы  показать  свою  ненависть  к  другим  божествам,   он   велел
воздвигнуть во внутреннем покое храма  большое,  кое-как  сделанное  нелепое
изваяние осла с огромными ушами, большущими зубами  и  невероятных  размеров
гениталиями. Каждый праздник священники поносят статую, читая самые  мерзкие
заклинания и забрасывая ее  экскрементами  и  отвратительными  отбросами,  а
затем вывозят на тачке во двор храма, чтобы все молящиеся могли поносить  ее
таким же образ