лял,  как  он  сможет  повторить  сцену  с
занавесями  в  огромном  открытом  амфитеатре,  но  благоразумно  промолчал.
Завтрак  был  очень  вкусный,  и  старший  экс-консул,  сидевший  на   полу,
попеременно ел пирог с дроздами и целовал ногу Калигулы. Я  подумал  о  том,
как обрадуются Кальпурния и Брисеида,  когда  я  вернусь,  и  тут  Калигула,
бывший в прекрасном настроении, вдруг сказал:
   - Хорошенькая девушка, не правда ли, Клавдий, старый греховодник?
   - Очень хорошенькая, божественный.
   - И до сих пор девственница, насколько мне известно. Ты не хочешь на  ней
жениться? Я не возражаю. Она мне было приглянулась, но, смешное дело, мне не
нравятся незрелые женщины, да  и  зрелые  тоже,  если  на  то  пошло,  кроме
Цезонии. Ты ее узнаешь?
   - Нет, бог богов. Сказать по правде, я смотрел только на тебя.
   - Она твоя родственница, Мессалина, дочь  Барбата.  Старый  сводник  даже
слова не сказал, когда я попросил прислать ее ко мне. Какие они  все  трусы,
Клавдий!
   - Да, божественный бог.
   - Ну и прекрасно, завтра я вас поженю. А сейчас я, пожалуй, отправлюсь  в
постель.
   - Тысяча благодарностей. Прими мое глубочайшее почтение.
   Калигула протянул мне для поцелуя другую ногу. Он исполнил свое  обещание
и на следующий день нас поженил. Он взял одну десятую приданого как плату за
услугу, но в остальном вел себя  достаточно  пристойно.  Кальпурния  была  в
восторге, что я остался жив,  и  сделала  вид,  будто  моя  женитьба  ее  не
трогает. Она сказала деловым тоном:
   - Все хорошо, дорогой. Я вернусь в поместье, стану присматривать  там  за
хозяйством. Ты не будешь скучать по мне с такой хорошенькой женой. А  раз  у
тебя завелись деньги, тебе придется снова жить во дворце.
   Я сказал, что жену мне навязали, и я буду очень, очень скучать  по  своей
Кальпурнии. Но она отмахнулась  от  моих  слов:  Мессалина  в  два  раза  ее
красивее, в три раза умней, да к тому же родовита и  богата.  Я  уже  в  нее
влюблен, сказала Кальпурния.
   Я чувствовал себя неловко. Все эти четыре  тяжких  года  Кальпурния  была
моим единственным настоящим другом. Чего только она не делала  для  меня!  И
все же она была права: я действительно влюбился  в  Мессалину,  и  Мессалина
должна была стать моей женой. Для Кальпурнии больше не было места.
   Уезжала она в слезах. Я тоже плакал. Я никогда не был увлечен  ею,  но  я
знал, что она - мой самый верный друг, и если я буду в ней нуждаться, всегда
придет мне на помощь. Нет нужды говорить, что, получив приданое, я  про  нее
не забыл.
   ГЛАВА XXXIII
   Мессалина была на редкость красивая  девушка,  стройная  и  проворная,  с
черными, как гагат, глазами и копной черных кудрявых волос.  Она  почти  все
время молчала и улыбалась загадочной улыбкой, сводившей меня с ума. Она была
так рада ускользнуть от Калигулы и так быстро сообразила, какие преимущества
принес ей наш брак, что держалась со мной очень нежно, и я вообразил,  будто
она любит меня не меньше, чем я ее. Впервые с детства  я  был  по-настоящему
влюблен,  а  когда  не  очень  умный  и  не  очень  привлекательный  мужчина
пятидесяти  лет  влюбляется  в   очень   привлекательную   и   очень   умную
пятнадцатилетнюю девушку, ничего хорошего его обычно не ждет. Поженились  мы
в октябре, в декабре она забеременела. Мессалина, по-видимому, привязалась к
маленькой  Антонии,  которой  шел  тогда  десятый  год,  и  я   вздохнул   с
облегчением: наконец-то у девочки появилась  мать,  которая  к  тому  же  по
возрасту годилась ей в подруги и могла объяснить,  как  надо  вести  себя  в
обществе, и вывезти в свет, чего Кальпурния была сделать не в состоянии.
   Нас с Мессалиной опять пригласили жить  во  дворце.  Мы  прибыли  туда  в
неудачный момент. Купец по  имени  Басс  расспрашивал  начальника  дворцовой
стражи о привычках Калигулы - правда ли, что он бродит  ночью  по  галереям,
так как его мучит бессонница? В какое время это  бывает?  Какие  галереи  он
предпочитает? Сколько  телохранителей  его  сопровождает?  Начальник  стражи
сообщил об этом Кассию, а Кассий - Калигуле. Басса  арестовали  и  подвергли
допросу. Он был вынужден признаться в намерении убить Калигулу, но даже  под
пытками утверждал, что у него нет пособников. Тогда Калигула послал  за  его
стариком отцом, приказав явиться на казнь сына. Старик, не  подозревавший  о
планах Басса и об его аресте, пришел в ужас, увидев на полу стонущего сына с
переломанными костями. Но он взял себя в руки и поблагодарил Калигулу за то,
что тот милостиво призвал его закрыть сыну глаза.
   - Закрыть сыну глаза! Вот еще! Да у него сейчас и глаз не будет, у  этого
убийцы. Я выколю их. И твои тоже. Отец Басса сказал:
   - Пощади нашу жизнь, цезарь. Мы -только  орудие  в  руках  могущественных
людей. Я назову тебе все имена.
   Это заинтересовало Калигулу, а когда старик назвал в  числе  заговорщиков
командующего гвардией,  начальника  германцев,  Каллиста-казначея,  Цезонию,
Мнестера и еще три-четыре имени, он позеленел от страха.
   - А кого они хотели сделать императором вместо меня? - спросил он.
   - Твоего дядю Клавдия.
   - Он тоже участвует в заговоре?
   - Нет. Они просто хотели использовать его как подставное лицо.
   Калигула поспешно вышел из комнаты и велел позвать  к  нему  командующего
гвардией, начальника германцев, казначея и меня.  Он  спросил,  указывая  на
меня пальцем:
   - Разве этот годится в императоры?
   Все ответили удивленно:
   - Нет, если ты сам так  не  скажешь.  Юпитер.  Тогда  Калигула  улыбнулся
жалостной улыбкой и воскликнул:
   - Я - один, а вас трое. Двое из вас вооружены, а  я  безоружен.  Если  вы
ненавидите меня и хотите убить, убивайте и  объявите  этого  бедного  идиота
императором вместо меня.
   Мы все упали перед ним ниц,  и  военные  протянули  ему  с  пола  оружие,
говоря:
   - У нас этого и в мыслях не было, о повелитель! Разве мы предатели?  Если
не веришь, убей нас.
   Представляете,  он  действительно  готов  был  нас  убить!  Но  пока   он
колебался, я сказал:
   - О всемогущий, полковник, вызвавший меня сюда, сказал мне о  том,  какое
обвинение выдвинул против этих преданных тебе людей отец Басса. То, что  это
ложь, видно само собой. Если бы Басс действовал по их наущению, зачем бы ему
было расспрашивать о твоих привычках?  Разве  он  не  мог  бы  получить  все
необходимые сведения от них самих? Нет, просто отец Басса решил спасти жизнь
сына и свою собственную жизнь грубой ложью.
   По-видимому, мои доводы  убедили  Калигулу.  Он  протянул  мне  руку  для
поцелуя, велел нам всем троим встать и вернул владельцам мечи.  Басс  и  его
отец были разрублены германцами на куски. Но Калигула не мог  избавиться  от
страха,  что  его  убьют,  и  страх  этот  вскоре  еще  усугубился   дурными
предзнаменованиями. Сперва в сторожку привратника при дворце попала  молния.
Затем Инцитат, приглашенный как-то вечером на ужин, встал на дыбы, и у  него
слетела подкова, разбившая алебастровую чашу Юлия Цезаря и расплескавшая  на
пол вино. Самым  зловещим  было  то,  что  произошло  в  Олимпии,  когда  по
приказанию Калигулы храмовые прислужники стали разбирать статую  Юпитера  на
части, чтобы перевезти ее в Рим. Прежде  всего  должны  были  снять  голову,
чтобы она послужила меркой для головы Калигулы ей на смену. К потолку  храма
прикрепили блок, обвязали шею Юпитера веревкой и только собрались  потянуть,
как по всему храму прокатился громовой хохот. Прислужники в панике бросились
бежать. Никого достаточно смелого, чтобы занять их место, найти не удалось.
   Поскольку "неколебимая твердость" Калигулы заставила всех  трепетать  при
одном упоминании  его  имени,  Цезония  посоветовала  ему  проявлять  больше
снисходительности, чтобы римский народ любил, а не боялся его. Она понимала,
настолько опасно его положение, а ведь если с ним что-нибудь  случится,  она
тоже лишится жизни, разве что станет известно, какие она прилагала старания,
чтобы смягчить жестокость императора.  Калигула  же  вел  себя  на  редкость
безрассудно. Он отправился по очереди к командующему  гвардией,  казначею  и
начальнику германцев и доверительно сказал каждому из них: "Тебе я верю,  но
остальные замышляют  заговор  против  меня,  считай  их  моими  смертельными
врагами". Те  сообщили  об  этом  друг  другу,  и  когда  действительно  был
организован заговор, они закрыли на  это  глаза.  Калигула  сказал,  что  он
считает правильным совет Цезонии  и  благодарит  за  него,  он,  несомненно,
последует ему, когда помирится  со  своими  недругами.  Он  созвал  сенат  и
обратился к нам в следующем тоне: "Скоро, мои враги, я дам вам всем амнистию
и буду царствовать с любовью и миром тысячу  лет.  Таково  предсказание.  Но
прежде чем наступит золотая эра, по полу этого  здания  покатятся  головы  и
кровь фонтаном будет бить в потолок. Вас ждут безумные пять  минут".  Мы  бы
предпочли, чтобы сначала настала золотая эра, а уж потом  -  "безумные  пять
минут".
   Организовал заговор Кассий Херея. Он был солдат старой  школы,  привыкший
слепо повиноваться приказам старших по званию. Дело  должно  было  дойти  до
крайности, чтобы человек такого склада  подумал  о  заговоре  против  своего
главнокомандующего, которому он торжественно присягал на верность.  Калигула
безобразно обошелся с  Кассием.  Он  твердо  обещал  ему  пост  командующего
гвардией, а затем без всяких объяснений отдал его  офицеру,  совсем  недолго
служившему в армии и не имевшему никаких заслуг, в награду за  то,  что  тот
отличился во время попойки во дворце: вызвался осушить огромный кувшин вина,
не отнимая его от губ, и сделал это - я не спускал глаз,  -  мало  того,  не
изверг вино обратно. Кроме того, Калигула  назначил  его  сенатором.  Кассию
поручались самые неприятные дела - сбор налогов, которые на  самом  деле  не
подлежали выплате, конфискация собственности за несовершенные  преступления,
казнь невинных людей. И, наконец, Калигула заставил  его  подвергнуть  пытке
прекрасную, к тому же высокорожденную, девушку по имени  Квинтилия.  История
была такова. К Квинтилии сваталось несколько молодых  людей,  но  тот,  кого
прочил ей в мужья ее опекун, совсем ей не нравился. Девушка умоляла  опекуна
разрешить ей выбрать  себе  мужа  среди  остальных,  и  он  согласился.  Был
назначен  день  свадьбы.  Отвергнутый  претендент,  один  из  "разведчиков",
отправился к Калигуле и выдвинул против своего соперника обвинение,  сказав,
что тот  богохульствовал,  называя  своего  августейшего  повелителя  "лысая
дама".  В  качестве  свидетельницы  он  назвал  Квинтилию.  Девушку   и   ее
нареченного привели к Калигуле. Оба отрицали свою вину. Обоих было приказано
вздернуть на дыбу. Кассий не смог  скрыть  своего  отвращения,  так  как  по
закону пытать можно было только  рабов.  Заметив  это,  Калигула  велел  ему
самому, своими руками, поворачивать блок. Квинтилия не издала ни  стона,  не
произнесла ни слова во  время  этого  испытания,  а  после  сказала  Кассию,
который не мог удержаться от слез:
   -  Бедный  полковник,  я  не  питаю  к  тебе  зла.  Порой  очень   тяжело
повиноваться приказам.
   Кассий ответил с горечью:
   - Лучше бы я умер в тот день вместе с Варом в Тевтобургском лесу.
   Квинтилию снова привели к Калигуле, и Кассий доложил, что она ни в чем не
призналась и даже ни разу не застонала. Цезония сказала Калигуле:
   - Это потому, что она любит этого человека. Любовь побеждает все.  Можешь
разрезать ее на части, она все равно его не выдаст.
   Калигула спросил:
   - А ты была бы ради меня такой же храброй?
   - Сам знаешь, что да, - сказала Цезония.
   Поэтому жениха Квинтилии не  пытали:  он  получил  помилование,  а  самой
Квинтилии  дали  в  счет  приданого  восемь  тысяч  золотых   из   имущества
"разведчика", казненного за  лжесвидетельство.  Но  Калигула  прослышал  про
слезы Кассия во время пытки и стал дразнить его старым плаксой. И  это  было
еще не самое худшее, что он говорил. Сделав вид, будто он верит, что  Кассий
- сентиментальный престарелый педераст, Калигула все время отпускал  по  его
адресу грязные шуточки в присутствии других  гвардейских  офицеров,  которые
были вынуждены им смеяться. Каждый день в полдень Кассий являлся к  Калигуле
за паролем. Раньше тот  говорил  "Рим",  или  "Август",  или  "Юпитер",  или
"Победа", или что-нибудь в этом роде,  но  теперь,  чтобы  досадить  Кассию,
Калигула  придумывал  всякую  чепуху,  вроде  "Сандалии",  или  "Щипцы   для
завивки", или "Поцелуй меня, сержант", или "Любовь, только любовь", и Кассий
должен был передавать эти пароли остальным офицерам и терпеть  их  насмешки.
Он решил убить Калигулу.
   Калигула стал еще безумнее. Однажды он вошел ко мне в  комнату  и  сказал
без всяких предисловий:
   - У меня будет три императорских города, но Рим в  их  число  не  войдет.
Один в Альпах, другой - вместо Рима - в Антии, ведь  я  там  родился,  и  он
заслуживает этой чести, к тому же он расположен на море,  а  третьим  станет
Александрия, на случай, если германцы захватят  два  первых.  Александрия  -
очень просвещенный город.
   - Да, божественный, - смиренно ответил я.
   И тут он вдруг вспомнил, что его назвали лысой дамой - у него на  макушке
действительно светилась лысина, - и закричал:
   - Как ты смеешь находиться в моем присутствии с  такой  уродливой  шапкой
волос на голове? Это богохульство!
   Он обернулся к германским телохранителям:
   - Отрубите ему голову!
   Я опять подумал, что моя песенка спета. Но  у  меня  хватило  присутствия
духа резко сказать германцу, который устремился ко мне с мечом в руках:
   -  Что  ты  делаешь,  идиот!  Бог  не  говорил  "отрубите",  он   сказал:
"остригите". Беги за ножницами, да побыстрей.
   Калигула опешил. Он, возможно, и правда подумал, что сказал  "остригите".
Он разрешил германцу принести ножницы, и меня остригли  наголо.  Я  попросил
разрешения Калигулы посвятить ему состриженные волосы, и он милостиво дал на
это согласие. После чего всем во дворце, за  исключением  германцев,  велели
остричься наголо. Когда очередь дошла до Кассия, Калигула сказал:
   - Ах, какая  жалость!  Такие  миленькие  кудерки,  и  полковник  так  ими
гордится!
   В тот вечер  Кассий  встретил  мужа  Лесбии.  Он  был  близким  приятелем
Ганимеда, и, судя по  тому,  что  обронил  в  то  утро  Калигула,  жить  ему
оставалось недолго. Муж Лесбии сказал:
   - Добрый вечер, Кассий Херея, мой друг. Какой сегодня пароль?
   Муж Лесбии ни разу еще не  называл  Кассия  "мой  друг",  поэтому  Кассий
внимательно на него посмотрел.
   Муж Лесбии - его звали Марк Виниций - снова сказал:
   - Кассий, у нас много общего, и, когда я говорю "друг", я это  и  имею  в
виду. Какой сегодня пароль?
   - "Кудерки", - ответил Кассий. -  Но,  мой  друг  Марк  Виниций,  если  я
действительно могу считать тебя своим другом, дай мне  пароль  "Свобода",  и
мой меч в твоем распоряжении.
   Виниций обнял его.
   - Мы не единственные, кто готов пустить в ход  мечи  ради  свободы.  Тигр
тоже с нами.
   "Тигр" -  настоящее  имя  его  было  Корнелий  Сабин  -  был  гвардейский
полковник, который обычно сменял Кассия, заступая вместо него на службу.
   41 г. н.э.
   На следующий день  начались  Палатинские  игры.  Этот  праздник  в  честь
Августа был учрежден Ливией в самом начале  правления  Тиберия  и  отмечался
ежегодно в южном дворе  старого  дворца.  Начинался  он  с  жертвоприношений
Августу и символической процессии, а затем в течение трех  дней  шли  всякие
увеселения: театральные спектакли, пение, танцы,  выступления  фокусников  и
тому подобное. Для зрителей воздвигались деревянные  трибуны  на  шестьдесят
тысяч мест. Когда праздник заканчивался,  трибуны  разбирали  и  прятали  до
следующего года. На этот раз  Калигула  продлил  праздник  с  трех  дней  до
восьми,  перемежая  представления  гонками  колесниц  в  цирке  и  потешными
морскими боями на искусственном  озере.  Он  хотел  развлекаться  до  самого
отъезда в Александрию,  назначенного  на  двадцать  пятое  января.  Калигула
отправлялся в Египет, чтобы осмотреть достопримечательности, чтобы раздобыть
денег при помощи своей "неколебимой твердости"  и  тех  трюков,  которые  он
пустил в ход во Франции, чтобы составить планы  перестройки  Александрии  и,
наконец, чтобы, как он хвастался, приделать новую голову Сфинксу.
   Итак, праздник начался. Калигула совершил  жертвоприношение  Августу,  но
делал это довольно небрежно, с надменным видом, как  хозяин,  который  из-за
каких-то чрезвычайных обстоятельств вынужден прислуживать  одному  из  своих
рабов.  Когда  церемония  окончилась,  Калигула   объявил,   что,   если   у
присутствующих здесь граждан есть к  нему  просьбы,  которые  в  его  власти
выполнить, он окажет им эту милость. Последнее время Калигула был сердит  на
римлян за то, что они не проявили достаточного энтузиазма на  устроенной  им
травле диких зверей, и наказал их тем, что закрыл на десять  дней  городские
амбары с зерном; но, возможно, он  уже  их  простил,  так  как  в  тот  день
разбрасывал  с  крыши  дворца  деньги.  Поэтому  со  всех  сторон  раздались
радостные крики: "Больше хлеба, меньше налогов, цезарь! Больше хлеба, меньше
налогов!" Калигула пришел в ярость. Он послал вдоль скамей взвод  германцев,
и те снесли не меньше сотни голов. Этот случай обеспокоил  заговорщиков;  он
напомнил им о жестокости германцев и их фанатической преданности Калигуле. К
этому времени в Риме вряд ли оставался хоть один человек, который не  мечтал
бы о смерти императора и не отправил бы его с  радостью,  как  говорится,  к
праотцам, но для своих телохранителей Калигула был самый  великий  герой  на
свете. И если он наряжался  в  женское  платье,  или,  пустившись  в  галоп,
покидал  на  марше  армию,  или  заставлял  Цезонию  раздеваться  донага   и
похвалялся перед ними ее красотой, или сжигал свою самую  красивую  виллу  в
Геркулануме на том основании, что там два дня прожила пленницей его мать  на
пути в изгнание на остров, где она затем умерла, - эти необъяснимые поступки
лишь подтверждали его  божественность  и  делали  его  еще  более  достойным
поклонения. Германцы глубокомысленно кивали друг другу и говорили: "Да,  все
боги такие. Никогда нельзя сказать, что они сделают. Туискон и  Манн  у  нас
дома, на нашей дорогой и милой родине, такие же в точности".
   Кассия не пугала опасность, ему было все равно, что случится с ним самим,
лишь  бы  убить  Калигулу,  но  остальные  заговорщики,  настроенные   менее
решительно, стали подумывать о мести  германцев,  которую  они  навлекут  на
себя, убив их героя. Они начали искать отговорки, и Кассий не мог  заставить
их принять определенный план действий. Они предлагали положиться на  случай.
Кассий встревожился. Он назвал их трусами и обвинил в том, что они стараются
выиграть время. Он сказал, что на самом деле они хотят, чтобы Калигула уехал
в Египет целым и невредимым. Наступил последний  день  праздника.  Кассий  с
большим  трудом  уломал  остальных  заговорщиков   согласиться   на   вполне
осуществимый план, и тут Калигула вдруг объявил, что праздник будет  продлен
еще на три дня. Он сказал, что намерен играть и петь  в  пьесе,  которую  он
сочинил для жителей Александрии, но считает несправедливым  не  показать  ее
сперва своим соотечественникам.
   Это дало более трусливым заговорщикам новый предлог для проволочки.
   - Но, Кассий, это совершенно меняет дело. Теперь все куда легче. Мы можем
убить его в последний день праздника, когда он  уйдет  со  сцены.  Это  куда
удобнее. Или когда пойдет на нее. Что тебе больше нравится.
   Кассий отвечал:
   - Мы составили план и поклялись привести  его  в  исполнение.  Мы  должны
следовать ему, это очень хороший план. Без единого изъяна.
   - Но у нас теперь предостаточно времени. Почему не подождать еще три дня?
   Кассий сказал:
   - Если вы не осуществите наш замысел сегодня, как поклялись, мне придется
действова