рвый день составляли поч-
ти 30 тысяч человек, потери союзников - около 40 тысяч. Ждали следующего
дня. Подкрепления прибывали всю ночь и к Наполеону и к союзникам. Но На-
полеон получил ко второму даю битвы подкрепление в 15 тысяч, а к союзни-
кам подошла северная армия Бернадотта и Беннигсена с 110 тысячами  чело-
век. Рано утром Наполеон объезжал вчерашнее поле битвы  в  сопровождении
Мюрата. Мюрат указал ему, что со времени Бородина не  было  такой  массы
убитых. Наполеон думал в эти утренние часы 17 октября об отступлении, но
в конце концов решил остаться. Он велел привести к себе взятого накануне
в плен австрийского генерала Мервельдта. Он заговорил с  ним  о  мире  с
Австрией. Мервельдт сказал, что он знает, что Австрия и сейчас хочет ми-
ра и что если Наполеон согласился бы "для счастья всего света и Франции"
на мир, то мир сейчас бы мог быть заключен.
   Весь день 17 октября прошел в уборке раненых, в приготовлениях к про-
должению битвы. Наполеон после долгих колебаний решил отойти к линии ре-
ки Заале. Но он не успел привести это намерение в исполнение, как разго-
релось на рассвете 18 октября новое сражение. Соотношение сил еще  более
круто изменилось в пользу союзников. Потеряв 16 октября около  40  тысяч
человек, они получили огромные подкрепления 17-го и в ночь на 18-е, и  в
битве 18 октября у них было почти в два раза больше войск, чем у Наполе-
она. Битва 18 октября была еще страшнее,  чем  та,  которая  происходила
16-го, и тут-то, в разгаре боя, вдруг вся саксонская армия  (подневольно
сражавшаяся в рядах Наполеона) внезапно перешла в  лагерь  союзников  и,
мгновенно повернув пушки, стала стрелять по французам, в  рядах  которых
только что сражалась. Но Наполеон продолжал бой  с  удвоенной  энергией,
несмотря на отчаянное положение.
   Когда смерклось и бой стал утихать, снова обе стороны  остались  друг
против друга, и опять не было решительной развязки. Но в ночь  с  18  на
19-е она наступила. Наполеон после новых страшных потерь и  измены  сак-
сонцев уже не мог больше держаться. Он решил отступать. Отступление  на-
чалось ночью и продолжалось весь день 19 октября. Наполеон с боем отсту-
пал из Лейпцига и за Лейпциг, теснимый союзниками. Бои  были  необычайно
кровопролитны вследствие того, что на улицах города и  предместий  и  на
мостах теснились густые толпы отступавших войск. Наполеон приказал, отс-
тупая, взорвать мосты, но саперы по ошибке взорвали их слишком  рано,  и
около 28 тысяч человек не успели перейти, в том  числе  поляки.  Их  на-
чальник, маршал Понятовский, командир польского корпуса, утонул раненый,
пытаясь переплыть верхом реку  Эльстер.  Преследование,  впрочем,  скоро
прекратилось. Наполеон ушел со своей армией и двинулся по направлению  к
Рейну.
   Общие потери французов за 16-19 октября были равны по крайней мере 65
тысяч человек, союзники тоже потеряли около 60  тысяч.  Долгие  еще  дни
страшные вопли тяжелораненых оглашали лейпцигские поля и разложение тру-
пов наполняло окрестности невыносимым зловонием. Не хватало рабочих рук,
чтобы очистить поле, и медицинского персонала, чтобы подать помощь иска-
леченным и раненым.
   Наполеон отступал от Лейпцига к границам Франции, к той черте,  кото-
рая отделяла ее от германских государств до начала наполеоновских завое-
ваний, к линии Рейна. Во французской живописи неоднократно  этот  именно
момент и события начала 1814 г. служили темами для художников, причем  в
центре их внимания был  Наполеон.  Гениальная  кисть  Мейссонье  уловила
настроение императора. Он едет на боевом коне между своими гренадерами и
угрюмо к чему-то присматривается, чего не видят глаза  гренадер.  В  эти
дни конца октября и начала ноября 1913 г., между концом кампании в  Сак-
сонии и началом кампании во Франции, в этом человеке совершалась  огром-
ная и несомненно мучительная борьба, о которой он не говорил с  окружав-
шей его свитой, ехавшей за ним между поредевшими рядами конных  гренадер
старой гвардии, но которая отражалась на его суровом лице  и  в  угрюмых
глазах.
   Впервые Наполеон должен был понять, что великая империя рушилась, что
распался пестрый конгломерат стран и народов,  который  он  столько  лет
старался огнем и мечом спаять в единую империю. Вот с ним распрощался
   Мюрат, его маршал, его начальник кавалерии, герой многих битв,  кото-
рого он сделал сам королем неаполитанским. Мюрат уехал в Неаполь, и  На-
полеон знал, что он уехал для измены и уже тайно перешел на сторону коа-
лиции, чтобы сохранить свой трон. Вот назначенный им в Испанию брат его,
король Жозеф, вытесняется англичанами и испанскими повстанцами  с  Пире-
нейского полуострова. Из Касселя уехал другой  брат  его,  король  вест-
фальский Жером. В Гамбурге Даву осажден русскими  и  пруссаками.  Власть
французов в Голландии шатается. Англия, Россия, Австрия, Пруссия не  ус-
покоятся, пока не сведут Францию к прежним  границам.  Великой  империи,
созданной им, наступает конец, она растаяла.
   У него было еще около 100 тысяч человек, из них 40 тысяч вполне  воо-
руженных, остальных еще нужно было вооружить и вводить в кадры.  У  него
еще были гарнизоны ив Данциге, и в Гамбурге, и разбросанные там и сям  в
еще покорных ему частях Европы- в общем от 150  до  180  тысяч  человек.
Юноши-призывники 1815 г., взятые в войска в 1813 г., поспешно  обучались
в лагерях.
   Наполеон еще не складывал оружия. Он думал о новой предстоявшей  ста-
дии борьбы, и когда заговаривал с маршалами, прерывая свое угрюмое  мол-
чание, то делал это затем, чтобы отдать новые распоряжения. Он решил те-
перь отпустить папу в Рим; он позволил испанскому королю Фердинанду VII,
которого держал в плену пять лет, вернуться в Испанию. Понадобились  125
тысяч потерянных обеими сторонами людей на лейпцигском поле,  и  главное
понадобилось отступление от Лейпцига, чтобы Наполеон наконец  примирился
с мыслью, что уже не поправить ему одним ударом всего, что случилось, не
загладить Бородина, московского пожара, гибели великой армии  в  русских
снегах, отпадения Пруссии, Австрии, Саксонии, Баварии, Вестфальского ко-
ролевства, не ликвидировать Лейпцига, испанской народной войны, не сбро-
сить Веллингтона с англичанами в море. Еще в июне, июле,  августе  этого
страшного 1813 года он мог кричать на Меттерниха, топать на него ногами,
спрашивая, сколько он денег получил от англичан, оскорблять австрийского
императора, провоцировать Австрию, срывать мирные переговоры, впадать  в
бешенство от одной мысли об уступке Иллирии на юге или ганзейских  горо-
дов  на  севере,  продолжать  жечь  английские  конфискованные   товары;
расстреливать гамбургских сенаторов,-словом, вести себя  так,  будто  он
вернулся в 1812 г. из России победителем и будто  речь  идет  теперь,  в
1813 г., лишь о наказании взбунтовавшейся Пруссии.  Но  после  Лейпцига,
приближаясь к границам старой Франции, ведя следом  за  собой  несметные
полки врагов, он должен был перестроить все эти навыки своей  политичес-
кой мысли. Речь шла о вторжении неприятеля во Францию,  о  защите  своих
территорий.
   По пути к Рейну ему пришлось еще при Ганау (30 октября) пробиваться с
оружием в руках сквозь баварско-австрийские отряды,  и  когда  2  ноября
1813 г. император вошел в Майнц, то при нем было лишь около 40 тысяч бо-
еспособных солдат. Остальные вошедшие в Майнц толпы безоружных, изнурен-
ных, больных людей, тоже еще числившихся в армии, можно  было  смело  не
считать.
   В середине ноября Наполеон был в Париже. Кампания 1813 г.  кончилась,
и начиналась кампания 1814 г. Подводя итоги, Франция могла  видеть,  что
за полумиллионом (приблизительно) погибшей великой армии 1812 г.  следо-
вала гибель новых сотен тысяч, набранных и истребленных в 1813 г.
   А война свирепела все сильнее и сильнее, и орудия гремели уже у  гра-
ниц Франции. В стране опять возник экономический кризис вроде того,  ко-
торый существовал в империи в первой половине 1811 г. Но на этот раз  не
было и не могло быть  попыток  смягчить  безработицу  правительственными
субсидиями, не было и надежд на скорое прекращение безработицы.  В  1813
г., пока Наполеон воевал в Германии, парижская полиция стала замечать (и
отмечать в своих сообщениях) явление, о котором говорили,  правда  сдер-
жанно, уже в 1811 г.: рабочие явно роптали, раздражались, начинали  про-
износить, по донесениям полиции, "мятежные слова".
   Подавленные долгим железным гнетом военного  деспотизма  и  почти  не
выступавшие организованно уже больше 18 лет (с жерминаля и прериаля 1795
г.), рабочие предместья начинали роптать по мере обострения нужды и без-
работицы. Но все же и в 1813 г. дело не дошло не только до  восстания  в
рабочих кварталах столицы, не только до выступлений,  напоминающих  хоть
отдаленно жерминаль и прериаль, но даже до крупных  демонстраций.  И  не
только потому, что шпионаж был доведен до совершенства еще  при  Фуше  и
поддерживался при его преемнике Савари, герцоге Ровиго, и не только  по-
тому, что наружная полиция была представлена в изобилии и конные патрули
разъезжали по городу, и особенно по Сент-Антуанскому и  Сен-Марсельскому
предместьям, по улице Муффтар, по кварталу Тампль, и днем  и  ночью.  Не
потому также, что не было причин к самым горьким, к  самым  раздраженным
чувствам рабочей массы против правительства. Эти причины были.  Наполеон
- автор "рабочих книжек", ставивших рабочего человека в положение прямой
зависимости,- ведь эти книжки отдавали рабочего в полную власть хозяина;
Наполеон, ежегодно требовавший налога крови сначала взрослых сыновей,  а
потом 18-летних юношей и хоронивший их сотнями тысяч  на  далеких  полях
мировых побоищ; Наполеон, удушивший даже и тень какой бы то ни было воз-
можности для рабочего отстаивать себя от эксплуатации хозяев,-  не  имел
никаких прав на расположение со стороны рабочих масс.
   Но теперь, когда к французским границам приближалось,  как  в  начале
революции, вражеское нашествие, когда это вражеское нашествие шло затем,
чтобы восстановить господство аристократии и посадить на престол  Бурбо-
нов, среди рабочих царили растерянность  и  недоумение.  Образ  залитого
кровью деспота, ненасытного властолюбца вдруг  куда-то  отодвинулся.  На
сцену выступила опять ненавистная роялистская нечисть, эти эмигранты-из-
менники. Они снова идут на Францию и на Париж и, прячась в обозе инозем-
ного нашествия, уже наперед мечтают  о  восстановлении  дореволюционного
строя и изрыгают хулу на все, что было сделано революцией.
   Что же делать? Восстать в тылу Наполеона и этим облегчить врагам под-
чинение Франции их воле и водворение Бурбонов?
   Рабочая масса не восстала в конце 1813 г. и в начале 1814 г., хотя за
все наполеоновское царствование ей не приходилось так  страдать,  как  в
это время.
   Настроение буржуазии было иное. Промышленники в большинстве своем еще
готовы были поддерживать Наполеона. Они знали лучше других, чего  желает
и ждет Англия и как трудно будет бороться им с  английской  конкуренцией
вне и внутри страны, если Наполеон потерпит поражение. Крупная  торговая
буржуазия, финансисты, биржа давно уже жаловались на невозможность  жить
и работать при непрерывной войне и при произволе, возведенном в систему.
Давно уже начал катастрофически сокращаться внешний рынок; теперь не ме-
нее катастрофически сократился и внутренний рынок. Деньги были,  но  они
"прятались": это явление наблюдалось самыми разнообразными  свидетелями.
Денежные тузы уже утратили надежду на то, что в наполеоновское  царство-
вание когда-либо прекратятся войны, а после катастрофы великой  армии  в
России, и особенно после провала пражских мирных переговоров и Лейпцига,
мысль о  неизбежном  поражении  императора  не  позволяла  и  мечтать  о
сколько-нибудь устойчивом кредите, о торговых сделках и больших  заказах
и закупках. Нетерпение, горечь, уныние, раздражение охватили эту  (очень
значительную) часть буржуазии. Она быстро отходила от Наполеона.
   Что касается деревни, то там Наполеон еще мог бы найти опору.  Непре-
рывными рекрутскими наборами, всей массой физических и материальных  из-
держек Наполеон опустошил французскую деревню, и все же масса  собствен-
нического крестьянства (кроме Вандеи) особенно  страшилась  политических
перемен, которые несло с собой нашествие. Для крестьянства в его  подав-
ляющей  массе  Бурбоны  означали  возрождение  феодализма,   с   властью
сеньоров, с несвободой земли, с отнятием как церковных, так и  конфиско-
ванных у эмигрантов земельных имуществ, раскупленных участками буржуази-
ей и крестьянами в эпоху революции. Под страхом лишиться с таким  трудом
завоеванного права на  безраздельное  владение  своими  участками  земли
крестьянство готово было  и  дальше  терпеть  все  последствия  завоева-
тельной, грабительской внешней политики Наполеона.  Наполеон  оказывался
для деревни более терпим, чем старый феодальный строй, который  несли  с
собой Бурбоны.
   Наконец, была еще небольшая, но влиятельная  кучка:  старая  и  новая
аристократия. Старая (даже часть ее, служившая Наполеону), конечно, была
всегда ближе к Бурбонам, чем к нему. Новая -  маршалы,  графы,  герцоги,
бароны, созданные Наполеоном, щедро осыпанные золотом и всяческими импе-
раторскими милостями,- тоже далеко не единодушно поддерживала  императо-
ра. Они были просто утомлены той жизнью, которую должны были вести.  Они
жаждали использовать свои огромные материальные ресурсы  как  полагается
подлинным аристократам: пожить в почете и с комфортом, относя  свои  не-
давние военные подвиги в область приятных воспоминаний. "Вы  не  желаете
больше воевать, вам хочется погулять в Париже",раздраженно сказал  импе-
ратор в 1813 г. одному из своих генералов. "Да, ваше величество, я  ведь
так мало в своей жизни гулял в Париже!" - с горечью ответил  тот.  Жизнь
на бивуаках, среди вечных опасностей, под картечью, а главное, в  вечной
грандиозной азартной игре со смертью так измучила и утомила их, что  са-
мые храбрые и стойкие, как Макдональд, Ней, Ожеро,  Себастьяни,  Виктор,
самые преданные, как Коленкур или Савари, начинали прислушиваться к  на-
мекам и инсинуациям Талейрана и Фуше, которые уже давно во мраке  и  под
шумок терпеливо и осторожно готовили измену.
   Таково было положение, таковы были настроения, когда, проиграв  16-19
октября в Лейпциге так блистательно начатую весной кампанию 1813 г.. На-
полеон явился в ноябре в Париж и стал подготовлять новые силы, с которы-
ми должен был встретить двигавшееся на Францию нашествие европейских на-
родов.
   "Пойдемте бить дедушку Франца",- говорил  маленький  римский  король,
повторяя со всей серьезностью трехлетнего ребенка фразу, которой  научил
его Наполеон, обожавший своего сына. Император неудержимо смеялся,  слу-
шая эти слова, которые ребенок повторял,  как  попугай,  не  понимая  их
смысла. Между тем дедушка Франц, по мере приближения союзных армий к бе-
регам Рейна, был в очень большой и все возраставшей  нерешительности.  И
не только он, но и его руководитель и вдохновитель, министр Меттерних.
   Дело было не в семейных отношениях, конечно, не в том,  что  Наполеон
был женат на дочери австрийского императора и что  наследником  наполео-
новского престола являлся родной внук Франца I. Были другие причины, ко-
торые заставляли австрийскую дипломатию смотреть далеко не так  прямоли-
нейно на желательный результат войны, как смотрели, например, англичане,
или Александр 1, или прусский король Фридрих-Вильгельм III.  Для  Англии
Наполеон был самым непримиримым и самым опасным из всех врагов  английс-
кой державы, каких только она имела за свою  полуторатысячелетнюю  исто-
рию. При нем между Францией и Англией  сколько-нибудь  длительного  мира
быть не могло. Для Александра он был оскорбителем, личным, но  и  помимо
того единственным монархом, который мог восстановить Польшу при  ближай-
шем удобном случае. А что Наполеон, если останется на престоле, найдет и
военные и дипломатические возможности наносить своим противникам  страш-
ные удары, Александр в этом нисколько не сомневался.
   Еще в большей (и гораздо большей) степени этот же мотив  руководил  и
прусским королем. Фридрих-Вильгельм III, которого, можно сказать,  силой
заставили в марте 1813 г. выступить против Наполеона,  не  переставал  с
момента этого решения буквально обмирать  от  страха  вплоть  до  самого
Лейпцига. Он устраивал сцены Александру, особенно после неудач  -  после
Лютцена, после Бауцена, после Дрездена: "Вот я опять на Висле!" - в  от-
чаянии повторял он. Его и Лейпциг не очень  успокоил.  Этот  панический,
похожий на суеверие страх перед Наполеоном был тогда  очень  распростра-
нен. Даже после Лейпцига, после потери почти всех завоеваний, с истощен-
ной, отчасти уже ропщущей Францией в тылу.  Наполеон  казался  настолько
страшен, что Фридрих-Вильгельм III без ужаса не мог и помыслить  о  том,
как по окончании войны и по уходе союзников ему, прусскому королю,  при-
дется снова жить рядом с таким соседом, как Наполеон.
   У Австрии не было всех этих мотивов, какие были у Англии, у Александ-
ра, у Фридриха-Вильгельма, считавших, что если на этот раз коалиция  ос-
тавит Наполеона на престоле, то все кровопролития 1812 и 1813  гг.  ока-
жутся абсолютно бесполезными. Меттерних вовсе не желал, чтобы Россия ос-
талась без должного противовеса на западе. Ему хотелось, чтобы в  Европе
остался Наполеон, уже не страшный для Австрии, но очень  неприятный  для
России в качестве возможного союзника Австрии.
   Меттерних и Франц I снова решили попробовать договориться с  Наполео-
ном. И вот Меттерниху, который мог очень сильно пугать союзников угрозой
выхода Австрии из коалиции, удалось вынудить у Англии, России и  Пруссии
согласие снова предложить Наполеону мирные переговоры на таких условиях:
он отказывается от завоеваний (и без того потерянных) и прекращает  вой-
ну; ему остается Франция в тех границах (с  очень  малыми  изменениями),
которые она получила по Люневильскому миру 1801 г. Союзные монархи нахо-
дились во Франкфурте. Меттерних пригласил бывшего во  Франкфурте  задер-
жавшегося там французского дипломата Сент-Эньяна, и в присутствии  лорда
Эбердина, представителя Англии, и Нессельроде, представителя России, ко-
торый тут же объявил, что передает также  мнение  Гарденберга,  канцлера
Пруссии, наполеоновскому дипломату было поручено отправиться к императо-
ру и передать ему мирное предложение союзных  держав.  Люневильский  мир
1801 г. был в свое время результатом победоносной войны. Наполеону оста-
валась, следовательно, великая держава, которую он  создал  в  1801  г.,
после французских побед при Маренго и при  Гогенлиндене.  Уже  на  самом
краю пропасти, после страшных катастроф 1812  и  1813  гг.,  под  непос-
редственной угрозой вторжения союзников во  Францию,  неожиданно  явился
шанс на спасение. Наполеон оставался повелителем первоклассной державы.
   Сент-Эньян прибыл в Париж 14 ноября 1813 г. с  предложениями  союзных
держав.
   Наполеон не хотел сразу высказаться. Он был погружен в самую кипучую,
лихорадочную деятельность по новым наборам, по  всесторонней  подготовке
новой войны. Нехотя, с оговорками он согласился начать переговоры и  од-
новременно еще больше усилил энергию по подготовке новой армии.
   "Погодите, погодите,- говорил он, ни к кому не обращаясь и  неустанно
шагая по своему кабинету,- вы скоро узнаете, что я и мои солдаты, мы  не
забыли наше ремесло! Нас победили между Эльбой и Рейном, победили  изме-
ной... Но между Рейном и Парижем изменников не будет..."
   Эти слова разносились по Франции и по Европе. Никто из знавших  Напо-
леона не верил в успех мирных предложений союзников. Ежедневно  новые  и
новые формирования проходили перед испытующим взором императора  и  нап-
равлялись на восток, к Рейну. Близился конец великой трагедии.

   Глава XV ВОЙНА ВО ФРАНЦИИ И ПЕРВОЕ ОТРЕЧЕНИЕ НАПОЛЕОНА 1814 г.
   Наполеон и в 1814 г., как и во время борьбы с Европой в