стерлингов.
   Союзники просто не знали даже приблизительно, когда и как им  удастся
сломить отчаянное сопротивление Наполеона, по-прежнему  не  желавшего  и
слышать о границах империи, которые ему предлагались.
   Между тем его маршалы терпели неудачу за неудачей. На юге  Веллингтон
с англичанами, перейдя Пирейеи, шел на Бордо, отбросив маршалов Сульта и
Сюше. Шварценберг развивал свои успехи против Макдональда и Удино.
   Не успев отдохнуть и не дав отдохнуть своей армии после боя у  Лаона,
Наполеон бросился на вошедший в Реймс 15-тысячный русско-прусский  отряд
под начальством русского генерала графа Сен-При (француза,  эмигрировав-
шего в эпоху революции). Битва при Реймсе (13 марта) кончилась разгромом
русско-прусского отряда, истреблением половины состава и смертью  самого
Сен-При.
   Но все эти новые победы не могли уже изменить  ничего,  раз  союзники
твердо решили не отступать от своих условий, а Наполеон столь же  твердо
решил их не принимать: лучше потерять решительно все, потерять  престол,
чем получить империю в старых границах.
   По приказу Наполеона, Коленкур объявил на заседании мирного конгресса
в Шатильоне представителям Англии, России, Пруссии и Австрии, что  Напо-
леон отвергает окончательно их условия и требует, чтобы  в  его  империю
по-прежнему входили левый берег Рейна, города Кельн и Майнц, по-прежнему
входили бы Антверпен и Фландрия, Савойя и Ницца. Тогда  переговоры  были
прерваны.
   17 марта в лагерь союзников прибыл и был принят Александром граф Вит-
роль, агент Бурбонов и эмиссар от Талейрана. Витролю удалось  проникнуть
из Парижа сквозь войска Наполеона и русские аванпосты  к  союзникам.  Он
привез им известие, что, по мнению Талейрана, союзникам нужно спешить  в
Париж, а не гоняться за Наполеоном, что в Париже их будто бы ждут и  что
едва они явятся туда, как можно будет провозгласить низложение Наполеона
и восстановление Бурбонов в лице Людовика XVIII (так уже  давно,  забла-
говременно, стал называть себя граф Прованский, брат казненного во время
революции Людовика XVI).
   К ужасу Витроля обнаружилось, что Александр, стойко желая  низложения
Наполеона, вовсе не считает, что союзники должны вмешиваться в вопрос  о
преемнике и что он, русский царь, считает неплохим исходом даже,  напри-
мер, республику. Витроль ушам своим не верил, слыша это. "Вот до чего мы
дожили, о боже!" - восклицает Витроль, описывая это свидание.
   По-видимому, на Александра произвело  большое  впечатление  известие,
что война начинает приобретать характер защиты новой, послереволюционной
Франции от вторжения иноземцев, желающих  восстановить  старый  строй  с
Бурбонами во главе, и так как он понимал, насколько  это  обстоятельство
усиливает позицию все еще страшного, все еще победоносного Наполеона, то
Александр и  хотел  поставить  Францию,  и  особенно  "чернь"  (la  vile
populace) в Париже не перед дилеммой: Наполеон или Бурбоны, а перед сов-
сем другой дилеммой: Наполеон или республика. Это было ловким  тактичес-
ким шагом. В узенькую царедворческую, легитимистскую, эмигрантскую голо-
ву Витроля все это войти и уместиться не могло, оттого он так и удивился
французскому республиканизму русского самодержца. Что Бурбоны и  все  их
Витроли абсолютно ничего не понимают в настроениях Франции, в этом Алек-
сандр всегда был твердо убежден, но совет  Талейрана,  переданный  через
Витроля вместе с его не подписанной и умышленно  безграмотно  написанной
записочкой, Александр очень охотно принял к  сведению.  Рискуя  головой,
потому что Витроля могли схватить по дороге наполеоновские  жандармы,  а
по записочке, несмотря на другой почерк и на грамматические ошибки, мог-
ли добраться до автора, Талейран настойчиво советовал Александру и союз-
никам идти прямо на Париж, даже оставляя у себя в тылу и  на  фланге  не
разбитого еще Наполеона. Риск был несвойственен  Талейрану,  осторожному
изменнику, но он прекрасно знал, до какой степени в Париже и за Парижем,
в городе и в войске, царят растерянность и неуверенность.
   20 марта произошла битва при Арси-сюр-Об между Наполеоном, у которого
в тот момент на поле сражения было около 30 тысяч человек, и  союзниками
(Шварценберг), у которых было до 40 тысяч в начале битвы и до 90 тысяч к
концу. Хотя Наполеон считал себя победителем  и  действительно  отбросил
неприятеля на нескольких пунктах, но на самом деле битву должно  считать
не решенной по ее результатам: преследовать Шварценберга  с  его  армией
после сражения Наполеон не мог, он перешел обратно через реку Об и взор-
вал мосты. Наполеон потерял в сражении при Арси-сюр-Об 3 тысячи человек,
союзники до 9 тысяч, но достигнуть разгрома союзных армий Наполеону, ко-
нечно, на этот раз не удалось.
   Союзники боялись народной войны, всеобщего ополчения, вроде того, ко-
торое в героические времена Французской революции спасло Францию от  ин-
тервентов и от реставрации Бурбонов...
   Александр, Фридрих-Вильгельм, Франц, Шварценберг и Меттерних успокои-
лись бы, если бы подслушали, о чем разговаривали вечером после битвы при
Арси-сюр-Об Наполеон с генералом Себастьяни. "Ну что,  генерал,  что  вы
скажете о происходящем?" - "Я скажу, что ваше величество несомненно  об-
ладаете еще новыми ресурсами, которых мы не знаем".- "Только теми, какие
вы видите перед глазами, и никакими иными".- "Но тогда почему ваше вели-
чество не помышляете о том, чтобы поднять нацию?" - "Химеры! Химеры, по-
заимствованные из воспоминаний об Испании  и  о  Французской  революции.
Поднять нацию в стране, где революция уничтожила дворян и духовенство  и
где я сам уничтожил революцию!".
   Наполеон правильно понимал дело: убивая так долго всякое воспоминание
о революции, всякий признак революционного духа, он не мог теперь,  даже
отчаянно борясь за Париж, если б даже  хотел,  позвать  себе  на  помощь
Французскую революцию, которую он так долго и так успешно топтал  и  ду-
шил.
   Этот разговор Наполеона с генералом  Себастьяни  происходил  как  раз
спустя три дня после разговора Александра с  Витролем:  Наполеон  считал
химерой всенародное ополчение в духе 1792 г., когда это  кончилось  про-
возглашением республики, а его непримиримый враг Александр именно и  хо-
тел лишить Наполеона всякой опоры во французском народе,  выдвигая  идею
восстановления республики.
   После битвы при Арси-сюр-Об Наполеон попытался зайти в тыл  союзников
и напасть на сообщения их с Рейном, но союзники уже окончательно  решили
идти прямо на Париж. Из случайно перехваченных русскими  казаками  писем
императрицы Марии-Луизы и министра полиции Савари к Наполеону  Александр
убедился, что настроение в Париже  такое,  что  народного  сопротивления
ждать нельзя и что приход союзной армии в Париж сразу решит всю войну  и
кончит ее низвержением Наполеона.
   Окончательно союзники на это решились под влиянием  Поццо  ди  Борго,
корсиканца родом, давнего и смертельного врага Наполеона и поэтому друга
и приближенного Александра. Поццо ди Борго в лагере союзников после бит-
вы при Арси-сюр-Об, когда пришла весть, что Наполеон стремится разрушить
тыл союзной армии, заявил, что "цель войны - в Париже.  Пока  вы  будете
думать о сражениях, вы рискуете  быть  разбитыми,  потому  что  Наполеон
всегда будет давать битвы лучше, чем вы, и потому что его армия, хотя  и
недовольная, но поддерживаемая чувством чести,  даст  себя  перебить  до
последнего человека, пока Наполеон около нее. Как бы ни  было  потрясено
его военное могущество, оно еще велико, очень велико, больше вашего  мо-
гущества. Но его политическое могущество уничтожено. Времена изменились.
Военный деспотизм был принят как благодеяние на другой день после  рево-
люции, но погиб теперь в общественном мнении." Нужно стремиться  кончить
войну не военным способом, а  политическим...  Коснитесь  Парижа  только
пальцем, и колосс Наполеон будет низвергнут, вы этим сломаете  его  меч,
который вы не в состоянии вырвать у него". Что Бурбонов страна совершен-
но забыла, в этом Поццо ди Борго был уверен и  высказал  это  союзникам,
которые, впрочем, и без него склонялись к этому  мнению.  Союзники  были
согласны с ним в том, что после  низвержения  Наполеона  Бурбоны  станут
"возможны". О республике Александр уже не считал нужным говорить: он ви-
дел, что и без разговоров на эту неприятную тему можно обойтись и покон-
чить с Наполеоном. Решено было рискнуть: воспользоваться тем, что  Напо-
леон был далеко (он обходил их тыл с целью именно задержать их далеко от
Парижа), и идти прямо на Париж, ставя ставку на измену в Париже, которая
отдаст им столицу раньше, чем император успеет явиться лично.
   Путь загораживали только маршалы Мармон и Мортье и генералы  Пакто  и
Амэ; у них в общей сложности было около 25  тысяч  человек.  Наполеон  с
главными силами был далеко в тылу союзников. Битва при Фер-Шампенуазе 25
марта кончилась победой союзников над маршалами. Они  были  отброшены  к
Парижу, 100-тысячная армия союзников подошла к столице.
   Уже 29 марта императрица Мария-Луиза с маленьким наследником, римским
королем, выехала из Парижа в Блуа.
   У французов для защиты Парижа было около 40 тысяч человек. Настроение
в Париже было паническое, в войсках тоже наблюдался упадок. Александр не
желал кровопролития под Парижем и вообще разыгрывал великодушного  побе-
дителя. "Париж, лишенный своих защитников и своего великого вождя, не  в
силах сопротивляться; я глубоко убежден в этом",- сказал царь М. Ф.  Ор-
лову, уполномочивая его прекращать бой всякий раз, когда явится  надежда
на мирную капитуляцию столицы. Ожесточенный бой длился несколько  часов;
союзники потеряли в эти часы 9 тысяч человек, из них около 6 тысяч русс-
ких, но, угнетенные страхом поражения, под  влиянием  Талейрана,  маршал
Мармон 30 марта в 5 часов вечера капитулировал. Наролеон узнал о  неожи-
данном движении союзников на Париж в разгаре боев, которые он вел  между
Сен-Дизье и Бар-сюр-Об. "Это превосходный шахматный ход. Вот, никогда бы
я не поверил, что какой-нибудь генерал у  союзников  способен  это  сде-
лать",- похвалил Наполеон, когда 27 марта узнал о происходящем.  Специа-
лист-стратег сказался в нем прежде всего в этой похвале.  Он  сейчас  же
бросился с армией к Парижу. 30 марта в ночь он прибыл в Фонтенебло и тут
узнал о только что происшедшем сражении и капитуляции Парижа.
   Он был полон всегдашней энергии и решимости. Узнав о случившемся,  он
молчал с четверть часа и затем изложил  Коленкуру  и  генералам,  бывшим
около него, новый план. Коленкур поедет в Париж и предложит от имени На-
полеона Александру и союзникам мир на тех условиях, какие они ставили  в
Шатильоне. Затем Коленкур под разными предлогами проведет в поездках  из
Парижа в Фонтенебло и обратно три дня, за эти три дня подойдут все силы,
какие еще есть (от Сен-Дизье), с которыми Наполеон только что оперировал
в тылу союзников, и тогда союзники будут выброшены из  Парижа.  Коленкур
заикнулся: а может быть, не в виде военной хитрости, но  на  самом  деле
предложить мир союзникам на шатильонских условиях? "Нет, нет! - возразил
император.- Довольно итого, что был момент колебаний. Нет, шпага все по-
кончит. Перестаньте меня унижать!"
   Сейчас же Коленкур отправился в Париж, а Наполеон снова  принялся  за
кипучую работу по подготовке битвы, которая должна была разразиться  че-
рез 3-4 дня. Ему важно было, чтобы в эти 3-4 дня союзники не предприняли
каких-либо решительных политических мероприятий и ве внесли бы этим сму-
ту в умы и не склонили на свою сторону колеблющихся. Для этого-то  он  и
придумал комедию с предложением мира на шатильонских условиях (которые с
презрением отверг окончательно за две недели перед тем).
   Но уже ничего нельзя было предотвратить. Роялистские радостные  мани-
фестации, встретившие въезд союзных монархов в Париж,  апатия  и  покор-
ность подавляющей части населения - все это показывало, что столица при-
мет то правительство, какое ей навяжут.
   Союзные монархи издали прокламацию, в которой заявляли, что вести пе-
реговоры с Наполеоном не будут, но что они признают то  правительство  и
то государственное устройство, которое французская нация себе выберет.
   Из переговоров Коленкура с союзниками при этих условиях ровно  ничего
не могло выйти. Александр прямо сказал Коленкуру, что Франция  не  хочет
уже Наполеона и утомлена им. Шварценберг с горечью напомнил, что Наполе-
он 18 лет подряд потрясал весь свет и что при нем покоя никому и никогда
не будет и быть не может, что Наполеону не переставали  предлагать  мир,
оставляя ему империю, и он сам не шел ни  на  какие  уступки,  а  теперь
поздно. Шварценберг, говоря это, не знал, что и сейчас Наполеон не  идет
ни на какие уступки, а послал Коленкура лишь бы  провести  в  разговорах
три дня, пока к Фонтенебло подойдет армия.
   Вернувшись в Фонтенебло, Коленкур застал такую картину: войска стяги-
вались к ставке императора, и он рассчитывал 5 апреля иметь 70  тысяч  в
своем распоряжении и с ними двинуться на Париж.
   Утром 4 апреля Наполеон произвел смотр войскам  и,  обратясь  к  ним,
сказал: "Солдаты, неприятель, опередив нас на три перехода, овладел  Па-
рижем. Нужно его оттуда выгнать. Недостойные французы, эмигранты,  кото-
рым мы имели слабость некогда простить, соединившись с неприятелем,  на-
дели белые кокарды. Подлецы! Они получат заслуженное ими  за  это  новое
покушение! Поклянемся победить или умереть,  отплатить  за  оскорбление,
нанесенное отечеству и нашему оружию!" - "Мы клянемся!" - закричали  ему
в ответ. Но когда Наполеон вошел во дворец Фонтенебло после  смотра,  то
здесь он застал иное настроение. Печально,  молча,  понурившись,  стояли
перед ним маршалы, и никто не решался заговорить. Тут были  Удино,  Ней,
Макдональд, Бертье, герцог Бассано.
   Наполеон вызвал их на объяснения, и они сказали ему, что вовсе не на-
деются на победу, что Париж весь, без различия мнений, трепещет от  ужа-
са, ожидая нападения императора на союзников, вошедших в  город,  потому
что это нападение будет знаменовать гибель населения и  гибель  столицы,
что союзники отомстят за Москву и сожгут Париж, что трудно будет  заста-
вить солдат сражаться на развалинах Парижа. "Ступайте отсюда, я вас  по-
зову и скажу свое решение",- сказал Наполеон. Он оставил при  себе  лишь
Коленкура, Бертье и герцога Бассано. Он гневно жаловался на колебания  и
робость маршалов, на отсутствие преданности к нему. Через несколько  ми-
нут он заявил маршалам, что отказывается от престола в пользу своего сы-
на, маленького римского короля, при регентстве Марии-Луизы, что если со-
юзники согласны на этих условиях заключить мир, то война кончена, и  что
он отправляет с этим предложением Коленкура в Париж  для  переговоров  с
союзниками. Тотчас же после этого он прочел им следующий, тут же состав-
ленный им документ, в котором говорилось, что так  как  союзные  державы
провозгласили, что император Наполеон - единственное препятствие к восс-
тановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный  своей  присяге,
объявляет, что он готов уйти с престола, покинув Францию  и  даже  жизнь
для блага отечества, блага, неразрывно связанного с  правами  его  сына,
правами регентства императрицы и законами империи.
   Маршалы горячо одобрили этот акт. Прочтя эту бумагу,  император  взял
перо и вдруг раньше чем подписать сказал: "А может  быть  мы  пойдем  на
них? Мы их разобьем!" Но маршалы молчали.  Ни  один  не  поддержал  этих
слов. Наполеон подписал бумагу и вручил ее депутации, которую  отправлял
в Париж: Коленкуру, Нею и Макдональду.
   Много событий за эти дни произошло в Париже. Талейран наскоро  собрал
часть сенаторов, в которых был уверен, заставил их вотировать  низверже-
ние династии Наполеона и призвание Бурбонов, и, главное,  маршал  Мармон
изменил Наполеону и отступил со своим корпусом  в  Версаль,  передавшись
тем самым на сторону Талейрана и возглавляемого им (по  желанию  союзни-
ков) "временного правительства".
   Александр сначала колебался; и он и австрийский  император  Франц  не
очень протестовали бы против воцарения трехлетнего  "Наполеона  II",  но
роялисты, окружавшие союзных монархов, настояли на том, чтобы  предложе-
ние Наполеона было отвергнуто. Колебания союзников  прекратились,  когда
им стало известно об измене Мармона. Теперь, после  ухода  главных  сил,
бывших непосредственно в распоряжении Наполеона, его нападение на  Париж
становилось невозможным, и союзники решили предоставить  престол  Бурбо-
нам. "Убедите вашего повелителя в необходимости подчиниться року,-  ска-
зал Александр, прощаясь с Коленкуром.- Все, что  только  будет  возможно
сделать для почета (Наполеону), будет сделано",-и он снова назвал  Напо-
леона "великим человеком".
   Прощаясь с Коленкуром, союзники просили его  побудить  Наполеона  от-
речься от престола, не ставя условий; императору обещали сохранение  его
титула и отдавали ему в полное владение остров Эльбу на Средиземном  мо-
ре, настоятельно просили не откладывать акта отречения. Союзники и  роя-
листы во главе с перешедшим на их сторону (уже  вполне  открыто)  князем
Талейраном несколько побаивались гражданской войны и солдатской массы, в
которой во-прежнему обнаруживалось полное повиновение Наполеону.  Офици-
альное отречение Наполеона могло предотвратить опасность смуты.  Решение
сената ни малейшего морального веса в этом случае  не  имело.  Сенаторов
считали лакеями Наполеона, которые с полной готовностью  предали  своего
барина и поступили на службу к  новым  господам.  "Этот  презренный  се-
нат,вскричал маршал Ней, говоря с Александром,- всегда торопился повино-
ваться воле человека, которого он теперь  называет  тираном!  По  какому
праву сенат возвышает теперь свой голос? Он молчал тогда,  когда  обязан
был говорить: как он позволяет себе говорить теперь, когда все повелева-
ет ему молчать?"
   Только слово самого Наполеона могло окончить всю тягостную  неопреде-
ленность, освободить от старой присяги солдат, офицеров, генералов,  чи-
новников. Так полагали и французы всех партий и союзники.
   Вечером 5 апреля Коленкур, Ней и Макдональд  вернулись  из  Парижа  в
Фонтевебло. Выслушав их рассказ о свидании с Александром и с  союзниками
и их советы подчиниться неизбежному. Наполеон сказал,  что  у  него  еще
есть войска, что солдаты верны ему. "Впрочем, мы увидим. До завтра". От-
пустив их, он велел позвать снова к себе Коленкура. "0, люди, люди,  Ко-
ленкур! - сказал он в этой долгой ночной беседе.- Мои маршалы  стыдились
бы повести себя так, как Мармон, они говорят о нем с негодованием, но им
досадно, что он их так опередил по пути почестей. Они хотели бы, не пок-
рывая себя, правда, позором, получить те же права  на  благорасповожение
Бурбонов..." Он долго говорил об изменившем ему в этот  решительный  час
Мармоне. "Несчастный не знает, что его ждет. Его имя опозорено. Поверьте
мне, я не думаю о себе, мое поприще кончено или близко к концу. Впрочем,
какое же удовольствие мог бы я теперь иметь в том, чтобы царствовать над
сердцами, которые мною уже утомлены и готовы отдаться другим!.. Я  думаю
о Франции... Ах, если бы эти дураки не предали меня, ведь я в четыре ча-
са восстановил бы ее величие, потому что, поверьте мне, союзники, сохра-
няя свое нынешнее положение, имея Париж в тылу и меня перед  собой,  по-
гибли бы! Если бы они вышли из Парижа, чтобы  избежать  этой  опасности,
они бы уже туда. не вернулись... Этот несчастный Мармон сделал невозмож-
ной эту прекрасную развязку... Конечно, было бы средство продолжать вой-
ну и подняться. Со всех сторон до меня доходят вести,  что  крестьяне  в
Лотарингии, в Шампани, в Бургони  уничтожают  отдельные  группы  неприя-
тельских солдат... Бурбоны явятся, и бог знает, что за ними последует...
Бурбоны - это внешний мир, но внутренняя война. Посмотрите, что они  че-
рез год сделают со страной!.. Впрочем, в данный момент нужен не я, нужно
что-то другое. Мое имя, мой образ, моя шпаг