острия  копий.  Затем  она  заводит
побежденных врагов в болота, где ее родственница  царица  Цапля  съедает  их
всех до одного. Царь Боярышник - юноша. Весной он одевается во все  белое  и
помогает британцам, защищая  частоколы  колючками;  они  валят  боярышник  и
укладывают его колючими ветвями наружу, связывая стволы между  собой.  Через
этот завал нелегко пройти. Но царь Боярышник защищает их  правый  фланг  без
искусственных преград. Наши разведчики все сошлись на том, что  этот  лес  -
непролазные дебри, нет смысла даже пытаться где-нибудь там пройти.
   Авл сказал:
   - Да, цезарь, боюсь,  нам  все  же  придется  пойти  на  это  фронтальное
наступление.
   - Посид,- вдруг позвал я,- ты когда-нибудь воевал?
   - Никогда, цезарь.
   -  Слава  богу,  значит,  я  не  один.  Предположим,  я  возьму  на  себя
невозможное и проведу нашу кавалерию на правом фланге через эти непроходимые
дебри, несмотря на колючки, ты возьмешься подвести гвардию к  левому  флангу
через это непролазное болото?
   Посид ответил:
   - Ты даешь мне более легкий фланг, цезарь. Оказалось, что через эту  топь
можно пройти. Правда, идти придется гуськом, но тропка там есть. Я  встретил
вчера в Лондоне одного человека - он испанец, бродячий лекарь-окулист, лечит
в округе от болотной офтальмии. Сейчас он  здесь,  в  лагере.  Говорит,  что
хорошо знает это болото и тропу  -  всегда  по  ней  ходит,  чтобы  миновать
заставу на холме.  После  смерти  Цимбелина  в  Британии  перестали  взимать
определенный сбор с проезжающих, теперь путники платят больше или  меньше  в
зависимости от того, сколько денег у них в седельных вьюках, и этому  лекарю
надоело, что его обдирают как липку. Ранним утром над болотом  почти  всегда
стоит туман, и по этой тропке он проскальзывает в Колчестер незамеченным. Он
говорит, стоит оказаться на тропе, вы ее не потеряете. Она выходит из болота
в полумиле от холмов у  опушки  сосновой  рощи.  Вполне  возможно,  что  там
поставлены часовые - Каратак предусмотрительный генерал,- но  я  думаю,  мне
удастся выбить их с позиций и провести через болото столько  людей,  сколько
не побоится за мной пойти.
   Посид объяснил, какую военную хитрость он намерен применить, и я  одобрил
ее, хотя многие командиры удивленно поднимали брови. Затем я  объяснил  свой
план прорыва и захвата другого  фланга;  он  был  прост.  Сосредоточив  свой
интерес на предложении Авла, все просмотрели очень важный факт, а именно то,
что индийские слоны могут пройти через самую густую чащу, какую  можно  себе
представить,  и  никакие  шипы  и  колючки  их  не  устрашат.  Но  чтобы  не
повторяться, я больше не буду рассказывать о военном совете и о том, что там
было решено. Перейду прямо к битве, которая произошла в  Брентвуде  седьмого
сентября - памятная для меня дата, так как именно седьмого сентября мой брат
Германик разбил на Везере Германна; если бы Германик остался  в  живых,  ему
было бы сейчас всего пятьдесят восемь лет, не больше, чем Авлу.
   Мы  выступили  из  Лондона  по  дороге  на  Колчестер.  Головному  отряду
приходилось время от времени вступать  в  отдельные  схватки  с  врагом,  но
серьезного сопротивления мы  не  встречали,  пока  не  подошли  к  Ромфорду,
деревушке  в  семи  милях  от  Брентвуда,  где  был  брод  через  реку  Ром,
оказавшийся, как мы увидели, под сильным  прикрытием.  Неприятель  продержал
нас там все утро, что стоило им две  сотни  убитыми  и  сотни  ранеными.  Мы
потеряли всего пятьдесят человек, но в их  числе  были  два  ротных  и  один
командир  батальона,  так  что  в  некотором  смысле  в  выигрыше  оказались
британцы. Днем впереди показались отроги Брентвуда, на ночь  лагерь  разбили
на ближнем берегу реки, используя ее как оборонительный рубеж.
   Я вопросил волю богов. Как это всегда делается  перед  битвой,  священным
цыплятам кидают куски бобовой лепешки и смотрят, хорошо ли они едят. Если  у
них нет аппетита, считайте, что битва проиграна. Если  приставленный  к  ним
жрец откроет дверцу клетки и они  тут  же  без  звука  и  хлопанья  крыльями
устремятся наружу и будут так жадно клевать, что крошки посыпятся  из  клюва
на землю, ничего не может быть лучше. Если будет слышно, как они ударяются о
землю, это означает  полный  разгром  врага.  И  нам  выпало  это  наилучшее
предзнаменование. Жрец спрятался от птиц позади клетки, став рядом со  мной,
и в тот момент,  как  я  кинул  лепешку,  внезапно  поднял  дверцу.  Цыплята
выскочили наружу, не  издав  ни  звука,  и  буквально  набросились  на  еду,
раскидывая вокруг себя крошки с самым беззаботным  видом,  что  привело  нас
обоих в восторг.
   Я подготовил весьма уместную, по-моему, речь.  По  стилю  она  напоминала
труды Ливия, но, чувствуя историческое значение момента,  я  счел,  что  моя
речь и должна быть выдержана в соответственном духе. Вот она:
   "Римляне, пусть никто из вас не болтает зря языком и не поднимает голос в
защиту прошлых  дней,  считая  то  время  воистину  золотым,  и  не  умаляет
достоинства нашего времени, быть поборником величия  которого  -  наш  долг,
считая его всего лишь гипсом, покрытым позолотой. У греческих героев,  когда
они шли на Трою, были - если верить  свидетельству  великого  Гомера  -  две
строчки на губах:
   Мы справедливо гордимся, что наших отцов мы храбрее:
   Воинство в меньшем числе приведя под Арееву стену... 10
   Не будьте  чересчур  скромны,  римляне.  Выше  голову.  Грудь  вперед.  В
сегодняшней битве перед вами будут стоять  люди,  которые  напоминают  ваших
предков, так же как орел  -  орла,  волк  -  волка;  это  яростная,  гордая,
необузданная, грубая раса, держащая в  руках  оружие,  которое  устарело  на
несколько сотен лет, впрягающая в свои колесницы коней выродившейся  породы,
применяющая на поле боя примитивную  тактику,  уместную  лишь  на  страницах
эпических поэм, не организованная в дисциплинированные полки, а собранная по
кланам и родам. Их так же верно ждет  поражение  от  вашей  руки,  как  ждет
гибель дикого вепря, когда,  наклонив  голову,  он  кидается  на  умелого  и
опытного охотника, вооруженного охотничьим копьем  и  сетью.  Завтра,  когда
будут сосчитаны убитые и длинные вереницы хмурых пленных пройдут перед  вами
под игом, вы станете сами смеяться над собой; если хоть на миг потеряли веру
в настоящее, если умы ваши когда-нибудь  были  ослеплены  славными  деяниями
далекого прошлого. Нет, друзья, ваши мечи будут разить на  поле  битвы  тела
этих первобытных героев так же легко и небрежно, как священные птицы  роняли
на землю из своих алчных клювов кусочки  священной  лепешки,  когда  я,  ваш
главнокомандующий, узнавал волю богов.
   Я слышал, что некоторые из  вас,  скорее  из  лени,  чем  из  страха  или
отсутствия чувства долга, колебались, когда были призваны отправиться в этот
поход, оправдываясь тем, что Божественный Август навечно  установил  границы
Римской империи по Рейну и Ла-Маншу. Если бы это было так - а я докажу  вам,
что это неверно,- Божественный Август был  бы  недостоин  нашего  почитания.
Миссия Рима - цивилизовать мир, а где во всем мире вы  найдете  расу,  более
достойную благ цивилизации, которые мы намерены даровать им,  чем  британцы?
На  нас  возложена  священная  задача  обратить  этих  свирепых  людей,   не
отличающихся от  наших  далеких  предков,  в  верных  сыновей  Рима,  нашего
славного города и отца, о чем  именно  в  таких  словах  писал  Божественный
Август моей бабке  Божественной  Августе:  "Заглядывая  в  будущее,  я  вижу
Британию столь же цивилизованной, как теперешняя Южная Франция. И  я  думаю,
что островитяне,  будучи  родственны  нам  по  крови,  станут  куда  лучшими
римлянами, чем когда-либо, как мы ни старайся, будут германцы.  Придет  день
(не улыбайся), и британская знать, возможно, займет места в римском сенате".
   Вы  уже  показали  себя  храбрецами.   Дважды   вы   нанесли   неприятелю
сокрушительное  поражение.  Вы  убили  моего  врага,  короля  Тогодумна,   и
отомстили ему за оскорбления. И эту, третью битву, вы не  можете  проиграть.
Ваши силы - мощнее, чем прежде, ваше мужество - крепче, ваши ряды -  теснее.
Вы, как и противник, защищаете ваш домашний очаг  и  священные  храмы  наших
богов. Где бы ни сражался римский солдат - в покрытых льдом горах Кавказа, в
жгучих песках пустыни за Атласом,  в  сырых  лесах  Германии  или  на  лугах
Британии - он никогда не забывает о прекрасном городе, который дал ему  имя,
доблесть и чувство долга".
   Я сочинил еще несколько абзацев в таком же возвышенном духе, но,  как  ни
странно, не произнес ни единого слова из всей этой речи. Когда я поднялся на
платформу трибунала и ротные закричали  хором:  "Приветствуем  тебя,  Цезарь
Август, отец  отчизны,  наш  император!",  а  солдаты  подхватили  их  крик,
прибавив к нему громовую овацию, я чуть не расплакался. Моя прекрасная  речь
вылетела у меня из головы, и я смог лишь протянуть к  ним  руки,  ничего  не
видя из-за слез, и проблеять:
   - Все в порядке, ребята, священные  цыплята  говорят,  что  все  будет  в
порядке; мы приготовили большой сюрприз,  мы  так  их  вздуем,  что  они  не
забудут этого до самой смерти,- я  имею  в  виду  британцев,  а  не  цыплят.
(Оглушительный хохот, к которому я счел лучшим присоединиться, словно  шутка
была преднамеренной.)
   - Хватит смеяться надо мной, ребята,- вскричал я.- Не помните разве,  что
случилось с маленьким негритенком в египетской сказке,  когда  он  посмеялся
над отцом, который по ошибке прочитал вечернюю молитву вместо утренней?  Его
съел крокодил, так что будьте поосторожнее. Да. Я прожил  долгую  жизнь,  но
еще ни разу я не был так горд, как в эту минуту. Как бы я хотел,  чтобы  мой
бедный брат Германик был сейчас здесь  и  разделил  со  мной  мою  гордость.
Кто-нибудь из вас еще помнит моего великого брата? Наверно,  немногие,  ведь
он умер двадцать четыре года назад. Но все вы слышали  о  том,  что  он  был
величайшим римским полководцем. Завтра годовщина  его  замечательной  победы
над Германном, германским вождем, и я хочу, чтобы мы отпраздновали  ее,  как
подобает.  Ночной  пароль  сегодня  "Германик!"   и   боевой   клич   завтра
"Германик!", и я думаю,  если  вы  будете  выкрикивать  его  имя  достаточно
громко, он услышит вас внизу, в подземном мире, и поймет, что память  о  нем
не угасла в полках, которые он так любил и так успешно водил на  врага.  Это
заставит его забыть свою несчастную судьбу - он умер в постели от  яда,  как
вы знаете. Честь вести  войска  в  атаку  я  предоставлю  Двадцатому  полку;
Германик  всегда  говорил,  что  хотя  в  казармах  вы,   Двадцатый,   самые
недисциплинированные, самые задиристые и  самые  большие  выпивохи  во  всей
римской армии, на поле боя вы - львы. Второй и Четырнадцатый,  вас  Германик
называл спинным хребтом армии. Вашей задачей  завтра  будет  служить  опорой
французам, которые будут выполнять  роль  ребер  в  наших  войсках.  Девятый
выступит последним, потому что Германик всегда  говорил,  что  вы,  Девятый,
самый медлительный полк  в  армии,  но  зато  самый  надежный.  Перед  вами,
гвардейцы, стоит особая задача. В  мирное  время  вы  живете  легче  всех  и
получаете больше всех, и будет только справедливо по отношению к  остальным,
если во время боевых действий вам  достанется  самое  опасное  и  неприятное
задание. Вот все, что я хотел вам сказать. Ведите себя хорошо, крепко спите,
а завтра постарайтесь заслужить благодарность вашего отца!
   Они кричали "ура" и "да здравствует", пока не охрипли, и я  теперь  знал,
что Поллион был прав, а Ливий нет. Хороший генерал просто не может  накануне
сражения произнести заранее обдуманную речь, даже если она  у  него  готова,
так как губы  его  неминуемо  скажут  то,  что  подскажет  сердце.  Побочным
результатом этой речи - которая, вы согласитесь со мной, не идет ни в  какое
сравнение с первой,- было то, что с тех  самых  пор  Девятый  полк  называли
между  собой  не  "Девятый  Испанский"  (его  официальное  наименование),  а
"Улитки". Двадцатый, полный титул которого  был  "Победоносный  Валерианский
Двадцатый", стал известен среди других полков, как "Львы-Выпивохи", а  когда
солдат  Четырнадцатого  полка  встречает   теперь   солдата   Второго,   они
приветствуют   друг   друга   "приятель   Спинной    Хребет".    Французские
вспомогательные отряды не называют иначе, чем "Ребра".
   Над лагерем повис легкий туман, но вскоре после полуночи вышла луна,  что
было нам на руку,- будь небо облачно, нам было бы не  пройти  по  болоту.  Я
проспал до двенадцати, когда Посид, как мы  договорились,  разбудил  меня  и
протянул мне свечу и горящую сосновую ветку из бивачного костра. Я зажег  от
нее свечу и вознес молитву нимфе Эгерии. Эгерия - нимфа-пророчица, и славный
царь Нума в стародавние дни советовался с ней по всякому поводу. Я  исполнял
эту семейную церемонию впервые, но мой брат Германик, и дядя Тиберий, и  мой
отец, и дед, и прадед, и все наши предки до них обращались к ней  в  полночь
накануне битвы, и если их ожидала победа, нимфа давала  им  один  и  тот  же
знак: как только смолкали последние слова молитвы, пламя свечи вдруг  тухло,
даже в самую тихую и безветренную ночь, словно его  гасили,  зажав  пальцами
фитиль.
   Я никогда не знал, верить мне в это или  нет:  я  думал,  что,  возможно,
тайна эта объясняется естественными причинами - сквозняк или плохой  участок
фитиля, даже невольный вздох того, кто наблюдал за  свечой.  Вряд  ли  можно
было ожидать, что, услышав молитву  кого-либо  из  Клавдиев,  нимфа  тут  же
покинет родной грот у озера Неми  и  полетит  в  Центральную  Германию,  или
Северную Испанию, или Тироль - страны, где, как говорят, в разные  годы  она
одалживала  моих  родичей  обычным  знаком  своего  присутствия.  Поэтому  я
поставил свечу в глубине палатки, спустил клапан дверцы, чтобы защититься от
сквозняка, и затем, отойдя на десять шагов, обратился к Эгерии торжественным
тоном. Молитва была короткой, на сабинском  диалекте.  Текст  ее  был  грубо
изуродован устной традицией, так как сабинский язык, бывший  некогда  языком
патрициев, давно вышел в Риме из  употребления,  но  я  изучал  сабинский  в
процессе своих занятий историей и смог прочитать молитву в форме, близкой  к
первоначальной. И точно, не успел я проговорить последние слова, как  свеча,
с которой я не сводил  глаз,  погасла.  Я  тут  же  снова  ее  зажег,  чтобы
убедиться, не в фитиле ли дело, а возможно, Посид взял плохой воск, но  нет,
свеча горела ярко и продолжала гореть, пока от  нее  не  остался  фитилек  в
лужице  воска,  не  больше  золотой  монеты.  Это  было  одним  из  немногих
мистических переживаний, испытанных мной за долгую жизнь. У меня нет к этому
дара. А вот моего  брата  Германика  все  время  терзали  всякие  видения  и
призраки. В то или иное время он встретил почти всех наших полубогов, нимф и
чудовищ, прославленных поэтами, а при посещении  Трои,  когда  Германик  был
губернатором Азии, он  даже  удостоился  лицезреть  богиню  Кибелу,  которой
поклонялись наши прародители троянцы.
   ГЛАВА XX
   В палатку поспешно вбежал Авл.
   - Со сторожевых постов сообщают, что неприятель  отходит  от  Вилд-брука,
цезарь. Как будем действовать? Я предлагаю сразу же послать  на  ту  сторону
один полк. Я не знаю, какой у британцев план,  но  нам  все  равно  придется
завтра пересекать этот ручей, и если они решили отдать его нам без  боя,  мы
сэкономим на этом время и людей.
   - Отправь Девятый, Авл. Дай  им  материал  для  наводки  моста.  Надеюсь,
завтра на их долю выпадет меньше, чем на долю всех остальных, так что  могут
и поспать поменьше. Прекрасные новости. Зашли вперед лазутчиков, надо, чтобы
они догнали противника и доложили нам, как только его найдут.
   После подъема по тревоге Девятый был отправлен на  противоположный  берег
Вилд-брука. Вскоре от них  пришло  донесение,  что  неприятель  отступил  до
половины склона горы, что наведено двадцать дощатых переправ через  ручей  и
полк стоит в ожидании дальнейших приказов.
   - Гвардейцам пора отправляться в путь,- сказал Посид.
   - Как ты думаешь, этому лекарю можно доверять? - спросил я.
   - Я иду впереди вместе с ним, цезарь,- сказал Посид.-  Это  мой  план,  и
если он сорвется, я, с твоего разрешения, лишу себя жизни.
   - Прекрасно. Отдай приказ выступать через пять минут.
   Посид поцеловал мне руку, я хлопнул его  по  спине,  и  он  вышел.  Через
несколько минут я увидел, как из восточных ворот лагеря  бесшумно  выступает
первая рота гвардейцев. Им приказали идти не в ногу, чтобы их мерная поступь
не донеслась до вражеских сторожевых постов, оружие, чтобы не лязгало,  было
обмотано тряпками. Щиты у всех были закинуты за спину,  и  на  каждом  белел
нарисованный мелом круг. Это поможет им, не перекликаясь, поддерживать связь
в темноте. Белые пятна были видны хорошо;  Авл  как-то  заметил,  что  олени
следуют друг за другом в темной чаще благодаря пятну белой шерсти  на  заду.
Гвардейцы прошли за лекарем мили три-четыре по  неровной  топкой  местности,
пока не подошли к самому болоту. От него исходило зловоние, повсюду мелькали
блуждающие огни, и  чтобы  добраться  до  начала  тайной  тропы,  гвардейцам
пришлось брести следом за провожатым, проваливаясь  выше  колен  в  илистую,
полную пиявок, жижу. Но лекарь знал, куда вел. Он нашел тропу и уже с нее не
сходил.
   Сторожевой   пост   британцев   расположился   в   сосновой   рощице    у
противоположного края болота, и, когда взошла луна, дозорным предстало такое
зрелище, сопровождаемое такими звуками, что их сердца наполнились неодолимым
страхом. Внезапно из тумана на расстоянии полета дротика  возникла  огромная
птица с острым блестящим клювом,  большим  серым  туловищем  и  длинными,  в
пятнадцать футов, ногами; она направлялась к ним гигантскими  шагами,  время
от времени  останавливаясь,  чтобы  с  хриплым  криком  похлопать  крыльями,
почистить перья  своим  грозным  клювом  и  снова  крикнуть.  Царица  Цапля!
Дозорные  в  ужасе  скорчились  на  месте,  надеясь,  что  страшное  видение
исчезнет, но оно неотвратимо приближалось к ним. Наконец птица, по-видимому,
заметила  их  костер.  Сердито  дернув  головой  и  раскинув  крылья,  Цапля
устремилась прямо к ним, крича все громче  и  громче.  Британцы  вскочили  и
помчались  куда  глаза  глядят.  Царица  Цапля  с  жутким  гогочущим  смехом
преследовала их до дальнего края рощи,  затем  повернулась  и  гордо  прошла
вдоль края болота, время от времени издавая глухие крики.
   На случай, если вы вообразили, будто это действительно была царица Цапля,
прилетевшая  чтобы  их  напугать,-  если  Эгерия  могла  явить  себя   таким
удивительным образом, чем хуже Царица  Цапля?  -  я  должен  объяснить  нашу
хитрость. Царицей Цаплей был один солдат-француз, уроженец обширных болот  к
западу от Марселя, где пастухи,  когда  им  надо  перебраться  через  топкие
места, слишком широкие, чтобы  их  перепрыгнуть,  используют  ходули.  Посид
замаскировал его под птицу: туловище из плетеной  корзины,  обшитой  байкой,
крылья, которые прикрепили к рукам, тоже плетеные и покрытые легкой  тканью;
голову и клюв наскоро смастерили из планок, обтянули материей и укрепили  на
плечах солдата: он мог двигать ими, поворачивая шею. Клюв намазали фосфором.
Страшные звуки он издавал  благодаря  хитроумной  трубке  с  водой,  которую
держал во рту. Солдат знал повадки цапель и  удачно  копировал  их  походку,
стоя на ходулях, крепко привязанных к его ногам. Лекарь довел их  с  Посидом
до того места, где с тропы уже было видно очертание рощи.  Гвардейцы  шли  в
двухстах ярдах  за  ними,  и  теперь  Посид  отправил  связного  с  приказом
остановиться. Он подождал, пока не увидел, что  "птица"  свободно  ходит  по
роще, и понял, что уловка  удалась.  Тогда  он  побежал  обратно  и  сообщил
гвардейцам, что путь свободен. Они поспешили вперед и захватили рощу.  Чтобы
восемь тысяч ч