сто ты-
сяч трупов. Пожертвуйте вашими интересами покою и счастью Франции: исто-
рия это вам зачтет".
   Когда эмиграция удостоверилась, что  Бонапарт  не  из  тех,  над  кем
царствуют, а из тех, кто сам над другими царствует,  когда  получен  был
его прямой отказ, решено было его убить.
   Почти тогда же эта мысль возникла и в якобинских кругах. Но здесь де-
ло кончилось, как уже сказано, удавшейся провокацией Фуше. Зная о  гото-
вящемся покушении через своих агентов и  точно  осведомившись,  что  оно
должно произойти в опере 10 октября 1800 г. вечером, Фуше арестовал  за-
говорщиков (Черакки, Арена, Демервиля, Топино-Лебрена), когда они,  воо-
руженные, уже приблизились к ложе первого консула. Утверждали потом, что
сам же Фуше и снабдил их оружием. Заговорщики были  казнены,  а  влияние
Фуше усилилось. Его провокаторы  развивали  необычайно  энергичную  дея-
тельность, стараясь проникнуть всюду - от светских салонов до самых бед-
ных харчевен и трактиров.
   3 нивоза (24 декабря 1800 г.), когда первый консул проезжал  вечером,
направляясь в оперу, по  улице  Сен-Ни-Кэз,  близ  его  кареты  раздался
страшный взрыв. Карета Бонапарта проехала мимо "адской машины" всего се-
кунд за десять до взрыва. Мостовая покрылась трупами и  ранеными,  полу-
разрушенная карета благополучно домчала первого консула до здания оперы.
Он вошел в ложу с виду совершенно спокойный, так что  публика  в  театре
только через некоторое время узнала о происшедшем. Начавшееся немедленно
следствие на первых порах ничего не выяснило, никто не был арестован  на
месте покушения. Бонапарт был убежден, что и на этот раз дело  организо-
вано якобинцами. Он обвинял Фуше в том, что тот слишком занят роялистами
и не обращает достаточно внимания на якобинцев. Он решил покончить с оп-
позицией слева. Велено было составить список из 130 имен вождей  якобин-
цев или принимаемых за таковых. Они  были  арестованы  и  подверглись  в
большинстве своем ссылке в Гвиану и на Сэйшельские острова, откуда редко
кто возвращался. Префекты в провинции начали,  сверх  того,  жесточайшую
травлю против всех, кто за годы революции  обнаружил  словом  или  делом
симпатию к решительной борьбе против реакции. Теперь уцелевшие  реакцио-
неры стали сводить с ними счеты. Из этого первого списка,  составленного
Фуше, некоторые попали не просто в ссылку, а в каторжные тюрьмы без суда
и следствия, и не были освобождены, даже когда истина выяснилась. А  вы-
яснил ее тот же Фуше, и как раз почти в те же дни, когда отправлял  яко-
бинцев на каторгу и в ссылку. Уж он-то раньше всех узнал, что якобинцы в
данном случае абсолютно ни при чем; ссылал же он  их  исключительно  для
того, чтобы угодить раздраженному Бонапарту.
   Ровно через две недели после покушения и в разгар террора против яко-
бинцев был задержан некто Карбон, а спустя  некоторое  время  Сен-Режан,
затем Бурмон и несколько десятков роялистов, проживавших  в  Париже  ле-
гально и нелегально. Карбон и Сен-Режан, непосредственные виновники  по-
кушения, сознались. Все было  организовано  исключительно  роялистами  с
целью убить Бонапарта и произвести реставрацию Бурбонов. Это не помешало
оставить в силе принятые против якобинцев меры, но решено было не  поща-
дить и роялистов. Бонапарт решил, таким  образом,  из  одного  покушения
извлечь двойную политическую пользу. Когда потом ему сказали,  что  Фуше
был убежден в полной невиновности ссылаемых якобинцев, Бонапарт ответил:
"В самом деле? Фуше! Вот он всегда такой! Впрочем, это не важно.  Теперь
я от них (якобинцев) избавлен". Роялисты, непосредственно  участвовавшие
в покушении, были казнены, многие сосланы подобно якобинцам.
   Но все-таки гнев Бонапарта против роялистов не был в тот  момент  так
жесток, как можно было бы ожидать, судя по расправе с совсем неповинными
в "адской машине" якобинцами. И тут дело вовсе не только в психологичес-
ком наблюдении, которое сделали над Наполеоном  его  приближенные,  дело
было не только в том, что он уже истощил на якобинцев весь свой гнев  за
эти первые недели после покушения, а на роялистов его уже не хватило,На-
полеон очень хорошо умел быть жестоким, когда находил это нужным,  оста-
ваясь вполне холодным и спокойным. Дело было не в этом, а в том, что  он
задался целью оторвать от Бурбонов те элементы среди роялистов, интересы
которых были вполне примиримы с новым порядком вещей во Франции. Другими
словами, те роялисты, которые признают законность его, Наполеона,  влас-
ти, подчинятся ей безропотно, будут приняты им с готовностью, и  прежние
грехи могут быть им прощены, а  с  непримиримыми,  непременно  желающими
восстановить Бурбонов и старый строй,- беспощадная борьба.
   Еще до Маренго первый консул приказал Фуше составить списки тех эмиг-
рантов, которым можно дозволить вернуться во  Францию,  и,  несмотря  на
адскую машину на улице Сен-Никэз, эти списки продолжали составляться. По
первоначальным спискам эмигрантов насчитывали около 100 тысяч человек, и
из них около 52 тысяч вернулось уже согласно  постановлению  от  1  ван-
демьера (20 октября 1800 г.). По дальнейшим спискам эмигрантов было  вы-
явлено почти в полтора раза больше, чем раньше  предполагалось.  Из  145
тысяч эмигрантов около 141 тысячи получило право въезда во  Францию;  по
приезде они поступали под надзор полиции. Только 3373  эмигрантам  въезд
по-прежнему был воспрещен. Но этим он не ограничился: в мае 1802 г.  был
издан сенатус-консульт, по которому всякий эмигрант, принесший присягу в
верности новому государственному строю, получал право въезда во Францию.
Масса эмигрантов, бедствовавших за границей, использовала этот  закон  и
вернулась во Францию.
   Покушения на некоторое время прекратились. Бонапарт с удвоенной энер-
гией взялся за дипломатические дела.
   Никогда ни до, ни после этого периода он не желал  до  такой  степени
скорого замирения с коалицией. Это ему было нужно и для поправления  фи-
нансов, и ввиду явной жажды скорейшего мира со стороны большинства фран-
цузского населения, и, конечно, чтобы иметь передышку для довершения на-
чатых и осуществления намеченных государственных реформ.
   По дипломатической части он выбрал себе в помощники нужного  человека
не менее удачно, чем по части политического сыска, потому что если  Фуше
оказался мастером в деле провокации и шпионажа, то князь Талейран  пока-
зал себя виртуозом дипломатического искусства. Но была и разница в поло-
жении самого первого консула в том и другом случае: Наполеон пользовался
Фуше и его аппаратом, но считал и называл их всех подлецами; не  доверяя
Фуше, он держал еще свою особую полицию для наблюдения  за  самим  Фуше,
но, конечно, на этом поприще, в этом состязании победить своего министра
он не мог. Тут с Фуше никакие Наполеоны, никакие Александры  Македонские
не могли бы справиться. Он мигом распознавал наблюдавших за  ним  (прис-
тавленных Наполеоном людей). В области полиции Наполеон нуждался в  Фуше
и в специальных его талантах, потому что в данном вопросе не мог даже  и
отдаленно равняться со своим министром, и считался с этим.  Напротив,  в
дипломатическом искусстве Наполеон не только не  уступал  Талейрану,  но
кое в чем превосходил его, и хотя тот  был  высокоталантливым  министром
иностранных дел, но все-таки руководящие мысли давал Талейрану  он  сам,
все важные мирные переговоры вел он сам, а Талейран подавал лишь советы,
оформлял дипломатические ноты и вырабатывал тактические приемы,  необхо-
димые для достижения намеченного.
   Одним из самых крупных дипломатических достижений Наполеона является,
бесспорно, полный переворот, произведенный им в русской политике. Он дал
знать императору Павлу, с которым Франция официально была в  войне,  что
желает вернуть в Россию немедленно всех русских пленных, оставшихся пос-
ле разгрома корпуса Корсакова осенью 1799 г. И притом он не требовал да-
же обмена пленными (впрочем, пленных французов в России почти не было  в
то время). Уже это привело Павла в восхищение, и он для окончания дела о
пленных, отправил в Париж генерала Спренгпортена.
   В середине декабря 1800 г. Спренглортен  приехал  в  Париж.  Бонапарт
сразу же выразил самое горячее чувство симпатии и уважения к Павлу  Пет-
ровичу, подчеркивая благородство и величие души, которые, по его мнению,
отличают русского царя. Одновременно оказалось,  что  первый  консул  не
только приказал вернуть всех русских пленных (около 6 тысяч человек), но
и распорядился, чтобы им всем были сшиты за счет французской казны новые
мундиры по форме их частей и выдано обмундирование, новая обувь, возвра-
щено вооружение. Эта никогда никем при войне не практиковавшаяся  любез-
ность сопровождалась личным письмом Бонапарта императору Павлу, в  кото-
ром первый консул в дружественных  выражениях  говорил,  что  мир  между
Францией и Россией может быть заключен в 24 часа, если Павел  пришлет  в
Париж доверенное лицо. Все это совершенно пленило Павла. Из ярого  врага
Франции он внезапно обратился в ее доброжелателя и ответил Бонапарту со-
общением, в котором уже наперед соглашался на мир, изъявляя желание вер-
нуть Европе в согласии с первым консулом "тишину и покой". "Ваш государь
и я - мы призваны изменить лицо земли",- сказал Бонапарт посланцу Павла,
генералу Спренгпортену.
   Наполеон после этого первого успеха  решил  заключить  с  Россией  не
только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображения-
ми: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между
обеими державами и, во-вторых, возможностью со временем совокупными  си-
лами грозить (через южную Россию и Среднюю Азию) английскому владычеству
в Индии. Мысль об Индии никогда не оставляла Наполеона, начиная от  еги-
петского похода и до последних лет царствования. Разработанного  проекта
не было ни тогда, ни позже, но основная идея крепко засела в его голове.
Эта идея в 1798 г. связывалась у него с Египтом, в 1801 г.- с  внезапной
дружбой русского царя, в 1812 г., при начале похода,-с Москвой. Во  всех
трех случаях стремление к далекой цели не получило  даже  и  начала  ре-
ального оформления, но, как сейчас увидим, на этот раз дело дошло до че-
го-то вроде глубокой военной разведки или до видимости подобной  развед-
ки.
   Необычайно-быстрое развитие дружественных отношений  с  Бонапартом  у
императора Павла шло параллельно и в тесной связи с усилением  столь  же
внезапной ненависти к Англии, вчерашней его  союзнице  в  борьбе  против
Франции. Наполеон обдумывал - пока в общих чертах - комбинацию, основан-
ную на походе французских войск под его начальством в южную Россию,  где
они соединились бы с русской армией, и он повел бы обе армии через Сред-
нюю Азию в Индию. Павел не только склонен был напасть на англичан в  Ин-
дии, но даже опередил Бонапарта в первых шагах к реализации  этой  прог-
раммы. Казачий атаман Матвей Иванович Платов, по неведомой причине заса-
женный Павлом в Петропавловскую крепость и находившийся там уже полгода,
внезапно был извлечен из своего каземата и доставлен прямо в царский ка-
бинет. Тут ему без всяких предисловий  был  задан  изумительный  вопрос:
знает ли он дорогу в Индию? Ничего абсолютно не понимая,  но  сообразив,
что в случае отрицательного ответа его, вероятно, немедленно отвезут об-
ратно в крепость, Платов поспешил ответить, что знает. Немедленно он был
назначен начальником одного из четырех эшелонов войска донского, которо-
му почти в полном составе приказано было идти в Индию. Всего же выступи-
ли в поход все четыре эшелона -22 500 человек. Выступили они с  Дона  27
февраля 1801 г., но шли недолго...
   В Европе с растущим беспокойством следили за укреплением дружбы между
французским властелином и русским императором. В случае укрепления союза
между этими двумя державами они вдвоем будут повелевать на  всем  конти-
ненте Европы - это было мнение не только Наполеона и Павла,  но  и  всех
европейских дипломатов  того  времени.  Совершенно  определенное  беспо-
койство царило и в Англии. Правда, французский флот был  гораздо  слабее
английского, а русский флот был и вовсе ничтожен, но  замыслы  Бонапарта
относительно Индии и внезапная посылка каких-то русских войск по направ-
лению к Индии тревожили и раздражали Вильяма Питта, первого министра Ве-
ликобритании. С большим беспокойством ждали во всех европейских диплома-
тических канцеляриях и королевских дворцах наступления  весны  1801  г.,
когда оба будущих могущественных союзника могли бы предпринять нечто ре-
шительное. Но первый весенний день, II марта, принес совсем другое.
   Когда в Париж внезапно пришла весть, что Павел задушен в Михайловском
дворце, Бонапарт пришел в ярость. Разрушилось все, чего он с  таким  ис-
кусством и таким успехом достиг в отношениях с Россией в несколько меся-
цев. "Англичане промахнулись по мне в Париже 3  нивоза  (в  день  взрыва
адской машины на улице Сен-Никэз.Е. Т.), но они не промахнулись по мне в
Петербурге!" - кричал он.  Для  него  никакого  сомнения  не  было,  что
убийство Павла организовали англичане. Союз с Россией рухнул в  ту  мар-
товскую ночь, когда заговорщики вошли в спальню Павла.
   Первому консулу приходилось сразу и круто перестраивать все свои дип-
ломатические батареи. Наполеон умел маневрировать и в этом  вопросе  так
же быстро и искусно, как маневрировал с артиллерийскими батареями.
   Отныне установка должна быть взята другая: не на продолжение войны, а
на мир с Англией. Что касается Австрии, то с нею мирные  переговоры  ве-
лись уже давно; уже 9 февраля 1801  г.  австрийский  уполномоченный  Ко-
бенцль подписал в г. Люневиле мирный договор с Францией. Переговоры  ве-
лись Жозефом Бонапартом, братом первого консула, и Талейраном, министром
иностранных дел. Но оба они исполняли лишь указания  Наполеона,  который
искусно использовал при этом свою внезапно возникшую  дружбу  с  Павлом.
Австрия могла подвергнуться нападению и с запада и с  востока.  Пришлось
уступить буквально все. После битвы при Маренго и победы французов также
и в Эльзасе, где генерал Моро одержал над австрийцами победу при  Гоген-
линдене, сопротивляться было трудно. Наполеону удалось по  Люневильскому
миру получить все, что он желал получить от Австрии:  окончательное  от-
торжение от Австрии всей Бельгии, уступку  Люксембурга,  все  германские
владения на левом берегу Рейна, признание Батавской  республики  (т.  е.
Голландии), признание Гельветической республики (т. е. Швейцарии), приз-
нание Цизальпинской и Лигурийской республик (т. е. Генуи  и  Ломбардии),
которые, конечно, все становились  фактически  французскими  владениями.
Что касается Пьемонта, то он весь как был, так и остался занят французс-
кими войсками. "Вот он, этот несчастный договор, который я должен был по
необходимости подписать. Он ужасен и  по  форме  и  по  содержанию",-  с
грустью докладывал в своем письме Кобенцль своему  начальнику  (Коллоре-
до).
   Кобенцль имел большее право на возмущение, зная, что  Талейран  успел
получить обильные подарки (под шумок, конечно) во время самих  перегово-
ров от австрийского двора, но ничего не сделал в пользу австрийцев,  по-
тому что договор был продиктован от начала до конца самим Наполеоном.
   Итак, с Австрией до поры до времени было покончено.  Ясно  было,  что
при таких жесточайших потерях Австрийская империя будет  ждать  удобного
случая, чтобы поправить свои дела. Ожидая лучших времен, она смирилась.
   Таким образом, в момент смерти Павла из всех великих держав в состоя-
нии войны с Францией оставалась  только  одна  Англия.  Круто  переменив
фронт после смерти Павла, Наполеон поставил своей задачей скорейшее зак-
лючение мира с англичанами.
   Трудный момент переживала Англия. Английская торговая и  промышленная
буржуазия не знала себе соперников в чисто  экономическом  отношении  на
тогдашнем европейском  континенте.  Индустриально-технический  переворот
последних десятилетий XVIII в. окончательно обеспечил за Англией положе-
ние ведущей державы в области экономики, и одной из  причин  раздражения
французской буржуазии против политики старого режима был англо-французс-
кий торговый договор 1786 г., за которым последовало победоносное завое-
вание французского внутреннего рынка английской текстильной и  металлур-
гической промышленностью. Все меры Конвента и Директории против английс-
кой торговли горячо приветствовались французскими промышленниками, и вся
война между Англией и Францией в эпоху  революции  рассматривалась  и  в
Англии и во Франции как война английских купцов и промышленников  против
французских купцов и промышленников.
   Во главе всех политических предприятий против Франции,  всех  военных
европейских коалиций стоял Вильям Питт, первый министр британского каби-
нета. Он щедро субсидировал  в  свое  время  и  Пруссию,  и  Австрию,  и
Пьемонт, и Россию, и снова Австрию и Неаполь, потому что ясно видел, чем
является с точки зрения английских экономических и политических  интере-
сов растущее на континенте могущество Франции.
   Но ни субсидирование европейских коалиций, ни деятельная помощь  фло-
том, деньгами, припасами, оружием, оказываемая вандейским контрреволюци-
онерам, не помогали, и к 1801 г. в Англии стало распространяться мнение,
что с новым владыкой Франции лучше было бы войти в переговоры о соглаше-
нии. Это мнение, правда, нисколько не разделялось промышленниками и теми
торговыми кругами, которые непосредственно были связаны с  эксплуатацией
захваченных за время долгой войны французских и голландских колоний.  Но
купечество, связанное с европейской торговлей, хотело мира; в английском
рабочем классе в тот момент были сильны чувства  возмущения,  вызванного
эксплуатацией и совершенно голодным существованием, и ярость рабочих вы-
ражалась не только в разрушении машин, но иногда и в явно  пораженческих
настроениях.
   Словом, когда Бонапарт заключил с Австрией выгоднейший мир,  отдавав-
ший в его руки массу новых земель и в Германии и в Италии, и когда после
смерти Павла он заключил мир с преемником Павла Александром  и  одновре-
менно предложил мир также Англии, то  временно  обескураженные  провалом
своих надежд на разгром Франции английские правящие сферы  решили  пойти
на эти переговоры. Вильям Питт вышел в отстану как раз  перед  убийством
Павла, и его заменили люди, выражавшие  стремление  тех  слоев,  которые
считали возможным мириться. Во главе кабинета стал Аддингтон, а  минист-
ром иностранных дел сделался лорд Гоуксбери, давший понять,  что  Англия
не прочь заключить мир.
   Мирные переговоры велись в Амьене, и там же был 26 марта 1802 г. под-
писан мирный трактат с Англией. Англия вернула  Франции  и  ее  вассалам
(Голландии и Испании) все колонии, которые она успела захватить за  дол-
гие годы войны, продолжавшейся девять лет, кроме островов Цейлона и Три-
нидад. Мальта должна была быть возвращена  мальтийским  рыцарям.  Англия
обязывалась эвакуировать все занятые ею за время войны пункты на  Адриа-
тическом и Средиземном морях. Франция обязывалась  эвакуировать  Египет,
убрать войска из Рима и вернуть его и другие папские  владения  римскому
папе. Вот и все главные условия. Но ведь самое важное было вовсе не это.
Разве из-за этого английская правящая аристократия и буржуазия тратили в
течение девяти лет миллионы на свои и чужие войска, рассылали  флоты  во
все океаны?
   Самое тяжкое для правящих сфер Англии было то, что им не удалось выр-
вать из когтей  Бонапарта  ни  одного  из  его  европейских  завоеваний.
Бельгия и Голландия, Италия, левый берег Рейна и Пьемонт остались в пря-
мом его обладании, вся западная Германия была отныне его беспомощной до-
бычей. Все эти завоеванные, или пока еще не совсем завоеванные,  страны,
попадая под прямую или косвенную власть Бонапарта, исчезали для английс-
кого сбыта, для импорта как английских фабрикатов, так и английских  ко-
лониальных продуктов. Ничего не  вышло  из  всех  стремлений  английских
уполном